История и современность в фокусе постмодернистского романа

Несмотря на универсальность постмодернистских характе­ристик, правомерно и представление о разных национальных вариантах постмодернизма. В Великобритании, например, идеи постструктурализма сплетались с весьма характерным для этой страны тяготением к конкретно-историческому обо­снованию любого вида знания, с социокультурной направленностью.

Английский постмодернистский роман, представленный, в первую очередь, именами П. Экройда, Дж. Барнса, Г. Свифта, М. Брэдбери, А. Байетт, создает впечатление яркого раз­ноликого явления, хотя и содержащего устойчивые характе­ристики.

Одним из таких характерных признаков является своеоб­разная «одержимость историей». Теоретики современной ли­тературы постмодернизма выражают убеждение, что исто­рическое повествование является словесным вымыслом, формы которого имеют гораздо больше общего с литерату­рой, чем с наукой. Эта идея блестяще реализуется в романе Дж. Барнса «История мира в 10'/₂ главах», автор которого не раз подчеркивает, что «история — это ведь не то, что случилось. История — это всего лишь то, что рассказывает (выделено мной. — Н. К.) нам историк. Были-де тенденции, планы, развитие, экспансия, торжество демократии; перед нами гобелен, поток событий, сложное повествование, связ­ное, объяснимое. Один изящный сюжет влечет за собой дру­гой»; «Все мы знаем, что объективная истина недостижима, что всякое событие порождает множество субъективных истин, а мы затем оцениваем их и сочиняем историю, которая якобы повествует о том, что произошло в действительности».

Историческое исследование возможно лишь благодаря «воплощению в сюжет», а такого рода литературной моделью являются трагедия, сатира, комедия и роман. Саморефлексирующая метапроза постмодернистов разрушает условные границы дискурса между художественной литературой и ис­торией или автобиографией, смешивая реальность и фанта­зию в оригинальном бриколлаже форм и жанров (например, в «историографическом метавымысле»).

Анализируя различие в обращении к истории у модерни­стов и постмодернистов, известный теоретик постмодерниз­ма Линда Хатчон пишет: «Прошлое — это не то, чего нужно избежать, чем можно пренебречь или что можно контроли­ровать, как предлагают различные формы модернистского искусства из-за своей имплицитной точки зрения на исто­рию как на кошмар. Прошлое — это нечто, с которым мы должны найти общий язык, а такое сопоставление означает признание как ограниченности, так и силы прошлого»[25]. Анг­лийские писатели, роман за романом нащупывают, отрабаты­вают приемы, ходы, технику письма, которые бы «подключи­ли» прошлое к настоящему, сохранили бы память о нем.

Один из -наиболее ранних романов, ярко иллюстрирую­щих особенности постмодернистской метапрозы — «Любов­ница французского лейтенанта» (1969) Д. Фаулза. В этом же ряду «История мира в 10¹/₂ главах» (1989) Дж. Барнса, «Рес­таврация» (1989) Р. Тремейн, «Топь» (1983) и «Когда-нибудь потом» (1992) Г. Свифта, «Ангелы и насекомые» (1992) А. Бай-етт, «Мильтон в Америке» (1996) П. Экройда. Здесь отсут­ствуют родовые признаки историко-приключенческой лите­ратуры. Если и можно отнести перечисленные произведения к историческому роману, так лишь того нетрадиционного рода, где автор, ничуть не скрываясь, рассматривает события прошлого из современного нам далека. Истинные привер­женцы исторического жанра избегают, как правило, такого подхода, делая вид, будто могли оказаться очевидцами собы­тий, о которых повествуют.

Это изменение подходов связано, в первую очередь, с ха­рактерным для эпохи постмодернизма представлением о «конце истории». Предложенный постструктуралистами способ философствования менял взгляд на историю, лишая его линейности[26], жесткого детерминизма[27], предзаданности, зак­рытости, завершенности[28], и в конечном счете — тотальности, противопоставляя ему принцип нелинейности, многовариантности, открытости. История для потстсруктуралистов и их последователей — это открытое пространство бесконечных трансформаций. Причиной такого подхода является утрата утопически позитивистских взглядов на историю, разочаро­вание в идее прогресса, согласно которой будущее обяза­тельно должно превосходить настоящее и прошлое. Философ Ж.-Ф. Лиотар констатирует: «...сегодня мы можем наблю­дать своеобразный упадок того доверия, которое западный человек на протяжении последних двух столетий питал к принципу всеобщего прогресса человечества. <...> Научно-технический прогресс мы не можем считать прогрессом, о котором мечтали. Более того, его результаты постоянно дес­табилизируют человеческую сущность, как социальную, так и индивидуальную»[29].

Сегодня люди боятся будущего, прежде всего, из-за Воз­можности гибели человечества и самой жизни на Земле. Вот почему заявила о себе тенденция примирения с историей — при ясном осознании всех ее несовершенств и предчувствии, что будут проваливаться все новые проекты осчастливить людей: никуда не уйти человеку от самого себя, от своей при­роды. Этот новый, постмодернистский взгляд на исторический процесс отражает смешение и неразличимость времен в постмодернистской литературе. В сознании писателя-постмо­дерниста существует лишь метаистория, организующая ос­новные идеи человечества, касающиеся эмансипации лично­сти, прогресса, просветительских представлений о знании как гарантии обретения всеобщего блага.

Рассматривая события прошлого с точки зрения современ­ных представлений, писатели-постмодернисты преследуют двоякую цель. С одной стороны, это эпатирующее нарушение иллюзии, вызов, брошенный любой достоверности, осмеяние всякой серьезности, с другой — философски обусловленный подход. Все это вполне недвусмысленно указывает на стрем­ление авторов сцепить прошедшие эпохи с веком двадцатым, утвердить их бесспорную близость, и, в конечном итоге, убе­дить, что история то и дело возвращается на круги своя.

Обращенность в прошлое, а не в будущее, характерная для постмодернистского мироощущения, проистекает из по­нимания, что постижение истинного смысла истории невоз­можно. Слова итальянского философа Джанни Ваттимо: «именно в нашу эпоху начинается постижение мира, в кото­ром все ценности, все абсолюты оборачиваются существами мифическими»[30], перекликаются с высказыванием Дж. Фаулза из его книги «Аристос»: «Мы все живем в двух мирах: в привычном уютном мирке абсолютов, вращающихся вокруг человека, и в жестоком реальном мире относительностей. Этот последний — относительная реальность — терроризи­рует нас, изолирует и превращает всех в карликов».

Писатели-постмодернисты не предлагают читателям Вели­ких Истин. И тем не менее, они исследуют — остроумно и об­разно — локальные истины и глубокие противоречия, возни­кающие при столкновении этих истин с историческим про­цессом. Не случайно главный герой романа Г. Свифта «Топь» Том Крик под историей понимает «почти невозможную вещь: это попытка на основании неполных знаний описать действия, тоже предпринимавшиеся от неполноты знания. Выходит, она учит нас не короткому пути к спасению, не рецепту построения Нового Мира, а лишь искусству терпения и упорства»[31].

Итак, перед нами новый тип исторического романа, бази­рующийся на центральном для постмодернизма убеждении, что в нашу постапокалиптическую эпоху все самое великое и самое ужасное у человеческой цивилизации уже позади. При этом обращение к истории позволяет писателям-постмо­дернистам распознать механизмы извечного круговорота ми­ровых событий, утвердить постоянное воспроизводство исто­рических типов.

2. Роман Джона Фаулза «Любовница французского лейтенанта»

Дата добавления: 2015-07-08