Глава 16. Прошло несколько дней, и Женя, кое-как пережив улетевший без нее самолет и информацию

Прошло несколько дней, и Женя, кое-как пережив улетевший без нее самолет и информацию Хамата, немного пришла в себя, начала трезво смотреть на вещи, обдумывать произошедшее и строить планы.

Ей не спалось. Она ворочалась, понимая, что избрала неверную тактику, ни к чему не ведущую, а нужно сделать так, чтоб Хамат точно отпустил ее и при этом не сотворил что с собой по своей дурной от страсти голове. И нашла выход; извести его капризами! Нервы ему высушить так, чтоб он раньше, чем через месяц, взвыв, домой ее отправил, и больше от любви разум не терял и подвиги криминального характера не совершал.

Да, верно! Ему наука и вправление разума, ей опыт и реальный шанс домой уехать, а то не верится, что Хамат слово сдержит. Спасибо, верила уже.

Женя вздохнула, приподнялась на постели, вглядываясь в очертания силуэта на диване. Спит Хамат. И жалко его ей: осунулся, смотрит на нее жалко и жарко – извелся как она, а не подходит. Но злость берет: как ему в голову прийти могло обманом ее себе оставить, словно вещь?

И какого черта он спит, четко исполняя ее условие?!

Женя в сотый раз за ночь шумно вздохнула – не спится и все, тревожит ее близость Хамата, как локоть, который не укусишь. Отомстить хочется, а еще погладить, нахамить, позвать. Подошел бы, полез – отшила бы грубо! А он не лезет, не подходит - убила бы!

Девушка беззвучно заплакала: как же разорваться-то, сделать, чтоб всем хорошо, и дурачку этому, и ей. И тоска в душе без просвету: домой хочется, и страшно от мысли, что Хамат рядом надолго и правда муж, и не отпустит, и больно от мысли, что отпустит. Подумать о будущем, приняв его предложение и смириться, остаться здесь – страшно. Дома все ясно – не пожилось, разбежались. Опять же все свое, родное: менталитет ясен, и мнения одни, а здесь? О-о, нет. Хамат? А что Хамат? Наиграется в любовь дитятка и вышвырнет Женю, что она делать будет? Да, нет, бред, и думать не стоит остаться. А уехать? Как его бросишь? Смотрит как собака – друг человека, преданно и жалостливо. Ясно, что у него в душе творится – тоже видно несладко. А может, понял, что натворил, да исправить как, не знает?

Фу-ты! Ну, и о чем она думает? Кого жалеет? Ее никто не пожалел.

И что теперь, в ответ под дых бить, мстить?

Хочется, но так, для ума больше, а не от злости.

Нет, решено, станет капризной стервочкой…

Знать бы еще, как капризничать и профессионально воспроизвести.

Сможет? Наверное.

С чего же начать?

Оп-па! Притворится беременной. Четыре дня уже вместе не спят – иди, докажи, что она не ждет ребенка. А потом сказать, извини, милый, военная подготовка была, потерялся наследник.

Жестоко, конечно. А он не жестоко с ней поступил?

Решено, рискнет, а там посмотрит, куда кривая выведет.

Хамат смотрел перед собой, прислушиваясь к дыханию Жени, ее вздохам, и сжимал кулаки от желания подойти к ней, обнять. Нельзя, девушка только начала успокаиваться, в себя приходить. Взгляд оттаял и уже не душит его, не морозит – изучает, настороженно, внимательно. А веры нет, смело ее разом. Нужно переломить ситуацию, нужно, чтобы девушка поняла - он держит слово. Но как трудно держать себя в руках! Еще пару дней и он сойдет с ума от пытки: видеть Женю, слышать и не сметь обнять? Испытание не для слабонервных.

Но почему бы не вынудить ее на первый шаг?

Хамат прищурился: да, так он не нарушит свое слово, но перестанет гореть в огне желания, и привяжет жену еще сильнее. Да, и подумать? Абсурд, женатый мужчина спит один! Кто узнает, на смех поднимет.

Решено, аскетизм больше не для него. Утренний чай расставит точки. Не хочет Женя по-хорошему, будет, как хочет Хамат.

