Двадцать

У меня есть душа, но я не солдат ^[55]

Я не Синсар Дабх, Кэт. Он провел всех вас. Чтобы спастись, вам потребуется моя помощь.

Каждую ночь, забирая меня в Царство Сновидений, Круус неустанно продолжал твердить одно и то же. Его ложь так блестяща и последовательна, что в нее почти хочется верить. Если моя эмпатия и работает с Фейри – предположение, которое мне еще не доводилось проверить воочию – от него я улавливаю такие противоречивые сигналы, что мой дар тут бессилен.

Теперь, бодрствуя после очередной ночи дьявольских наваждений, я прохожу через двойные с метр толщиной и тридцать высотой и непостижимым уму весом двери, но не удостаиваю их даже взгляда. Он прикован лишь к нему одному. Не удивительно, что нам так и не удалось закрыть эти двери. Скорее удивительно, что мы вообще смогли их когда-то открыть – крошечные смертные, лезущие под колеса колесницы богов.

Я прихожу в себя, оказываясь в положении, в котором недавно застали близняшек Миган – с сжатыми на светящихся прутьях клетки Крууса руками, и неотрывно смотрящими на застывшее изваяние глазами.

Он – Война. Противостояние. Жестокость. Все отвратительные деяния против человечества. Словно каждый случай на поле боя взяли и заключили в его образе в клетке, он – все это и гораздо большее. Сколько людей пало под смертоносными копытами этого коварного всадника апокалипсиса?

Почти половина населения мира по последним подсчетам.

Круус снес стены, разделявшие наши расы. Если бы не он, этого бы никогда не случилось. Он организовал всех участников, подтолкнул их где и когда надо, положил начало игре, затем пробежал по верхам в лице ангела мщения, агитируя там и вмешиваясь здесь, пока не развязалась Третья Мировая Война.

Мне не следовало находиться здесь с ним.

Однако я здесь.

Я говорила себе, что эта ложь во спасение, спускаясь под аббатство, углубляясь в наш подземный городок, проходя через вводящий в заблуждение лабиринт коридоров и склепов, и тупиков и покрытых пиктограммами туннелей. Убеждая себя, что просто иду проверить, что с клеткой все в порядке, и он по-прежнему находится в ней. Что увижу его и лишний раз удостоверюсь, он – всего лишь слабое подражание моим наваждениям; что посмотрю на него и посмеюсь над тем, что раб здесь он, точно также, как в его Царстве Сновидений его раба – я. Так или иначе, но именно это я сейчас и делаю, спускаясь все ниже под землю – убеждаюсь в своей, не его, свободе.

Мои колени дрожат. Желание сушит рот и делает неповоротливым язык.

В этом месте у меня нет воли.

Он так близко, что я страстно желаю сорвать свою одежду там же, где и стою, и закружиться в вихре дикого танца вокруг его клетки под ожившие звуки нечеловеческой мелодии, мотив которой – понятия не имею откуда – мне столь знаком. Так близко, что мне приходится прикусить язык, чтобы сдержать вожделенные стоны.

Рядом с ним я превращаюсь в животное.

Я сморю на свои руки, сжимающие прутья клетки бледными побелевшими тонкими пальцами, но перед глазами стоит картина, как обхватываю ими ту часть Крууса, что сделала из меня блудницу. Точь-в-точь, как прошлой ночью, позапрошлой и позапозапрошлой… Как кривятся губы в усмешке. Как открываю рот и вбираю его в себя.

Я обнаруживаю свои пальцы, легонько танцующие по жемчужным пуговицам блузки и отдергиваю их. Передо мной встает позорное видение – своих девушек, обнаруживающих их новую Грандмистрисс, вытанцовывающую голышом вокруг клетки Крууса. Это эротично. Это ужасающе.

