Двигайтесь дальше, двигайтесь дальше!

Ошо, в своих великих эпических поэмах, «Илиаде» и «Одиссее», Гомер изображает путешествие Улисса домой, когда его корабль проплывает мимо острова поедательниц лотосов. Песни сирен разносятся по океану, гипнотизируя моряков и заставляя их менять свой курс по направлению к сладострастному звуку.

Усилия Улисса удерживать курс корабля были тщетны. Моряки спрыгивали с корабля и как сумасшедшие спешили испить эликсира из лотосов, вливаемого в их глотки самыми прекрасными женщинами, каких только можно вообразить. Вскоре обезболивающий и гипнотический нектар притуплял их чувства, застилал их глаза, и они впадали в сладострастный, вечный транс.

Улисс пытался остановить схватку, и сам едва устоял перед прекрасными поедательницами лотосов. С неимоверным трудом он сумел ускользнуть, чтобы продолжить свое изнурительное путешествие домой. Он сделал это, но большая часть его команды — нет.

Ошо, мог бы ты рассказать о значении этой истории для ищущего? Есть ли в саньясе песня сирены?

Эта история почти реальная, это притча. На пути к истине человек проходит многие места, которые могут остановить ищущего, потому что радость, удовольствие — это на самом деле галлюцинация. По пути необходимо постоянно осознавать прекрасные переживания, потому что ни одно переживание не есть истина.

Истина не переживание.

Истина — когда все переживания прекратились. Это чистая есть ность.

В медитации бывают моменты, когда человек чувствует, будто он прибыл — дальше идти некуда. Это приносит удовлетворение, подобного которому человек никогда раньше не испытывал. Непостижимо, что может быть еще лучше, что могут быть более приятные, более блаженные переживания.

Одной из самых известных и одной из первых появившихся на Западе книг о дзен была «Дзен Буддизм» Кристмаса Хамфриса. Он на самом деле хотел озаглавить ее «Двигайтесь дальше». Он упоминает это во введении, но «Двигайтесь дальше» казалось не особо привлекательным, поэтому он изменил заглавие. Хотя «Двигайтесь дальше» является более подходящим.

Постоянное использование этих слов Гаутамой Буддой делает их подчеркнуто важными. Каждый раз, когда кто-то приходил к Гаутаме Будде и описывал свой опыт медитации — как он прекрасен, какую радость он ощущает, в каком он блаженстве, в конце Гаутама Будда говорил: «Двигайся дальше, не застревай на этом, впереди гораздо больше».

И это происходило постоянно: с чем бы вы к нему ни пришли, он говорил: «Двигайся дальше. Не останавливайся. Я знаю, тебе хочется остановиться, потому что ты не можешь представить себе, что может быть большее, но я знаю, есть гораздо больше». И наступал день, когда ученик приходил к Гаутаме Будде, касался стоп мастера, тихо садился возле него. И Будда спрашивал: «Как твои переживания?»

И тот начинал смеяться и говорил: «Ты подталкивал меня, и подталкивал меня, и подталкивал меня. Теперь нет совсем никакого переживания, только чистая есть ность. Ее красота, ее благословение качественно отличаются.

Нельзя сказать в десять тысяч раз больше, это будет неверно, никакое количество не сможет это описать. Это качественно отличается, и я пришел, просто чтобы поблагодарить тебя за твое терпение — я продолжал приходить со своими опытами, а ты продолжал отправлять меня назад с одним и тем же напутствием: „Двигайся дальше. Не останавливайся“».

Вот из-за «Двигайся дальше» Гаутамы Будды Кристмас Хамфри и хотел так назвать свою книгу, но в конце концов он его изменил, полагая, что оно будет непривлекательным на рынке. И, возможно, он был прав: «Двигайся дальше» кажется слишком плоским для названия книги.

Эта притча, поэма Гомера, не была понята на Западе так, как ее необходимо понимать. Это история духовного роста. Много раз вы будете подходить к стадиям, которые дадут вам ощущение, что пришло время остановиться, потому что переживание так велико, что это выше вашего понимания, как может быть что-то большее.