Утро выдалось, как обычно в горах – прохладное. Жене нравилось, хоть она и гнала эту мысль от себя, лежать по утрам и, нежась под теплым пушистым пледом, прислушиваться к тихим звукам отдаленной и неспешной жизни: блеянью коз, глухому звону колокольчика на их шеях, приглушенному ворчанию Мириам, шороху юбок и топоту босых ног ее помощниц по циновкам. Вышколенные девушки, робкие и диковатые. Все глаза прячут, стараясь рассмотреть невестку бабушки исподтишка. И на Хамата с восторгом смотрят. Только отвернется, они, рот открыв, глаза о него протирают и мысли на лице списком, без всякого перевода понятны: какой мужчина! Как повезло Жене с мужем! И почему не им достался внук Мириам? И что он в иноверке нашел? Мы-то, вот они, и много лучше!

Девушка, усмехнувшись, потянулась и услышала звук голосов. Замерла, чутко прислушиваясь к разговору Хамата и Мириам. Она пыталась понять, о чем речь, шевелила губами, запоминая слова: пора втихаря учить фарси и знать, о чем беседуют хозяева при ней и без нее. Очень удобно понимать, делая вид, что не понимаешь. Сколько тайн, планов можно узнать? Понять, что из себя представляет каждый из обитателей деревни, что о ней думает, как относится. Впрочем, кое-что итак ясно. Мириам привыкла командовать и ровней считает себе только внука. Остальные для нее лишь предметы для использования в собственных целях. Властная, хитрая, из тех, про которых говорят: сама себе на уме. И внука не зря выделяет – в нее парнишка, далеко пойдет. Да что уж? Пошел. Но надо отдать должное, к Жене она, на удивление, спокойно относится, только следит внимательно, с поучениями не лезет и с предметом обихода не путает. А девчонок шугает почем зря, только замешкаются, рты раскроют, она их под ноготь: то за водой пошлет Жене для ванны, то шерсть мотать заставит, то циновки да паласы хлопать, то на кухню обед готовить сошлет. А Жене и пальцем ударить не разрешает, на кухню не пускает. Не забалуешь со старухой. Одно в ней девушке не нравилось: привычки ее Женю трогать, то погладить по спине, похлопать, то цокая, волосы ее перебирать начнет, пока не отмахнешься да не скроешься с глаз, то пичкать всякими сластями, чуть не насильно в рот впихивая, принимается. Липучая, как Хамат. Правда, последний в эти дни и не отсвечивает, ходит за Женей привидением, но не лезет, молчит и смотрит. А взгляды его ей сильно не нравяться – безумные, жаркие, такими костер зажечь труда не составит, а Женя давно поняла, что на дрова не годится – вспыхивает моментально, но держится из последних сил, зубы сжав.

Интересно, о чем они за занавеской говорят? Он явно уговаривает бабушку, и та явно готова сдаться. О чем же речь идет?

— Я ей слово дал.

— Ай, Хамат, кому говоришь?! Ты мужчина, твоя воля: как слово дал слово, так и взял.

— Бабуль, — протянул с робкой и хитрой улыбкой, обнимая женщину.

— Ай, проказник! Хочешь всю жизнь с женой только на зелье прожить? А?

— Надо, бабуля.

— Чего надо-то? Голова-то у тебя на месте и руки ноги тоже. Сам уж должен соображать, как жену задобрить. Ай, да пусти! Ну, ладно, ладно, не жалко мне. Хочешь, так, пожалуйста. Как тебе откажешь, подлизе?

— Одна ты меня, бабушка, понимаешь.

— Чего уж понимать-то? Баловник! Только сильно не увлекайся, а то по обиде-то не на тебя, на другого смотреть начнет. То-то позору не оберешься.

— Да, на кого здесь смотреть-то, бабуля?

— А хоть на Гафара-пастуха, ей-то без разницы будет от желания да со злости.

— Хитришь. Чтоб твоя невестка на другого смотрела? Не допустишь.

— Ай, все-то ты знаешь! — засмеялась женщина. — Ладно, обещала уж.

Чему старушка радуется? — озадачилась Женя.

— Бабуль, ты все знаешь, все можешь, почему насовсем привязать ее ко мне не хочешь?

— Может, не могу?

— Ты? Не верю.

— Ай, Хамат, хитрец! Думала, умный ты у меня, взрослый, а как был ребенком, так и остался.

— Растолкуй, бабушка.

