Глава одиннадцатая

– Все сходится, – заговорил он в ажиотаже, пока я пыталась взять себя в руки, чтобы не въехать в ближайший столб. – Вампир знал бы, что при растущем голоде я брошусь к ближайшему доступному источнику питания.

– Я для тебя вроде шоколадного батончика?

– Жасмин!

– Шучу. Я знаю, что это не так. Говори дальше.

– Почти любой вампир, тем более из тех, кому противна сама идея ассимиляции, выпил бы тебя до дна, не задумываясь. И этот вот, я считаю, не исключение.

– Значит, ты думаешь, что предложение союза от Лилианы связано с покушениями на мою жизнь?

Вайль пожал плечами:

– Трудно сказать, тем более сейчас, когда у нее появились свои причины желать тебе смерти. – Он посмотрел на меня с грустью: – Прости, что так вышло. Она марает все, к чему прикасается. Я совершенно не планировал, чтобы она знала о тебе.

Или я о ней?

Я пожала плечами. Не мое дело. Тем более что я тоже скрываю от него важные вещи.

– То есть мы действительно утверждаем, что один из сенаторов надзорного комитета – вампир, организовавший на меня охоту? Ведь если подумать, к этому все сводится? Марту я видела перед отлетом, она была вполне человеком.

– Думаю, и осталась, – кивнул Вайль. – Но это не выводит ее из‑под подозрения, она может быть сообщником сенатора или его слепым орудием.

– А сенатор? Слушай, мы вообще трезвые?

– Помнишь, я тебе вначале еще говорил, что в задании есть какая‑то странность?

– Помню.

– Мы должны были перед отъездом выступать на заседании комитета. Полугодовой отчет, они сказали. Как Пит их ни уверял, что мы с ним оба тобой довольны, они хотели тебя утопить в вопросах. Что‑то насчет «удостовериться, что решение было правильным».

Призрак моего прошлого поднял израненную голову и злодейски захохотал. Мысль, что он никогда меня не оставит, вызвала приступ отчаяния. Мне захотелось заползти в ближайшую койку, накрыться с головой, стать бугорком под одеялом. От бугорка никому ничего ведь не нужно – тихая будет жизнь. Если перца чили сперва не нажраться, а я его как раз люблю… ладно, проехали.

– Потом, – говорил Вайль, – сенаторы отменили беседу без предупреждения. Сказали, что вот это новое задание настолько срочное, что откладывать нельзя ни надень. Хотя, когда мы обсуждали его с Питом, он не упомянул даже, что есть срочность.

– Так к чему ты ведешь? – спросила я.

– Если бы беседа произошла, политик‑нежить был бы вынужден на ней присутствовать. Ты – Чувствительная. Войдя в комнату, ты сразу бы засекла вампира.

– Сенатор‑вампир, – сказала я и покачала головой. – Жуть берет. Но как же у него это получается? В Вашингтоне народ мог бы не понять его привычку появляться только ночью.

Вайль пожал плечами:

– Современная техника работает на благо людей не за страх, а за совесть. Быть может, она иногда улыбается и вампирам.

Ну, может быть. А может, у нашего сенатора есть двойник – публичные фигуры часто так поступали на протяжении всей истории. Или сенатор обращен так недавно, а план был составлен так быстро, что пару недель сенатор мог проходить в темноте, не пробудив подозрений. Короче говоря, нашел сенатор способ.

– О'кей, – сказала я. – Значит, в настоящий момент у нас есть пластический хирург из криминальных кругов в союзе с террористической организацией и с вампиром, которого разыскивает ФБР, и вся эта теплая компания работает на Раптора. Почему‑то оказывается, что Раптор заинтересован предоставить тебе доступ к заговору, в центре которого – страшный смертельный вирус. – Тут мне пришла в голову мысль: – Раптор знает, как давно ты в Управлении. С чего бы он стал ожидать, что ты к нему переметнешься?

– Его точку зрения невозможно понять, если не учитывать его ошеломительную мощь. Я бы предположил, что он считает, будто может мне предложить лучшие условия. Такие, которые дадут мне колоссальное преимущество по отношению к теперешней моей позиции. – Следующее выражение Вайля я не поняла, хотя инстинкт мне сказал, что так он отвечает на какие‑то события, случившиеся с ним в прошлом. – Ему не понять вампира, который добровольно отстранился от тех сокровищ, что он предлагает.

