Динамика советской экономической культуры

Трансформация такого масштаба, которая проходит сейчас в России, — это не транс­формация экономики, а трансформация типа культуры. Любая такая трансформа­ция осуществляется людьми со сложившейся системой ценностей, правил и норм поведения, традиций и обычаев хозяйствования, которые не могут быть объектом произвольного конструирования.

Снятие идеологических, моральных и иных ограничений, действовавших в со­циалистической системе хозяйствования, и предоставление «советскому челове­ку» возможности стать субъектом хозяйствования (открыть счет в банке, самому решать, что производить, кому и по какой цене продавать, нанимать, увольнять и оплачивать персонал по произвольным правилам) может трансформировать эконо­мику в то, что теперь вполне можно назвать «российской моделью».

Если в свое время основатель современной политической экономии Адам Смит мог утверждать: «Люди могут заниматься преследованием своих собственных ин­тересов без опасения, что это нанесет ущерб обществу, не только из-за ограниче­ний, предписанных законом, но также потому, что сами они являются продуктами ограничений, вытекающих из морали, религии, обычаев и воспитания»,⁷¹ то скла­дывающаяся в настоящее время «российская модель» трансформации является примером того, какую экономику может создать человек, не имеющий таких огра­ничений. Не имеющий просто потому, что этики такого хозяйствования не суще­ствовало, моральных и религиозных ограничений не было, а насквозь пронизанная идеологией система «трудового воспитания» готовила людей «для труда на благо общества», а отнюдь не для организации хозяйственной деятельности с целью по­лучения прибыли.

В результате в России целенаправленно формировался так называемый дефицит рыночной экономической культуры, под которой понимается «не только отсутствие в сознании людей определенных остро необходимых знаний и опыта, которые оста­лись от прошлого и в изменившейся обстановке не только не работают, но и препят­ствуют выработке у личности новых рыночных моделей поведения».⁷²

Становление советской экономической культуры может быть представлено как попытка реализации утопических идей. Люди, взявшие власть в стране в 1917 г., пришли к ней на идеологии «борьбы с капитализмом» и создания справедливого общества, в котором не будет «богатых и бедных». В качестве практического руко­водства для построения такого общества они имели в руках только футурологию марксизма (если в европейской экономической науке К. Маркс известен всего лишь как аналитик капитализма, то в советском обществоведении он был известен как «основоположник теории построения нового общества»).

Главным ценностным постулатом марксистской теории, использованным на пер­вом этапе, была идея построения бесклассового общества. Идея была реализована с помощью физического уничтожения буржуазии как сословия.

Можно отметить, что буржуазия как социальная группа со своей культурой толь­ко начала складываться в российском обществе, а если учитывать менталитет этого сословия с его православным пониманием греховности богатства и эксплуатации, то никакого реального сопротивления физическому уничтожению она противопоста­вить не могла. Одновременно с физическим уничтожением буржуазии были унич­тожены основные экономические институты общества — банки, биржи, торговые дома.

По данным В. С. Дякина, численность крупнобуржуазной верхушки накануне революции 1917 г.⁷³ составляла 30 тыс. человек (с членами семей 250-300 тыс.). Малочисленная монополистическая буржуазия конца XIX в., распоряжавшаяся ко­лоссальными финансовыми средствами, не имела прочной социальной базы в виде средней буржуазии. По данным общероссийской переписи 1897 г., средняя прослой­ка составляла всего 23,1 млн человек, беднейших мелких хозяйственников было 35,8 млн.человек, пролетариев и полупролетариев — 63,7 млн человек, а крупней­ших буржуа, дворян, высших чиновников — только 3 млн человек.

Поразительная легкость уничтожения института собственности в такой огром­ной стране может быть объяснена не только малой численностью владельцев соб­ственности, но и неукорененностью института собственности в культуре.

II «В России частная собственность так легко, почти без сопротивления была сметена

11 вихрем социалистических страстей... потому, что слишком слаба вера в правду частной

1 \ собственности, и сами ограбляемые собственники, негодя за грабителей по личным

11 мотивам, в глубине души не верили в свое право, не сознавали его "священности",

11 не чувствовали своей обязанности его защищать, более того, втайне были убеждены в

! I нравственной справедливости последних целей социалистов».⁷⁴

Произошла «демаркетизация» экономики. Был реализован второй ценност­ный постулат марксизма — общество (в лице государства) может непосредствен­но распределять товары и услуги, не нуждаясь в рыночных механизмах распреде­ления.

После того как закончился этап разрушения старого, должен был начаться этап созидания. Этап становления новой экономики, затянувшийся на 10 лет (с 1917 по 1928 г.), заложил основы новой системы социально-экономических отношений, структуру и функции новых экономических институтов общества, нормативные основы взаимодействия в хозяйственной системе, а заодно и те «подводные камни», которые предопределили относительно небольшой срок существования социально-экономической системы социализма.

В ценностном плане одним из таких «камней» была беспощадная, доходившая до абсурда борьба с любой собственностью, кроме собственности государственной. В основе этой борьбы лежали как экономические, так и социальные и психологичес­кие причины.

Эта борьба воплощала в жизнь высший идеал русского жития в миниатюре, как его можно встретить в восточных христианских монастырях: «Истинное монаше­ство, — пишет проф. Голубинский, — есть строгое и безусловное общежитие — со­вершенное отсутствие всякой собственности, одна и та же со всеми из монастыр­ской казны одежда, один и тот же со всеми и оттуда же весь домашний обиход»,⁷⁵ и подтверждала господствовавшее в массовом сознании отношение к собственности как краже. Эта особенность национального менталитета была широко использована большевиками в политической пропаганде. Достаточно вспомнить утверждение В. И. Ленина, объяснявшего любое более успешное хозяйство «присвоением чужого труда».

Идеология борьбы с собственностью имела свои цели.

Среди них можно выделить следующие:

* на основе владения собственностью могут формироваться социальные груп­пы, обладающие самостоятельной программой деятельности и преследующие собственные экономические интересы;

4 обладание собственностью означает обладание возможностями и средствами для политической деятельности;

* обладание собственностью «на средства производства» означает возможность найма работников и тем самым ведет к эксплуатации других людей;

4 собственность формирует особый тип личности — человека, ответственного перед собой и независимого от государства.

В течение семидесяти лет ни один человек в стране, начиная с домашней хозяйки и кончая Генеральным секретарем ЦК КПСС, не мог сказать, что он чем-либо вла­деет. Правом распоряжаться обладали многие, но правом владеть — никто.

Этот шаг заложил основы советской экономической системы, а заодно и все проблемы, связанные с попытками ее трансформации в сторону рыночной эконо­мики.

Во-первых, борьба с собственностью на начальном этапе была доведена до борьбы с вещами вообще. Вещный мир советского человека был крайне мал.

В ценностном плане идеалом существования стал человек, не обремененный соб­ственностью и вещами и готовый в любой момент «по зову партии» поехать в любую точку Вселенной. Была предпринята попытка сформировать отношение к собствен­ности как к «общенародной».