— Чего ж непонятного-то? Есть такое, могу привязать, рабой твоей сделать, да нужна она тебе будет дурой-то бессловесной? А-а, то-то! А привороты сильные с моей смертью действовать закончат, и возненавидит она тебя сильней сильного. Что делать станешь? Твоя-то любовь как была, так и останется, горе ты мое. Да и сам подумай, к чему нам род-то подкашивать, здоровьем будущих Бен-Хаджаров рисковать? За тем ли я хлопочу тебя пристраивая, кровь крепкую в род вливаю? А? Вот то-то! Того, что делаю, хватит, денек, второй, месяц и прикипит сердечком-то сильней приворота. Помру я – не помру, без разницы уж будет – твоей останется. А зелье - баловство, приманка да ловушка. Тешит вас, кровь горячит. Вреда-то большого нет, сладость одна… На, готов чай, как просил. Ай, проказник! Ну, уж хватит ластиться! Иди, пои да владей. Извелся весь, — хихикнула. — Слово он дал! Знал, что пока бабка жива, все с рук сойдет.

Хамат лично принес Жене поднос с завтраком в комнату, чем сильно озадачил ее.

— Доброе утро, — улыбнулся. Девушка неласково посмотрела на него и улыбка парня исчезла. — Не выспалась? — Поставил поднос на столик рядом с постелью, чашку с блюдцем ей протянул. Женя прищурилась: чего ж он такой заботливый? Заглянула в чашку и скривилась:

— Чай?

— Да, — немного растерялся Хамат.

— С сахаром?

— Да.

— С жасмином.

— Да.

— Не хочу!

Парень побледнел: с одной стороны – радуйся – разговаривать начала, а с другой – лучше б молчала.

— А что ты хочешь? — спросил ровным голосом, но бледность выдавала его волнение и злость.

— Кофе хочу.

— У бабушки нет кофе.

— А я хочу, — заявила упрямо. Взяла лаваш и принялась жевать, глядя на Хамата. Тот с невозмутимым, но слишком уж невозмутимым для бледного от гнева и расстройства лицом поставил чашку на поднос. Задумался:

— Что-нибудь еще, кроме кофе?

— Вроде нет, — плечами пожала, подумала и выдала. — Торт хочу.

— Что? — нахмурился парень, подозрительно изучая лицо девушки: издевается она над ним или ему это кажется?

— Торт, обычный торт, большой вкусный, сладкий. С шоколадом.

— Все?

— Все, — руками развела. Хамат посидел, разглядывая ее, и вышел.

— Темраз! Съезди в город и купи кофе, торт, — послышалось за занавеской.

— Какой торт, хозяин?

— Большой! С шоколадом! Найди, где хочешь!

Женя удовлетворенно усмехнулась: по тону ясно - злится Хамат! И быстро отхлебнула чая, запивая сухую лепешку. Когда Хамат вернулся, она снова равнодушно жевала хлеб.

— Кофе будет к обеду, а пока выпей чай, — опять завел свое парень. Женя в ответ встала и принялась переодеваться, чувствуя взгляд парня на своей спине. Хамат не выдержал, подошел и обнял, но тут же получил по руке:

— Ты обещал, — напомнила ему Женя.

— Я всего лишь помогаю одеться.

— Так и подумала, — хмыкнула девушка. Хамат сунул сжатые в кулаки руки в карманы брюк и вышел.

Женя нашла в своей сумке подзарядник для телефона, но куда он, если электричества в деревне нет? А машина? Может через аккумулятор как-то батарейку подзарядить? Девушка пошла во двор. Единственное оставшееся авто обихаживалось знакомым мужчиной, но как его зовут, Женя не помнила.

— Здравствуйте! — широко улыбнулась ему, опираясь на дверцу. Мужчина замер, огляделся и, никого не увидев, выдавил ответную улыбку, потом опять полез в салон..

— Меня Женя зовут, — показала сначала на себя, потом на него. — А вас?

Мужчина перестал копаться в машине и задумчиво посмотрел на девушку.

— Асур, — ответил через пару минут.

— Красивое имя, — кивнула девушка и вытащила из кармана провод и телефон. — Не поможете?

Асур, не спуская задумчивого взгляда с провода, вытер тряпкой руки, помялся и все же нехотя взял телефон и подзарядник у девушки, принялся изучать.

