Хороший самурай парирует удар 4 страница

Я пытался изобразить радость по поводу поступления в престижную школу в возрасте двенадцати лет. Но в сравнении с поступлением в Кембридж эта идея казалась не такой уж и привлекательной. И я заметил: А что, если я уже получил все эти знания?

Он сказал: Возможно, поступив туда, ты обнаружишь, что это вовсе не так. И даже если так, лично я не вижу ничего плохого в том, чтобы укрепить эти знания. Расширить их в любом случае не повредит. Ученые должны быть всесторонне развитыми людьми, и тебе не помешает потратить какое-то время и на изучение гуманитарных предметов. Может, выбрать один или два иностранных языка, тоже очень способствует развитию.

Я представил себе, как буду объяснять Сибилле, что получил стипендию в Винчестер. Представил, что Сиб не станет спрашивать меня о том, кто дал мне туда рекомендацию. Попытался представить, что Сиб поверит, что на Винчестер произвела неизгладимое впечатление рекомендация от моего преподавателя из юношеской школы дзюдо.

Должно быть, он подумал, что меня ничуть не греет идея изучать иностранные языки. Он сказал: Знаю, что ты думаешь и чувствуешь, понимаю, что тебе с твоими математическими способностями не слишком хочется тратить время на эти предметы. Но лишние знания еще никому не повредили. К тому же в школе ты получишь хороший опыт чисто практической лабораторной работы. Ты когда-нибудь бывал в лаборатории? Нет, я уверен, что нет.

Я пытался представить себе, как буду объяснять Сорабджи, что вовсе не являюсь его сыном в чисто генетическом смысле этого слова.

А Сорабджи продолжал тем временем расхаживать по комнате и говорить о школе. Глаза его сверкали, он размахивал руками, и постепенно эта идея начинала казаться все более и более привлекательной. Нет, конечно, она не шла ни в какое сравнение с экспедицией на Северный полюс или с путешествием по монгольским степям, но приобретала все более зримый характер. Он говорил о школьных учителях; он говорил о мальчиках, которые непременно станут моими друзьями на всю жизнь. Он был счастлив, считая, что может хоть что-то для меня сделать. И я уже начал думать, что если бы мы с ним сражались настоящими мечами, я бы его убил. Я просто не мог заставить себя сказать, что я не его сын.

К тому же почему бы мне и не попробовать походить в эту школу?

И я подумал: Чем я, собственно, рискую?

Если он прав, у меня все получится. Я получу стипендию и пойду в школу, и если даже он потом узнает, что я его обманул, то в любом случае будет уже поздно. Не смогут же они отобрать у меня эту стипендию, раз деньги уже внесены. Ни за что не отберут, даже если он скажет им, что дал мне рекомендацию только потому, что думал, что я довожусь ему сыном. И вряд ли он вообще станет объяснять, что дал мне рекомендацию лишь по этой причине. Да и Сибилле будет легче в материальном смысле, если я буду учиться в этой школе. И тогда она сможет купить себе «Историю еврейского народа в возрасте Иисуса Христа» Шё-рера, все эти великолепно изданные в «Вермес и Миллар» четыре тома, без которых не может обойтись ни один интеллигентный дом. Уж если я смог убедить лауреата Нобелевской премии, что являюсь его незаконнорожденным и давно утраченным сыном, то что мне стоит убедить родную мать, что я получил стипендию в Винчестер?

Почему бы и нет, подумал я.

Даже если из этой затеи ничего не получится, это нисколько не помешает мне поступить в Кембридж чуть позже, ну допустим, в возрасте тринадцати лет. Почему бы нет? В любом случае это лучше, чем еще одна зима, проведенная в бесконечных поездках по кольцевой.

Он смотрел на меня, и во взгляде читалась симпатия и любовь.

И я сказал: Не знаю.

Я подумал: А может, лучше не говорить ему об этом? Сибилла будет счастлива. Он — тоже. На протяжении долгих лет он нес этот тяжкий груз, чувство вины, поскольку тогда ничего не смог сделать для этой женщины. Зато теперь может хоть что-то сделать для меня. Что в этом плохого, если я оставлю его в неведении?

Тут зазвонил телефон.

Он развел руками и улыбнулся, как бы давая понять, что этим непрошеным звонкам не будет конца. И сказал: Извини, я на секунду.

Подошел к столу, снял трубку. И сказал: Сорабджи!

А потом сказал: Да. Похоже, у вас проблемы?

Последовала долгая пауза.

Затем он сказал: Не могу не согласиться с вами, Рой. Но что, как вы думаете, я могу сделать? Я даже не являюсь членом комиссии...

Снова пауза.