Любой советский учебник по политической экономии социализма гласит, что фактически вся собственность на средства производства считается неделимым об­щественным достоянием, что открывает возможность планомерно управлять всем народным хозяйством из единого центра. Любые затраты, включенные в план, счита­ются общественно необходимыми. Основная масса ресурсов определяется путем фондирования. Товарно-денежные отношения, в том числе и кредит, рассматрива­ются как инструменты плана, а цена выступает как плановый норматив, предполага­ется, что плановость обеспечивает одновременно бескризисное поступательное

развитие экономики и полную занятость, научно-технический прогресс и высокие темпы экономического роста. «Упор в стратегии экономического роста осуществ­лялся, в первую очередь, на тяжелую промышленность и в целом на производство средств производства, опережающее развитие которого возводится в ранг объек­тивного закона. При этом легкая промышленность получает около 1 % всех центра­лизованных капиталовложений, а доля промышленной продукции отраслей группы "Б" десятилетиями не поднималась выше ¹/±, что не мешает говорить о подчинении всех хозяйственных деяний высшей цели повышения материального благосостоя­ния и всестороннего развития людей. Просто более полная реализация этой цели постоянно отодвигается в будущее».⁷⁶

Во-вторых, были заложены основы для формирования бюрократической элиты, способной распоряжаться собственностью, но никогда не владевшей собственностью.

Отсутствие права владения при наличии права распоряжаться сформировало особый тип властного отношения к собственности, который может быть назван «без­ответственное распорядительство».

Необходимо отметить, что отношение к собственности в России было весьма своеобразно и до становления советской экономической культуры. Новый хозяй­ственный порядок лишь проявил имеющуюся тенденцию. А именно: замечено, что люди, получившие высокие должности и прежде обладавшие устойчивыми мораль­ными качествами, неукротимо скатывались к взяточничеству и «безответственно­му распорядительству» вверенной им собственностью, зная, что это грозит строгим наказанием. Беспощадную борьбу с этим явлением вели Петр I, Екатерина II и дру­гие государственные деятели. Но, надо отметить, безуспешно. Если же собствен­ность доставалась в наследство, то она, как правило, не увеличивалась, а проматыва­лась и прогуливалась ее новым обладателем. Если же не проматывалась, то шла на благотворительность. В результате в дореволюционное время сложилась ситуация, когда любой купеческий род сходил на нет за 2-3 поколения. Что касается отноше­ния дворян к собственности, то и они проявили ту же тенденцию отторжения от собственности. Так, в расцвете своего блеска дворянство в 1861 г. приняло всем известную крестьянскую реформу, после чего огромное число дворянских родов разорилось и сошло опять-таки на нет. Как только в России человек сталкивался с проблемой обладания собственностью, большей, чем ему было необходимо для жиз­ни, то начинался процесс саморазрушения. Это характерно как для отдельно взятого индивидуума, так и для социальной группы.

В-третьих, у основной массы населения страны сформировалось безучастное, незаинтересованное отношение к обладанию собственностью. Простой российский люд никогда не питал симпатий к обладателям какой-либо собственностью, и поэто­му самосохранение требовало незаинтересованности в ней.

Своеобразное отношение к собственности породило не менее своеобразные тру­довые отношения. С конца 20-х гг. трудящийся не мог считаться наемным работни­ком в строгом смысле этого слова. Советский гражданин был ограничен в выборе места приложения своего труда как по объективно экономическим, так и по право­вым условиям. Тут можно вспомнить о прямом наследии крепостного права — пас­портной системе с разрешительной пропиской, введенной в конце 1932 г. Поэтому трудящегося можно было считать как по социальному положению, так и по психоло­гии скорее крепостным, чем наемным работником.⁷⁷

Заметим, что система сохранила все заложенные при ее основании социально-экономические отношения. Именно эти отношения лежали в основе попыток при­дать хоть какое-то экономическое содержание советской хозяйственной системе, а затем привели ее к трансформациям такого типа, который реализован в настоящее время.

Для мотивации труда был взят ценностный постулат марксизма о том, что в но­вом обществе «производительный труд из тяжелого бремени превратится в наслаж­дение». На этой основе была разработана теория трудового воспитания. Основопо­ложник этой теории А. С. Макаренко писал: «И об успехе человека, о его ценности, о его моральной высоте, о его трудовом значении мы теперь судим не по его заработку, а судим по его общественному значению. К такому труду, к труду как моральной

Й

категории, а не как категории узкого расчета, мы должны готовить наших людей»/⁸

Наряду с соответствующей системой воспитания начала складываться широкая система моральных стимулов к труду, соединенная с патерналистской полити­кой государства. Именно такое сочетание обеспечивало в дальнейшем (вплоть до 90-х гг.) устойчивую производительность труда.

Систему мотивации, построенную на моральных стимулах, можно считать са­мым сильным достижением идеологии социализма.

В основу нормативной культуры нового общества были положены идеалы пре­данности и верности социализму.

Поскольку законодательные основы прошлого были отброшены, а новые еще толь­ко начали формироваться, то нормативная культура общества начала складываться на основе групповой морали членов партии, прошедших школу подпольной борьбы с прежним режимом.

Можно отметить следующие особенности, заложенные этим фактом в норматив­ную культуру советского общества:

* ориентация не на Конституцию, закон или любой другой нормативный акт, а на властные распоряжения вышестоящего руководителя, не всегда даже оформленные в виде какого-либо документа;

* партийная ответственность за выполнение принятых решений и система партийных санкций за их невыполнение (вплоть до 1991 г. исключение из партии означало конец карьеры руководителя любого ранга);

* выделение особой нормативной культуры «партийно-хозяйственных руко­водителей», обладавших, как правило, большей информацией, и противопо­ставление ее нормативной культуре остального общества, что и придало в конце концов хозяйственным отношениям корпоративный, плановый характер.

Вся эта ценностно-нормативная система начала реализовываться при создании советских организаций. Как уже отмечалось, поскольку производство носило не товарный, а вещный характер, то для обеспечения народного хозяйства той или иной вещью закреплялся ее единственный производитель — завод или фабрика, на кото­рую назначался «красный директор»* — человек, имевший опыт партийной работы и пользовавшийся доверием «товарищей».

* Надо отметить, что среди этих директоров было немало действительно талантливых менеджеров, способных организовать производство.

В целях идеологического контроля за его деятельностью и помощи в управлении персоналом в каждую организацию численностью более 10 человек назначался ос­вобожденный от другой работы парторг. Все вопросы в области управления персона­лом решали эти два человека. В больших организациях ситуация дублировалась: начальник подчинялся вышестоящему начальнику, парторг по партийной линии — вышестоящему руководителю.

Практически эта структура заложила основы управления персоналом на совет­ских предприятиях.

На начальном этапе было создано и мифологическое оформление социально-экономической системы. Все остальные поколения воспитывались уже на основе мифологии построения коммунистического общества.