Свобода пугает тебя, потому что ты всегда отказывала себе во всем, говорил Круус прошлой ночью в моих снах. Я – не единственный, кто сидит в клетке. Испытываемый тобой позор не из-за меня, а из-за понимания, что тоже находишься в ней, и клетку эту создала для себя ты сама. Ты испытала все самые темные чувства других, будучи еще совсем ребенком. Тебе известно какие таятся в них монстры, и путаешь свои страсти с их монстрами. Они – совершенно не одно и то же, моя возлюбленная Кэт. Абсолютно.

Он говорит, что я подавляю страсть. Что запрещаю себе даже чувствовать нечто подобное. Он говорит, что моя любовь к Шону – ложь. Что я ищу комфорт и безопасность и не знаю что такое любовь. Говорит, что я выбираю Шона, потому что он тоже не пылает страстью. Он говорит, что мы не стремимся упасть в объятия любви друг друга, потому что боимся. Освободи себя, говорит он. Приди ко мне. Выбери меня.

Боже, помоги мне. Я блуждаю в долине мрака, нуждаясь в свете Твоем, дабы вел он меня.

Я разжимаю руки и отступаю. Я никогда не должна приходить сюда впредь.

Я выставлю блок мысленных ловушек в своей голове, как делала, когда была еще маленькой и нуждалась в защите от диких, вредоносных эмоций моей семьи.

Как только начинаю отворачиваться, то улавливаю шум, настолько тихий, что почти упускаю его. Я не хочу возвращаться. Для меня почти невозможно заставить себя покинуть это место.

И все же я поворачиваюсь. Я здесь Грандмистрисс. Пещера, освещенная рядами факелов на стенах, кажется пустой. В ней нет ничего кроме каменной плиты, клетки с Круусом и меня. Если здесь и есть кто-то еще, он, либо за плитой, либо на противоположной стороне его клетки. Спрятался. Затаился. Ожидая, моего ухода.

Помня о своем положении в аббатстве, я отвожу взгляд от замороженного Принца и, подняв голову и распрямив плечи, степенно обхожу вокруг его клетки.

Я поворачиваю за угол.

– Марджери, – говорю я. Она стоит непосредственно напротив того места, где несколько мгновений назад стояла я. Не издай она тогда шума, я бы и не догадалась о ее присутствии.

– Кэт.

Враждебность окатывает меня горячей волной. У человеческих эмоций имеется температура и цвет, а когда они столь интенсивные – то еще и структура.

Марджери – красная, вся пышет жаром, ее эмоции как пчелиные соты, с сотнями крошечных обманов, возмущений и злобы, сочащихся из каждого крошечного укромного уголка ее нутра. Я знаю кое-что о злобе: это – яд, который пьешь сам, ожидая, что умрут другие.

Я всю свою жизнь классифицировала эмоции по категориям. Проходить между всеми этими сущностями вокруг – словно идти по минному полю. Есть люди, которых я не могу долгое время выдерживать рядом с собой, поэтому стараюсь их избегать. Эмоции Марджери глубоко противоречивы и представляют опасность.

Интересно, если бы я могла чувствовать собственные эмоции, от меня такой же исходил бы жар, и я была бы окрашена в красный цвет, разделенная на соты из злобы и лжи. «Но это не я жажду всем заправлять», кричит моя душа.

– Я задавалась вопросом, не пропустили ли мы чего о клетке, – произносит она, – беспокоясь, что он содержится не достаточно надежно.

– Как и я. Так же, как и я.

– Великие умы… – Она выдавливает вымученную улыбку. Ее руки так сильно сжимают прутья, что белеют суставы.

Я не добавляю к реплике: «сходятся во мнении», потому что ей этого и не надо. Она жаждет власти. Я простоты. Я хотела стать женой прекрасного рыбака, жить в доме у моря, с пятью детками, кошками и собаками. Она – обойти в величии Наполеона.

Мы внимательно рассматриваем друг друга.

Он и ее навещает?

Занимается ли он с ней любовью?

Я не могу спросить, не грезит ли она о нем и не это ли привело ее сюда этим дождливым, промозглым утром. Так это или нет – она будет утверждать, что пришла не поэтому, а потом разнесет по всему аббатству, что это я была здесь, что я развращаюсь и должна быть снята с поста.

