Глава четырнадцатая

Я перенесла телефон к другому уху и встряхнула рукой, которая его держала. Мышечный спазм от долгого зажимания трубки, чтобы не было искушения врезать ею по стене.

– Говори дальше, – сказала я.

– Я тут из кожи вон лезу – уговариваю его жену с нами работать, – продолжал Коул.

Он сумел охранить мою визитку от ярости стиральной машины – отчасти еще и поэтому мне хотелось что‑нибудь разнести в клочья. Он сдержал слово и вышел на Аманду Ассан с нашим планом, а теперь докладывал мне результаты. Нет необходимости говорить, что она проявила полное отсутствие энтузиазма.

– Без шуток?

Я посмотрела на часы. Всего час, как я встала, и день уже безнадежно испорчен. Не только из‑за кошмаров, которые мучили меня во сне. И не только потому, что Коул не послушался моего совета. Эви, как и следовало ожидать, довела дело до конца и оставила мне на голосовой почте телефон агентства по найму сиделок. Я позвонила, и мне сказали, что Альберта могут внести в список ожидающих, а тем временем посоветовали мне другое агентство, и я позвонила туда. Мне не улыбалось нанимать вслепую, не зная репутацию конторы, но выбора не было. Уж точно я не заставлю Эви их проверять – в ее состоянии и в ее настроении. Так что в любую минуту у Альберта возникнет необходимость привыкать к новой сиделке по имени Шелби Тернетт. Молиться я не очень умею, но я искренне вознесла к небу просьбу, чтобы у нее шкура оказалась потолще моей. Ей понадобится.

А теперь еще и вот это. Пытаться склонить кого‑то к сотрудничеству, не имея в руках рычага угрозы – меня это всю жизнь изматывает донельзя. Клиенты просто предпочитают говорить «нет» вместо «да».

– Она сказала, почему согласна? – спросила я.

– Она вчера ночью клала драгоценности в сейф, и он ее поймал за проверкой содержимого маленькой спортивной сумки, которую он привез из Индии. Она спросила, что там – он ей велел не лезть не в свое собачье дело. Потом велел ей всю следующую неделю не выходить из дома. Ей пришлось звонить мне тайно – очевидно, разговаривать с кем бы то ни было ей тоже запрещено.

От злости я скрипнула зубами. Мне пришлось напомнить себе, что очень скоро Аманда Ассан станет свободной женщиной.

Коул продолжал рассказ:

– Еще она сказала, что один из гостей вчера попал в больницу, и почему‑то Ассан был в ярости, а не в тревоге. Если коротко – он пошел вразнос, и все домочадцы сейчас ему под ноги стелются до дальнейших распоряжений.

– Должен быть способ заглянуть в эту сумку. Я бы, кстати, не возражала проверить, что там с заболевшим гостем. Она сказала, куда его отвезли? Или ее? – Он так долго не отвечал, что я подумала, будто связь прервалась. – Эй, ты живой?

– Пришла в голову мысль, и чувствую себя идиотом, что не подумал раньше.

– О чем?

– У меня есть снимки всех, с кем говорил Ассан за последние две недели. – Коул заспешил, заволновался. – Аманда меня наняла слугой при бассейне, и мы с ней могли разговаривать так, чтобы он не заподозрил. Наверняка у меня есть снимок этого гостя. А если Ассан встречался с террористами, у меня на снимках будет видно с какими!

Мамочки мои!

– Сегодня, кстати, мне надо чистить бассейн, – продолжал Коул. – Пойдем со мной? Заезжай ко мне в офис и посмотри сперва на снимки. А потом поехали к Ассану. Обслужим бассейн, потом я на кухню – теперь я знаю, где она. – Он сделал паузу, и я поняла, что он улыбается. – Я отвлеку повара, а ты пошаришь вокруг. Что скажешь?

– Коул, для тебя это может быть невероятно опасно.

Кажется, он даже не слышал меня. Он спешил, как затюканный родителями подросток, обсуждающий первую свою пьянку вне дома.

– Знаешь, что еще? Я видел одного типа в тот вечер, когда мы с тобой встретились. На приеме.

– Да?

– Когда я уходил, открылась какая‑то дверь, и из нее выглянул мужчина. И есть у меня такое чувство, что реакция у нас с ним была одинаковая: «Блин, я же не должен был никому попадаться на глаза!»

– Ты мог бы его узнать?

– Не вопрос. Как сугубому гетеросексуалу, мне неловко такое говорить, но ни разу в жизни не видал такого красавца.

