Множественность голосов: писатель, преподаватель, литературовед

Творчество Джона Барта, прозаика не менее признанно­го, чем его собрат по литературному цеху Томас Пинчон, многие годы вызывает живейшие похвалы критики и неиссякающий интерес читающей публики. Тем больше бросается в глаза разница в подходах этих писателей к своей роли в ли­тературе: нарочитой отстраненности и редкому выходу в свет новых произведений автора «Энтропии» как будто про­тивостоит активная художественная и критическая деятель­ность Барта, включая выступления перед читателями, препо­давание и др. И все же это противостояние кажущееся, ибо творческие установки Пинчона и Барта в конечном счете де­монстрируют сходство важнейших мировоззренческих и поэтологических принципов.

Джон Симмонс Барт родился в 1930 г. в штате Мэриленд в семье преуспевающего владельца ресторана. По окончании школы юноша поступил в престижное Джульярдское музыкальное училище по классу оркестровки и музыкальной гармонии, однако быстро осознал ограниченность своих музыкальных способностей и перешел изучать английский в уни­верситет Джона Хопкинса, который и окончил в 1952 г. Расположенный в центре Балтимора, утопающий в зелени уют­ный кампус и университетская библиотека, открывшие перед будущим писателем сокровища мировой литературы, оказали определяющее воздействие на становление личности Барта. Тем более, что до университета круг его чтения ограничивал­ся банальными поделками массовой литературы.

Кампус станет для писателя не только alma mater, но и определит сферу деятельности на многие годы — как препо­давателя и литературоведа (с 1953 г. он преподает теорию и историю литературы, а также повсеместно распространив­шееся за океаном после войны «творческое письмо»[11] – увлеченно учит нескончаемую череду студентов писательскому ремеслу). А отдельные книги, прочитанные в годы учебы, — «Тысяча и одна ночь», «Океан сказаний» Сомадевы и т. д. — приобретут ключевое для его творчества значение. Помимо этого, сам Джон Барт не раз говорил о влиянии на него произведений Хоукса, Набокова, Борхеса, восхищался творче­ством Кафки, Джойса и Беккета. Среди симпатий автора можно назвать и античную мифологию, творчество Марка Твена, Льюиса Кэрролла и др.

Перу Джона Барта принадлежат романы («Плавучая опера», 1956; «Конец пути», 1958; «Торговец дурманом», 1960; «Козлоюноша Джайлс», 1966; «Химера», 1972; «Письма», 1979; «Отпускное», 1982; «Приливные сказания», 1987; «Последнее плавание Имярек моряка», 1991; «Жили-были: Плавучая опера», 1994), сборники рассказов и эссе («Заблудившись в комнате смеха», 1968; «Пятнич­ная книга», 1984; «Рассказ продолжается», 1996).

Личная и творческая судьба этого писателя не может не восхищать. Привлекают его изобретательность, интеллект, трудолюбие — ни дня без строчки![12] – искренность, верность своим принципам.

Сегодня Барт не возражает более против характеристики своего творчества как постмодернистского. В отличие от Пинчона, он любит теоретические построения, охотно объяс­няет собственные писательские интенции и взгляды, харак­терные для всех тех, кого не всегда оправданно относят к приверженцам постмодернизма.

В одной из своих статей 60-х гг. автор «Плавучей оперы» утверждал, что «искусство, в конечном счете, создается ради самого искусства, независимо от того, что имел в виду его созда­тель». Писатель, по Барту, уподобляется Богу, который творит свою вселенную[13], но сам живет в совершенно ином измере­нии. В другой статье этого же периода Барт просит свою музу освободить его от любой социально-исторической ангажиро­ванности, влияние которой еще можно заметить в его первых романах. Таким образом, писатель-постмодернист оставляет за собой право творить художественный мир, живущий по своим законам и не соотнесенный с объективной реальностью, в ко­торой живет его создатель. Одним из способов сотворения та­кого мира является игра. При этом Барт использует различные виды игры: на уровне слов и понятий; с литературными стиля­ми; с идеями предшествующей литературы и т. д.

В своей теоретической статье 1967 г. «Литература исчерпанности» он пытается найти ответ на вопрос, как можно писать прозу после Набокова и Беккета, опираясь на автори­тет только что обретенного нового кумира — Борхеса. Барт утверждает, что искусство вступило в пору истощения, формы его отработаны, выхолощены и продлить его существова­ние можно лишь с помощью новой постмодернистской тех­ники. Предвосхищая мысль Л. Фидлера о необходимости со­здания искусства не только для элиты или масс, Барт пишет: «По моим понятиям, идеальный писатель постмодернизма не копирует, но и не отвергает своих отцов из двадцатого века и своих дедов из девятнадцатого. <...> Он, может быть, и не надеется растрясти поклонников Джеймса Миченера[14] и Ир­винга Уоллеса[15], не говоря о лоботомированных масскультурой неучах. Но он обязан надеяться, что сумеет пронять и увлечь (хотя бы когда-нибудь) определенный слой публики — более широкий, чем крут тех, кого Манн звал первохристианами, то есть чем круг профессиональных служителей высокого искусства. <...> Идеальный роман постмодернизма должен ка­ким-то образом оказаться над схваткой реализма с ирреализмом, формализма с «содержанизмом», чистого искусства с ан­гажированным, прозы элитарной — с массовой. <...> По моим понятиям, здесь уместно сравнение с хорошим джазом или классической музыкой. Слушая повторно, следя по партитуре, замечаешь то, что в первый раз проскочило мимо. Но этот пер­вый раз должен быть таким потрясающим — и не только на взгляд специалистов, — чтобы захотелось повторить».

В статье «Литература нового наполнения» [16] с подзаголов­ком «Постмодернистская проза» (1980) Барт развивает свои взгляды на задачи современной литературы. Критик говорит о вырождении модернизма, утратившего свою роль глаша­тая «художественной революции», о необходимости исполь­зования новых приемов и философских идей, ставших ос­нованием постмодернизма. А для этого нужно приоткрыть дверь реализму, подразумевающему по Барту, содержатель­ную насыщенность, т. е. «восстановление беллетристической сути рассказываемого и повествуемого»[17].

Центральным для мировоззрения Барта становится тезис об абсурдности жизни, и только способность смеяться над всем на свете вооружает против ее жестокого диктата. Это настоящая терапия: смех над «серьезной» идеологией и «серьезной» литературой, над «серьезными» чувствами и «серьезными» убеждениями, над любого рода попытками переде­лать, улучшить мир.

Теоретические изыскания Джона Барта реализуются в его художественном творчестве. Поэтика писателя строится на обнажении повествовательных приемов, раскрытии связей с классическими фабульными «архетипами» («Панчатантра», «Тысяча и одна ночь», Библия, античная мифология). Ядром и смыслом повествования становится история рассказчика. Свои художественные конструкции Барт относит к своеобразной модификации «романа воспитания», называя их «романами унижения, осмеяния», в которых повествуется о несовершенстве, безуспешности или осечках процесса воспитания.

Дата добавления: 2015-07-08