Поэтому ум, который все время говорил вам: «Больше, больше», — он всего просил больше — вдруг останавливается. Он не может понять, что есть еще больше. И это тот момент, когда мастер хочет, чтобы вы двигались дальше: «Не посвящай себя никакому переживанию, каким бы прекрасным оно ни было, не становись поедателем лотосов, иначе ты будешь бессознателен — блаженно бессознателен, в блаженном сне». Вы отправлялись в путешествие не за этим. Вы отправлялись, чтобы прийти к себе, полностью пробудиться.

Притча проста, если правильно ее понять, но, должно быть, эта притча пришла к Гомеру с Востока. Поэтому на Западе нет для нее объяснения: это просто сказка, прекрасная сказка.

Это подлинно экзистенциальная, переживаемая реальность человеческого роста к предельному смыслу жизни.

Поэтому запомните одно: двигайтесь дальше, пока не будет некуда идти, пока не будет некому идти, пока вы не исчерпаете все; дорога, цель, путник — все исчезло, и есть лишь чистое безмолвие есть ности.

Ошо, когда мы спим, бессознательное переживается в виде снов. Почему во время сна без сновидений бессознательное перестает выражать себя? Кажется, там должно быть много подавленной информации, которая нуждается в выражении. Действует ли сновидение в таком случае как предохранительный клапан, позволяющий лишь некоторому количеству накопленного быть выраженным, чтобы выпустить немного пара, чтобы скороварка бессознательного не взорвалась окончательно?

Нет, это не так. Согласно восточной психологии, существуют четыре стадии ума, не две, как это принято в западной философии, — сознательный ум и бессознательный ум. В контексте западного разделения сознательного и бессознательного твой вопрос уместен.

Но правда в том, что ум имеет четыре состояния: состояние бодрствования, которое можно сравнить с сознательным умом; состояние сна со сновидениями, которое подобно бессознательному уму; третье — сон без сновидений, который Запад еще не открыл, и четвертое — состояние подлинного бодрствования.

Первое лишь называется бодрствованием, а четвертое — подлинное пробуждение. Второе — сон со сновидениями, но сон со сновидениями — беспокойное состояние. За восемь часов ночи шесть часов вы видите сны и всего два часа снов нет. Эти два часа относятся к третьему состоянию, которое еще не распознали в западной психологии, она с ним еще не столкнулась.

Эти два часа не один цельный блок, а несколько минут здесь, несколько минут там; в целом, за восемь часов ночного сна у вас есть два часа этого третьего состояния — сна без сновидений, который на самом деле является обновлением, возрождением.

Вот почему в этом состоянии сны прекращаются, сновидений нет — нет подавления. Подавление доходит только до второго, бессознательного состояния, поэтому сновидения остаются только в бессознательном состоянии. Третье глубже, чем бессознательное; оно бессознательное, но гораздо более глубокое, настолько, что даже сновидения невозможны.

И эти два часа самые ценные, потому что нет абсолютно никакого беспокойства. Тело функционирует абсолютно естественно. Все расслаблено, приостановлено. Время исчезает. Вы как будто умерли.

И это также прекрасно, это дает вам отдых. Если вы его упустите, то утром будете чувствовать, что спали, но встанете более уставшими, чем когда ложились спать, будто сон сам по себе был утомительным. Потому что сны подобны тревогам, иллюстрированным тревогам, иллюстрированному напряжению.

И третье тоже важно, потому что прямо под ним, глубже него, находится подлинное пробуждение.

Как раз сегодня утром я говорил вам, что перед рассветом ночь самая темная. Не волнуйтесь о темноте. Чем темнее ночь, тем ближе утро.

Третье состояние — самое темное, самое бессознательное.

Если вы медитируете, тогда вы можете перейти от этого третьего состояния к четвертому. Если вы не медитируете, тогда из третьего состояния вы возвращаетесь во второе, из второго — обратно в первое, и ваш ежедневный алгоритм повторяется. А четвертое, которое и есть ваша основная реальность, остается глубоко внизу.

Медитирующий начинает с первой стадии — так называемого состояния бодрствования. Затем постепенно он начинает наблюдать вторую стадию: когда есть сны, он тоже наблюдает. Но теперь он не является частью сновидений, он стоит отдельно, а сны — на экране.

