Similia similibus curantur 3 страница

Но люди, как ты тоже прекрасно знаешь, бывают разные. Одни, например, не способны с помощью разума сами себя контролировать, потому как глупы. Их контроль осуществляется через страх наказания. Но есть и другие. Они отрицают нормы осознанно, и живут по правилу «кто сильнее, тот и прав». Они бессовестно используют неоднозначные места в общих законах, чтобы наживаться на окружающих. Им плевать, что своими действиями они причиняют кому-то боль. Им важно, что будут иметь они, а остальные – пусть горят в аду. Встречал таких?

- Встречал, - озлобленно проговаривает Егор, вспоминая.

- Они еще любят говорить, что законы для слабых. Для быдла, так сказать. А они – свободны. И раз сильнее и могут что-то у кого-то отнять – значит, будут отнимать. У них есть одна очень показательная отличительная черта – когда они нарушают закон – это нормально. Так и нужно. Но если закон нарушается против них – тут начинается самое интересное. Если выродок может устранить препятствие – он моментально применяет силу. Не задумываясь. Но если вдруг он понимает, что слабее – делает возмущенное лицо и начинает кричать о своих правах. Эти люди адекватно воспринимают лишь язык силы. Они, можно сказать, сознательно опускают себя на уровень животных, отрицая преимущества разума. Понимаешь? Неразумно пытаться общаться с животным на человеческом языке, это не даст никакого результата. Это я предвосхищаю твой вопрос, почему мы не попытались разрешить ситуацию переговорами, когда всем известно, что лучший поединок – тот, которого ты избежал. Человеку – слово, скотине – кнут.

- Если бы не вы с Пашей, получилось бы так, как ты говорил – жертв стало бы две, - с философской ухмылкой проговаривает Егор и опускает взгляд на красные, опухшие костяшки. – Руки болят, сломал, наверное.

- Не сломал. Пройдет, - уверенно отвечает Ангел, - зато теперь ты знаешь, почему сейчас честь – привилегия только сильных. Так называемые законы чести известны практически каждому образованному человеку. Но именно по причине того, с чем ты столкнулся час назад, большинство о них просто говорит. Но главное в случившемся не то, что нужно люто тренироваться и образовываться, чтобы вывезти за последствия, а в том, что это возможно. Один я бы ни за что не справился с той ситуацией. Никто бы не справился в одиночку без применения оружия. Настоящая сила людей как раз в единстве. Именно поэтому в современном обществе так много механизмов разобщения, и они столь эффективные. Один, даже самый невероятный воин не победит систему. Он сможет добиться многого, но усилий одного человека всегда будет недостаточно, чтобы довести дело до конца. Даже слабые в одиночку, объединившись, становятся силой. А если объединятся сильные, они станут несокрушимой мощью, способной изменить мир.

Как заставить людей поверить, в то, что возможно всё? Очень просто – разрушить иллюзию отчужденности. Сдвинуть с позиции «я один всё равно ничего не изменю, и меня никто не поддержит, потому я не буду предпринимать ничего». В этой позиции корень зла. Если каждый человек для себя решит, что он может что-то изменить, и начнет действовать, мир изменится, потому что начнут действовать все. Именно поэтому я настаиваю на том, чтобы члены нашего коллектива всегда имели активную позицию и действовали. Пусть окружающие видят, что даже действия одного, но сильного человека, могут изменить многое. Тогда, может, у них возникнет желание самим стать сильными, чтобы тоже иметь возможность влиять на происходящее вокруг, а не быть безмолвными рабами, покорно вращающими камень, на котором точат нож, чтобы перерезать им глотки.

- Не быть дядей Васей, - многозначительно произносит Егор, как бы суммируя смысл всего сказанного учителем, как он его понял.

- Именно, Егор. Не быть дядей Васей.

