Когда он готов, сердце открывается

Ошо, в чем разница между отношениями ученика и мастера в наши дни и во времена Будды и Бодхидхармы? Кажется, что тысячи лет назад у нового ученика после встречи с мастером появлялось внезапное, исключительное понимание, которое делало его открытым для состояния готовности — неведомого сейчас. Это было, как если бы мастер поразил ученика одним ударом меча. У современного человека такого рода исключительные скачки бывают крайне редко. Его готовность настолько неполная, его приверженность настолько частичная, что мастер должен нанести тысячи ударов мечом, чтобы убить дракона.

Пожалуйста, разъясни.

Многое изменилось за прошедшие столетия. Во-первых, поиск истины был единственным поиском, который предпринимал всякий гениальный человек. Не было другого поиска, который составил бы ему конкуренцию. Для гениального человека существовало только одно, и это была истина. Естественно, самые разумные шли к мастерам. А быть учеником — далеко не простое дело. Для этого требуется безмерное понимание, величайшее доверие, тотальное подчинение.

Сегодня ситуация в этом отношении абсолютно иная. Гениальный ум, вероятнее всего, потянется к какому-нибудь научному изысканию, чтобы стать великим ученым, Альбертом Эйнштейном, математиком, художником, музыкантом. Выбор огромен. Гений редко интересуется поиском истины. Он приходит к осознанию этого только тогда, когда его изыскания — что бы он ни делал — подходят к концу, а он чувствует неудовлетворенность и не видит пути, который бы его куда-нибудь привел. Все цели упущены, потому что он поставил себе определенную цель, достиг ее, но это не принесло никакого удовлетворения — даже Альберту Эйнштейну.

Хотя он останется одним из величайших ученых всех времен, это не принесло ему удовлетворения. Внутренне он был разочарован. В момент смерти он сказал: «Если существует другая жизнь — как верят индуисты, — то я хотел бы стать водопроводчиком, а не физиком». Эйнштейн имеет в виду, что хотел бы стать никем, водопроводчиком, а не знаменитостью, потому что благодаря его усилиям обогащается физика, но он сам остается бедным. Конечно, физика обогатилась. Без Альберта Эйнштейна все было бы иначе. Он повлиял на все сферы нашей жизни, но его собственная жизнь осталась пустой — и осознание этого пришло слишком поздно, и даже когда оно пришло, ему не к кому было обратиться.

Гении проходили через разные испытания.

Во-вторых, очень немногие мастера доступны. Есть только учителя, потому что религии не позволяли мастерам существовать. Каждый мастер — это угроза установленному миропорядку — религиозному, политическому, социальному — какому бы то ни было. Он не может говорить ничего, кроме правды, а все мироустройство основано на лжи, ложь на лжи.

Поэтому столетиями, постепенно, они преследовали мастеров, травили мастеров, убивали мастеров. Мало-помалу феномен мастера стал большой редкостью.

Если даже кто-то приходит к состоянию осознанности, он будет молчать, потому что очень немногим нравится страдать и очень немногим нравится быть осужденным всем миром.

Проблема в том, что, пока мастер сам о себе не заявит, никто не заявит о нем. Нет никого, кто был бы выше него. Поэтому все зависит от него: молчать или вызвать на себя всю враждебность и злобу убогих людей, стоящих у власти по всему миру.

Поэтому, прежде всего, очень немногие достигают этого состояния, потому что те, кто мог бы достичь его, работают в области химии, физики, математики, астрономии.

В Оксфордском университете триста шестьдесят пять факультетов, и каждому требуются гении, чтобы глубже изучить эти предметы. И среди этих трехсот шестидесяти пяти факультетов нет ни одного факультета мистики.

Поэтому очень редко, по чистой случайности кто-то попадает в мир мистицизма. Он может стать мистиком, но будет об этом молчать.

А место мастера занял учитель, а учитель чрезвычайно далек от истины. Он повторяет только чужие знания, которые он взял из писаний, услышал от старших, получил в университетах, в библиотеках — он коллекционирует их, он хороший коллекционер. И он поучает так, будто сам через все это прошел.

Эти учителя не могут никому помочь прийти к осознанию. Наоборот, эти учителя отталкивают тысячи людей от поиска как такового, потому что если вы приблизитесь к ним, то обнаружите, что это обычные люди, только немного более информированные.

Знания можно получить, сидя в библиотеке. Не нужно сдаваться, не нужно доверять, не нужно быть верным и преданным. Книгам ничего этого не нужно.