По мере того как он становится более искусным в наблюдении, он может проскользнуть еще глубже, туда, где все темно, где, кроме темноты, нечего наблюдать; но она невероятно умиротворяющая, необычайно безмолвная; эта темнота недоступна пониманию. И наблюдатель продолжает наблюдать ее: она продолжает становиться все темнее и темнее, гуще и гуще.

Это то, что мистики называют «темной ночью души».

Если человек пугается — потому что он никогда не видел такой тьмы, он никогда не видел такой оглушающей тишины, он никогда не проникал в такое неизвестное, непостижимое пространство — он может вернуться назад ко второму или к первому.

Но если он продолжает, помня об одном: когда ночь темнее всего, утро близко... Это те моменты, когда может помочь мастер, иначе будет очень трудно: лишь очень немногим, редким, мужественным людям по силам войти в такое подземелье. Человек не знает, заканчивается оно где-либо или нет, вы не видите ему конца, оно бесконечно.

Но если есть мастер, то он говорит: «Бояться нечего. Это одна из самых спокойных, самых питающих, дарующих жизнь сил. Ты должен идти без страха. Это твой дом».

И если вы можете идти без страха, скоро внезапно вы увидите на горизонте восходящее солнце — и не одно солнце. Согласно мистикам всех времен, это подобно тысячам солнц, восходящих над горизонтом; света так много, что человек не может поверить, что под этими слоями темноты он нес в себе столько света.

Поэтому, когда сны прекращаются, это не работа подавления с целью выпустить лишь немного пара. Нет. Вы двигаетесь к третьей стадии, которая более необходима, — вторая лишь переход. Но мы настолько переполнены мусором, что шесть часов впустую тратятся на вторую стадию — на мост, движение туда-сюда, не приставая к другому берегу.

И даже когда мы пристаем, то остаемся там только на два часа, и это тоже не единый блок: несколько минут здесь, несколько минут там, и мы снова возвращаемся на мост, курсируя между сновидениями.

По мере того как ваша медитация становится глубже, вторая стадия исчезает, потому что сновидения прекращаются. Так же, как в медитации останавливаются мысли, во сне останавливаются ваши сновидения.

Сновидения подобны мыслям, отличие в том, что мысли имеют языковую природу, а сновидения — иллюстративную. Сновидение подобно китайскому, японскому, древним языкам, а мышление как современные языки. Но суть одна.

Когда вы сможете с помощью наблюдения перестать думать, вы сможете перестать видеть сны, тогда вторая стадия исчезает. С первой стадии вы проникаете прямо в третью.

И из-за того, что мысли и сны прекратились, ваша третья стадия также не будет длиться долго, потому что ваша первая стадия становится все ближе и ближе к четвертой, она превращается в осознанность без мыслей.

В итоге сначала исчезает вторая стадия, потом исчезает третья, и тогда первая тотально меняет свой характер и становится одним целым с четвертой. Остается только одна стадия — четвертая.

На Востоке мы называем ее турия. Турия означает просто «четвертая». Это число, не название. Мы дали названия трем другим. Первая — джагрути, «так называемое бодрствование». Вторая — сопан, «сон». Третья — сушупти, «сон без сновидений». Но четвертой на Востоке не дали имени, это безымянная реальность, потому что ее невозможно изжить.

Те три не были частью вашей природы, это были навязанные слои, но четвертую вы несете с собой с рождения, и когда умираете, то забираете ее с собой. Четвертая — это вы. Те три были кольцами переживаний, окружающими вас, четвертая — это центр.

Говоря другими словами, достигая четвертой, вы становитесь просветленным, вы становитесь пробужденным.

Ошо, ты сказал, что мастер подобен небу, кажется, что он есть, но его нет.

Я думаю, я есть, значит, я есть.

Является ли это единственным отличием между просветленностью и непросветленностью?

Это одно из самых важных различий. В западной философии всего несколько имен, более значимых, чем имя Декарта. Вся философия Декарта основана на единственном утверждении: «Мыслю, следовательно, существую».

Но, безусловно, оно очень незрелое, потому что вы не думаете без остановки, но вы существуете; вы не думаете, когда спите, но существуете; вы можете находиться в коме, вы не думаете, но вы существуете.