Хамат смотрел на них, стоя в проеме входных дверей, и понимал, что еще немного и устроит большой нагоняй своему слуге, а жену схватит и, перебросив через плечо, отнесет в спальню для вразумления.

Женя, краем зрения заметив Хамата, начала щедрее улыбаться Асуру, чем, к своему огорчению, смутила мужчину. Он вернул ей подзарядник и замахал руками, залопотав что-то.

Подошел Хамат, развернул к себе жену:

— Что ты хотела?

— Батарею зарядить! — выставила провод и трубку. Парень молча вырвал подзарядник и выкинул за ограду.

— Ах, вот как! — выказала возмущение Женя, скрывая под ним любопытство: на что способен Хамат в раздраженном состоянии? Как далеко зайдет и как себя проявит?

Схватила пуговку его рубашки и выкрутила ее под непонимающе-удивленным взглядом Хамата. Откинула щелчком, глядя ему в глаза. Полминуты соображал, хмуря брови, и закипел, побледнел. Вырвал сотовый из руки Жени и кинул его о камень ограды. Пластик брызгами разлетелся по двору. Девушку это возмутило всерьез, и она рванула в дом, зная, где лежит сотовый Хамата. Взяла его, выскочила во двор и на глазах изумленного парня разбила его камнем на ограде и выставила ладони с мстительной улыбкой: любуйся, дорогой!

Хамат с минуту изучал останки своего телефона и вдруг усмехнулся, качнув головой:

— Ты такая же, как я. И теперь оба без трубок!

И пошел дом.

Женя тяжело вздохнула: вот и позлила. Другой бы, на его месте, точно руками размахивать начал.

Нет, она, конечно, не хотела получить по лицу, но если б это случилось, она бы смогла с чистой совестью вычеркнуть Хамата из своей жизни, души, памяти. Но тот оказался на удивление сдержанным, терпимым к ее выходке, и вместо ожидаемого гнева, мало успокоился, так еще и порадовался!

— Хамат! — окликнула его, осев на ограду – ноги не сдержали. — Ты ненормален.

Парень повернулся к ней, подошел и навис с улыбкой на губах и весельем в глазах:

— Ненормален, потому что реакция не та, что ты ожидала?

— Я разбила твой навороченный телефон, — напомнила.

— А я твой, — еще шире и лучезарнее улыбнулся парень. — Женечка, ты забыла, что я глава фирм сотовой связи и у меня этих телефонов любой модели очень, очень много.

— Поэтому ты радуешься?

— Нет, ты знаешь, почему. А если думаешь, что я буду ругать жену за какой-то кусок пластика, то глубоко ошибаешься.

— Не жену!

— Жену, Женечка, жену! Любимую и самую замечательную женщину в мире.

Развернулся и ушел.

Хамат действительно был рад, потому что понял – Женя пришла в себя и начала мстить. И он был горд, что его любимая сильная женщина, которую нельзя сломать и безнаказанно обидеть. Она настоящий Бен-Хаджар. А какие у них будут дети?

Женя посмотрела ему в спину: ладно, будем считать один-один. Пока ничья.

Обед девушка встретила в постели. Лежала, сложив руки на груди, и смотрела в потолок. Плюнуть в него хотелось очень.

Хамата ее поза и молчаливость напрягали. Он бродил рядом, пытаясь то просто заговорить, то пошутить.

— Женечка, ты расстроена из-за сотового? Привезут новый. Тебе какой больше нравится?

Тишина.

— Женя, тебя что-то беспокоит? Ты бледна… Может, прогуляемся?... А хочешь, привезут ноутбук? Ты давно снимки не делала. Здесь прекрасные пейзажи, получатся уникальные кадры.

Ноль.

— Может, в шахматы сыграем? У меня есть. Или ты не умеешь?

Хоть бы ресницей в его сторону взмахнула.

— Ну, не стоит так расстраиваться… Женечка, а хочешь, я тебе козочек покажу? Они такие забавные маленькие…

— Не хочу, — буркнула, не глядя на парня.

— А что хочешь?

— Кофе и торт.

Хамат вышел и до Жени донесся бубнеж его голоса: явно по сотовому звонил. Все-таки есть у него запасной и, наверное, не один. Вот прохиндей! — покосилась на занавеску.