В целом, завершая обзор начального этапа, можно отметить:

Ф основы социально-экономических отношений нового общества были хорошо продуманы во всех своих деталях: разработана мифология — под нее создана система воспитания; воспитание, обучение и профессиональная подготовка реализовывались в социально-экономических институтах общества, отноше­ния в которых до последних этапов не противоречили мифологии и системе воспитания;

* такая тесная увязка всех основных элементов хозяйственной жизни общества сделала практически невозможной трансформацию какого-либо одного эле­мента без риска развалить всю конструкцию;

4 использование в качестве исходной идеи «построение бесклассового обще­ства, в котором никто не владеет собственностью», заложило на начальном этапе феномен «хозяйственной бюрократии», распоряжающейся, но не вла­деющей собственностью;

* эта же идея послужила основой для безразличного отношения к собственнос­ти основной массы населения и недоверия к любым реформам, связанным с изменением статуса собственности;

* в связи с тем, что партия, взявшая в руки власть, использовала систему трой­ных моральных стандартов (для руководителей партии, для членов партии и для всех остальных), то эта нормативная культура оказалась перенесенной и на хозяйственную деятельность, что привело к сосуществованию двух эконо­мических культур — культуры партийно-хозяйственных руководителей и экономической культуры остального населения, построенной в основном на мифологии;

* созданная на начальном этапе модель управления персоналом на предприяти­ях воспроизводила в миниатюре ценностно-нормативную культуру хозяй­ственного управления в стране;

* были заложены генетические основы советских предприятий: предприятия создавались под выполнение определенной задачи и не имели каких-либо экономических критериев оценки их деятельности;

* предприятия играли важную роль в распределении властных функций в об­ществе, так как были последним звеном в цепи реализации экономической и политической власти и осуществляли патерналистскую функцию государ­ства по отношению к населению.

Как пишет В. Радаев, по мнению демократов, построенное в это время общество являлось административно-командной системой, «несущей в своем облике многие черты современного азиатского деспотизма» с всепрощающей государственной властью, ядро которой составляет подобие нового эксплуататорского класса — но­менклатура или партократия: «Устанавливается жесткая иерархическая система управления. Эксплуатируемые производители лишены всякой хозяйственной са­мостоятельности и отчуждены фактически от любой собственности на средства про­изводства. Сама рабочая сила обращена в собственность всемогущего государства.

Распределение по труду является чистой декларацией. Господствует система, сочетающая уравниловку (при общей недоплате за труд внизу социальной лестни­цы) с должностными привилегиями наверху...»

Данная система критикуется за «вопиющую неэффективность».⁷⁹

Второй этап развития советской экономической культуры относится к периоду между 1928 и 1956 гг. Он характеризуется тем, что основные ценностные постулаты построения нового общества были институционализированы, т. е. были созданы основные институты, обеспечивающие функционирование социалистической эко­номики, и отработаны правила их взаимодействия. Структуры отделов ЦК КПСС, Совмина, Госплана и других организаций приобрели тот вид и то значение, которое сохранили с небольшими изменениями до 1991 г. К сожалению для происходящих сейчас трансформаций, все эти структуры взаимодействовали не на экономической (стоимостной) основе, а на основе администрирования, скорректированного на сис­тему партийной ответственности.

Ценности, выдвинутые на этапе создания новых социально-экономических отно­шений, были достигнуты:

* было создано социально однородное общество, в котором никто не владел собственностью, не получал доходов от собственности, не мог передать ка­кую-либо собственность по наследству. Этот последний пункт, как оказалось, имел существенное значение для правящей элиты общества. Невозможность создать что-либо прочное в личностном плане заставляла людей, обладавших властью, постоянно искать какие-либо варианты сохранения достигнутых материальных возможностей;

* доведенная до совершенства идеология ценности труда на пользу общества, опирающаяся на хорошо разработанную систему трудового воспитания и сильную социотехнику моральных стимулов к труду (система правитель­ственных наград, присвоения почетных званий и поощрений за результаты труда, во многом опередившая все, что считается достижениями в концепции «человеческих отношений» и японском менеджменте, вместе взятых), давала на этом этапе превосходный результат по производительности труда.

Осуждение эгоистических мотивов к труду, этики «накопительства» и «приоб­ретательства» вещей сделало проблему удовлетворения материальных потребностей человека не слишком сложной задачей — выпускалось расчетное количество вещей, способных удовлетворить заранее рассчитанный уровень потребления. В удовлет­ворении потребностей значительно больший акцент делался на патерналистской по­литике государства. Основными направлениями патерналистской политики госу­дарства были:

* бесплатное здравоохранение;

* бесплатное образование;

4 гарантированная занятость;

* стабильность цен (возможность только их снижения).

Патерналистская политика «работала» на мифологическую картину нового об­щества, подтверждая тезис пропаганды о «самом справедливом обществе, в котором каждый получает по труду».

Люди, прошедшие систему воспитания в советских школах и успевшие отрабо­тать 5-6 лет в советских организациях до начала перестройки (а это практически все население страны старше 40 лет), мало что смогут изменить в этой системе ценностей.

Самым уязвимым звеном системы на этапе ее расцвета была нормативная куль­тура партийно-хозяйственного управления. Имея практически неограниченное право распоряжаться ресурсами от имени государства, бюрократия не прекращала попыток извлечь непосредственную выгоду из тех возможностей, которые давало занимаемое положение. В связи с этим была разработана чрезвычайно жесткая система санкций, каравшая за использование служебного положения в личных целях.

Мы уже отмечали, что нормативная культура хозяйственного управления скла­дывалась на основе партийной морали, предполагавшей возможность разделения нормативных культур.

Реализация такого подхода означала разведение партийного (властного) и хо­зяйственного управления. Очевидно, что полностью разделить управление не пред­ставлялось возможным — аппарат партийного управления пополнялся за счет хо­зяйственных руководителей. В связи с этим существовала постоянная угроза перехода от бюрократических к клановым, корпоративным, а при полном срастании и к мафиозным методам управления.

Для предотвращения этой угрозы была разработана техника постоянной ротации партийных руководителей, которая держала их «в форме» и не давала обрастать местными связями. Второй секретарь обкома партии в Ленинграде через два-три года становился первым секретарем где-нибудь в Караганде. Это было нормой партийной жизни.

Одновременно партийно-хозяйственное управление было объектом постоянно­го контроля со стороны специальных органов (КГБ, партийный контроль, государ­ственный контроль и пр.), которые осуществляли жесткую репрессивную политику по отношению к хозяйственным руководителям. Существование этой постоянной угрозы было главным сдерживающим фактором, препятствовавшим переходу эко­номики к корпоративным методам управления.

Эта постоянная борьба практически не затрагивала массовую экономическую культуру. Более того, поскольку в силу идеологических постулатов партия всегда выступала в роли «выразителя и защитника интересов рабочих и крестьян», то в любой советской организации обращение работника в партком с жалобой на руко­водителя означало серьезную угрозу для карьеры последнего.

Таким образом, на этапе расцвета советской экономики хозяйственное управле­ние существовало под двусторонним давлением: со стороны партийного и государ­ственного контроля и со стороны персонала организаций, достаточно часто исполь­зовавшего парткомы в борьбе с администрацией.

По сравнению с начальным этапом была усовершенствована и система управ­ления предприятиями и организациями по всей стране, просуществовавшая до 1991г.