«Я думаю, что я есть, следовательно, я есть». Думание кажется самой значимой частью. Это умозаключение из мысли «я есть», но что случается, когда вы не думаете? В медитации не будет думания. И те, кто медитировал тысячи лет... нужно сравнить их переживания. Они говорят: «Когда мышление останавливается, тогда я есть», — прямо противоположно Декарту, потому что мышление — это беспокойство. И когда вы вовлечены в мышление, вы вовлечены во что-то объективное, а вы не объект.

Когда все мысли исчезли и вы сидите тихо, ничего не делая, Восток говорит: «Впервые вы знаете, что вы есть, потому что теперь нет никакого объекта, отвлекающего вашу осознанность. Вся ваша осознанность водворилась в центре, в сердце».

И это не умозаключение, это не «следовательно...». Декарт говорит: «Мое существование — это логическое умозаключение: я мыслю, следовательно, я существую». Это не экзистенциальное переживание, это логическое умозаключение. Восток говорит: «Когда нет мыслей, вы переживаете то, что вы есть». Нет никакого «следовательно...».

Высказывание Декарта можно опровергнуть, потому что это всего лишь логическое умозаключение. Его так легко опровергнуть, а он стал одним из отцов западной философии! Так легко опровергнуть его, потому что, когда вы спите, вы существуете — а вы не думаете. Даже когда вы просто прогуливаетесь, вы не думаете.

Если Декарт прав, тогда человек будет в непрестанных заботах: ему придется постоянно думать — «Я мыслю», — чтобы поддерживать свою жизнь. В тот момент, когда он забудет об этом, ему конец.

Было бы более зрелым сказать: «Я существую, следовательно, я думаю. Я существую, следовательно, я вижу сны. Я существую, следовательно, я медитирую». Тогда открыты все возможности. Тогда вы можете делать многое, все: «Я существую, следовательно, я молчу».

Я могу быть просто моей есть ностью, ничего не делать. Не нужно ничего, чтобы это доказать, мое существование самоочевидно. Вот что Декарт упускает. Он пытается доказать самого себя.

Это напоминает мне одну суфийскую историю, которую я рассказывал вам много раз, но в этих историях так много аспектов, так много подтекстов.

Мулла Насреддин сидит в кофейне и как всегда хвалится всем подряд: нет никого, кто сравнился бы с ним в щедрости.

Кто-то и скажи: «Мулла, мы допускаем твое хвастовство по любому поводу, но что касается щедрости — мы не видели ни одного ее доказательства. Мы дружим долгие годы. Ты пьешь кофе и никогда не расплачиваешься по счету — платят другие. Мы много раз приглашали тебя в гости, ты же ни разу нас не приглашал. Даже скупец подумал бы об этом. И тем не менее у тебя хватает наглости: „Я самый щедрый человек в этом городе“».

Он ответил: «Тогда пойдем, все, все, кто здесь есть, все идут ко мне ужинать! Закройте кофейню! Хозяин, прислуга — все идут».

Процессия из пятидесяти или шестидесяти человек направилась к дому Муллы Насреддина. Он шел впереди, шел с огромным воодушевлением. Но по мере приближения к дому он начал слегка колебаться. Он засомневался.

Остановившись перед домом, он обратился к людям: «Пожалуйста, послушайте. Вы все женаты и знаете... У меня тоже есть жена. Утром она отправила меня купить овощей, а я не вернулся домой. Весь день я судачил то тут, то там. Я поел с друзьями, потом сидел с вами в кофейне.

Я совсем забыл про овощи. Она, должно быть, злится. А вы знаете, я простой человек. И теперь понимаю: шестьдесят человек приглашены на ужин, а в доме, честно говоря, ничего нет. Поэтому подождите немного. Сначала войду я, чтобы успокоить ее. А потом я впущу вас. Всего несколько минут... будьте добры».

Они ответили: «Мы тебя понимаем. Ступай. Все верно. Чтобы на глазах у шестидесяти человек осыпали оскорблениями — нехорошо. Иди один и разберись сначала со своей женой. Мы ждем».

Он вошел, закрыл за собой дверь и сказал жене: «Пришла вся кофейня... они так настаивали... на ужин. Ты же знаешь, мы бедные люди. А я не принес даже того, что ты просила, потому что у меня не было денег. Как ты справишься? Так что я придумал выход. Пойди и спроси их: „Чего вы здесь ждете? Что вы здесь делаете?“ И не бойся».