Дальше едут в тишине, и у Егора появляется возможность сконцентрироваться на осмыслении произошедшего. Первое, правда, что он отмечает – слова Ангела приобрели какую-то совершенно необъяснимую силу. Егор умудрился выловить ту самую мысль, из-за которой появилось ощущение абсолютной, непререкаемой истинности каждого слова учителя, ощущение веского основания под каждой его фразой. Раньше он воспринимал сказанное Ангелом слишком поверхностно, будто тот и вправду герой боевика. Слишком идеальный, хоть это словосочетание и противоречит правилам русского языка. Таких людей приятно слушать. Красивая, правильная речь быстро уносит в мир фантазий, где все гипертрофированно и поверхностно. Но сейчас пришло осознание, что Ангел не говорит фраз, ради красоты их звучания, он описывает жизнь. Такой, какая она есть. Учитель отодвигает завесу иллюзий, чтобы он, Егор, мог увидеть те лики жизни, которые та иногда являет людям. Жизнь комкает слабых, как жестяные банки из-под кока-колы. Именно это сегодня и довелось увидеть юноше. Большинство современных людей и вправду танцуют на минном поле с завязанными глазами, и вопли тех, кого искалечило, принимают за крики радости. Нужно быть готовым ко всему. Но это чертовски трудно, почти невозможно. Даже учитель, по его же словам, один не представляет достаточной силы. Но где он, а где Егор! Что же тогда представляет из себя Егор? Пустую банку из тонкой жести, которая, чуть наклонившись, стоит на каменном надгробье, подрагивая от каждого дуновения ветра, готовая вот-вот упасть… под пресс. Именно такая картинка представляется Егору.

Это можно исправить! Нужно только развиваться. Чем тяжелее труд, тем выше результат. «А где бы я был сейчас, начни я работу с Ангелом не полгода назад, а лет с пяти?! Сколько же времени, получается, я потерял?! Сколько всего я сам у себя своровал?!» От этой мысли к горлу подступает упругий комок, глаза начинают гореть от обиды. Хочется с размаху шарахнуться головой о торпеду и орать, вопить, пока не сведет горло.

- Приехали, - сообщает Ангел, заглушая мотор. – Папеньку своего пригласи спуститься на пару слов, лады?

Егор поднимает рассеянный взгляд на учителя, стараясь сконцентрироваться на его голосе. Усталость навалилась на тело, повисла на нем, как огромный рюкзак, набитый камнями. Твердые углы давят на мышцы, мучительное желание скинуть этот вес и просто расслабиться, отвлекает.

- В смысле? – с нотками тревоги в голосе уточняет Егор, обмозговав просьбу. – Зачем?

- Слово молвить, - с улыбкой объясняет Ангел, по-отцовски прихватывает юношу за затылок. – Да не бойся, мы просто побеседуем, а тебе отдохнуть хорошенько нужно, так что не бери в голову, и дуй спать.

Сомневаться в словах Ангела Егор не смеет, но неприятное ощущение, отдаленно напоминающее страх, когда все еще ждешь чего-то, но уже стало понятно, что результат тебе не понравится, появляется. Перевести с языка эмоций на язык слов это чувство удается сразу. Как только открывается входная дверь, и на пороге, в полосатых шортах и белой майке возникает отец, всё становится предельно ясно. Нет, это не страх того, что разговор выйдет из-под контроля и с папой случится беда. Это боязнь, признать факт, что мысль «вот было бы круто, если бы моим отцом был Ангел, а не этот…» реальна, и имеет под собой веское основание. Егор понимает это, как только видит родителя и сообщает, что с ним желают пообщаться. Досада и стыд выходят на первый план и начинают борьбу за исполнение сольной партии, превращая само существование юноши в муку. От гадостной тяжести, разлившейся по всему телу не спастись, заставить себя думать о чем-то другом – никак. Мозг, будто нарочно начинает выставлять родителей безмозглыми недолюдьми, которых учитель называл врагами. Хвала высшим силам, что окна комнаты выходят во двор, и что ночью тишина, как в склепе. Мама прильнула к окну на кухне, а значит, её вторжения можно не опасаться, можно приоткрыть створку и попытаться отвлечься от ядовитых размышлений.