Спозиции управления персоналом интерес представляет только то обстоятель­ство, что использование концепции «человечесшх$есурс.оъ* в управлении персо­налом предполагает заботу фирмы о моральном и физическом состоянии персонала, т. е. именно то, что существовало на советских лредлряягмях Лра&яа, яеязжа/ю- мической, а на идеологической основе.

В целом все, что относится в настоящее время к проблеме управления персона­лом предприятий, достаточно успешно решалось взаимодействием перечисленных служб между собой и соответствующими отделами министерства.

Управление кадрами выглядело как жесткая система нормативно-администра­тивного регулирования. Большую роль в этом играло не столько трудовое законода­тельство, сколько разветвленная система подзаконных нормативных актов, а также рекомендации разного уровня. Постановления Совета Министров СССР (часто со­вместно с ЦК КПСС), постановления и разъяснения Госкомтруда СССР (прини­мавшиеся, как правило, вместе с ВЦ СПС), аналогичные акты республиканского уровня, ведомственные инструкции и т. д. определяли размер тарифных ставок и окладов, предписывали нормы и правила охраны труда, диктовали принципы пре­мирования работников, устанавливали задания по сокращению ручного труда, вне­дрению основ научной организации труда и т. д. Администрации предприятий оста­валось лишь применять готовые нормы и правила к конкретным условиям. Элементом этой системы было тесное сращивание структур государственного уп­равления, работодателя (администрации государственных предприятий) и профсо­юзов. Построенные по единому ведомственному принципу все они к тому же нахо­дились под тотальным руководством и контролем со стороны КПСС. Каждый из «отраслевых» профсоюзов соответствовал министерству или группе министерств, находясь вместе с ними под надзором одноименного отраслевого отдела ЦК КПСС, и объединял в своих рядах всех работников, подчиненных ведомству предприятий и организаций, — от уборщицы до министра. Все работники были включены в жесткую иерархическую систему административного подчинения, но взамен им обеспечивалась определенная социальная стабильность. Во всяком случае, пока они соблюдали правила игры. Иначе говоря, система характеризовалась не только административным подчинением, но и значительным элементом государственного патернализма.⁸⁰ Такого типа трудовые отношения Л. Гордон назвал «односторонне командные».⁸¹

Следует отметить, что мы анализируем только «чистый» вариант существования планово-административной экономики на идеологической основе. Идеология пред­полагает веру людей в те ценности, которые им предложены, исключает критиче­ский подход и оценку, а тем более официально разрешенное инакомыслие. Критики системы всегда будут утверждать, что это было общество, построенное на страхе и репрессиях. Как мы уже отмечали, мы не согласны с данной позицией, но и сбрасы­вать ее со счета также нельзя. Нельзя не отметить, что на всех предприятиях суще­ствовала система контроля за поведением персонала, носившая главным образом идеологический характер.

С сегодняшних позиций очевидно, что скреплявшая все это здание мифологи­ческая картина общества была его основой. Система воспитания, ориентированная соответствующим образом, достаточно успешно справлялась со своей задачей, фор­мируя мировоззрение на основе ценностей социалистического общества. Одним из ее краеугольных камней была вера в безошибочность и правильность управления

общестром. Авторитаризм периода расцвета держался на вере людей в то, что они строят новое, более справедливое общество, а те, кто управляют, знают, как это нуж­но делать. Такая вера была основной частью мифологии, начинавшейся с изучения единственно верной, все объясняющей теории исторического материализма и за­канчивавшейся решениями последнего съезда партии. Естественно, что все изло­женное в мифе воспринималось как реальность. Как отмечал А. Ф. Лосев, миф не является ни выдумкой, ни фикцией. Миф есть реальность, ибо, воздействуя на реальность, он создает новую, собственную реальность. «Нужно быть до последней степени близоруким в науке, просто слепым, чтобы не заметить, что миф есть... наивысшая интенсивная и в величайшей степени напряженная реальность. Это не выдумка, но — наиболее яркая и самая подлинная действительность. Это — со­вершенно необходимая категория мысли и жизни, далекая от всякой случайности и произвола».⁸²

С другой стороны, мифологическая картина мира не выдерживает критики — такова психологическая природа мифа.

Герои мифа не могут «ошибаться» и принимать неверные решения. В связи с этим начало этапа деградации имеет точную дату — 1956 г., XX съезд КПСС, доклад Н. С. Хрущева «О культе личности и его последствиях». С этого момента начинается деградация системы ценностей советского общества. Если прослеживать влияние этого момента на ход сегодняшних экономических трансформаций, то можно отме­тить, что он разделил общество натри поколения:

* поколение, не принявшее изменений в системе ценностей и сохранившее в неприкосновенности мифологическую картину мира (как правило, это люди, которым в настоящее время за семьдесят лет, составляющие самый значи­тельный процент участвующего в выборах населения);

* поколение так называемых «шестидесятников», не прекращавшее попыток «подлатать» миф о построении нового общества, включить в социалистичес­кую хозяйственную систему такие понятия, как «экономические интересы» (при отсутствии экономики), «чувство хозяина» (при отсутствии собствен­ности), «хозяйственный расчет» (при неработающих стоимостных измерите­лях) и т. д. Это поколение выступило основным идеологом необходимости трансформации планово-административной экономики и до сих пор сохра­няет веру в возможность перехода от социалистической к «социально ориен­тированной экономике»;

4 поколение, воспитывавшееся в 60-е и 70-е гг., люди с так называемым «двой­ным сознанием», отделившие реальность от мифологической картины, знаю­щие, что происходит «на самом деле» и что об этом «необходимо говорить», т. е. поколение, непосредственно участвующее в трансформациях 90-х гг. и получившее максимальные выгоды в ходе трансформаций.

Впрочем, наличие двойных поведенческих стандартов или двойной системы цен­ностей отмечают все исследователи феномена «советского человека».⁸³

Одновременно с дискредитацией системы ценностей была произведена и подме­на методов построения коммунистического общества. Произошло смещение акцен­тов из идеологической области в область хозяйственную.

Такой переход имел следующие негативные (естественно, для сложившейся эко­номической культуры) последствия:

* во-первых, стремление к материальному благополучию из официально осуж­даемой стало позитивной ценностью, а это означало для многих людей появ­ление новых интересов и новых областей для применения сил;

* во-вторых, появилась прямая зависимость между финансированием той или иной отрасли из государственного бюджета и включением ее в програм­му партии как «крайне важного для построения коммунизма направления развития». Это означало появление корпоративно-отраслевых интересов в системе управления и принятия решений на самом высоком хозяйственном уровне.

Кроме социальных это решение имело и чисто экономические последствия. На распределение ресурсов помимо идеологических стали влиять и корпоративные интересы, что в конце концов и привело к таким диспропорциям в распределении ресурсов, исправление которых равнозначно созданию новой экономики.

Одновременно с изменениями в системе ценностей и приоритетов произошли изменения и в нормативных правилах регулирования хозяйственной деятельности.