Щелк! Целые блоки информации сместились у меня в мозгу и выстроились по‑новому, когда я поняла: Дерек «Вонючка» Стил – наверняка тот самый жеребец, которого заметил Коул в минуты Великого Туалетного Исхода. И его потрясающая внешность начинала играть в новом свете, если сопоставить ее с официальной профессией Ассана. Узнать его истинную личность стало вдруг императивом.

– Пока работу с бассейном отставить, – ответила я. – теперь скажи мне, что ты – фанат фильмов с Розовой пантерой.

– У меня полное собрание.

– И я так понимаю, что у тебя есть одежда для маскировки?

– С десяток разных. У Аманды в бассейне я всегда работаю переодетый. Чтобы меня не узнали, если мне придется, скажем, иногда испортить званый обед.

Ясно было, что он ухмыляется. Как ни парадоксально, я тоже не сдержала улыбки.

– Отлично. – Я попросила его встретить меня на улице по дороге в больницу, куда Вайль отвез Дерека. – Когда ты там сможешь быть?

– Через час.

– Ладно, там увидимся.

Повесив трубку, я полистала телефонную книгу и нашла больницу «Самаритянин». Через тридцать секунд я уже знала, что Дерек там, в палате номер четыреста двадцать девять, где ему переливают плазму.

И я взялась за работу: вытащила из чемодана костюмы, парики и прочую маскировку. Один набор превращал меня в работягу‑шатенку, другой – в блондинку, голосующую на пути дальнобойщиков. Я выбрала брюнетку.

Волосы у нее были прямые, до плеч. Я надела набекрень красный берет, и в зеркале стала возникать новая девушка. Я назвала ее Ди Энн. Она любила произносить свое имя, растягивая гласные (дии‑эн), работала кассиром в банке, но считала, что рисует лучше Ван Гога. Облик завершала мужская рубашка, вся в разноцветных попугаях, синие джинсы, армейские ботинки, длинное зеленое пальто и зеркальные очки.

Переоделась я у себя в номере. Оружейный ящичек выдал мне «Скорбь» и черную коробочку с последним бергмановским прототипом. Начинал он свою жизнь как пластырь, но Бергман заменил подушечку абсорбента миниатюрным «жучком». Этот пластырь я налепила на средний палец правой руки. Наушник от бывшего слухового аппарата вставила в левое ухо. В теории я должна буду нацепить пластырь на Дерека, и «жучок» будет передавать все разговоры клиента в последующие два часа. Имея опыт работы с новыми штучками Бергмана, я больше двадцати минут не ожидала. Даст бог, больше и не понадобится.

По дороге в больницу я набрала номер Альберта. Ему я часто звоню с дороги – всегда есть повод прервать разговор. Он взял трубку на втором звонке.

– Да?

– Привет, Альберт, это Жас.

Он усмехнулся в трубку:

– Два звонка за два дня. Жас, не слишком ли горячая забота?

Мне пришлось притормозить, чтобы не въехать в пожарный гидрант. Альберт уже сто лет не был со мной приветлив, да и ни с кем другим тоже. Он на приходе?

– Просто интересуюсь, что сказал доктор, – ответила я, стараясь сохранить нейтральную интонацию.

– Сказал, что ногу можно не отрезать – пока что. Знаешь, я тебе скажу: такого облегчения за всю жизнь не бывало!

А, вот оно что.

– Так это ж здорово!

– Да, и насчет сиделки…

– Да?

– Я в доме прибрал. А то эти аккуратистки слюной брызжут, увидев на прикроватной тумбочке бутерброд недельной давности.

– Могу себе представить. Странно и несправедливо, что дети хреновых родителей все равно этих самых родителей любят. Я вот как ни стараюсь, а искоренить это чувство в себе не могу. Может, это объяснит тот факт, что мне вдруг захотелось где‑нибудь встать и чечеткой пройтись отсюда и до больницы, откалывая классические па Джина Келли. К счастью, я преодолела искушение.

– Ты уже наняла кого‑нибудь? – спросил Альберт.

– Ага, будет у тебя где‑то минут через двадцать.

– Как ее зовут?

– Шелби Тернетт.

Раздраженное фырканье.

– В чем тут дело, ты не знаешь? Есть миллионы имен, созданных специально для девочек, так им обязательно надо выбирать мужские имена? Стоит назвать девочку Бобби, или Томми, или Шелби – и все, она для мужчин погибла навсегда!

Надо было понимать, что ворчуна в нем не убьешь.

– Мне пора, извини.

– Развлекаться или работать?

– Работать.

– А ты заметила, что ничем другим ты никогда не занимаешься? Тебе надо больше развлекаться!