Кровь несется по жилам, раскаляя кожу на лице, отчего свежий ветерок ощущается дыханием снежного бурана. Молочный свет лампы под козырьком съедает цвета, и фигуры двух мужчин выглядят, как рисунок из старого черно-белого комикса.

- Ангел, - учитель протягивает руку, окидывая папу оценивающим взглядом.

- Никита.

Отец переносит вес на одну ногу и скрещивает руки на груди.

- Егор говорит у тебя претензии к тому, что он участвует в моем проекте.

- Проекте? Он ничего не говорил ни о каком проекте. Я лично не против, чтобы парень спортом занимался, там все дела. Лида думает, что вы его там, - отец заминается, стараясь подобрать подходящую формулировку, - ну, это, плохому научите. Я говорю, я только за. Он в игрушки перестал с утра до ночи играть, к учебе, вроде как, серьезно относится. Мы просто хотим для него только лучшего.

- Забавно, - отвечает Ангел, правда без нотки веселья в голосе. – Мой проект именно так и сформулирован – дать возможность молодежи получить только лучшее. Только знаешь в чем между нами разница? Ты для своего сына только хочешь, а я для твоего, - Ангел выделяет интонацией слово «твоего», - сына делаю. Я знаю, это модно и социально приемлемо хотеть для детей только самого наилучшего. А еще это очень удобно. Кто спросит – я же хочу только лучшего, соответственно, я хороший родитель. А что из чада дегенерат вырастает – ну, то жизнь такая, общество виновато, тлетворное влияние, ценности неправильные и так далее. Очень удобно, поднимая стопку водочки в определенный день, желать здоровья и счастья, а на следующий день разводить руками и резюмировать: «знать, судьба такая. От неё-то, как известно, не уйдешь». Вот ты, Никита, ты же наверняка телевизор смотришь, видел программу про животных? Что там говорят, когда описывают обязанности родителей перед молодняком? Правильно - обеспечить выживание. А чтобы это обеспечить, нужно научить дитё эффективно взаимодействовать с окружающим миром. Что ты сделал для Егора, чтобы у него было только лучшее? Что твой сын знает и умеет, что позволит ему эффективно взаимодействовать с окружающим миром и получать от него самое лучшее? К моменту своего совершеннолетия он подошел необразованным, знающим жизнь только по телевизору и социальным сетям, слабым физически и морально, без какого-либо понимания, что ему делать, как и зачем. Какое у него будущее с таким багажом навыков? Служащий, существующий по шаблону? Очередная жертва судьбы и коварной системы? Пьянь, которую молодежь снимает на телефон, над которой потом глумится в сети? Или все-таки выстрелит? Повезет. Может, вырвется из порочного круга, выйдет в люди? Что, скажешь, я не прав? Где? Сейчас принято хотеть лучшего и искать виноватых. Ты не способен дать своему сыну ничего, чтобы у него появился хотя бы шанс иметь что-то лучшее. Ты – большинство. Привыкшее терпеть, недовольно мычать и ждать, что кто-то всё исправит. Ты неспособен защитить себя и свой дом. В него можно войти и забрать у тебя всё. И это не произошло с тобой только потому, что сейчас это происходит с кем-то другим. Кто так же верит в судьбу и хочет лучшего. Завтра его покажут на всю страну, и расскажут, как же просто на самом деле у вас всё отбирать. Но ничего не изменится. Потому что вы привыкли только хотеть, а делает пусть кто-то другой. Не знаю, почему, но я верю, что мои слова ты воспримешь как человек разумный. И сделаешь вывод – если правда оскорбляет, может, пришло время что-то изменить в себе? Вот моя визитка. Чтобы перестать волноваться за сына и успокоить супругу, приходи и посмотри, чем все-таки занимается мужик на джипе.

Электричка, размеренно покачиваясь, мчится по тоннелю.

Ангел оперся поясницей на поручень, задумчиво смотрит в темный четырехугольник окна с надписью «Не прислоняться». На нем легкая куртка из черной кожи, бежевый лонгслив с капюшоном, темные джинсы и кеды. Руки скрестил на груди, стопой отбивает ритм мелодии.