И когда они подойдут ближе, то увидят, что перед ними умный, но не разумный человек, а это большая разница. Ум — просто система памяти: его память заполнена, он хорошо заполненный компьютер.

Разум — нечто тотально иное. Человек может не знать чего-то конкретного, но у него большие способности к познанию. Его восприимчивость к истине очевидна.

Поэтому эти учителя разных религий, разных культов, во-первых, никому не помогают; во-вторых, разочаровывают многих до такой степени, что у людей это вызывает отторжение: они просто-напросто забывают об истине, мистицизме, мистическом пути, мастерах. Учитель создал для них препятствие, потому что он утверждал не то, весь поиск кажется просто обманом, использованием людей.

Изменилось и многое другое.

И то, что в древности люди были простыми, невинными, по-детски непосредственными. Работа мастера была очень простой. Люди были открыты, их можно было читать как книгу, и мастер видел, где нужно добавить несколько штрихов, чтобы человек пробудился.

Я расскажу вам несколько историй, и вы увидите разницу — если бы это произошло сегодня, что бы случилось?

У Лин-чи, великого дзен-мастера, было много учеников, и один раз он дал им известный коан «Звук хлопка одной ладони», чтобы они медитировали над ним и искали ответ.

Один ученик был очень наивным. Он приходил каждый день, чтобы дать ответ — любой, приходивший ему в голову. Он был таким простым, таким непосредственным. Сидя с закрытыми глазами, ученик думал: «Хлопок одной ладони... звук. Это, должно быть, ветер, шумящий в соснах. Он рождает прекрасный звук». И он бежал к мастеру — он нашел ответ.

А мастер говорил: «Нужно еще немного подумать. Мне кажется, ты слишком спешишь. Многие ученики получили коан, прошли месяцы, но никто, кроме тебя, не приходил с ответом. Каждое утро я тебя жду. А ты приходишь со всякой ерундой. Как же связан звук хлопка одной ладони с ветром, шелестящим в соснах? Исчезни! И не повторяй таких ошибок».

Но он был таким наивным. И приходил снова. Следующим утром, сидя в тишине, он слышал... далекое кукование кукушки. Он воскликнул: «Я понял! Теперь этот старик не скажет мне „исчезни“». И он приходил снова.

Это продолжалось два или три месяца, и, наконец, однажды, когда ученик пришел очень довольный — он снова что-то нашел, — мастер сказал: «Не говори ничего, я вижу, что ты не можешь услышать звук хлопка одной ладони. По опыту этих трех месяцев я знаю, что ты сейчас скажешь. Я должен кое-что сделать».

Мастер был сильным мужчиной. Он поднял ученика — они были на третьем этаже — и выбросил его из окна. Он упал на камни, получил многочисленные переломы. А мастер следом за ним выпрыгнул из того же окна, подошел, наклонился и спросил: «Ты это слышал?»

И в первый раз ученик ощутил тишину. Чего еще можно было ожидать в такой ситуации? Мастер так неожиданно выбросил его из окна! Ученик привык к тому, что он должен исчезнуть, но это было абсолютно новое ощущение. Его ум не мог работать... И эти многочисленные переломы, и он, лежащий на камнях, и мастер, спрашивающий: «Ты это услышал?»

Он прикоснулся к стопам мастера. Он сказал: «Это звук? Как бы я справился, если бы ты не помог мне? Я бы никогда не додумался выпрыгнуть из окна трехэтажного здания на камни и получить многочисленные переломы; но это потрясающе — тишина. Все слова исчезли. Теперь я знаю, ты говорил не мне исчезнуть, ты говорил моему уму исчезнуть. Я тебя замучил! Но я это услышал».

И мастер понял, что он это услышал.

Но если вы сотворите подобное в наши дни, то очутитесь на скамье подсудимых. Человек не услышит звук хлопка одной ладони, он побежит прямо в полицейский участок со словами: «Этот мастер не мастер, а убийца». И очень скоро мастер окажется в тюрьме. И мастер никакому судье не сможет объяснить, почему так произошло. Что он скажет?

Судья скажет: «Во-первых, ты требуешь абсурдных и глупых вещей, как звук хлопка одной ладони!» Ведь этому нет логического объяснения. «Во-вторых, ты скинул этого беднягу с третьего этажа, и у тебя хватило смелости спросить его: „Ты это услышал?“ Ты почти убил его».