Авторы первых двух исследований о советской номенклатуре, М. Вселенский, В. Кузнецов, А. Ваксберг, считали, что номенклатура формировалась в условиях раз­рыва между официальной идеологией и практикой общественной жизни, что посте­пенно сформировало облик типичного представителя номенклатуры — человека по­верхностно и однобоко образованного, лицемерного, эгоистичного, с размытыми нравственными установками. У истинного номенклатурщика отсутствовало уваже­ние к закону — он знал, что советские законы или были формальными, показушны­ми, или предназначались только для простых смертных. Пока он соблюдал неглас­ные правила игры, единые для всех членов правящей верхушки, его положение в иерархии оставалось прочным.

Высшей ценностной установкой номенклатурщиков была карьера. Истинный та­лант состоял не в профессионализме, а в умении угодить начальству и в то же время «подсидеть» своего непосредственного начальника, чтобы занять его место.

Такого рода людям, как правило, были чужды понятия интересов народа, страны в целом. Они бездумно поддерживали любые предложения руководства, не умели мыслить глобально, в терминах всеобщего блага. Единственное, что их занимало, — это личный интерес, возможность использовать любую удобную ситуацию для про­движения наверх. Верные ленинскому «сначала взять власть в свои руки, а затем использовать ее по своему разумению», они готовы были сохранять лояльность сво­ему классу до тех пор, пока это было выгодно им лично.

Данные черты советской номенклатуры ослабляли ее сплоченность и создавали благоприятные условия для развертывания внутригрупповой борьбы за доступ к верхушке властной пирамиды. В то же самое время пассивность населения препят­ствовала номенклатурным инстинктам.⁸⁴'⁸⁵'⁸⁶

Как мы уже отмечали, на этапе создания советской экономики эта этика предпо­лагала разведение хозяйственного и партийного управления, которое можно было реализовать только при условии жесткого идеологического контроля. Снятие тако­го контроля могло означать начало этапа срастания хозяйственного и политическо-

го, властного управления, т. е. переход от бюрократических к мафиозным способам регулирования. Процесс «размывания» бюрократической этики самое существен­ное влияние оказал на экономическую культуру только на уровне партийно-хозяй­ственного управления. Прежде всего это отразилось на плановой системе принятия и исполнения хозяйственных решений, так как за этими решениями всегда стояла мощная система идеологических и административных санкций. Без такого меха­низма плановое регулирование экономики просто невозможно реализовать. План был экономическим стержнем системы. Постепенное ослабление санкций сделало возможным процесс «согласования» и «корректировки» плановых решений, т. е. плановое регулирование также стало объектом корпоративно-мафиозной игры.

На уровне массовой экономической культуры начался длительный процесс раз­мывания моральных ценностей эпохи социализма. Как мы уже отмечали, начиная с 60-х гг. и вплоть до этапа гласности и перестройки система воспитания начинает формировать людей с «двойным сознанием». Миф, лишенный веры, становится фантомом. Необходимо делать вид, что эта вера имеется, и играть по сохранившим­ся правилам — поскольку новых правил нет, так как нет новой системы ценностей. Особенно сильное влияние данный процесс оказал на мотивацию труда.

Как мы уже отмечали, на этапе расцвета советской экономики мотивация к труду держалась в основном на системе воспитания и идеологических ценностях социа­лизма. С кризисом системы ценностей начинаются попытки сочетать идеологиче­ские и экономические методы мотивации труда. Сразу отметим, что такое сочета­ние в принципе невозможно. Нельзя оценивать советскую систему хозяйствования, исходя из экономических критериев. Достаточно упомянуть тот факт, что в разви­тых странах производителю в форме заработка возвращается от 45 до 60 % вновь созданной стоимости, в то время как в СССР — от 4 до 6 %. Эта цифра не означает, что кто-либо обогащался за счет эксплуатации рабочих. Государство недоплачивало всем, создавая принципиально новый тип мотивации и отношения к труду. В этой системе мотивации эффективно работали такие мотивы, как «патриотизм», постро­енный на преданности работника своему делу, коллективу, стране, уверенности в необходимости изготавливаемого продукта «народному хозяйству».

Этот тип мотивации был характерен для эпохи расцвета советской экономики.
С конца 50-х гг. он стал эффективно дополняться «профессиональной» мотивацией —
труд стал рассматриваться как возможность для работника реализовывать свои зна­
ния, умения, интересы. Государство на этом этапе вкладывало значительные сред­
ства в поиск и развитие способностей и потенциальных возможностей каждого че­
ловека. ₎

С размыванием системы ценностей и нормативной культуры фциализма появ­ляется и начинает приобретать все большее значение «инструментальная» мотива­ция — труд начинает рассматриваться работником как источник различного рода благ (зарплаты, жилья, мест в детских садах, дачных участков, дефицитных товаров и прочих благ, которые выступают в качестве вознаграждения за труд). Инструмен­тально ориентированного работника интересует почти исключительно цена, кото­рую можно получить за ту или иную работу.

Такая переориентация отношения работников к труду начала происходить при­мерно с середины 60-х Гг. (после косыгинской реформы). В это время с формальной точки зрения администрация предприятий не имела свободы действий в определе­нии условий труда, будучи включенной в жесткую командную систему. Однако

в реальности директор стал обладать возможностями предоставления своим ра­ботникам дополнительных социальных благ. Естественно, данные блага и их рас­пределение были мощнейшим средством манипулирования работниками. Умелый и умный директор без особого труда мог играть роль «отца-командира» или «доб­рого барина», опекающего подчиненных. Но горе было тому работнику, который пытался «искать правду». На основе связки директор-профсоюзный кемитет фор­мировался местный корпоративный патернализм. «Односторонне командные» трудовые отношения дополнялись «административно-корпоративным патерна­лизмом».⁸⁷

С переходом к этому типу мотивации появляется процесс «текучести» кадров, продолжавшийся вплоть до 90-х гг. и серьезно «раскачивавший» советскую систему оплаты труда. В основе этого процесса лежала возможность работника переходить на другое место работы с более высокой оплатой труда. Как правило, такой переход был связан с формальным повышением квалификационного разряда работника, так как такое повышение было единственным официально разрешенным способом по­вышения зарплаты конкретному работнику при сохранении общего фонда оплаты труда.

Эти три типа мотивации носят позитивный характер в том смысле, что ценности, связанные с самим трудом или получаемые в обмен на него, способствуют активно­му и эффективному трудовому поведению работников.

Однако тридцатилетний процесс деградации системы и те негативные (с эконо­мических позиций) моменты, которые были заложены при ее создании, привели к массовому распространению так называемого «люмпенизированного работника».⁸⁸

К числу негативных моментов, заложенных в систему при ее создании, можно отнести разрушение социальной и профессиональной структуры общества и посто­янную борьбу с любыми формами самостоятельной и экономической активности населения, завершившуюся в начале 30-х гг. единственной возможной формой эко­номической активности — работой по найму у государства.