Мысли парят высоко, носятся туда-сюда, как огромная стая чаек, над косяком рыбы где-то в море, периодически принимая форму разнообразных планов, идей, и вариантов действий. Пока что всё идет по плану. Причем, идет настолько хорошо, что то и дело в белом мельтешащем облаке поблескивают отраженным солнцем черные перья воронов сомнения. Так бывает всегда – привитая с детства привычка продумывать все возможные, пусть даже абсурдные варианты, показывает себя во всей красе. Ангел знает это, потому фантазии о том, как всё может рухнуть, и размышления, кто может стать того виновником, ничуть не снижают рабочего настроя. Еще немного и система станет самодостаточной. Добрать до критической массы и процесс начнет поддерживать себя сам, как термоядерная реакция на солнце. Потом можно будет заняться реализацией второго этапа. Но… это потом. Сейчас нужно сконцентрироваться на работе и довести труд последних восьми лет до логического завершения.

Ангел вглядывается в лица сидящих на диванчиках, обитых коричневатым кожзаменителем, людей. Рассматривает их черты, детали одежды, позы. В глазах опустошающая усталость, губы сжаты, в положении тел прослеживается неуверенность. Незнание, что будет завтра, страх перед мыслью, что ничто не находится под контролем. Такое ощущение, будто каждый знает, что его везут на казнь, но всеми силами пытается создать впечатление, что его это мало тревожит. Грозовский улыбается едва заметной улыбкой, в которой совсем нет радости, поймав себя именно на такой ассоциации. Прав был отец, когда говорил: жить предстоит в непростые времена. В мире бесконечного числа неиспользованных возможностей. Чтобы процветать в нем, достаточно понять, кто ты есть, и полюбить себя. А те, кто не смог… для них у природы есть универсальный ответ на все вопросы: слабые умирают. Отец говорил это тоже. Слабые умирают, да. Это хорошо. Правильно. Если, конечно, был выбор. У человека он есть всегда. Но утверждение это справедливо, когда известны «за» и «против», когда никто не пытается обмануть, создать иллюзию. Мы рождаемся беспомощными, без какого-либо представления об окружающем мире. Скудный набор поведенческих циклов по типу стимул-реакция и всё. Как можем мы понять, что мир не такой, каким его рисуют? Невозможно оценить что-то правильно, когда не известны критерии и, не с чем сравнивать. Да, разумеется, умеющий думать сразу заподозрит подвох, когда теория разойдется с практикой, когда упадет ширма с намалеванной «американской» улыбкой и реальность ощерит окровавленные клыки. Но будет уже поздно. Перед смертью многие, наверно, задумываются, как сильно они заблуждались насчет жизни. Но так не должно быть. Это бред. Подобное направление отрицает саму суть существования разума. Именно поэтому современные люди заслуживают второй шанс. Возможность получить достоверную информацию об окружающей действительности, которая поможет им адекватно оценить себя, свои возможности и сделать выбор, к чему стремиться. После этого, и только после этого становится справедливым существование закона «слабые умирают». Пока что умирают все подряд. Причем умирают при самом рождении, когда невероятный потенциал обрекается быть нераскрытым и растраченным впустую. Интересно, сколько из пассажиров этого вагона могли бы оказаться совсем в ином положении, объясни им кто-нибудь, как устроена жизнь, до того, как стало уже поздно? Чуть приподняв брови, Ангел обводит людей взглядом, вздыхает и делает музыку громче.

На улице светло. Недавно прошел дождь, от мокрого асфальта исходит прохлада, но июльский вечер еще только начинается, и жар уходящего светила превращает воздух в удушливое марево. Хорошо бы мороженного, решает Грозовский, и, сощурившись, некоторое время смотрит на оранжево-алый диск в небе, точно проверяя стойкость возникшего каприза. По пути до ларька, под вывеской «Продукты», предлагающего прохожим всякую всячину, Ангел набирает номер Димы и интересуется, будет ли тот сливочную радость.