Он это рявкнул тоном приказа, и мне захотелось вот прямо сразу проработать ближайшие двое суток без перерыва. Понимаю, юношеский негативизм, но вот такую он у меня вызывает реакцию. Я пожала плечами, стараясь не сорваться.

– Боюсь, я забыла, как это делается.

Задумывалось как шутка, но ни я, ни он не засмеялись.

– В этом смысле Мэтт тебе подходил. Он всегда старался тебя развеселить, компенсировать твой уклон в серьезность. Надо бы тебе найти кого‑нибудь вроде него, уже достаточно времени прошло.

Я знала, что для него на этом вопрос исчерпан. Он дал команду, теперь мое дело выполнять. Вот дубина.

– Мне пора, – повторила я как можно более ровным голосом. Хотелось влезть в телефон и стукнуть его по башке на том конце.

– И мне.

Би‑ип.

Конец разговора.

Как два участника костюмированного парада, отбившиеся от колонны, мы с Коулом одновременно подъехали к месту встречи и припарковались один за другим. Увидев меня, он тут же стал хохотать.

– Коул, это дело серьезное, – сказала я, стараясь сохранить строгую физиономию.

– Да брось, Люсиль. Ну сознайся: это же весело.

Он выдул здоровенный синий пузырь и хлопнул его на собственном носу.

– До чего ты наивен, – вздохнула я, но не смогла утопить улыбку, которая всплывала каждый раз, как я отмечала очередную деталь его облика. Он вышел в очках, как у комика Дрю Кэри. Зеленая рыбацкая шляпа с висячими побрякушками‑блеснами скрывала копну волос, фальшивые зубы создавали впечатление неправильного прикуса, серый тренировочный костюм почему‑то придавал ему жалкий и анемичный вид.

– На носки обрати внимание, – ответил он, вращая бровями как Гручо Маркс. Подтянув штанины, он показал черные носки. Я прыснула:

– Они по‑настоящему подчеркивают бирюзу твоих кроссовок.

– А ты заметила, как они мне подходят под цвет глаз? Кроссовки, в смысле, не носки.

Он захлопал ресницами – я притворилась, что рассматриваю его ноги.

– Вижу, – кивнула я. – Тебе только сумочку для завершения образа.

Он всплеснул руками, расставил пальчики, как трехлетний ребенок.

– О боже! Шопинг!

Я толкнула его к своей машине:

– Да заткнись ты наконец и садись.

Он обернулся ко мне посветлевшим лицом:

– То есть вести буду я?

– Ты.

Он не стал спорить – прыгнул за руль и стал гладить мягкую кожу сиденья, как любимую кошку. Я села рядом.

– Так каков план?

– Мы идем в палату к Дереку, делаем вид, что ищем своего папочку. Когда его не обнаруживаем, оба в истерике, решив, что папочка умер. Ты поднимаешь ор, я падаю в обморок – на Дерека. Фишка в том, что я должна до него дотронуться.

– Зачем?

Я показала ему пластырь.

– Послушай, я только спросил. Не надо меня посылать.

– Да я просто…

Тут я поняла, какой показала палец, уронила руку на колени и так захохотала, что ветровое стекло забрызгала, прыснув. Коул тоже засмеялся, и мы с ним ржали пару минут как две лошади, хотя без нас тем временем развивались очень серьезные события. В конце концов мы вольемся в их ход, но так было хорошо хоть на миг на все забить! Как ни противно мне это говорить, но Альберт прав: давно, очень давно у меня это не получалось. Либо Коул появился в очень подходящий момент, либо мне его надо с собой носить в кармане весь остаток дней моих.

Он выглянул в окно и показал на черный внедорожник, промчавшийся мимо нас.

– А вот этих я знаю. – Он посмотрел на меня – на лице его не было и следа веселья. – Работают на Ассана.

Я кивнула, пристегивая ремень безопасности:

– Давай за ними.

О «жучке» я ему рассказала по дороге. К счастью, рассказ занял только минуту, потому что ехать было недалеко. Ребята Ассана остановились на полосе посадки‑высадки возле больницы. За кем они приехали, гадать не приходилось.

– Меняем план? – спросил Коул, приподняв брови.

– Ага. Делай как я, и, может, еще получится.

– Что ты задумала?

Я поправила парик, глядя в зеркало пассажирской стороны, чтобы не смотреть на Коула. Пока что он еще был на периферии дела и в самую гущу не лез. Сейчас я собираюсь бросить его прямо в свалку, и от чувства вины под ложечкой посасывало.

– Я думаю, как бы мне очень серьезно заболеть.

Дата добавления: 2015-07-17