Жена ответила: «Но они скажут, что это ты пригласил их на ужин».

Он сказал: «Забудь об этом. Скажи, что меня нет дома».

Жена ответила: «Но они видели тебя, они пришли вместе с тобой и видели, как ты входил в дом. Они сидят на крыльце, а ты вошел в дом и закрыл дверь».

Мулла Насреддин сказал: «Не беспокойся. Просто делай, что я говорю. Настаивай на том, что меня нет дома, с самого утра обо мне ничего не было слышно». Жена сказала: «Если это единственный выход, тогда я пойду». Она была вынуждена согласиться: откуда взять ужин для шестидесяти человек? И она сказала: «Еще поговорим. Сначала я пойду разберусь с ними».

Она открыла дверь и очень уверенно сказала: «Что вы здесь делаете? Вы кто?»

Они ответили: «Мы друзья Муллы Насреддина».

Она сказала: «Кто бы вы ни были, ваш друг целый день не появлялся дома. Его нет с самого утра. Пойдите и разузнайте, где он».

Они ответили: «Это уже слишком. Он пришел с нами. Он сказал нам ждать здесь и пошел внутрь, чтобы договориться с вами об ужине».

Она сказала: «Никто не входил».

Но они возразили: «Мы это так не оставим! Этот человек постоянно всем хвастается, но это уже слишком. Нам пришлось закрыть кофейню. Он привел нас сюда. Это оскорбительно. Мы пойдем в дом и будем искать его». Бедная женщина не могла придумать, что ей делать, потому что их было слишком много, и она не могла остановить шестьдесят человек.

Мулла Насреддин прятался наверху, подглядывая за происходящим из маленького окошка. Он подумал: «Эти идиоты идут в дом, чтобы искать меня, и они меня найдут», и тогда открыл окно и прокричал: «Послушайте! Может быть, он и пришел с вами, но он мог выйти через заднюю дверь». Он сам это прокричал!

«И как вам не стыдно? Спорите с бедной женщиной, чей муж с утра не являлся домой! Вам должно быть стыдно! Это же логично. Он мог войти в дверь. Может быть, вы и правы. Но кто знает, правы вы или нет? Что ж, может быть, вы и правы, что он вошел в дом, но есть задняя дверь, он мог снова выйти. Найдите его».

Эти шестьдесят человек переглянулись: «Что это за человек? Он сам говорит: „Меня нет дома“».

Вероятно, Декарт никогда не знал об этой суфийской истории. Он делает то же самое, говорит то же самое. Он говорит, вы должны доказать, что вы дома. И он пытается доказать: «Я мыслю, следовательно, я существую». «Я существую» вторично, мышление первично. Мышление — вот доказательство.

Но он не знает, что весь Восток прилагал усилия, чтобы не думать. И тысячи людей преуспели в приближении к такому состоянию, когда думание исчезает. Их переживание таково: только когда думание исчезает, только тогда вы существуете. Раньше это было иллюзорно: вы не испробовали истинного вкуса своего существования, вы видели себя как в зеркале, как отражение.

Если вы спросите меня, я скажу: «Я существую, потому что нет думания. Я есть, только когда нет никаких мыслей». Думание — это барьер, не доказательство.

Западная философия — это процесс мышления, а восточный путь — это процесс избавления от мыслей. Они двигались в диаметрально противоположных направлениях.

Запад произвел на свет великих мыслителей, но ни одного будды.

А великие мыслители — Эммануил Кант, Гегель или Декарт, — если вы посмотрите на их жизни, то обнаружите, что они такие же, как и вы: никакого умиротворения, никакой тишины, никакого сострадания, никакой чувствительности, никакой осознанности. Ничего существенного с ними не произошло. Они великие мыслители, но они не великие существа.

На Востоке пытались избавиться от мыслей, чтобы существо могло иметь полный простор, полное пространство.

Гаутама Будда может не быть великим мыслителем, но он — великое существо.

А кому какое дело до мыслей? Это как думать о еде: вы великий мыслитель о еде, но вы по-прежнему сидите голодный. А кто-то отведал изысканной пищи и совсем не думает о еде. Зачем ему о ней думать? Смысл не в том, чтобы думать о еде, а в том, чтобы съесть ее.