Слово «сокровищ» он произнес так, будто выплюнул гнилое яблоко изо рта.

Мы замолчали, оба думали о Рапторе – вампире, который стал ужасом правительств всех развитых стран. Если мы на него выйдем – на наших, а не на его условиях, – то безопасность мира возрастет экспоненциально, и это не преувеличение.

Лимузин, за которым мы ехали, замедлил ход, ища место для парковки. Он нас привел на южный берег, куда ездит веселиться отпускной народ. Бары и рестораны, два театра и комеди‑клуб, все в стиле ар‑деко, и украшены неоном, и среди них – то заведение, куда подъехал лимузин. Больше всего оно напоминало ярмарочный дом с призраками – наклонные могильные плиты, сложенные в название «НЕЖИТЬ‑КЛУБ» на фасаде из фальшивого гранита, светящиеся скелеты, повисшие с балкона второго этажа, зеленые лампы, светом очерчивающие контуры здания.

Хотя многие бродячие кобели сидели по случаю Нового года в семейной будке на цепи, все же по тротуарам шел ровный поток женственных женщин, мужественных мужчин и великолепных мужчин, одетых женщинами. Наплевав на необычный холод, сидели за столами вдоль тротуаров бражники, радуясь компании, выпивке и радостному свету перемигивающихся лампочек на краях матерчатых зонтов над столами.

К нашему счастью, Лилиане и ее гориллам пришлось подождать, пока вышибала «Нежить‑клуба» – этакий Франкенштейн двадцать первого века – пропустил их внутрь. Это дало нам необходимую фору, чтобы припарковать машину неподалеку на открытой стоянке. Выйдя из машины, мы смешались с толпой, держась к клубу настолько близко, насколько позволяла осторожность, пока не нашли темную дверь рядом с магазином деликатесов и стали изображать обнимающуюся парочку.

Я стояла в кругу рук Вайля, стараясь не отвлекаться. Мне открылся совершенно новый спектр цветов, но я не могла им наслаждаться. Ощущение – как у охранника в Лувре: хочется таращиться на «Мону Лизу», а нужно высматривать потенциальных похитителей. Как и ожидалось, небольшой и приятный побочный эффект был всего лишь первым мазком кисти из тех, которым предстояло сложиться в новую картину моей жизни. Второй только начал проявляться в виде закрадывающегося чувства огромного дисбаланса, но тут мой самоанализ прервал Вайль.

– Ты должна знать еще одну вещь. – Его голос прозвучал у меня в ухе громко, почти неприятно резко. – Я не убивал своих сыновей.

– Я похожа на легковерную дуру? Вайль, да я в половину не верю того, что говоришь ты, а ведь тебе я верю.

Только когда он выдохнул и привалился спиной к стене, я поняла, как он был напряжен. Несколько часов мы несли свою молчаливую вахту, мимо шли люди, не обращая на нас внимания. И наконец Вайль заговорил:

– Мне было около сорока. – Он говорил тихо, его подбородок был как раз на уровне моего носа. – Мальчики почти выросли, Ханци было пятнадцать лет, его брату Баду – тринадцать. – Имена детей он произнес так, как называют святых. – Лилиана подарила мне пятерых детей, но только Ханци и Баду выжили. И потому… мы их избаловали.

Он замолчал. Я почувствовала сердечную жалость к той паре, которой были когда‑то он и Лилиана, безысходную грусть по умершим детям, отчаянную решимость сделать так, чтобы оставшиеся двое выжили.

И где‑то на вершине этой боли у меня затряслись ребра. Такое чувство, что вот‑вот я получу по‑настоящему мрачный телефонный звонок. И хотя сейчас Вайль излагал мне трагическую историю своей жизни – потому что по какому‑то извращенному вампирскому закону я имею право знать, – это ощущение – я точно знала – шло не от него.

– Они дичали прямо у меня на глазах, – говорил он. – И когда я набрался мужества их одернуть, было уже поздно. Они уже не только дразнили палками собак, но и окна били камнями. Когда как‑то раз они въехали в лагерь на краденой телеге, я… я сорвался. Напустился на них, выпорол. И заставил вернуть телегу с извинениями.

Современная девушка во мне подумала недоуменно: Семья Вайля жила в лагере? Они на отелях экономили? И следующая мысль окатила меня волной стыда и смущения. Они же были цыгане!

