Воспоминания о Европе

Повесьте у себя в гостиной карту места, где никогда не побываете. Нарисуйте новые улицы. Вымарайте водоёмы. Ждите, когда подъедут новостные бригады.

Добро пожаловать в Найт-Вейл.

Тедди Уильямс, владелец боулинга «Цветок пустыни» и комплекса игровых автоматов, сообщил, что он устанавливает круглосуточный добровольческий дозор, чтобы следить за городом, погребённым под дорожкой номер пять. Дозор будет состоять из вооружённых до зубов и патриотически настроенных добровольцев, которые образуют непрерывную цепь вокруг дорожек для боулинга. Тедди признаёт, что играть в боулинг станет немного сложнее, чем обычно, и игры лиги придётся перенести или проводить незаконно. Но он добавляет, что это невеликая цена за безопасность.

Другая цена за безопасность — два доллара и двадцать пять центов. Именно столько он хотел бы получить от каждого доброго гражданина Найт-Вейла за свою важную службу по защите города от неизвестных, но предположительно ужасных и опасных агрессоров из подземного города.

Очевидцы сообщают, что видели Индейского следопыта в переулке за боулингом, где он имел бурную дискуссию с человеком в бежевом пиджаке. Тайная полиция шерифа докладывает, что разговор был слишком тихим и им не удалось ничего разобрать, в связи с чем напоминает всем горожанам, что разговаривать следует громко и выразительно, не отворачиваться от наблюдателей и делать побольше театральных жестов, чтобы и развлечь их, и облегчить их работу. Человек в бежевом пиджаке был описан как «совершенно незапоминающийся», но предположительно это какой-то человек с чертами лица, руками и ногами. Индейский следопыт был описан как полный мудак — прямо сейчас, мной.

Слушатели, повеяли первые мягкие весенние ветры, и это напомнило мне годы, проведённые в колледже, и майское путешествие с рюкзаком по Европе. Воистину, такое путешествие — важный этап в жизни любого молодого человека, способного его себе позволить, и я благодарен за подобную возможность. Я вспоминаю чудные времена, проведённые в стране Шветцарии.

Шветцария, страна невысоких холмистых склонов и фальшиво завывающего ветра — идеальное место для туристов с крепким телосложением и низкой склонностью к галлюцинациям. Мой попутчик и я остановились в милом двухместном хостеле, который видом походил на фанерную будку, а располагался на крутом склоне.

Из-за этого уклона мой спутник всё время скатывался на меня, а потом мы оба выкатывались из хижины и падали всё ниже и ниже, пока не останавливались в низине, полной шипов и пахучих ядовито-синих цветов. Потом нам приходилось тащиться вверх по склону и опять устраиваться на ночлег — только для того, чтобы всё это началось заново. О, мы смеялись и смеялись.

Эта ситуация выглядит ещё более странно из-за того, что я не помню, чтобы до или после Шветцарии у меня был попутчик. Кто это был? Кто знает? В тот момент всё казалось совершенно нормальным. Кроме того, я не знаю, сколько времени я провёл в Шветцарии, скатываясь с этого холма и вновь карабкаясь вверх. Из-за всего этого свежего бриза, удушающего аромата цветов, и из-за того, что постоянно была середина ночи, трудно было вести счёт времени, но вряд ли прошло больше десяти лет. В конце концов я отключился во время одного из наших падений, а когда пришёл в себя, вокруг была другая страна. Я постарел на годы, и никто, с кем я разговаривал, не знал, где была такая страна — Шветцария, и никогда не слышал о ней. Как бы то ни было, это было приятное местечко, и я бы сказал, что любому путешественнику, который сможет его найти, стоит там побывать.

Триш Хидж из мэрии созвала сегодня пресс-конференцию, на которой она стояла перед большим грузовиком, раскрашенным в яркие неоновые цвета и украшенным огоньками, и решительно отрицала существование этого грузовика.

Она продержалась в своем отрицании еще нескольких минут, несмотря на продолжительный допрос, который ей устроили собравшиеся журналисты, хотя, следует отметить, чаще всего вместо вопросов ей просто указывали на грузовик, поднимая бровь. Мисс Хидж впоследствии признала, что конференция была просто тренировкой для ее навыков отрицания, которые, по ее словам, должны сохранять остроту благодаря постоянной практике, и которые, опять же по ее словам, не существуют.

Потом ее видели отрицающей небо, существование любящего бога и яиц. «Яиц не существует», утверждала она. «Неа. Покажите мне яйцо. Это не яйцо. Что такое яйцо? Кто вас сюда пустил?»

Симон Ригадо, временно обитающая в шкафу подсобки в здании отдела геонауки в муниципальном колледже Найт-Вейла, опубликовала сегодня заявление, в котором говорится, что миру настал конец.

«Миру настал конец три или четыре десятилетия назад, — нацарапала она на обертке от сэндвича из „Сабвея“, — Я не знаю, где мы сейчас живем, но это точно не мир. Ученые не будут это исследовать, потому что они тоже ненастоящие. Индейка с двойной порцией сыра».