Второй негативный момент — административно-командная система управления и созданная ею система государственного патернализма, и отличие, к примеру, от японского, никак не может рассматриваться как составляющий или дополняю­щий элемент системы рыночных отношений, служащих повышению эффективнос­ти производства. Основная черта советского патернализма — это обмен «заданной трудовой активности работника на возможность удовлетворения лимитированных жизнеобеспечивающих потребностей».⁸⁹

Причем в силу перечисленных выше причин увеличение трудовой активности работника не влечет за собой адекватного увеличения приобретаемых материаль­ных благ, количество которых заранее предопределено фондом оплаты, социальной инфраструктурой предприятия и планово-административной системой изготовле­ния определенного количества вещей.

При таком патернализме работник связывает возможность удовлетворения сво­
их потребностей не со своей трудовой активностью, а со своей статусно-ролевой
позицией, отражающей степень его конформности. Такой работник не только не
знает реальной стоимости своей рабочей силы, но и не хочет ее узнать, стремясь^^
любой ценой удержаться на своем рабочем месте на предприятии.* ШН

— ~ "'" ——"—————"*"——~"~ ^Г^^^^;Я

* Последнее стало особенно очевидным после 1993 г. Люди продолжали выходить на работу при з отсутствии работы и зарплаты.

Можно считать, что к началу реальных трансформаций социально-экономических отношений эпохи социализма «люмпенизированный работник» составлял большин­ство в советских организациях. По предварительным оценкам, общая численность люмпенизированных среди работников промышленности составила 50-60 %, в том числе среди рабочих — около 50 %, среди специалистов предприятий, отраслевых НИИ и КБ — до 70 %, среди руководителей — 25-30 %.

Основные черты поведения такого работника:

ф отсутствие какой-либо активности по своей инициативе и негативное отно­шение к активности других;

* низкая ответственность и стремление уклониться от любого дела, требующего личной ответственности;

Ф рестрикционизм, постоянное стремление минимизировать свои трудовые усилия, отсюда необходимость постоянного контроля за работой и привычка работать только при наличии контроля;

4 как правило, такой работник имеет среднюю квалификацию и не стремится ее повышать;

Ф его больше всего устраивает система уравнительного распределения, и поэто­му он согласен на достаточно низкий заработок, лишь бы никто другой не получал больше;

* зависимость от руководителя, принятие этой зависимости, поиск любых воз­можностей для доказательства своей лояльности и ответное требование по­стоянной заботы о себе и своих нуждах со стороны руководителя.

Можно считать, что к началу эпохи трансформаций данный тип работника и административно-командная система управления персоналом идеальным образом сочетались.

Никаких особых проблем в области управления персоналом такие работники не доставляли. Можно считать, что у предприятий вообще не было никаких проблем в области управления персоналом:

* под любую планируемую модернизацию производства моментально выдви­гался план увеличения численности работающих и заработной платы, кото­рый практически всегда удовлетворялся;

ф повышение квалификации персонала было заранее спланировано и закрепле­но за учебными заведениями каждого министерства;

ф мотивация люмпенизированного работника не представляла особых сложно­стей, так как «невозможность» увеличить оплату или предоставить иные блага работнику логично обосновывалась действующей системой, к кото­рой по меньшей мере требовалось проявлять лояльность. Особо активный работник мог «добраться» до начальника отдела труда и заработной пла­ты предприятия и выслушать лекцию о распределении фонда заработной платы, но на вопрос: «Почему это так?» — он уже не получал ответа. Такой вопрос считался «некорректным»;

* на предприятиях действовали две сильные организации: партийная и проф­союзная. Любая форма самоорганизации должна была согласовываться с парткомом. Все конфликтные вопросы решались на уровне этих двух органи­заций;

* тандем «администрация—партком» достаточно успешно решал все возникаю­щие проблемы, пользуясь наработанной за годы деградации социотехникой (повышение или понижение в должности, сокращение отдела, перевод на дру­гую работу и т. д.).

Все проблемы советской экономики возникали не на уровне отдельных органи­заций, а на макроуровне. На высшем уровне государственного управления необхо­димость трансформации экономической системы была очевидна уже давно. Одна­ко реализовать хоть какие-либо существенные изменения было уже невозможно. Любые изменения наталкивались на сложившуюся корпоративно-бюрократиче­скую систему управления и были обречены. Иерархические отношения руковод­ства-подчинения в сталинской системе, державшиеся на страхе, чести и долге перед страной и партией, были заменены этическими отношениями бюрократического рынка.

Вышестоящие органы вступили в торговые отношения с нижестоящими. Пред­метом торговли стала вся деятельность предприятий. «Отраслевые органы торгуют в основном планами производства и распределения ресурсов, нормативные — мето­дикой учета хозяйственной деятельности, контрольные — административными ин­струкциями, часть из которых в нашей стране называется законами, партийные — всеми ценностями административной системы независимо от иерархической при­надлежности. Предметом торговли является также согласие или несогласие выпол­нять распоряжения и инструкции (законы), власть и положение в иерархических структурах».⁹⁰

На уровне отдельного предприятия последней такой попыткой что-либо изме­нить была концепция перехода к бригадным формам организации труда и хозрасчет­ным отношениям на предприятиях. Следует отметить, что любые движения подоб­ного рода могли начинаться только с самого высокого уровня управленческой пирамиды (решений Политбюро ЦК КПСС), они тщательно и долго готовились и обосновывались, охватывали, как правило, все предприятия страны, включались в планы предприятий и по ним вводилась статистическая отчетность. Вся эта работа на хорошем уровне была проделана в отношении хозрасчета.

В данном случае концепция предусматривала:

* попытки взломать «снизу» сложившуюся систему управления предприятия­ми, противопоставив интересы рабочих и администрации предприятий;

* введение хоть каких-то измерителей для затрат труда, материалов и инстру­ментов внутри предприятия;

* реализацию так называемой «хозяйской» мотивации, дав рабочему иллюзию самостоятельности, раскрыв тем самым дополнительные резервы повышения производительности труда;

* создание на предприятиях параллельной системы рабочего самоуправления с тем, чтобы в дальнейшем на основе так называемых «народных предприя­тий» перейти к югославской модели социализма, избавив государство от не­обходимости содержать огромное число нерентабельных предприятий.

Концепция начала активно внедряться с 1983 г. на предприятиях всей страны, при не менее активном сопротивлении администраций предприятий. В пропаганди­стском отношении кампания по переходу на бригадные формы организации труда и

хозрасчет была хорошо проработана, так что парткомы предприятий оказались в достаточно сложной ситуации: с одной стороны, они уже давно были «ручными» и не вступали в конфликт с собственной администрацией, с другой стороны, от них требовалось «исполнение решений партии по охвату бригадными формами органи­зации тру да».

Предприятия выходили из сложившейся ситуации разными методами. На боль­шинстве из них ничего не происходило, за исключением появления требуемых цифр в соответствующей статистической отчетности, на других начали появляться реаль­ные хозрасчетные бригады, понемногу ломавшие сложившуюся систему управле­ния, на большинстве предприятий были созданы советы трудовых коллективов, пы­тавшиеся найти себе место в сложившейся системе управления.

С позиций мотивации, ценностей и нормативной культуры интересным было появление принципиально нового, нигде ранее не встречавшегося, не отмеченного ни в одном учебнике по управлению персоналом явления — производственной мафи-озности.