В наше время это не сработает. Простоты, наивности больше нет. Мастер не сможет сделать такую вещь, даже если он увидит, что это поможет, что это незамедлительно приведет вас к осознанности; но все же он не сможет это сделать, потому что это незаконно, преступно; и, вместо того, чтобы вы стали просветленным, на него наденут наручники. И он не сможет отстоять себя перед судом.

Времена были иные, люди были иные. Это было детство человечества. В той невинности было невозможно не стать просветленным, если вы желали этого; достаточно страстного желания — и вы встречали нужного человека: они были везде, по всей Земле.

Теперь они исчезли. Их методы теперь неуместны. Человечество пришло к зрелости, и оно приобрело определенную зрелость, но потеряло что-то гораздо более ценное — и это невинность.

Встречается зрелость, которая растет в невинности, но это совершенно не то. Ту зрелость, которую человек приобретает в наше время, он приобретает вместо невинности: он становится хитрее, умнее — не разумнее.

У другого мастера был большой монастырь и кошка. И в монастыре были два крыла — правое и левое. Посередине находилось жилище мастера. И там жили тысяча саньясинов: пятьсот на одной стороне и пятьсот — на другой. Все любили кошку мастера. Однажды его не было; когда он вернулся домой, то обнаружил великий шум: оба крыла утверждали, что кошка их. И разгорелся спор.

Пришел мастер. Они затихли. Мастер взял свой меч, созвал всех монахов и сказал им: «Если вы сможете сказать или сделать что-то, что покажет вашу осознанность, жизнь кошки будет спасена; иначе я разрублю ее пополам, и одна половина достанется правому крылу, а другая — левому, чтобы больше не было конфликта». Наступила полная тишина. Никто не ожидал такого поворота событий, и никто не мог найти слов или любого другого способа, чтобы показать свою осознанность.

Мастер подождал пять минут и сказал: «Кажется, здесь нет никого, кто мог бы выйти и продемонстрировать свою осознанность. Поэтому ответственность за убийство кошки лежит не на мне, а на вас». И он разрубил кошку пополам и дал одну половину мертвой кошки одному крылу, а другую половину — другому крылу. Было очень печально.

А затем вернулся Сосан, ученик, уходивший проповедовать в другой город. Монахи сказали ему: «Сосан, случилось нечто невообразимое. Мы спорили насчет кошки — мы не должны были этого делать. И мастер застал нас за этим спором. Он дал нам шанс спасти животное, но никто не смог доказать свою осознанность ни действием, ни словом, ни жестом. Поэтому он разрубил кошку пополам. Бедная кошка мертва. Она была так хороша. Что нам делать с мертвой кошкой, разрубленной пополам?»

Сосан сказал: «Подождите. Я пойду к мастеру».

Он пошел прямо к мастеру и ударил его. Мастер рассмеялся и сказал: «Сосан, если бы ты был здесь всего десять минут назад, ты бы спас жизнь кошки».

Смысл этой истории в том, что ученик может стать настолько созвучным мастеру, что его рука — не его рука, а мастера; и он бьет не мастера, а себя. Этим жестом он показал себя осознанным, просветленным.

И мастер созвал всех учеников и сказал: «Если бы Сосан был здесь, кошка прожила бы долгую жизнь. Но, увы, его здесь не было. А вы глупцы, никто из вас не смог ни изобразить, ни сказать ничего, что бы спасло кошку».

Все начали спрашивать Сосана: «Что ты сделал?»

Он сказал: «Я не знаю, что я сделал. Теперь, оглядываясь назад, я удивляюсь. Даже коснуться ног мастера — великое блаженство. Но что это нашло на меня? Я просто его ударил, ударил по лицу. Я отрежу себе руку».

Люди не должны были этого допустить, они стали говорить: «Успокойся».

Сосан сказал: «Как это случилось? Мастер такой прекрасный человек. Я ударил его, а он рассмеялся. Я ударил его, а он признал меня просветленным».

И Сосан стал преемником мастера.

В наши дни сложно себе такое представить, потому что эти так называемые «учителя»: епископы, кардиналы, священники, раввины — не скажут, что ты просветленный, когда ты ударишь их, — или ты думаешь, что скажут? Попробуй.

Нужен настоящий мастер, чтобы сказать тебе об этом, тот, кто понимает, что произошло. Сосан стал настолько отождествлять себя с мастером, что, когда мастер убил кошку, ему показалось, что это он убил кошку. Он ударил не мастера, он ударил себя.

Прошло некоторое время, прежде чем Сосан понял, что произошло, но с того момента он стал другим человеком.