Минут через десять девушка почувствовала аромат кофе, и появился Хамат. За ним Айкануш с подносом, а на нем кофейник, молочник, кусок шоколадного торта.

Девушка с удовольствием выпила кофе, а торт, хоть он был сказочно вкусным, есть не стала. Попробовала и отодвинула, скривившись:

— Не хочу.

— Ты же просила, — растерялся парень.

— Я с шоколадом просила, а этот со сливками.

— Это шоколадный торт, Женя.

— Он с какао, а не с шоколадом!

— Одно и тоже…

— Нет!

— Женя шоколад делают из какао.

— Спасибо, что сообщил, — фыркнула. — Все равно – не хочу! Я бы папайю поела, в сахаре, мороженное.

Хамат брякнул чашкой о блюдце: чудит жена. На нервы действует, испытывает, мстит или еще какая причина есть?

— Нет папайи, есть торт.

— А я не хочу торт, а хочу папайю.

— А звезды с неба не хочешь? — прищурился предостерегающе, кофе хлебнул.

— Не хочу. Она невкусная. А вот морковки китайской, простой, в уксусе усопшей, поела бы.

Хамат кофе подавился, закашлялся.

— На обед шакап будет, — сообщил, восстановив голос.

— Меня от него тошнит.

— Давно? — усмехнулся. Точно испытывает, мстит и на нервы действует. Но у него они железные и терпение безразмерное. Потягаемся, любимая.

— С рождения. Ешь свой шакап сам, — отвернулась, пледом накрылась с головой.

— Забастовка?

— Угу.

— Удачи.

— Спасибо. А вам приятного аппетита. Кушайте на здоровье с мыслью о голодной, несчастной женщине.

— Когда женщине капризничать надоест, она может присоединиться.

— Не может, потому что того, что она хочет, у вас нет.

— Ты ведешь себя, как ребенок. Смешно, Женя.

— Какой ребенок, такое и поведение.

Рука Хамата зависла с чашкой. С полминуты столб изображал и вскочил, грохнув ненужную посуду на столик.

— Повтори, — плед скинул, к себе жену развернул. — Повтори, что ты сказала?

Женя смотрела в глаза, полные благоговения и щенячьей радости, и чувствовала стыд.

— Ничего, — буркнула, побледнев.

— Женечка, ты беременна? — прошептал дрожащим голосом. И схватил ее, обнял, целовать начал в экстазе. — Милая моя, любимая!

Жене вовсе плохо стало: что ж она наделала? Кто ж знал, что до такой степени обрадуется? Ой, кошмар! Как же выкрутится?

— Я пошутила! — оттолкнула его. Хамат закивал:

— Конечно.

Но не поверил. Он представить не мог, что на такую тему шутить можно, и великодушно приписал бледность жены и ее слова смущению и естественным для ее состояния страхам.

— Я серьезно! — Женя села, хмуро глядя на парня, а тот с трудом соображал, потому засомневался. Пришлось повторить по слогам. — Я не бе-ре-мен-на! Нет ребенка, пошутила.

Дошло. Хамат не то, что побледнел – посерел на глазах. Взгляд стал растерянным, расстроенным, обвиняющим. Вскочил.

— Это кощунство, шутить такими вещами! — процедил и вышел.

Сел в машину и поехал, куда глаза глядят.

Его не было до вечера. Женя места себе найти не могла, переживала, что слишком уж палку перегнула. Она то винила себя, то оправдывала, напоминая, что Хамат достоин за свой поступок и больших третирований. Но как ни пыталась очернить его и обелить себя, выходило наоборот. Не привыкла она на плюху плюхой отвечать, рычать в ответ на рычание, а месть и вовсе ей делом глупым представлялось, мимолетно заманчивым. Ну, отомстила, проехалась по больному, и чем она Хамата теперь лучше? Имеет ли право теперь его судить? А с другой стороны, за то, что он ее силой держит, можно и в тюрьму загреметь, а ее укус, так, детские шалости, зов обиженного сердца. И обижена она, если честно и прямо внутрь себя заглянуть и душой не кривить, лишь за то, что против ее воли и за нее решил. Но иначе бы она и за манну небесную остаться не согласилась. Опять же он обещал исправить ситуацию, документы вернуть. Хотя веры ему нет.