Эти великие философы много размышляли о любви, но не любили; они размышляли о мире, но они так же злы, как и все остальные, так же жестоки, как все остальные; они размышляли о тишине, но они совсем не знают ее вкуса... они много размышляли о ней.

Нужно запомнить одну вещь: думать о чем-то — это одно, а быть чем-то, о чем вы думали, — это другое. Подлинное — быть.

Поэтому я хотел бы напомнить: забудьте Декарта, никогда не делайте свое существование вторичным относительно какого-либо логического аргумента. Оно самоочевидно. Ему не нужно никакое доказательство, ни за, ни против. Оно раскрывает себя тотально, когда нет мыслей, нет эмоций, нет чувств — когда все внутреннее небо абсолютно свободно от всего хлама и содержимого, которое вы называете мышлением.

В этой тишине, в этой безмятежности вы становитесь святыней, вы становитесь священным.

Впервые в жизни вы осознаете свою набожность.

Ошо, среди всех чудесных, волнующих и прекрасных переживаний, которые ты имел в своей жизни, есть одно переживание, самое восхитительное из всех, которого у тебя не было, это знание того, каково это — сидеть в твоем присутствии, наблюдать, как ты заходишь в комнату, таять от твоего взгляда, принимать твою милость, возвращаться к жизни, слыша твои слова, тонуть в твоем безмолвии.

Ошо, мы блаженны.

Пожалуйста, пойми, я ничего не могу поделать, но мне никогда не бывает тебя достаточно, с тех пор как я убедилась на собственном опыте, что ты — все.

Я люблю тебя.

Это действительно так. Я упустил то, что вы имеете, безо всяких усилий. Те, кто понимает, будут чувствовать, что они блаженны. Большинство воспримут это как само собой разумеющееся, им не повезло.

Это особенность человеческой природы: обо всем, что вы получаете без каких-либо усилий с вашей стороны, вы склонны забывать. Вы не чувствуете за это никакой благодарности. Это одно из великих несчастий человеческого ума.

Но вы пробуждаетесь от этого несчастья и чувствуете блаженство, которое может чувствовать только ученик. Я никогда не был учеником. Это переживание я, несомненно, упустил.

Вы имеете его, но помните, что оно будет более проникающим, если вы не будете принимать его как само собой разумеющееся, если вы будете постоянно напоминать себе, что из пяти миллиардов человек в мире именно вы вдруг приблизились к мастеру — наткнулись случайно.

Если вы будете себя чувствовать благодарными существованию за это, ваше переживание будет более глубоким, более ценным, невероятно трансформирующим. Не нужно ничего делать: если вы можете быть созвучным мастеру, этого достаточно, чтобы быть просветленным — сливаться в его присутствии, таять в его безмолвии, отбрасывать двойственность между вами и ним, чувствовать, что вы одно. И это чувство приведет вас к новым измерениям в жизни. Оно поможет вам выйти за пределы маленького ума и откроет перед вами все небо со всеми звездами, чтобы вы исследовали их.

Ошо, твоя история о Будде и мухе всегда меня интриговала. У тебя все еще есть выбор быть или не быть осознанным?

Нет, у меня больше этого выбора нет. Я — осознанность без выбора. Мне не нужно быть осознанным. Я просто осознан. Теперь оно как сердцебиение или дыхание. Даже если я попытаюсь быть неосознанным, это невозможно, само усилие сделает меня более осознанным.

Осознанность не качество, не черта, это все ваше существо. Когда вы становитесь осознанным, не остается выбора быть иным.

Ошо, несколько дней назад ты упоминал, что различные переживания из нашего детства, о которых мы тебе рассказывали, — на самом деле техники, которые использовались на протяжении столетий, чтобы обучиться дистанцироваться от тела.

Это разрабатывалось как техники на основе переживаний, естественно случившихся с человеком в его детской невинности и доступности, или мы получили воспоминания об этих техниках из прошлых жизней?

Эти техники — и не только эти, но все техники, которые были разработаны, основаны на человеческих переживаниях.

Многие из этих техник основаны на невинности ребенка и его переживаниях. Вы должны вернуться к этой невинности, чтобы сделать эти переживания возможными.