Темно-синий «БМВ» 740i, с потертой возле порогов краской, мягко похрустывая камешками, подкатывается к мужчине в черной куртке, в бежевом лонгсливе с капюшоном, покусывающего стаканчик мороженного, стоящего у обочины с пакетом в руках. Из передней двери пассажира выходит невысокий мужчина в темно-сером балахоне, с плечевым поясом, которому позавидовал бы матерый медведь. Череп выбрит до блеска, обветрившееся, будто у полярника лицо с суровыми, слегка примитивными чертами. Огромной лапищей с мохнатыми пальцами он сгребает руку Ангела и приветливо скалится, подтягивая его к себе. Освободив место шефу, громила не без труда усаживается на заднее сидение, и «БМВ» с рыком врывается в поток машин.

- Разбирай, – щелкнув замком ремня безопасности, командует Ангел и вывешивает пакетик назад.

Бритый великан извлекает трубочку, пакет бросает на колени соседу. Не менее внушительный мужчина с короткими, черными волосами и густой щетиной, улыбается и благодарит Ангела, уважительно называя его «босс».

- Ну-с, - приняв мороженое из рук товарища, протягивает Дима. – Народ ждет.

По радио поет Ваня Дорн, трое мужчин пристально смотрят на Грозовского, и в глазах их поблескивает любопытство.

- Ты победил, - с расслабленной ухмылкой говорит Ангел, извлекает из внутреннего кармана заранее подготовленные пятьсот евро, удерживая купюру двумя пальцами. – Сегодня мне было впервые отказано в сексе и поставлен ультиматум, что сия привилегия будет возвращена, после того, как обеспечу, цитирую дословно: «Женщине – достойное её содержание».

Мужчины громко смеются.

- И сколько? – победно улыбаясь, спрашивает Дима, не отводя глаз от дороги.

- Признаться, после того, как вписался, я надеялся, что протянем хотя бы дней пять. Но, увы, Кристина выдержала только два дня отношений без аккомпанемента звонкой монеты. Товар затребовал платы за эксплуатацию в три часа пополуночи.

- А ты говорил минимум две недели, ха! Не так хорош оказался дядя Ангел, как он сам о себе говорит, а?

- Уоу, мужчина! Полегче. У меня от таких речей самооценка падает, а нам дело еще делать.

- Самые легкие пятьсот евро в моей жизни. Нужно бы потратить их на шлюх и колеса, как обычно и поступают с легкими деньгами закомплексованные дегенераты, но у меня идея получше. Помнишь Кирилла, тренера с Пролетарской? Вчера встретил его на Гороховой, он к юристам наведывался. Хочет зал выкупить, сделать там всё по-человечески. Понимаешь, к чему я веду?

- А чего ж тут непонятного, - отвечает Ангел, убирая купюру обратно в карман. – Ты хочешь, чтобы я взял эти пятьсот евро, прибавил к ним недостающую сумму и поучаствовал в благом деле дяди Кирилла. В принципе, я за. Что за зал?

- То, что нужно. Как раз под тему с Академией Единоборств, но первостепенное - в первую очередь: она тебе загон про корыстные мотивы в отношениях, а ты?

- Сделал, как написано в инструкции. Пару раз дал в рыло, выкинул на улицу посреди ночи, - отвечает Ангел, слегка сощурившись.

- Она ж баба, - хрипловатым голосом, похожим на рычание зверя, замечает черноволосый, небритый пассажир, пересаживаясь удобнее. – А бабу бить…

- Ай-я-яй, Расул. За подобные речи цивилизованное общество признает тебя мудаком и сексистом. Как это женщин нельзя бить? Они, между прочим, ничуть не хуже тебя или меня. Получается, съездить за дело мужику в челюсть можно, а женщине – нельзя, потому что она женщина? Сексизм в чистом виде. Равноправие не может быть выборочным. Хотя я с тобой согласен. Женщин бить не за что. Только Кристина не женщина, она – вещь. А с собственностью, как известно, человеку дозволено поступать, как ему будет угодно. Это дело принципа. Спускать что-либо тварям, живущим с мыслью, что наличие одной только манды уже достаточное основание, чтобы ни хрена не делать по жизни и считать всех обязанными, я не намерен. Пусть сука знает свое место – в товарном ряду.