– И что случилось?

– Крестьянин, у которого они украли телегу, застрелил их, не дав слова сказать.

– Ой, Вайль! – Я обняла его покрепче, и не только потому, что сердце мое разрывалось от сочувствия. Ощущение чего‑то неправильного становилось все сильнее, и живущая во мне маленькая девочка страшно хотела вцепиться в плюшевого мишку. – Это ужасно!

Вайль издал какой‑то горловой звук, первобытный признак горя – такой звук можно услышать от слонов, горюющих над костями погибших собратьев.

– Я хотел убить его, потому что себя убить не мог. Я считал его виноватым. Свою слабость, свою ненависть к себе я всю наваливал на него, и мне стало уже мало просто его застрелить. Я хотел, чтобы он умирал медленно, день за днем, неделю за неделей, если получится. Чтобы он погружался в ужас, как в трясину.

– И что… – Я осеклась, задохнулась этой безымянной жутью от рассказа Вайля. – Что ты сделал?

– Я стал этим ужасом. – Голос упал до шепота. – Это было легко. Мои родные… – он поморщился, – мой отец, дед с бабкой… ты теперь знаешь, что они обладали некоторыми… способностями? – Я кивнула. Кирилай согревал палец, как живой. – У меня никогда не было желания участвовать в их обрядах, но я всю жизнь наблюдал за этой работой. Снимали проклятия, спасали души. Я теперь просто начал делать наоборот.

– Как?

– Я взял три деревянных креста, оскверненных кровью убитых – это была кровь моих сыновей. Расположил треугольником и стал в середину. Вызвал потом нечистых духов, чтобы послали мне вампира.

– И?

– К моей мольбе снизошли. Но сперва этого вампира послали к моей жене.

– Я… ты прости меня.

– Это было давно, много жизней тому назад. Не за что просить прощения.

– Я прошу, но не в том смысле.

– А в каком?

– Я прошу прощения, что прерываю рассказ, который так трудно было начать. Но мы должны уйти. Немедленно.

Я схватила его за руку и потащила из темной ниши, на тротуар, под фонари и еще какие‑то источники света, которые мое новое зрение восприняло, но не могло идентифицировать. Я отвела его на угол, где мы остановились лицом к светофору, и какой‑то хеви‑метал оркестр гремел из бара у нас за спиной.

– Что такое? – спросил Вайль, пока мы ждали просвета в потоке машин.

– Трудно описать. – Я сжала его руку, пытаясь не волноваться, отделить новые оттенки неона и орущую уличную музыку от рвущейся с цепи паники, требующей от меня куда‑то бежать, выскакивая из собственной шкуры. – Вот эта песня, – сказала я наконец, – из «Ленерд Скинерд». Помнишь слова? «О‑о, этот запах…»

– Да, – негромко ответил Вайль, сканируя глазами улицу, отмечая каждого прохожего, каждый дорожный знак, каждую парковую скамейку.

– Вот это оно и есть. Я чую этот запах, медленное погружение в немочь и беспомощность. И над всем этим – запах вампиров. Какая‑то мерзость происходит там за «Нежить‑клубом».

И я боюсь смотреть.

Но когда переключился светофор, мы двинулись. На полпути в переулке, гноящемся за всеми этими праздничными огнями и декорациями загрязненной раной, меня схватил кашель, и чем ближе мы подходили, тем сильнее от кашель переходил в удушье. Когда мы дошли до первой помойки, ощущение у меня было такое, будто меня заперли на жаре в автомобиле в обществе разлагающегося трупа. Возле трех побитых серебристых мусорных ящиков меня вывернуло, и дай бог, чтобы «Умберто» прогорел раньше, чем мне выпадет шанс съесть целую тарелку тамошних спагетти.

Я крепко зажмурилась – скорее рефлекторно от рвоты, чем от необходимости видеть в темноте, – а когда снова открыла глаза, переулок светился уже не просто зеленым, но приглушенно‑желтым и кроваво‑красным. Господи, да что это со мной?