Механизм этого явления был прост:

ф поскольку хозрасчетная бригада могла сама варьировать численность, время работы, распределение внутри бригады, т. е. реально использовать все свои возможности, то, естественно, заработок членов такой бригады резко увели­чился;

ф в условиях сохранившихся ограничений на фонд оплаты труда предприятие не могло полностью выплачивать заработанные средства всем бригадам;

* вопрос о том, какую сумму можно выплатить, становился объектом торга меж­ду начальником ОТЗ предприятия и начальником цеха, в котором работали хозрасчетные бригады.

Таковы были исходные условия. Далее действовал простой механизм: началь­ник цеха договаривался с бригадиром о том, что тот отдаст ему часть средств, выпла­ченных бригаде в качестве зарплаты, и шёл в ОТЗ «выбивать» оговоренную сумму.

Если под мафиозностью понимать соединение групповой самоорганизации и официального управления с целью получения незаконных преимуществ, то данное явление вполне может быть названо «производственной мафиозностью».

С позиций нормативной культуры это чисто советское явление означало воспро­изводство в миниатюре корпоративно-мафиозных отношений, сложившихся в це­лом в промышленности страны. Оно является хорошей иллюстрацией того, с каким типом работника, каким управлением и какой структурой отношений страна подо­шла к началу трансформаций.

Если выделить такие основные элементы социокультурных отношений, как цен­ности и ценностные ориентации, социальные нормы поведения и мотивация к тру­довой деятельности, то проведенный анализ динамики советской экономической культуры может быть представлен в табл. 2.4.

Хронологически процесс распада советской экономической культуры можно считать закончившимся к 1986 г. — году начала реальных попыток реформировать эту культуру.

То, что мы отнесли к разделу «Декларация», было сформировано как ожидания в массовом сознании и впоследствии превратилось в лозунги, с которыми реформа­торы начали процесс трансформаций.

Таблица 2.4. ДИНАМИКА СОЦИОКУЛЬТУРНЫХ ДЕТЕРМИНАНТ ПОВЕДЕНИЯ В ЗАВИСИМОСТИ ОТ ИЗМЕНЕНИЙ СОВЕТСКОЙ ЭКОНОМИЧЕСКОЙ КУЛЬТУРЫ

Социокуль- Этапы изменений советской экономической культуры турные _________ —————————— ————————— ————————— ____________ детерминанты становление расцвет деградация распад декларация Ведущая цен- Борьба с эко- Реализация Поддержание Формирова- Экономиче ность номической идеологии. фантома. Игра ние мифа под екая самостоя-культурой РТнституцио- по правилам названием тельность, прошлого. нализация двойного «экономиче- свобода, мате-Создание мифа сознания екие рефор- риальная обес-мифа мы» печенность Нормативный «Классовое Распоряжение, Клановые Криминальная Закон регулятор чутье». приказ, план. отношения. этика Партийная Бюрократа- Бюрократи-этика ческая этика ческая мафи­озная этика Мотивация На идеологи- На идеологии На патерна- На экономи- На удовлетво-ческих стиму- и патерна- лизме и по- ческих стиму- рении потреб-лах плюс лизме пытках ввести лах (зарплата ностей страх экономиче- и занятость) ское стимули­рование  

Поскольку мы рассматриваем происходящий процесс не как реформирование экономики, а как трансформацию экономической культуры, то следует отметить, что такой процесс вначале намечался как процесс управляемой трансформации с заранее заданными параметрами (М. Горбачев). Однако после 1991 г. трансформа­ции превратились в игру с неявными целями и средствами. Можно предположить, что концептуальная незаданность процесса трансформаций определяется некоторой внутренней логикой процесса, согласно которой не следует заранее формулировать и определять идеологию, систему ценностей, нормы и правила игры, что можно продекларировать борьбу за «общечеловеческие ценности» в качестве первой, и вто­рой, и третьей, а дальше «как получится».

Можно высказать и другое предположение: концептуальная незаданность про­цесса трансформаций есть логическое продолжение развития корпоративно-ма­фиозной экономической культуры, захватившей властные позиции в обществе. Высказав это предположение, мы попытаемся аргументировать его более подробно, рассмотрев сам процесс трансформаций.

Социокультурный аспект экономической трансформации Попытка социокультурного подхода к проблеме экономических трансформаций имеет отнюдь не схоластический интерес. Его основная цель — спрогнозировать ожи­даемое будущее. Можно вспомнить, что наиболее удачный научный прогноз резуль­татов попытки России революционным путем перейти к капиталистическому обще­ству европейского типа был сделан М. Вебером. Как известно, он полностью подтвердился — попытка форсировать переход к капитализму обернулась усиле­нием радикальных социалистических элементов, которые совершили революцию и привели к власти бюрократию. Этот блестящий прогноз был сделан именно в результате анализа культуры.

1. На уровне массового экономического сознания существовавшая система уст­раивала большинство населения до тех пор, пока была способна удовлетворять не­высокий уровень потребностей советского человека, т. е. пока не появилась возмож­ность сравнивать качество изготавливаемых советской промышленностью вещей с качеством производимых рыночной экономикой товаров. Такая возможность для большой массы населения появилась на волне «нефтяного бума» 70-х гг. и закончи­лась товарным дефицитом к середине 80-х. Объектом обвинений в столь резком переходе стали партия и высшее партийное руководство, поскольку советский чело­век никогда не связывал свой уровень жизни со своими трудовыми усилиями или с работой собственного предприятия.

Можно утверждать, что семидесятилетние усилия режима увенчались полным успехом в центральном для экономике вопросе — вопросе о собственности. Совет­ский человек не только не был заинтересован в приобретении какой-либо собствен­ности, но вообще плохо понимал, что это такое. В конце советского этапа развития в массовом сознании преобладало отношение к собственности как к «ничьей». Как ни странно, но именно такое отношение к собственности придавало стабильность режи­ма. Бороться можно было только с плохим руководителем (государственным или партийным товарищем), но никак не с владельцем. Существовали «дозволенные» формы такой «борьбы с бюрократией». Утверждать, что персонал советских пред­приятий стремился стать владельцем «средств производства», не возьмется ни один из апологетов рыночных трансформаций. Все разговоры о таком направлении эко­номических реформ воспринимались с изрядной долей тревоги и полным непони­манием тех последствий, к которым такие реформы могут привести предприятия. С сегодняшних позиций такое понимание ситуации можно рассматривать как «предчувствие катастрофы», которая в силу каких-то неясных причин стала неиз­бежной.

2. На уровне теоретической социально-экономической культуры были отражены основные пороки системы:

* способность исключительно к экстенсивному развитию;

* отсутствие стоимостных измерителей;

ф нечувствительность к научно-техническому прогрессу и прямая незаинтере­сованность предприятий в каких-либо изменениях ассортимента и качества выпускаемой продукции;

* низкая производительность труда как следствие отсутствия какой-либо по­зитивной мотивации;

4 очевидная экономическая несостоятельность ценностной системы социализ­ма, провозглашавшей все более полное удовлетворение материальных потреб­ностей в качестве основного условия перехода к коммунистическому обще­ству;

4 неспособность основных экономических институтов (Госплан, Госснаб, Сов­мин и пр.) эффективно управлять экономикой и возрастающая зависимость системы государственного управления от партийно-хозяйственной номенк­латуры;

* тотальная безответственность.