А позже мастер сказал: «Это не было большой потерей. Мы потеряли кошку, но нашли просветленного человека — это не было большой потерей».

Я расскажу вам еще одну историю, чтобы объяснить ту разницу, которую принесло время.

У Кабира, одного из самых известных мистиков и поэтов Индии, был сын, Камал. Слово камал означает чудо. Он и был чудом, потому что Кабир жил в Варанаси, городе, который был оплотом индуизма и который, согласно индуистам, так и остался истинным оплотом индуизма. Согласно им, Варанаси — самый древний город мира. И, глядя на Варанаси, можно поверить, что это самый древний город; вы можете обнаружить следы многих веков в разных кварталах Варанаси.

Кабир жил в Варанаси, но он не был брамином. Поэтому ни один брамин, представитель высшей касты индуизма, не мог признать его мистиком — но для него это не имело значения, признавали его мистиком или нет. Он мистик. Вы можете закрыть глаза и сказать, что солнца нет, это ваше дело, но солнце есть.

Каждое утро сотни людей собирались в доме Кабира и пели его песни — они прекрасны, они несут колоссальный смысл. Когда приближалось время завтрака, он говорил: «Не уходите. Пожалуйста, разделите завтрак бедного человека». Его жена и сын были в глубоком отчаянии: они задолжали каждому магазину, каждому человеку. Как долго это могло продолжаться? Они не смогут отдать эти долги. А этот человек продолжает каждый день приглашать людей, сотни людей. И приготовлением занимаются жена и сын. Они говорили Кабиру много раз: «Ты не должен это говорить; люди уходят — пусть уходят, потому что мы бедные. И не просто бедные, а в огромных долгах — и нет возможности их отдать. Теперь даже лавочники нам отказывают. Где нам брать пищу?»

И Кабир обещал: «Вы правы. Я не буду так говорить».

А на следующий день делал то же самое. Снова: «Не уходите. Разделите завтрак бедного человека».

Наконец, отчаявшись, Камал сказал Кабиру: «Дошло до того, что я вынужден начать воровать. Если я не стану вором, то у этих так называемых преданных не будет завтрака».

Кабир сказал: «Боже мой, это хорошая идея. Почему ты не подумал об этом раньше?»

Даже Камал был потрясен. «Кабир святой, и он говорит, что начать воровать, стать вором — хорошая идея».

Но Камал был его сыном. Он сказал: «Если это хорошая идея, то ты тоже должен пойти со мной и мне помочь, потому что я не знаток. Ты стар, ты повидал мир, твой опыт может пригодиться. Ты должен пойти со мной». Камал просто хотел услышать, что он скажет.

Кабир сказал: «Хорошо. Ночью я абсолютно свободен. Ты только выясни, куда нам идти, и сегодня ночью мы приступим».

Камал не мог поверить, что это действительно случится, — может быть, в последний момент он откажется? Но он был того же калибра, той же крови — а кровь, конечно, гуще, чем вода. Он выбрал дом самого богатого человека, пошел туда, осмотрелся и нашел место, где можно было сломать стену и пробраться в дом.

Среди ночи Кабир заиграл на флейте прекрасную мелодию во славу Господа. Но Камал сказал: «Перестань заниматься ерундой. Пойдем со мной, сделаем настоящее дело».

И Кабир встал и последовал за Камалом.

Камал подумал: «Это, кажется, уже слишком. Может быть, он надеется, что в последний момент я скажу: „Иди домой, ты уже для этого стар“? Но я не собираюсь это говорить. Я тоже хочу проверить, насколько далеко он может зайти».

Он подошел к дому и начал пробивать стену, а Кабир ему помогал. Он не мог поверить, что это происходит на самом деле. Камал проник в дом. Он сказал Кабиру: «Жди здесь. Я буду подавать тебе вещи, а ты будешь выносить их». Камал принес большой мешок с разными украшениями и другими ценностями и передал Кабиру. Кабир вытащил его. Камал не мог поверить в то, что сейчас... а когда Камал уже вылезал обратно, Кабир громко закричал: «Вор, вор!»

Камал спросил: «Что ты делаешь?»

Кабир ответил: «Я правдивый человек. Я скажу миру правду».

Люди в доме проснулись. Они прибежали и схватили Камала за ноги, которые все еще были внутри.

В старину стены в домах богатых людей в Индии были очень толстыми — пять, шесть футов.