Ангел с силой сжимает челюсти, подавляя резкий всплеск злости. В памяти возникает лицо Кристины, кричащей о том, что он чмо, неудачник, жлоб и много еще кто. Желание врезать по этой роже накрывает с такой силой, что по мышцам рук прокатывается волна горячей дрожи.

- Ладно, хватит о грустном, - подытоживает Дима. – Ты лучше мне скажи, что решил по поводу проекта? Я с ребятами пообщался, они готовы. Молодняк есть, желание тоже. Во сколько это удовольствие нам встанет – неизвестно, но это мелочь. Средств изыщем.

Некоторое время Грозовский колеблется с ответом. Вот он момент, которого ждал восемь лет, всё готово. Механизм создан, заправлен, осталось только повернуть ключ зажигания, и машина заработает. К чему это приведет? Ответить на такой вопрос точно не сможет никто, но ведь мир начинает меняться с человека. Последствия будут, они обязательно будут. Масштабность идеи давит, хочется взять еще пару дней, перепроверить, переучесть детали. Но так бывает всегда и суть в том, чтобы не бояться последствий и бездействовать, а работать с ними. Будем работать.

- Работаем, конечно. Пусть пока старшие по одному ученику возьмут, через полгода посмотрим, что получится. Если будет, как с Егором, тогда начнем по полной. Надо будет подумать, кстати, как эту тему двигать в сети. Расул, Рома, вы как смотрите на то, чтобы молодежь борьбе поучить? Мы тут с Дмитрием Владиславычем проект задумали, Академия Единоборств называется. В Питере сейчас с этим туго, по-человечески у нас никто не работает, все зарабатывать-с изволят, вот мы эту нишу и подумываем занять основательно.

- Конечно, Саныч, о чем речь, - взглянув куда-то вверх, задумчиво проговаривает Рома; закидывает в рот донышко вафельной трубочки.

- Вот и славненько, будем работать, значит.

- Кстати о работе, - напоминает Дима, - приехали. Ну что, к бою, господа офицеры?

Молчание выступает в качестве согласия. Мужчины неторопливо покидают автомобиль и направляются под арку дома одного из центральных районов города.

Невысокие строения жмутся друг к другу, смотрят на бурлящие жизнью проспекты большими глазами-окнами, укрывая за своими каменными телами тихие арки, подворотни и дворы. Рассохшиеся от времени рамы, темные пятна плесени, язвы обвалившейся штукатурки, обнажающие рыжую плоть кирпичей. В арках всегда прохладно и воняет мочой, извилистые проходы заставлены автомобилями. Балконы, точно опухоли нависают над асфальтом, какие-то застекленные, иные завешаны тряпьем. Лестницы, трубы, косые двери парадных, подвалов, каких-то непонятных пристроек. И народу – никого. Точно попал в город-призрак. Для полноты ощущения не хватает лишь густого тумана, и непрерывно падающего пепла.

- Говоруна тачка, - негромко говорит Расул, кивком указывая на белоснежный «Mercedes-Benz CL63», чуть вывернув передние колеса, красующийся возле крыльца. – Не знает еще, значит.

- Это хорошо, - на выдохе протягивает Ангел, окидывая авто сосредоточенным взглядом. – Флешку дай.

- И все-таки, я считаю, не надо тебе тут быть, - с искреннем сожалением в голосе произносит Расул, стараясь пальцем подцепить флешку в кармане черных джинсов, плотно облегающих его массивные ножища.

- Я уже всё сказал, - отрезает Ангел. – Рома, здесь побудь, мы недолго.