Она использует против меня все, что угодно, лишь бы встать во главе аббатства. Это самая наиглавнейшая, всепоглощающая потребность моей кузины Марджери Аннабель Бин-МакЛоулин. Все так же, как и тогда, когда мы еще были детьми, вместе играя, где она вырывала ноги моим куклам и разоряла мои маленькие тайники. Мне никогда этого не понять. Я рассматриваю побелевшие суставы ее пальцев. Она сжимает прутья его клетки, как будто в ней заключена ее жизнь.

– О чем ты думаешь?

Она облизывает нижнюю губу, и это выглядит так, будто она собирается сказать, но затем останавливается. Я жду, и через мгновение она произносит:

– Что, если Король забрал Книгу? Я имею в виду – забрал ее от Крууса прежде, чем заморозил его.

– Думаешь, это возможно? – спрашиваю я, будто это совершенно разумное предположение. Будто я не знаю в этот самый момент, что мы обе пытаемся скормить друг другу правдоподобную ложь.

Она смотрит на Крууса, потом снова на меня. Ее глаза – рекламные щиты, транслирующие ее эмоции. Она рассматривает Крууса с нежностью и чувством собственницы. Она смотрит на меня, словно я не способна уразуметь ни единой наипростейшей истины о ней, о нем или о мире, в котором мы живем. «Ты бездарна», – шипела она мне, когда нам было по девять лет, и она услышала своих родителей, хвалящих меня за то, что я спасла семью от предателя в бесконечных заговорах, интригах и предательствах – всей сущности нашей жизни. Мои родители раньше брали меня на «деловые» встречи в самые трущобы Дублина, и внимательно за мной наблюдали, пытаясь выявить, кто вызывает у меня наибольший дискомфорт. «Ты проклята и испорчена, и никто никогда не полюбит тебя!»

Все эти годы спустя я вижу ту же самую язвительную колкость в ее глазах. О, да, он посещает ее по ночам так же, как и меня.

Я не только блудница, но еще и – дешевка. Я выстраиваю кирпичную стену вокруг своей сущности, и укрепляю каждый ряд перед тем, как возложить следующий кирпич. Это будет на его пути, когда он явится сегодняшней ночью. Мой Шон будет в постели рядом со мной.

Она пожимает плечами.

– Возможно. Мы не знаем, что действительно произошло здесь той ночью. Что, если Король нас обманул?

– Зачем ему это делать? – интересуюсь я.

– Кто я такая, чтобы предугадать его побуждения?

Мне надо узнать, насколько глубоко зашло ее развращение.

– Думаешь, нам стоит освободить Крууса?

Рука прижимается к ее груди, словно в волнении.

– Считаешь, мы должны? – Лукавый огонек загорается в ее глазах. – Ты знаешь как?

Она всегда была слабее меня. Он – просто более черная окраска в ее и без того уже черной крови.

– Считаю, нам надо выяснить, как работает созданная и приведенная в действие Темным Королем эта клетка. А так же считаю, что келья должна быть залита бетоном, клетка активирована, двери закрыты, а весь городок под нашим аббатством полностью опечатан.

Я едва не пошатнулась от сокрушающей ярости ее эмоционального отклика, хотя ее губы формируют сладкую ложь:

– Ты права, Катарина. В прочем, как и всегда.

Я протягиваю ей свою руку, и она принимает ее, как делала это, когда мы еще были детьми, сплетая между собой наши пальцы. Когда мы прыгали через скакалку, она всегда дергала ее слишком резко. У нее были сильные противоречивые эмоции по отношению ко мне еще с юного возраста, что затрудняло для меня ее чтение. Зуб даю, за прошедшее время мало что изменилась.

Мы выходим из кельи, взявшись за руки, будто с любовью поддерживая друг друга, а не для того, чтобы скрыть вражду.

Дата добавления: 2015-07-10