А он проделал небольшую дыру, чтобы просто пролезть; и в тот момент он пытался выбраться из нее. А Кабир закричал. Люди в доме схватили Камала за ноги. Камал сказал: «Ты проделал хорошую работу. Ты принимал в этом участие вместе со мной, а поймали меня одного».

Кабир ответил: «Не волнуйся. Я заберу с собой твою голову. Пусть у них останутся ноги. Они никогда не узнают, кто это был».

Камал воскликнул: «Великолепно! Ты истинный святой. Ты помог украсть, а теперь еще и убьешь меня».

Кабир отрезал ему голову и забрал ее вместе с мешком.

Люди втянули его и изумились: головы не было. Они сказали: «Нас облапошили. Кто этот человек? Как мы узнаем?»

Эта история прекрасна, и до этого момента она, скорее всего, достоверна. Но с этого момента это она кажется иносказанием.

Кто-то из домашних — слуга, который обычно посещал утренние песнопения у Кабира, — сказал: «Невероятно. Он похож на Камала, сына Кабира. Есть один способ выяснить, Камал это или нет».

Они спросили: «Какой способ?»

Слуга ответил: «Мы должны повесить его тело по ту сторону дороги, у Ганга, куда рано утром придет петь, танцевать и купаться Кабир со всеми своими людьми; повесить тело на дерево по ту сторону дороги».

Но люди возразили: «Что же это даст? Это ничего не даст».

Тогда он сказал: «Послушайте меня. Сделайте так, как я вам сказал. Сделайте! У вас нет других вариантов».

И, как рассказывают, тело повесили на той стороне дороги, и следующим утром Кабир шел вдоль Ганга со своими последователями, распевая песни и танцуя. Когда они поравнялись с тем самым деревом, Камал начал хлопать — без головы.

Это, мне кажется, уже слишком.

Так его разоблачили. А слуга сказал: «В этом весь секрет: я знал, что если это Камал, то он настолько сжился с этим, что только из привычки — он не может все забыть за двадцать четыре часа — он начнет хлопать, когда вся компания будет танцевать, он не сможет устоять — с головой или без».

Увидев это, человек, чей дом испортили и чьи вещи украли, полностью трансформировался. Он не пошел в полицию. Он пошел к Кабиру и, пав к его ногам, сказал: «Твои ученики даже после того, как им отрезают голову, помнят о преданности, любви, молитве! Я пришел не для того, чтобы говорить об ограблении. Ты можешь в любое время взять все, что хочешь, из моего дома. Только возьми меня в ученики».

А Кабир сказал: «Честно говоря, когда он сказал, что хочет украсть у тебя, я согласился, потому что хотел украсть тебя. Я потерял сына, но я приобрел тебя. Мой сын был почти просветленным, поэтому не надо беспокоиться о нем; у него все получится. Если он может хлопать без головы — многие люди из моей общины были ошеломлены, когда увидели, как Камал хлопает без головы, — ему непременно удастся перейти на лучший и высший уровень; но ты упустил, если бы я не пришел. Ограбление твоего дома было только предлогом. Все твои вещи здесь. Ты можешь забрать их. Мы бедные, мы нищие; но не имеет значения, что мы не можем отдать людям долги. Когда они дают нам что-то, они уже знают, что мы не сможем расплатиться».

Этот человек стал преемником Кабира. Все свое состояние он вложил в работу Кабира.

Начиная с того момента, когда он хлопает в ладоши, кажется, что такое не могло произойти на самом деле — очень сложно себе представить такое в наше время... И целая история, которую рассказывает Кабир: «Я пришел украсть в твой дом, потому что хотел украсть тебя, ведь ты не собирался приходить сам, а я старею. Я видел тебя много раз, ты именно тот человек, который должен унаследовать все, что у меня есть».

В наше время, если святого поймают на воровстве, ни человек, чей дом ограбили, ни государство, ни закон никогда не простят его.

А ведь он еще совершил убийство.

А тогда, даже если бы он сообщил правительству: «Я убил своего сына. Если я заслуживаю наказания, я готов его понести», — они бы отказались, сказав ему: «Невозможно, чтобы такой человек, как ты, совершил убийство. А если ты решил убить, значит, так было надо. Не нам это решать. Ты вне нашей юрисдикции».

Все настолько резко изменилось, что в наше время, самое главное, сложно найти мастера; а кроме того, сложно быть разумным, полным любви, преданности, тотальности, чтобы полностью, безоговорочно отдать себя ему.