Я думаю, что последняя фраза уже была написана на обертке дизайнером сэндвичей из «Сабвея» или каким-то его знакомым. Что ж, очень провокационный материал от одного из самых выдающихся умов здания отдела геонауки со времен, когда оно было признано общественностью небезопасным и заброшено. Настал ли миру конец? Что вообще означает конец мира? И как Симон достала эту обертку из «Сабвея», если учесть, что во всех ресторанах «Сабвей» множество входов, но нет ни одного выхода? Как гласит их слоган: «Тысяча путей вовнутрь и ни одного наружу. Ешьте свежее. Ешьте жутко, жутко свежее. Жутко, страшно, мерзко, гадко свежее».

Чтобы подробнее узнать об этой истории с концом мира, мы сейчас в прямом эфире прослушаем звук аквариумного насоса.

[бульканье]

Но вернемся к моим смутным, окрашенным в тона сепии воспоминаниям о Европе. Еще одна страна, о которой я вспоминаю — с большой любовью, конечно — это Фраркия. Фраркия, страна арок.

Увидеть, как живут другие культуры, всегда захватывающе, это вытряхивает из тебя закостеневшие найтвейлские привычки, и Фраркия — великолепный тому пример. Увидеть культуру, у которой не осталось носителей, страну без населения — лишь древние каменные арки, миллионы квадратных миль арок, переплетающихся и опирающихся друг на друга. И только ветер завывает в узких проулках, пока одинокий путешественник с камерой в руках исследует огромный, пустынный городской ландшафт. В границах Фраркии не нужно знать иностранные языки, чтобы попробовать себя в общении. Просто выкрикивайте «Эгееей?» между долгими паузами и слушайте, как отголоски вашего зова отдаются в глубинах переплетения полуразрушенных арок, оставаясь без ответа. О эта красота межкультурного обмена.

Разумеется, хотя я отлично проводил время долгими фраркийскими ночами, свернувшись под одеялом и глядя на звёзды, подёрнутые дымкой после дешёвого вина, ни одно путешествие не может длиться вечно. В конце концов я начал чувствовать, что я в этом лабиринте не один, что где-то среди арок прячется зверь, преследующий меня. Я мог застыть на месте на долгие часы, прислушиваясь к дуновениям ветра и выискивая малейшие звуки движения там, в далёких арочных залах.

И я бежал из Фраркии, нёсся со всех ног до самой границы, все время натыкаясь на тупики. С колотящимся сердцем я пересёк границу с соседней страной и упал на колени на заросший травой холм. Арки остались по ту сторону границы. И я клянусь вам, слушатели, я клянусь, что в тот самый момент, когда я пересёк границу, я почувствовал, как коготь зверя коснулся моей спины. Клянусь, я почувствовал, как бесконечный ветер Фраркии обернулся влажным и горячим дыханием зверя в считанных сантиметрах от моей шеи. Так что посетите Фраркию, но, знаете — опасайтесь чудовища, которое я, может быть, выдумал, а может быть, и нет.

А теперь — о ситуации на дорогах. Госавтодор сообщил, что некоторые участки шоссе 800 страдают проскальзыванием дорожных рабочих. Водителей просят снижать скорость на отмеченных отрезках, потому что всё дорожное полотно там будет покрыто катающимися людьми в строительных касках — огромной живой массой из конечностей и запыхавшихся ртов с вываленными языками.

Штрафы за нарушение ПДД на этих отмеченных отрезках — двойные. Все остальные штрафы, как всегда, взимаются в четырёхкратном размере.

Кроме того, Департамент транспорта просил меня прочитать следующее сообщение дословно:

СЕРЕБРЯНЫЙ СОКОЛ.

МЕДЯНКА.

И СУСЛИК.

АКТИВИРОВАТЬ.

ПОВТОРЯЮ, АКТИВИРОВАТЬ.

ИСПОЛНЯТЬ МИССИЮ АЛЬФА НОЯБРЬ ЗУЛУ НОЛЬ ОДИН ТРИ.

ДОПУСТИМЫ ЛЕТАЛЬНЫЕ ПАРАМЕТРЫ.

Я не совсем уверен, что это значит, но если вы это поняли, то во избежание утомительной возни со штрафными квитанциями лучше подчинитесь предписанию, которое мы озвучили. И не забывайте надевать ремни безопасности. Это модно, круто, и их можно с лёгкостью отрезать от своего автомобиля и превратить в бесчисленное количество аксессуаров.

А сейчас слово нашим спонсорам.

Семь огоньков в окне. Семь огоньков в чертоге. Семь огоньков, семь огоньков в итоге.

Шесть нот музыкальных, шесть нот поминальных. Шесть нот вас спасут от желаний.

Пять путей для спасенья. Все пять перекрыты. Все пять утеряны или разбиты.

Четыре слова шёпотом. Четыре слова в ухо. Четыре слова — ты не соберёшься с духом.

Три удара пальцем. Три — по стене. Три удара, что же ты замер, как во сне?

Два глаза зовут отчаянно. Два глаза косят в испуге. Два глаза открыты, да, — но нет ничего в их круге.