Запуталась Женя в жалости к себе и к нему, в желаниях: в его объятьях оказаться и домой скорей вернуться. И мысли в голову полезли нехорошие: а почему не остаться? Любит ведь, видно, и она о нем беспокоится. Как он здесь без нее непутевый такой, ранимый? Как она без него? Душа изболится, тоска да вина замучают. Может, получится у них что путевое?

Ой, нет, — волосами тряхнула, сидя на ограде, нахохлившись, как воробушек: характер у Хамата сложный и у нее не сахар, следовательно, хорошего ждать не приходится. Найдет коса на камень и привет мечтам.

И вздохнула облегченно: машина, шурша колесами, во двор въехала.

Хамат вылез из авто и уставился на Женю, и не было в его глазах обиды, а лишь печаль тенью укрыла зрачки, измучила черты лица, заострив их. Девушке стало больно от понимания, насколько сильно ранила его. Подошла:

— Ты как?

Хамат смотрел на нее во все глаза, любя и нежа, обожая и прощая. Прикоснулся пальцами к щеке, легонько губ коснулся:

— Скучал.

— Не сердишься?

Он обнял ее:

— Не могу. Я вдруг понял, что готов простить тебе что угодно. Странно: десять минут без тебя – пытка, и меркнут за ними любые обиды.

— Нельзя так любить Хамат.

— Нет, Женечка, только так и можно, только так и нужно, — и отодвинулся. — Я кое-что привез тебе.

Девушка заглянула в салон: он был забит фруктами, банками с мороженным, книгами, журналами, а сверху лежал ноутбук.

— Я подумал, ты скучаешь…

Женя выпрямилась и посмотрела на парня внимательно. Ей показалось, она видит его первый раз, а может быть, так и есть? Не любовник, а человек открылся ей и перечеркнул свой проступок.

И как же нужно любить, чтоб простить кощунство, потакать капризам, заботиться о ней в урон себе, не задумываясь о последствиях?

— Ты ездил за фруктами?

— Не только.

Парень вытащил из бардачка листы в файле:

— Контракт. Брачный, — протянул несмело Жене. — На русском языке.

Девушка прочитала и осела у машины.

— Что-то не так? — забеспокоился Хамат.

— Ты точно ненормален, — прошептала Женя. — Отдаешь половину своего состояния мне. Не зная меня, зачем рискуешь? Да, и к чему мне твое состояние? Боже мой! Переделай! Я не останусь с тобой, зачем тебе лишние хлопоты? Зачем, Хамат?! Нельзя же быть настолько недальновидным! Мы скоро расстанемся…

Парень сел рядом и потерянно прошептал:

— Мне нужна только ты. И пусть расстанемся, но по контракту тебе отходит половина акций моих фирм и тебе придется приезжать, чтоб контролировать доход.

Женю от его слов озноб посетил: что же с ним произошло за эти часы? Что пережила его душа, какую боль? Девушка уткнулась в плечо парня:

— Что же ты творишь, — прошептала обреченно. Как же она его оставит невменяемого и готового на все ради своей любви? И кто ее придумал, любовь эту? Что она с людьми делает? И почему Жене-то счастье познать ее выверты привалило? Нет, рано сдаваться, еще можно все исправить, нужно. — Я прошу тебя, пожалуйста, аннулируй этот документ.

— Ты отказываешься?

— Да. Наш уговор остается в силе: месяц, Хамат, и я уеду. И не выдумывай, не пытайся опутать меня, этим ты только оттолкнешь. Мне не нравятся такие подходы, — сунула ему в ладонь файл. — Возникает чувство, что тебя покупают, а я не рабыня и не вещь.

— Нет, Женечка…

— Да, Хамат, да! Вот он первый звоночек – разница менталитетов и взглядов на жизнь. Впрочем, не первый, а цатый. А сколько их еще будет? Ты считаешь нормальным насиловать своим мнением, хитрить, чтоб достигнуть цели, купить, если не получится взять обманом, и считаешь это нормальным, обыденным действием. А я считаю такие поступки отвратительными и неприятными. Если ты применяешь подобную тактику в бизнесе – это твое право, но в межличностных отношениях, тем более меж близкими людьми она недопустима. Некрасиво, Хамат, противно. Складывается впечатление, что я всего лишь игрушка для тебя, которую ты хочешь получить любой ценой, как маленький ребенок. Но я не игрушка, я человек, женщина и имею свое собственное мнение, право выбора. Я не могу приказать своему сердцу, как ты приказываешь своим мальчикам, не могу заставить себя любить, как и ты не сможешь. Любовь не покупается, а от давления на женщину возникает лишь ответное отторжение, а не влечение. Подумай об этом.