Я разогнулась. Вайль меня поддержал, пока я оглядывалась. Рядом с переполненными ящиками собрались робкие кучки мусора – как первокурсницы на танцах. Выбоины с вонючей водой выделяли на асфальте тропу, по которой можно было бы пройти, только набравшись до бровей. Под ржавой пожарной лестницей привалилась к стене пара треногих стульев. А посреди всего этого стоял вампир, который, судя по внешности, жизнь свою провел, круша неандертальцев и побеждая в рукопашной мамонтов. Лицо его было почти не видно за длинными темными волосами и густой бородой. Широченные плечи загораживали девяносто процентов переулка. Но мужчина, лежащий у его ног, вполне был виден.

К упавшему наклонилась вампирша, схватившись за края разорванной рубашки, и подтаскивала его к оскаленным клыкам. Я вздохнула разочарованно, увидев, что волосы у нее короткие, курчавые и свои. Не Лилиана.

Миг растянулся в иную плоскость, где время застыло и можно было рассчитать следующий ход. Мое внимание сосредоточилось на упавшем – медленно моргающие мутные глаза и пропитанный кровью ворот свидетельствовали о нападении, которое он только что пережил.

Ох, этот запах…

Я вгляделась получше, пытаясь определить источник аромата.

Человек‑гора нас заметил и заговорил по‑русски. Тон был настороженный, но еще не угрожающий. Насколько он понимал, Вайль просто решил выскочить из клуба на полуночный перекус. Пока Вайль отвечал, я пыталась разгадать загадку этого несчастного, лежащего на замусоренной мостовой в квартале от места, где веселятся красивые люди Майами. Как сказала бы бабуля Мэй, он был недостойным.

Стоять рядом с ним – это было как брести по болотной воде. Если можете выделить запах червей в навозе, то это даст вам представление о его аромате. Но это не был запах тела или гнилого дыхания. Этот человек регулярно мылся и чистил зубы. Если не считать бледности, вполне подходящей анемичному гробовщику, вид у парня был отличный – мужик‑фотомодель, слишком много мотавшийся туда‑обратно на гостиничных лифтах.

Запах смерти вокруг тебя.

Он шевельнул губами, но не издал ни звука – только обозначил слово «спасите». И потерял сознание.

Я вытащила пистолет, положив палец на волшебную кнопку – так я ее назвала к восторгу Бергмана.

– Девушку мне, – сказала я в основном потому, что она выглядела, как бегунья, а у меня были весьма серьезные основания оставить дистанцию между мной и тем человеком, которого она укусила. Свободной рукой я переложила ключи от машины из своего кармана в карман Вайля. – Сделай мне одолжение: когда закончишь тут, этого человека отвези в больницу. Я не могу: если поеду с ним в одной машине, у меня голова лопнет.

Вайль кивнул, опираясь всем весом на трость. Они с человеком‑горой мерили друг друга взглядами. Я нажала волшебную кнопку, и мой «вальтер» зажужжал, совершая превращение. Верхняя часть ствола открылась, обнажив тонкие деревянные болты не шире шампуров. По бокам ствола щелкнули, раскрываясь, металлические крылья, при этом один болт провалился в зарядную камеру, натянулась металлическая тетива, готовая послать болт почти так же быстро и верно, как пулю…

Вампирелла уставилась на меня с отвисшей челюстью.

– Ты не посмеешь!

– Посмею.

– Я ничего не нарушила! У меня есть право на еду! – закричала она, срываясь на визг, и вскочила, увлекая за собой жертву. Он заморгал, пытаясь всмотреться, оставил попытку и отключился снова. Пятно на рубашке стало шире – открылась рана на шее. Его запах дошел до меня – и у меня рука затряслась.

– Нет у тебя никаких прав, – ответила я, стараясь подавить волну тошноты. Но эта волна меня настигла, и от усилий не рыгнуть у меня слезы выступили на глазах. Сморгнув, я заговорила быстро, подняв арбалет: – А вот у меня есть права, и много. Среди них, кстати, право стрелять в вампиров с кровью недобровольных доноров на клыках.

Завопив от злости, она схватила этого человека и запустила в мою сторону. Тяжелый, как говяжья туша, он ударился об меня, и я рухнула, чувствуя, будто падение длится вечно, зная, что нет спасения от живой смерти, что заливает сейчас меня потопом желтого гноя. Беспорядочно отмахиваясь и вопя под бесформенной тяжестью, я ловила ртом воздух, будто и правда тону.