Один огонёк в окне. Один огонёк в чертоге. Один огонёк, один огонёк в итоге.

«Тако Белл». Живите больше.

И ещё раз вернемся к приятным воспоминаниям. В Европе можно не только разглядывать памятники, разговаривать с памятниками и лизать памятники. Еще там можно разговаривать с людьми. Одна памятная встреча произошла в маленькой альпийской деревушке Люфтнарп. Весь день я провёл, трясясь в поезде и разыскивая, а потом заселяясь в унылый холодный хостел, и отчаянно нуждался в тёплой еде и хорошей компании. Я помню, что отправился в местную пивную. Ее владелец с пепельно-серой кожей уставился на меня, застыв с разинутым ртом. Как и все, кто был в том заведении. Их рты растянулись почти до мультяшных размеров, необъяснимых с медицинской точки зрения. Я попросил тарелку того, что они сочтут самым вкусным и быстро добавил «пожалуйста» на местном языке, чтобы показать, что я пытаюсь вписаться, а не как обычный мерзкий американский турист. Они любезно ответили, издав гортанный скрежет в унисон и не пошевелившись, когда я прошёл на кухню и проглотил несколько картофелин, на которых было поменьше плесени, и сосисок, имевших странный, слегка кисловатый привкус. Я оставил их бормочущими на их местном языке и застывшими в пародии на человеческий ужас, чувствуя, что не только отлично наелся, но и завёл пару новых хороших друзей.

Большое открытие в мире науки. Учёные объявили, что они обнаружили самого опасного в мире паука ранее неизвестного вида, которого настолько же трудно обнаружить, насколько трудно выжить после его укуса. По-видимому, экземпляр был найден во время исследования вашего мёртвого тела. Сообщают, что на вашем лице была написана агония, кожа переливалась мириадами агрессивных оттенков и... — о, знаете что? Извините. Это объявление со следующей недели. О, все так перепуталось с тех пор, как информагенство стало использовать машину времени. Забудьте. Ещё несколько дней об этом не стоит беспокоиться.

А сейчас — погода!

[Играет Dengue Fever — «Sni Bong»]

Когда я думаю о прошлом, леди, оглядываюсь назад, джентльмены, бросаю задумчивый взгляд на мой европейский тур, меня охватывает невыразимая печаль.

Конечно, отчасти это ностальгия по тем временам, когда я, будучи моложе, мельтешил тут и там по Европе, ввязывался в приключения и преодолевал препятствия, которые тогда казались совершенно непомерными, а сейчас кажутся всего лишь составными частями безобидной истории. Но вот вся правда о ностальгии: мы тоскуем не по тем, кем мы были, а по тем, кем так и не стали. Мы тоскуем по всем тем возможностям, которые были нам доступны, но которыми мы не воспользовались.

Время подобно воску, капающему от пламени свечи. В короткий миг, когда капля расплавлена и летит вниз, она способна принять любую форму. Но этот миг проходит, капля падает на столешницу и застывает в форме, в которой останется навсегда. Она превращается в прошлое — жёсткую и однозначную хронику того, что было, — но продолжает хранить в своих безумных изгибах и контурах потенциал каждой формы, которую могла бы принять.

Невозможно — неважно, насколько ты обласкан удачей, или правительством, или неким далёким, невидимым божеством, мягко направляющим твою жизнь руками из ветра и лунного света, — невозможно не загрустить немного, глядя на эту каплю воска. Этот кусочек прошлого. Невозможно не думать обо всех безумных формах, которые воск уже никогда не примет.

Деревня, которую ты мельком видишь из окна поезда, прекрасна, и невероятна, и невероятно прекрасна на вершине горы, и ты задаёшься вопросом, что было бы, если бы ты сошёл с поезда, и поднялся по тропе к её тихим улочкам, и провел там остаток жизни. Прекрасное лицо юноши из Люфтнарпа с открытым ртом и пепельно-серой кожей, которое ты в последний раз видел, садясь в автобус, — почти отвернувшегося, уже смотрящего в лицо будущему, в котором связи между вами, казавшейся такой реальной, нет, не было и не будет. Как, впрочем, и большинства упущенных возможностей, подсмотренных из окошка общественного транспорта. Он неподъёмен, груз этих брызг застывшего воска, хроника каждого пропущенного хода.

«И что?» — спрашиваешь ты. «Какое нам дело?» — говоришь ты. «О Сесил, — восклицаешь ты. — О Сесил». Но потом ты вспоминаешь — я вспоминаю! — что мы и сейчас внутри капли расплавленного воска, и в этот миг она ещё в полёте, она ещё изменчива, и мы никогда не будем где-то ещё. Мы всегда будем в этом самом опасном, самом удивительном, самом возможном из всех времен — настоящем. Где мы не можем знать, какую форму примет следующее мгновение. Оставайтесь на нашей волне, чтобы услышать... что ж, давайте вместе выясним, что именно?

Доброй ночи, Найт-Вейл. Доброй ночи.

Пословица дня:

Проконсультируйтесь со своим врачом, подходит ли вам это платье.

Дата добавления: 2015-07-11