Но это не невозможно, потому что это происходит со мной чаще, чем это происходило с кем-либо из старых мастеров. У меня тысячи саньясинов, чья преданность, чья любовь не то что не меньше, а гораздо больше, чем у всех преданных, которые когда-либо существовали на Земле.

Ошо, последние несколько месяцев изо дня в день на шикарном курорте Калифорнии я делала массажи людям, которые отказывались дышать, чувствовать, открываться. Невозможно было установить никакой контакт, и я чувствовала себя все более и более истощенной.

Вчера вечером ты говорил о передаче энергии от умирающего людям, которые находятся вокруг него.

При таком тесном контакте, как массаж, достаточно ли осознанности, чтобы противостоять проникновению негативной энергии?

Да, осознанности достаточно. Она создает вокруг тебя тонкую стену. Ни их энергия не будет влиять на тебя, ни твоя энергия не будет утекать.

Каждый, кто связан с такой работой, которая предполагает тесный контакт, как, например, массаж, должен научиться быть как можно более осознанным, иначе массаж опасен, потому что вы делаете массаж такому множеству людей. Вы не знаете их. Вам неведомо их бессознательное. Вы не в курсе их злобы, ненависти, извращенности; их энергия может очень легко перетечь к вам, а у вас нет никакой защиты.

Осознанность, несомненно, работает как броня.

Ошо, не так давно ты говорил о трех разных типах лошадей, которые можно выделить в связи с использованием кнута, и сравнивал их с учениками. Я не могу понять, к какой группе отношусь я, и представляю себя попеременно в каждой из них. Ошо, к какой группе учеников я отношусь?

Возможно, твое чувство тебя не обманывает. Вовсе не обязательно принадлежать к одной группе. Эти категории могут перекрывать друг друга, иногда ты можешь действовать как представитель одной категории, иногда — как представитель другой категории.

Но это понимание и это чувствование могут быть использованы для того, чтобы стать представителем лучшей категории. Когда ты чувствуешь, что относишься к более низкому варианту, определи причины, которые мешают тебе быть лучшим собой. И ты сможешь определить, так как то, что ты смог почувствовать, — показатель наличия у тебя способности чувствовать, остро чувствовать. Ты сможешь распознать, почему в данный момент ты не в лучшей категории. Тогда, какой бы ни была причина, отбрось ее, какой бы ни была цена, отбрось ее и переходи в лучшую категорию.

Должно быть достаточно только тени хлыста.

Ошо, я помню, как в Пуне ты говорил иногда саньясинам: «Хорошо! Наконец-то ты пришел. Я ждал тебя». Ошо, ты знаешь наши прошлые жизни?

Если я захочу узнать, я узнаю, но обычно я избегаю этих знаний, потому что достаточно вашего настоящего!

Ошо, я слушаю тебя и наблюдаю за этими непостижимыми встречами из той мягкой темноты, в которой узнаю себя: иногда безмолвным, но чаще в переменно облачном небе той мысли или этой. Внезапно ты произносишь мое имя — и начинается кромешный ад: звенят бубенчики, свистит свисток, и появляется ярмарка с аттракционами, будто заряженная током высокого напряжения; миллионы огней, тысячи аттракционов, и сотни детей бегают вокруг в диком возбуждении. Я ищу наблюдателя, но он на чертовом колесе визжит от удовольствия.

Ошо, когда горят огни, внутри, несомненно, происходит празднование, но мне не по силам наблюдать такие моменты. Поэтому на данном этапе все, что я могу, — это смеяться вместе с тобой и чувствовать благодарность.

Миларепа, в том, что ты написал, все правильно, кроме одного. Ты не должен использовать фразу «начинается кромешный ад» — это неправильно; лучше «начинается кромешный рай» — хотя такой фразы и нет. Но язык — это игра. Мы можем придумывать его. Хотя бы здесь пусть будет кромешный рай, а не ад.

Если бы ты был немного осознанным, ты бы проконтролировал эту фразу. У нее неправильное звучание. Измени ее, и все будет вполне хорошо.

Не волнуйся об осознанности.

Смейся тотально.

Скоро к тебе придет и осознанность.

Ошо, хотя я вижу, как я слушаю тебя с открытым сердцем и безмолвным умом, у меня такое чувство, что трансформировался мой ум, а не существо.

Как мне добиться сердечного понимания, которое поможет мне отпустить?