Затем он произнес: Я был бы просто счастлив помочь, но просто не вижу, каким образом мог бы...

Еще одна пауза.

Он сказал: А вот это очень интересное предложение.

Он сказал: Это, разумеется, весьма неординарное решение, но нигде не сказано, что...

Он сказал: Послушайте, Рой, могу я вам перезвонить, ну скажем, завтра? В данный момент я где-то на полпути к правильному решению. Не хочу внушать вам несбыточные надежды, но и исключать такой возможности ни в коем случае нельзя.

Еще одна пауза, а потом он сказал: Прекрасно. Да. Спасибо, что позвонили.

Я не сводил с него глаз. Я не понял, о чем шла речь. Как, впрочем, не понял и того, о чем они беседовали с доктором Миллером. Я так толком и не понял, что произошло с той австралийской астрономшей; я не понимал, что происходит с тремя его дочерьми, занятыми решением бесконечных задач. Все эти косвенные свидетельства не говорили мне ни о чем; и я не видел способа получить более надежные и относящиеся к делу свидетельства. И уж тем более и помыслить не мог о том, чтобы получить их от самого Сорабджи.

И еще я подумал, что если соглашусь, позволю ему помочь, то навеки обречен остаться его сыном. По телевизионным передачам следовало бы догадаться, что всякий раз в критические моменты он начинал расспрашивать людей о побочных нефтяных продуктах. Но это еще не конец света. В такие вот критические моменты я буду просто избегать его. А в остальное время... что ж, возможно, он даже возьмет меня с собой на вертолет и научит карабкаться по веревочной лестнице. Или возьмет в полет над Ла-Маншем и будет по дороге объяснять всякие сложные вещи, настолько сложные, что без объяснений тут просто не обойтись. И это будет больше, чем простые встречи... это будет... Впрочем, пока что я еще плохо себе представлял, во что все это выльется.

И еще мне показалось, что с таким отцом мне будет куда как сложнее, нежели, к примеру, с Вэлом Питерсом. У того было полно недостатков. Он путал ДНК и РНК. Заводил беспорядочные сексуальные связи во время своих путешествий. Этот список можно было бы продолжить. Но при этом никто не стал бы упрекать меня за то, что мой отец таков, каков он есть. Просто уж так устроен. В то время как...

Я спросил: Что, проблемы?

Сорабджи удивился. И сказал: Любопытство погубило кошку.

А потом улыбнулся и пожал плечами. И сказал: Ничего интересного. Обычная административная суета и интриги. Не забивай себе голову всякой ерундой.

И я понял, что больше просто не вынесу этого. Надо ему сказать. Но затем я подумал: А почему, собственно, я должен ему говорить?

Просто скажу ему, что подал заявление в школу, а сам не подам. Все очень просто, потому что если я сейчас уйду, он меня никогда не найдет. А если поговорит с той женщиной, то выяснится, что никакого ребенка у нее не было. А если не свяжется с ней, то и не узнает.

Но я знал, что просто обязан ему сказать. И чем раньше, тем лучше, иначе я перестану собой владеть.

Я сказал: Вам совершенно не обязательно писать мне рекомендацию.

Он спросил: Это еще почему? Боишься, кто-то что-то заподозрит? Да им и в голову не придет! Мне попался на глаза блистательно способный мальчик, самоучка, а я, со своей стороны, сделал все, чтобы свести его с нужными людьми, что может быть естественней? Что же касается чисто внешнего сходства, — да, следует это признать. Но многие ребята сегодня носят короткие стрижки. И если ты сходишь в парикмахерскую подстричься — перед тем как отправиться туда, я уверен, это не будет бросаться в глаза.

Я сказал: Возможно, вы просто не захотите писать мне рекомендацию, узнав, что на самом деле я никакой вам не сын.

Он удивился: Что?

Я сказал: На самом деле я не ваш сын.

Он нахмурился и повторил: Что?

Я сказал: Я все это выдумал

Он начал было: Ты... А потом сказал: Ерунда. Ты обижен, тебе неловко, но к чему отрицать очевидное? Ведь мы похожи как две капли воды.

Я сказал: Моя мама говорит, что вы похожи на Роберта Доната. Вы с ним случайно не родственники?

Он не сводил с меня глаз. А потом сказал: Так ты... Но могу я узнать почему?..

Я объяснил про «Семь самураев».

Похоже, этого он не ожидал. Нахмурился, долго молчал, а потом сказал: Все это как-то странно. Не вижу смысла.

Я заметил, что, по-моему, смысл налицо.

Он уставился на странички с анализом Фурье, разложил их на столе, разгладил ладонью. Потом вдруг сгреб листки бумаги, скомкал и бросил в мусорную корзину. И сказал: Так, значит, ты мне не сын.