На протяжении столетий люди, имеющие способность глубоко проникать в самую сущность человека, наблюдали за собой и за другими и разрабатывали методики. Все эти методики основаны на неких переживаниях, которые происходили естественно. Но никому нет дела до них, наоборот, общество пытается подавить эти переживания, потому что они, без сомнения, будут способствовать возникновению непокорной личности.

Например, Джалалуддин Руми стал просветленным при помощи очень странного метода, который он помнил, начиная со своего собственного детства, — кружение.

Все дети любят кружиться, потому что обычно ваше существо и ваше тело зафиксированы, устойчивы. Но когда вы начинаете кружиться и двигаетесь все быстрее и быстрее, тело вращается, и на определенной скорости ваше сознание не может за ним успеть. Тогда ваше сознание становится центром циклона: тело движется, а сознание остается неподвижным.

По всему миру дети делают это, но родители боятся, что те могут упасть, сломать кость, получить перелом, им может быть дурно, их может стошнить. И их останавливают, потому что родители не имеют ни малейшего представления, и им никогда не приходит в голову спросить у ребенка: «Зачем ты кружишься, что это тебе дает?»

Джалалуддин с самого детства сохранял способность кружиться и чрезвычайно этим наслаждался. И из-за того, что люди мешали ему, он уединялся в пустыне и кружился там. Пустыня — лучшее место для кружения, потому что, даже если вы упадете, вы не повредитесь, вы можете двигаться с какой угодно скоростью.

Он не осознавал, что переживает нечто духовное, но видел происходящие изменения. Он становился другим человеком. Его сложно стало рассердить, раздосадовать, унизить, оскорбить. Его разум становился острее.

Он не вел себя, как другие дети, он становился обособленным человеком. Его не интересовали их игры. Пока они играли, он кружился где-нибудь далеко в пустыне. Это приносило такое блаженство и такое умиротворение, но он не осознавал, что это духовно или как-то связано с просветлением. Он никак не мог описать это как духовность.

Когда он стал юношей, благодаря его качествам им заинтересовались многие мастера. Он был редкой личностью. Он был точно на грани просветления, но сам этого не осознавал — он даже не был искателем истины. Он делал лишь одно — кружился. Этого он не прекращал.

И однажды он решил кружиться до предела, чтобы посмотреть, что случится. Эти прекрасные переживания — случайность: что случится, если продолжать кружиться как можно дольше? Он кружился без остановки тридцать шесть часов, днем и ночью. И когда через тридцать шесть часов он упал, то был тотально иным человеком, излучающим новый свет.

Он создал традицию, которая сохранялась тысячу двести лет, — традицию кружащихся дервишей. У них была только одна техника — и ничего больше. У них нет никаких писаний, у них есть стихи Руми: он был крупным поэтом. У них есть стихи Руми и одна техника — кружение. Только благодаря одной технике многие люди за эти тысячу двести лет достигли предельного. И она была открыта Руми — который даже ничего не искал.

Все техники в мире — я исследовал всевозможные техники, чтобы понять, откуда они пришли. Потому что они не изобретения, они основаны на неком человеческом переживании, которое уже случалось. Просто нужно было сделать его более тонким, более отточенным, более методологичным, более чистым и более ясным, чтобы человек не делал его на какой-то биологической или физиологической основе ради некоторого минимального улучшения, но искал с его помощью предельную истину.

Все методы случились таким образом.

Я не встречал ни одного метода, который не был бы основан на человеческом переживании. Кажется, что природа уже обеспечивает нас всем, чтобы выйти за пределы обычного ума и достичь сверхсознательного. Но, к сожалению, мы этим не пользуемся, мы этого даже не понимаем.

Но были люди, которые собрали все возможности, сделали их чистыми, короткими, простыми, чтобы все могли ими пользоваться.

Это должна быть действительно большая работа. Если у меня будет время, я хотел бы остановиться на разъяснении каждой техники, используемой по всему миру, — из какого человеческого переживания она возникла.

Но одно определенно: нет никаких техник духовного роста, которые могут быть искусственно навязаны человеку. Природа уже все предоставила — вы можете очистить их, сделать их лучше, совершеннее. Но невозможно заставить работать искусственный метод.

Только с природой — ничто искусственное не поможет.

А когда сама природа готова вам помочь, глупо прибегать к искусственным методам.

Дата добавления: 2015-07-10