Не будь жадной. Если ум понимает, помоги уму понять это. Ум — это плохо только тогда, когда он становится твоим хозяином, только тогда, когда он препятствует твоему пониманию, но если он способствует твоему пониманию, то это понимание постепенно проникнет в твое сердце. Ты ничего не можешь с этим сделать, да и не нужно ничего делать.

Ум не борется. Этого достаточно.

Ум присутствует. Скоро за ним последует сердце.

Ум открывается, это хорошее начало.

Со временем, как только оно созреет, сердце откроется; со временем, как только оно снова созреет, ты придешь к своему собственному существу. Все проходит очень естественно; ум понимает — это исходное состояние.

Проблема возникает, когда ум пытается помешать пониманию, боится, что если он поймет, то скоро сердце станет хозяином. А сердце, как вы знаете, никогда не боится показать путь твоему существу.

Поэтому все, что происходит с тобой, нормально. Просто дождись нужного момента. И не тебе решать, когда он придет.

Ум с его пониманием однажды сам создаст правильный момент.

Это как закипающая вода. При ста градусах она начинает испаряться. Она не начнет испаряться раньше, даже при девяноста девяти градусах.

Таковы и законы внутренней жизни: при определенной температуре понимания ум уходит. Продолжай впитывать умом и будь счастлива, что ум не противится тебе, что он тебе друг, а не враг.

Ошо, у меня такое смутное чувство, что, когда я был маленьким, я был более чистым, осознанным и открытым, чем сейчас. Теперь, в радости, определенная степень осознанности возвращается с легкостью. Похоже, что это страх и страдания вынудили меня стать мрачным и неосознанным, чтобы их не трогали... Как будто мой мрак способен залить мой свет. Нужна ли определенная атмосфера для роста осознанности?

Конечно, определенная атмосфера нужна; это как раз то, что мы пытаемся сделать, — создать определенную тишину, определенную преданность, определенную любовь, определенное мужество, определенное стремление к неизвестному. Все это составляющие атмосферы.

И когда атмосфера подготовлена, появляется осознанность.

Есть старинная египетская поговорка: «Мастер появляется тогда, когда ученик готов». В ней заложен глубокий смысл. Все появляется только тогда, когда вы к этому готовы. Невозможно ничего получить, прежде чем для этого придет время, и не нужно впустую напрягаться: это принесет лишь неудачу, разочарование и может отбить всякое желание продолжать поиск.

Поэтому определи, какая нужна атмосфера, и создай ее. Даже без твоего ведома я пытаюсь создать атмосферу, в которой осознанность появится сама по себе — а когда она приходит сама по себе, это такое прекрасное переживание, такой подарок от неизведанного, что человек наполняется благодарностью к существованию.

И эта благодарность — единственная молитва, которую я считаю религиозной.

Ошо, ты говорил о скрытых сокровищах, хранящихся в суперсознательном. Есть ли сокровища в бессознательном или это просто ящик Пандоры, полный страданий? Иногда я чувствую, что подавляю счастье точно так же, как подавляю негативные эмоции.

Сокровища есть только в суперсознательном. Бессознательное — это ящик Пандоры. И если иногда ты подавляешь счастье, значит, что-то не так с этим счастьем; иначе зачем тебе его подавлять? В нем могут быть какие-то ненадлежащие включения.

Сама попытка подавить его указывает на то, что ты видишь в нем что-то неподобающее. Но ты можешь вытеснить это только в бессознательное.

Поэтому прежде всего посмотрите, нет ли в вашем счастье чего-то несоответствующего. Возможно, вы счастливы, потому что кто-то страдает; возможно, вы счастливы, потому что другие несчастны. Должна быть какая-то причина, по которой оно неуместно. Сначала счастье становится неправильным. Когда оно движется в бессознательное, наполненное мусором, зловонием, все эти отбросы подталкивают его туда. И если вы захотите вернуть его, вы не найдете его таким же; это будет вовсе не счастье. Возможно, с самого начала оно им и не было. Но стоит его вытеснить в бессознательное, как само бессознательное изменит его.

Бессознательное настолько обширно, настолько объемно и настолько могущественно, что маленькое счастье будет раздавлено им. Оно больше не будет счастьем.

Поэтому никогда не подавляйте счастье. Если вы хотите подавлять, подавляйте несчастья, подавляйте свои страдания. Если это стало привычкой и вы не можете не подавлять, подавляйте что-то неправильное. Но не подавляйте того, чем можно наслаждаться.

Счастьем нужно наслаждаться.