Мощным гулом на меня надвинулась чернота, и я впервые рванулась ей навстречу, радуясь, что она есть. Потом вес чужого тела с меня свалился, я вдохнула полную грудь свежего воздуха с чуть заметным запахом силы Вайля. Раненый лежал бесформенной грудой в двадцати футах от меня, а надо мной стоял Вайль, взмахами трости отгоняя огромного вампира. Я стала искать взглядом женщину, заставляя мозги включиться.

Вайль отодвинулся, я села. Голова была тяжелая и какая‑то чумная. Потом я подобрала упавшую «Скорбь». Встала, заковыляла туда, куда должна была уйти Вампирелла. Только годы тренировки удерживали меня на ногах.

Где‑то щелкнула, закрываясь, дверь. Мне пришлось сказать своему телу, чтобы оно к этой двери пошло: автоматизм отказал полностью. Сосредоточившись на ручке двери, я велела пальцам обхватить ее и потянуть.

Спертый и горячий воздух пульсировал ритмом латиноамериканского танца. Дверь за мной захлопнулась, я прыгнула вперед – внезапный прилив энергии сменил тошноту и бросил меня в толпу танцующих. Руку со «Скорбью» я сунула под жакет и пошла по следу, который оставила за собой моя дичь. Виляя среди бледных искательниц сильных ощущений и их бессмертных любовников, чувствуя, как оживаю снова, я с трудом отличала настоящих вампиров от притворщиков, а их много набилось на все три яруса танцпола «Нежить‑клуба». Шкварчала и шипела, как бекон на сковородке, сдерживаемая сила, и я знала, что не одно скучающее богатое дитя сегодня на ней сгорит. Один уже сгорел, если вспомнить. Так и остался, наверное, лежать в переулке выброшенным креслом.

Кем он был? Что за безбожный ужас ползет по его жилам, испуская вонь, которая свалила меня, как боксера со стеклянной челюстью? Это не рак запустил в него когти? Вряд ли. Сотни людей сегодня попадались мне на пути, наверняка у многих организм борется с этой болезнью. Но у меня на радаре они не засветились.

Я заперла мысли об этой загадке в дальний ящик мозга, чтобы не отвлекало от работы, и двинулась к двери. Увидела Лилиану с ее гориллами, но они меня не заметили. Ассан беседовал со своим сообщником‑вампиром, Айдином Стрейтом. Они стояли у нижней площадки лестницы с оранжевой кованой решеткой и смеялись, как будто только что нашли надежный способ вскрытия форта Нокс. Я миновала их, не выдав своего присутствия, пошла за Вампиреллой к выходной двери, а за ней меня встретил Франкенштейн.

– А ну‑ка! – заревел он, когда я попыталась пройти мимо. – Что‑то не помню, чтобы я тебя впускал!

– А от тебя совсем не пахнет Франкенштейном, – сказала я ему, приставив «Скорбь» к его груди и нажав на спуск. – Дракулой от тебя пахнет.

Тут меня окатила волна тошноты, но не такой сильной, как раньше. К счастью, след моей девушки уводил прочь от Кошмарного переулка. Я рванулась за ней на скорости, надеясь получить шанс на чистый выстрел. Но не получила.

Несколько кварталов мы бежали изо всех сил, уклоняясь от зевак и пешеходов, и вдруг она остановилась рядом с магазином ламп, на фоне витрины, и свет заиграл, заискрился на ее волосах. Вампирелла излучала уверенность, как голливудская звезда первой величины. Где‑то по пути она успела взять себя в руки, и, осознав это, я застыла как вкопанная.

Женщина улыбнулась – и немедленно мне понравилась. Такое обаяние могло и ледник растопить. Эта вампирша, быть может, и есть источник глобального потепления – как я могла противиться столь необоримой симпатии? Хотя резкий всплеск ее силы и дал мне понять, что харизма у нее искусственная, я опустила «Скорбь», сопротивляясь желанию вообще бросить оружие.

– Тот человек, с кровью на рубашке, он кто? – спросила я, жалея, что не одета так же стильно, как эта красавица в ботинках до колен, короткой джинсовой юбке и шелковой красной блузке.

– Мой приятель, – ответила она. – Его зовут Дерек Стил.

Я кивнула.

– Ты знаешь, что он очень болен? Вероятно, смертельно.

Улыбка погасла у нее на губах – вместе с ней самой, похоже.

– Дурная кровь! – прошептала она. – Айдин, сволочь и гад, что ты со мной сделал?