Встала и пошла в дом.

— Я подумаю, — пообещал ей в спину. — Только сколько ни думай, ты моя жена и ею останешься. Сейчас я тебе это докажу… — направился следом за Женей в дом. — Темраз! — позвал. — Перенеси вещи из машины в мою комнату, — приказал охраннику и пошел на половину Мириам.

— Знаю, знаю, — замахала та ладонями, увидев внука. — Опять за свое проказник.

— Последний раз, бабушка.

— Ай, Хамат, кому говоришь? Гульшера! Чего расселась? А ну, за ужином беги, видишь, внук приехал, устал, голоден! Да кофе невестке моей свари. Ну! — поторопила девушку, с любопытством разглядывающую Хамата. Та очнулась, покраснела и, поспешно опустив глаза, унеслась из комнаты.

— Спасибо, бабушка, — обнял женщину парень.

— Ай, — поморщилась та, отмахиваясь. — Дитя ты, как есть дитя, баловник. Смотри, последний раз тебе в том потакаю. Хватит уж, пора за ум браться. Какой же ты мужчина, если с женой без зелья совладать не можешь?

Айкануш разожгла свечи в комнате по приказу Хамата. Гульшера принесла ужин.

Женя поглядывала на них, перебирая книги: раритеты с пожелтевшими страницами. Где их Хамат отыскал, вопрос, конечно, интересный. Не иначе библиотеку купил.

Парень сел напротив Жени в кресло, протянул ей кофе, кивнул на угощение:

— Ужинать пора.

— Угу, — отхлебнула кофе, раскрыв одну книгу. — Надо же, 1959 год выпуска! Ты где эту древность нашел?

— Где пришлось.

— Понятно, — допила кофе и забралась с ногами на постель, удобно устроившись с томом Шекспира. — Я, конечно, уважаю классиков, и их количество впечатляет, — кивнула на две стопки у входа. — Но и настораживает. Мы здесь до нового потопа решили поселиться?

— Еще на неделю.

— То есть через неделю мои документы, наконец, будут готовы? — сделала вывод девушка.

— Да. На имя Бен-Хаджар.

— Имя у меня одно – Женя! Хотя Бог с ним, главное, что у меня будет паспорт. Я уеду домой и разведусь с тобой там.

— Разговор шел о месяце.

— Я передумала, — буркнула, стараясь не смотреть на Хамата. До чего сексуальный, пройдоха! А манеры – глаз не оторвать. Его ровные пальцы выбрали понравившуюся гроздь с блюда, губы приоткрылись, впуская в рот виноградину. А глаза, прикрытые завесой черных длинных ресниц, внимательно и страстно смотрели на девушку.

Женю бросило в жар: черт побери этого сладострастного хитреца! Она торопливо отвернулась от него, раскрыла книгу и попыталась читать.

— Как же ужин, Женечка?

Девушка вздрогнула: что за голос? Мурашки от него по спине, и в голове ни одной из прочитанных строк не задержалось. Все вымел.

— Не хочу ужинать. Сыта.

— Может, хочешь чего-нибудь другого?

Да, тебя! — чуть не брякнула, но вовремя губу прикусила.

Хамат скользнул к ней и, захлопнув книгу, откинул на пол.

— Не трогай меня, ты обещал! — прошептала Женя.

— Разве я трогаю, разве прикасаюсь? — делано удивился он, клонясь к губам девушки. — Поцелуй меня, Женя.

Девушка дрогнула, с полминуты боролась с собой и не устояла перед соблазном – прильнула к его губам, и только тогда почувствовала, насколько соскучилась по Хамату.

И лишь под утро поняла, что не парень нарушил слово, а она. Отдавшись страсти, Женя вновь забыла и себя и все, что было и где находится. ‘Томные жаркие ночи Сирии полны соблазна и коварны, как ее дети’, — подумала, засыпая на груди Хамата.

Дата добавления: 2015-07-08