Трое мужчин энергично взбегают по крутой лестнице, наполняя прохладную тишину парадного звуками шагов. Посеревшие от времени стены исписаны разнообразной похабщиной и символикой, ступени ближе к центру имеют углубления, вытоптанные тысячами подошв. Лампочек в патронах нет ни на одном этаже, полумрак едва разбавлен светом, сочащимся через грязные стекла лестничных окон. Одни мечтают вырваться из подобных условий, если им не повезло в них родиться, другие, наоборот, готовы многое отдать, чтобы иметь возможность заниматься делами там, куда никто случайно не смотрит.

На площадке четыре квартиры. Мужчины останавливаются возле массивной металлической двери без номера. Дима носком ботинка несколько раз ударяет её, гул разливается по парадному, дребезжит эхом в углах и трещинах.

Ангел осматривается: три двери изветшали, ослабли от времени, и едва ли смогут выполнить сейчас свою первостепенную функцию. В этих квартирах никто не живет. Это странно, ведь жильё нынче дорого, а дом, хоть и старый, далек от аварийного статуса. Дима бьет еще раз. Где-то в глубине квартиры слышатся нетвердые шаги. За долю мгновения в памяти Ангела проносятся все основные мысли и сомнения, возникавшие по поводу предстоящего за последние несколько дней, и в груди чуть поджимает. Обычное человеческое волнение, реакция организма на серьезность дела. Опыт быстро превращает этот испуг в абсолютную сосредоточенность. Нервная система приведена в боевую готовность, гормоны подняли общую работоспособность мускулатуры, в памяти четкий план действий, в сознании ярким лучом – цель. Благая цель.

- Чё, - искусственно грубо спрашивают из-за двери.

Голос молодой, слабый. Мужчины переглядываются. Дима кладет ладонь на стену, прислоняется лбом к металлу двери и наработанным командным басом сообщает:

- Не, чё, а кто там. Дверь открывай, к Саше Говоркову гости пришли.

С ответом за дверью не торопятся. Светлое пятнышко глазка темнеет; несколько секунд кто-то изучает пришедших, пятнышко загорается белым вновь. Шорох – кого-то оттащили. Едва слышится шепот, щелкает замок. Худощавый паренек в черной футболке с коротко остриженными светлыми волосами, черными большими кольцами, растягивающими мочки ушей, как у туземца, показывается из проема. В руке пистолет. Не дав ему издать и звука, Дима, несвойственно быстрым для людей его габаритов движением, обезоруживает юнца и повторяет:

- К Говоруну гости, сказали же.

- В сторону отойди, - негромко, но жестко командует Ангел, толкая юношу во впалую грудь, и переступает порог.

- Че за х… - раздается из квартиры, но недовольный осекается на полуслове, когда видит, кто позволяет себе такое поведение. – Опа, это, ух… Дима, - осипшим голосом, продолжает он, - Ангел Александрович…

- Добрый день, Саша, - спокойно приветствует Говоруна Ангел, по-хозяйски входя в комнату.

Невысокий узкоплечий мужичок, лет тридцати пяти на вид, вжимается в стену, уступая дорогу гигантам. Телосложением Говорун похож на стереотипно изображенного пришельца, в основном из-за непропорционально большой головы. Хитрые глазки посажены близко, блестят, как бусины и неспокойно бегают, будто Саша не может определиться, куда ему можно смотреть в присутствии высшего руководства, а куда нет. Хлипкое тело облачено в дорогой темно-синий костюм, в костлявой руке зажат платок кремового цвета, которым он уже дважды успел промокнуть высокий лоб.

- Ты где этих мракобесов нашел? – интересуется Ангел, окидывая взглядом двух парней, сидящих на старом диване со светло-коричневой обивкой.

Перед юношами стеклянный стол, на нем россыпью темно-коричневая субстанция, в центре – бонг. Парни в одних шортах, тела покрыты множеством разнообразных татуировок. Успев по поведению непосредственного работодателя и начальника оценить социальное положение нежданных гостей, молодые люди покорно смотрят в пол, без движений, будто изо всех сил пытаются играть восковые экспонаты.

- Ангел Александрович, они для дела… Они нормальные. Реальные парни, надежные.

- Ты им доверяешь? – спрашивает Ангел, взглянув на Говоруна через плечо.