Я рассказывал вам историю об одном из моих учителей. Он был ученым в области санскрита, а выглядел очень забавно: очень толстый, с круглым лицом — и носил старинный головной убор, сафу. Она очень длинная, и голова в ней выглядит очень большой: это почти тридцать шесть ярдов ткани, которую человек наматывает и наматывает на голову, из-за чего она становится все больше и больше. Но он был очень простодушным, простофилей. По-индийски «простодушный» — bhole, поэтому мы называли его «Бхолэ Баба». И когда он приходил, чтобы завести его, достаточно было написать на доске «Бхолэ Баба». И он буквально сходил с ума: бросал стул и говорил: «Я не собираюсь работать с этим классом». Он кричал и выходил из себя, а нам всем это нравилось, потому что он никогда не спрашивал, кто это написал. В этом была вся прелесть: он никогда не спрашивал, кто это написал, и никогда никого за это не наказывал.

Кроме того, у нас были с собой маленькие камешки, и, когда он начинал стирать эту надпись с доски, мы бросали камешки ему в спину. А он говорил: «Сейчас-сейчас! Вот только закончу». Но он не пытался выяснить, кто кидал камешки.

Он умер. Мне было, наверное, не больше девяти или десяти. И я пошел со своим отцом. Он лежал мертвый, одетый, как и всегда. Увидев его одежду, я почти было засмеялся, но мой отец держал меня за руку и, сжав ее, сказал: «Тихо!» Еще дома он взял с меня слово, что я ничего не буду делать.

И я обещал ему. Поэтому выполнил свое обещание. Но было трудно сдержаться, видя его мертвым все в том же головном уборе в тридцать шесть ярдов.

А затем вышла его жена и вдруг бросилась к нему со словами: «О, мой Бхолэ Баба!» Это было выше моих сил! Она постоянно слышала, как мы дразним его «Бхолэ Баба», мы писали на его двери «Бхолэ Баба», а он стирал эту надпись. Когда мы проходили мимо, мы кричали: «Бхолэ Баба!» А его жена иногда злилась. Она говорила: «Вы будете удовлетворены, только когда он умрет». Но это «Бхолэ Баба» поселилось и в ее уме, потому что она слышала это тысячи раз. И это было настолько удачным описанием человека, что я сжал отцовскую руку и рассмеялся.

Он очень рассердился. Он отвел меня в сторону и сказал: «Ты же мне обещал».

Я сказал: «Я тебе обещал, но я не знал, что его жена выкинет такую штуку. „Бхолэ Баба“ было его прозвище, и оно ему так не нравилось, что он мог сорвать урок, если кто-то произносил „Бхолэ Баба“. Мы донимали и мучили его, и теперь, когда бедняга мертв, его жена сыграла с ним ту же злую шутку. Я не смог сдержаться; поэтому я не дал тебе сжать мою руку, а сжал твою. Я имел в виду, что в этот момент тебе тоже нужно засмеяться».

Он сказал: «Впредь ты не будешь ходить ни на чьи похороны, когда чье-то тело будут забирать в крематорий».

Я ответил: «Я не буду ходить с тобой. Это решено. Но я буду ходить один».

На самом деле, это единственный обряд, на который вам никто не может запретить пойти. Если вы захотите пойти на свадебную церемонию, вас не пустят, потому что вы не были приглашены. Если вы захотите пойти на вечеринку, вас не пустят, потому что вы не были приглашены. Это единственный доступный обряд, и я не хотел пропускать его. Если бы меня там не было, все было бы упущено; никто не понял, в чем было дело, потому что все присутствующие были взрослыми. Они не были его учениками. Только я был учеником.

Все меня спрашивали: «Что с тобой случилось?»

И когда я рассказал всем эту историю, они начали смеяться. Они сказали: «Над этим стоило посмеяться».

Смеялся даже мой отец. Он сказал: «Конечно, над историей можно посмеяться, но не в этой ситуации».

Я сказал: «Когда есть над чем посмеяться, не думай о ситуации, потому что в этом случае тебе придется подавить смех».

С самого детства я был против подавления каких-либо радостных чувств, которые к тебе приходят. Зачем выкидывать их в мусор бессознательного? А если вы выкинули их в бессознательное, то это не настоящее счастье; должно быть, там есть нечто, чего вы боитесь, что заставляет вас подавлять это. Ведь это чисто человеческий феномен — делиться чувствами.

Но как только вы подавите, помните: все подавленное попадет в бессознательное, и эта темная дыра изменит качество всего, что туда попадет.

Дата добавления: 2015-07-10