Он сказал: Нет, разумеется, она никак не могла поступить таким образом. Мне следовало бы сразу догадаться.

И долго и молча смотрел на меня.

Я сказал: Извините.

Он сказал: Подойди сюда.

Я не двинулся с места. А потом сказал: Я пытался вам объяснить, но, видно, не получилось.

Он сказал: И поступил довольно глупо. Зачем понадобилось лгать, если потом отказался от этой лжи?

Я спросил: Означает ли это, что я все равно могу связаться с нужными людьми?

Он смотрел на меня и не произносил ни слова. Лицо холодное, лишенное какого-либо выражения, точно он подсчитывал про себя все «за» и «против».

И вот наконец он произнес безжизненным, невыразительным голосом: Теперь ты владеешь информацией, знать которую тебе совершенно ни к чему. И эта информация представляет для меня определенную опасность.

Он сказал: Посоветовал бы тебе быть осторожнее в высказываниях. Полагаю, что если ты попытаешься использовать эту информацию против меня, тебя ждут большие неприятности.

Я сказал, что вовсе не собираюсь использовать ту информацию и что пытался его остановить. Мне так многое хотелось ему еще сказать. Ведь чуть раньше он был просто в восторге от уравнений. Неужели, думал я, для него так важно, кто именно успешно решил эти уравнения — совершенно посторонний человек или тот, в чьих жилах течет его кровь? Тот, кто унаследовал от него 50 % генов?.. Я почувствовал, что теперь не время выяснять это. И сказал: Просто я хотел... просто мой родной отец постоянно путает общую теорию относительности с частными случаями.

Сорабджи изумленно взирал на меня.

Я сказал, что вообще-то не знаю его, что нас связывает всего лишь генетическое родство, и я просто подумал, что...

Он продолжал смотреть на меня. И мне показалось, что он вовсе не слушает меня; просто думает о том, что не может ничего для меня сделать.

Я сказал: Вы не знали, что так случится. Возможно, поступили правильно. Иначе бы она просто сошла с ума. Возможно, вы даже спасли ей жизнь. И то, что вы тогда сказали ей что-то не то, чего не должны были говорить, вовсе не означает, что вы были не правы...

Я не видел, как взлетела его рука. И не успел опомниться, как он нанес мне удар по голове такой силы, что я упал и покатился по полу. Почти тут же вскочил на ноги, но он был уже тут как тут. Размахнулся, ударил и снова сбил меня с ног. И опять бросился на меня, но тут я откатился в сторону и успел подставить ему подножку. Он упал. Прямо на меня.

Я и пошевелиться не мог, он давил на меня всем своим весом. В комнате громко тикали часы, прежде я их не замечал. А они все тикали и тикали. И ничего не происходило.

Он запыхался, точно после тяжелого боя. Глаза сверкали. Я не знал, что́ он способен выкинуть в следующую секунду.

В дверь постучали. Жена окликнула его: Джордж!

Он сказал: Подожди две секунды, я сейчас, дорогая!

Я слышал ее шаги, удаляющиеся по коридору. И только тут понял, что надо было закричать. А теперь уже поздно. Глаза его сверкали...

Часы громко тикали.

Внезапно он отпустил меня и вскочил на ноги. Я отполз подальше, но он не стал преследовать меня. Стоял у стола, сунув руки в карманы. Потом улыбнулся мне и ласково сказал:

Прости, это совсем на меня не похоже. Просто потерял над собой контроль. Страшно извиняюсь. Нервы ни к черту, происходит срыв, а потом ужасно корю себя за то, что случилось.

В голове у меня гудело.

Волосы падали ему на лоб, из-под них сверкали темные глаза. Он выглядел точь-в-точь как Роберт Донат из «39 ступеней», как тогда, чуть раньше, когда рассуждал об атомах и анализе Фурье.

Он сказал: Ну разумеется, ты должен связаться с нужными людьми.

Я спросил: Так вы по-прежнему считаете, что мне нужно заняться астрономией?

Он засмеялся. И сказал: Даже думать не хочется о том, чтобы я мог вселить в тебя отвращение к этой науке!

А потом насмешливо и вопросительно приподнял бровь. Глаза блестели и смеялись, в них не проглядывало и тени расчета.

Мне оставалось лишь надеяться, что на лице у меня не осталось синяков.

Я спросил: Так стоит мне поступать в Винчестер или нет? Вы не раздумали давать мне рекомендацию?

Улыбка не сходила с его губ. И он сказал: Ну разумеется, ты должен поступать в Винчестер.

А потом снова улыбнулся и добавил: И непременно сошлись там на меня.

Дата добавления: 2015-07-10