Теперь я вспомнила, где ее видела. Она из той пары, что прилетела ночью на вертолете, Айдин назвал ее Светланой. Я должна была узнать ее и человека‑гору сразу же, но не узнала из‑за тошнотворного действия Дерека Стила. Ладно, оправдания – это для слабаков. Должна была, но не узнала. Разбитый «лексус», импульсивные поцелуи, погоня за вампирами – как‑то этот момент выпал, а предаваться бесплодным сожалениям мне просто некогда. Зато вот у меня есть новая подруга.

– Я думала, все вампиры чуют дурную кровь.

– Я – нет. И Борис – нет, – сказала она мрачно.

– Значит, Айдин тебя подставил? Очевидно, ты оказалась жертвой его «финального эксперимента». Но ведь ты должна была только заболеть? В смысле, в конце концов выздороветь. – Мне и правда хотелось, чтобы ей не было плохо. – Давай рассуждать логически. Что‑то ты для Айдина значишь, наверное. Не привез бы он тебя сюда, чтобы просто убить.

– Нет. Не для того мы приехали. – Ее голос упал до шепота. – Раптор привез нас сюда, чтобы предложить альянс между своим Трестом и нашим. Сила его все время растет, и у нас не было иного выбора, кроме как приехать. И выслушать. – Ее глаза молили меня войти в ее положение, я и вошла. А кто бы не вошел? – Но мы не могли согласиться на его условия, – договорила она.

– Условия? – спросила я, чувствуя себя виноватой, что перебила ход ее мыслей, но мне нужно было знать. – Альянс? Не понимаю. Что у вас есть такого, что его интересует?

Она пожала плечами и ответила просто:

– Москва.

А, вот что…

– Мы имели глупость полагать, что он отпустит нас с миром. Эдуард, очевидно, весь кипел, когда мы отвергли его условия. Но не показал этого ни разу.

– Раптора зовут Эдуард?

Она кивнула:

– Эдуард Самос.

Бинго!

– И он сейчас в Майами?

– Нет. Мы с ним виделись на борту его самолета. Сразу после переговоров он улетел.

– Вы знаете, где его главная контора?

– Нет.

– Да, мерзкая штучка этот Эдуард, – сочувственно сказала я.

Она кивнула – дернула головой вниз‑вверх.

– Мне нужен авхар, – прошептала она.

Снова это слово. У меня были некоторые мысли, что оно значит, но она, кажется, может мне лучше его разъяснить.

– И что бы сделал для тебя авхар?

Снова вернулась ее улыбка, включенная на дальний свет, а клыки придавали ей вид более смертоносный, чем у разозленной байкерши.

– Будь у меня авхар … она была бы мне любимой спутницей. Она присмотрела бы за мной, если бы я заболела, защитила бы меня. Может быть, даже от меня самой.

Она шагнула ко мне.

– Ты могла бы быть моим авхаром. Я чувствую к тебе такую близость, и вот прямо сразу.

Райская музыка для ушей моих!

Я махнула рукой перед лицом, будто ветерок мог бы помочь мне сдержать слезы.

– Это для меня большая честь! – ответила я с таким чувством, будто меня только что наградили Почетной Медалью Конгресса. А ощущение ее силы у меня на коже было, как теплый водопад. – Но вряд ли от меня может быть польза.

– Вот как? – Она склонила голову набок, и ямочки на щеках сделали ее похожей на веселую дриаду. – А почему?

– Потому что мне нельзя доверять. Понимаешь, я вот чувствую близость к тебе, будто мы лучшие подруги. Но в прошлом году мою лучшую подругу убил вампир. Я думала, она умерла совсем, но она пришла ко мне на третью ночь после похорон. И хотя я любила ее как сестру, и очень была рада ее видеть, я когда‑то давно, еще до ее обращения, ей дала слово. Это слово я не могла заставить себя нарушить. – Я подняла «Скорбь» и прицелилась. – И вот почему я ее убила.

Стрела пронзила сердце Вампиреллы быстрее, чем она успела бы шевельнуться. Я смотрела, как растворяются в воздухе ее останки, и прошептала вслух:

– И вот это я не могла сказать Коулу: отчего Дэвид меня видеть не может. Отчего иногда у меня память заедает, как старую пластинку. С такими друзьями, как я, врагов не надо.

Дата добавления: 2015-07-17