- Да, - едва не выкрикивает тот.

- Ты смотрел «Во все тяжкие»?

- С-смотрел, - после недолгой паузы отвечает Говорун.

- Помнишь, что говорил Густаво Фринг о Джейси, когда пригласил Уолтера Уайта к себе домой на ужин?

- Нет, - задумчиво протягивает Саша, - а что он ему говорил?

- Никогда не доверяй наркоману.

Говорун не находится, что ответить, в комнате повисает тишина. Дима нарушает её вопросом, обращенным к парню с тоннелями в ушах:

- А ты что с ним делать собирался?

- Мочить, - задумчиво отвечает юноша, глядя на оружие в руке гиганта; скребет небритый подбородок.

- Саша, - на выдохе проговаривает Ангел, поворачиваясь к Говоруну. – Я слышал, ты уважаешь хороший кофе. Раз ты тут бываешь, наверняка припас зернышек, а? Завари мне чашечку. Парни будете? - обращается Грозовский к Диме и Расулу.

- Хорошо бы, - соглашается Дима.

- Да, конечно! – воодушевляется Говорун, - Сейчас будет, Ангел Александрович.

- Да, и расслабься ты уже, мы по делу поговорить пришли.

После этой фразы лицо Саши Говоркова по прозвищу Говорун принимает такое выражение, будто у него только что сняли с мошонки тугой жгут. Он сглатывает, громко выдыхает и спешит на кухню исполнять просьбу.

- Афганский герыч, зимняя партия, вы толкали? – негромко обращается Ангел к юношам.

Те складывают брови домиком, переглядываются. После недолгого обмена информацией с помощью телепатии, самый смелый – с тоннелями в ушах – смотрит Ангелу в глаза и кивает.

- Сколько кило раскидали? – подключается Дима.

- Всё, - продолжая кивать, отвечает парень.

Ангел ловит Димин взгляд и едва заметно улыбается. Прав был Густаво, думается Грозовскому. Происходящее вызывает двоякое ощущение. С одной стороны на руку то, что вокруг так много слабаков и глупцов, от которых проще простого получать всё необходимое. С другой, концентрация их растет день ото дня, а они, как ни крути, часть общества, материя, из которой оно состоит. Слабость и глупость – два чудовищных недуга, порождающие друг друга, пожирающие человечество, как пожар пожирает лесной массив. Локальная борьба не дает видимых результатов, глобального противостояния нет и начать его некому. Это угнетает. Хочется дать волю злости. Но пока рано.

- Спасибо, Саша, - благодарит Ангел, принимая кружку с черным, распространяющим волшебный аромат по всей комнате напитком.

Делает глоток, не сводя глаз с Говоруна.

- Шикарный кофе, - сообщает Дима, отпив немного.

- Как бизнес, Сань? – дружелюбным тоном спрашивает Ангел, ставит кружку на стол, сдвигая донышком комки гашиша. – Ты, я смотрю, та «Мерена» пересел. Всё металлом барыжишь, или что еще выдумал?

- Выдумал, - самодовольно улыбаясь, отвечает Говорун. – Ну, не то что бы совсем с нуля придумал, скорее, понял, прочувствовал, присовокупил. Помощь населению в компьютерных вопросах – настоящая золотая жила. Тупость людская воистину не имеет границ! Я ребят нашел – просто волшебники, мать их. Разводят так, я даже в фильме про Денни Оушена такого не видел. Позавчера, например, к бабке с дедом ходили. Старикам наш телефончик провайдер подкинул, когда те за помощью обратились. За долю малую, у меня со всеми провайдерами такой контракт сейчас. Так вот, мальчики от вируса бабушку избавлять ходили. В итоге – пятнадцать косых, хоп! Старые дуралеи всё выгребли, что у них было. Парни перенос каждого гигабайта с харда на флешку за штуку делали. Я пока сам не услышал, не верил, что так вообще можно человеку по ушам проехать. Я с этой темы по двести штук в неделю имею, вообще ни за хер.

Дата добавления: 2015-07-15