При таком достаточно верном понимании основных проблем сделать что-либо существенное, оставаясь в рамках теоретических положений марксизма, было не-

возможно. Выход за пределы данной теории был строго запрещен, а дальнейшее раз­витие хозяйственной деятельности на основе теоретических положений марксизма было невозможно. Основанная на принципах этой теории управленческая идеоло­гия, обосновывавшая любое управленческое действие как следствие знания «объек­тивных законов развития природы общества», привела к истощению природных и человеческих ресурсов даже такой богатой страны, как Россия.

Кризисное состояние общественных наук, невозможность их дальнейшего раз­вития в условиях жесткого идеологического контроля была еще в 60-е гг. отрефлек-сирована творческой интеллигенцией. Было очевидно, что творческая жизнь в условиях фантомного существования культуры невозможна. Это не означает, одна­ко, что при снятии идеологических барьеров возобладали бы идеи реформаторов рыночного направления трансформации общества, если бы данный вопрос решался на основе голосования.

3. Можно полагать, что в экономической культуре партийно-хозяйственного управления безнадежность идеи использования экономики с целью построения но­вого общества была осознана значительно раньше, чем в других культурах. С тех пор как программы партии стали состоять исключительно из цифр по производству ста­ли, угля и цемента на душу населения, стало ясно, что идеология не имеет собствен­ной системы ценностей и, сохраняя контроль над обществом, не знает, что ему предложить. Для хозяйственников такой контроль был опасен и непредсказуем. Появление нового Генерального секретаря партии могло означать что угодно — от смены приоритетов в экономике, ведущей к гибели отдельных отраслей, до простого сумасбродства, связанного с отстранением от должности и исключением из партии из-за отсутствия в установленное время на рабочем месте (Андропов, 1984 г.).

Право распорядительства собственностью без права обладания ею имело свои сильные негативные стороны: нестабильность, стопроцентная зависимость матери­ального положения от занимаемой должности, необходимость считаться с местной партийной властью и целый ряд других аналогичных причин, каждой из которых хватило бы для того, чтобы прийти к желанию изменить ситуацию.

Советской номенклатуре или партийно-хозяйственной верхушке, считает В. Кузнецов, были выгодны любые экономические трансформации, пока они не подрывали ее положение в обществе. Она была согласна сменить одни привилегии на другие, но ни в коем случае не остаться за пределами «кормушки». Такая готов­ность облегчила задачу реформаторов, однако необходимо было соблюдать жесткие условия — играть надо было по негласным внутригрупповым правилам.⁹¹

Если в двух других экономических культурах недовольство могло существовать только как желание выразить в какой-либо форме свой протест против существую­щей системы, то в культуре партийно-хозяйственного управления было все необхо­димое для реализации такого желания: наиболее адекватное понимание эконо­мического и политического положения страны, реальная экономическая власть, отчетливое понимание личных целей, которых можно добиться в результате транс­формации экономической системы.

4. Кроме отмеченных выше «официальных» экономических культур, начиная с 60-х гг. начала постепенно формироваться и выделилась как самостоятельная еще одна экономическая субкультура, получившая название «теневой экономики». Ее появление было прямым следствием отмены репрессивных форм государственно­го контроля за хозяйственной деятельностью и неспособности плановых механиз-

мов к ее эффективному регулированию. Любой плановый производитель продукции мог произвести ее в гораздо больших объемах. Проконтролировать изготовление «лишней» продукции было чрезвычайно сложно. Эта неучтенная в планах продук­ция становилась объектом прямого обмена между производителями.

На этой основе развивалась неформальная экономика — система неформальных отношений между субъектами хозяйственной деятельности, базирующаяся на лич­ных отношениях и непосредственных контактах между ними. В сферу этих отноше­ний были включены и партийные руководители различного уровня.

По самым косвенным оценкам, объем неучтенной в системе планово-админист­ративного распределения продукции составлял около 175 млрд руб. в год.

На этой же основе существовал еще один вид деятельности — так называемая «фиктивная экономика». Можно было договориться с плановым получателем про­дукции и не изготавливать ее, а получать документы об ее изготовлении. Выплаты зарплаты и премий за такую продукцию составляли в 70-80-е гг. до 30-35 млрд руб. в год.

Наконец, можно было изготавливать и реализовывать нигде не учтенную про­дукцию и вести криминальную, скрываемую от всех форм контроля экономичес­кую деятельность.

В настоящее время сложно оценить действительную заинтересованность «тене­вой экономики» в трансформациях, но, несомненно, что складывающаяся на ее ос­нове система отношений имела тенденцию к легализации в силу следующих причин:

* по критериям оценки рыночной экономики это была вполне «нормальная» система экономических отношений, с позиций которой плановые методы ре­гулирования выглядели как анахронизм;

* в «теневой экономике» скапливались огромные средства, которые чрезвы­чайно сложно было легализовать в силу действовавшей в стране системы без­наличных денежных расчетов;

* в «теневой экономике» создавалась система взаимосвязей и отношений меж­ду людьми, которая противоречила не только официально принятой идеоло­гии и морали, но и законам, регулировавшим экономическую деятельность.

Практически любой советский хозяйственный руководитель к концу 80-х гг. мог быть обвинен в нарушении какого-либо из многочисленных законов и заключен в тюрьму (многие статьи этого законодательства не отменены до сих пор).

Можно считать, что «теневая экономика» была заинтересована скорее в измене­нии законодательства, регулирующего экономическую деятельность, а не в снятии идеологического «навеса» над обществом.

Таким образом, можно считать, что советская экономическая система не устраи­вала всех, но причины неудовлетворенности были разные.

Если следовать хронологии, то начало трансформаций может быть связано с про­возглашением горбачевской «гласности». На уровне теоретической экономической культуры это означало снятие всяческих запретов на свободное высказывание свое­го мнения в научных работах и возможность давать различный анализ и оценку сложившейся социально-экономической ситуации.

Естественно, что в оценках преобладал резкий негативизм, вся история совет­ской экономики предстала как история лагерей, тоталитаризма, некомпетентности, администрирования и т. д. Причем практически все такие оценки давались с пози-

ций стоимостной (экономической) оценки соотношения полученного результата и произведенных затрат, что почему-то стало сразу рассматриваться как нечто само ^ собой разумеющееся. Игнорировался тот факт, что советская хозяйственная дея-^| тельность на всех своих этапах строилась под другие цели и задачи: на первом этапе ^: это были задачи построения бесклассового общества и формирования нового чело­века, затем развитие индустрии для борьбы с мировой системой капитализма, по­том победа в войне с фашизмом (про этот этап, кажется, еще не было сказано ничего плохого — все признают, что советская экономика блестяще вышла из сложнейшей ситуации), потом военное противостояние с Западом. В советской экономике никто и никогда не считал и не умел считать затраты и прибыль в рублях — это не имело никакого значения и смысла. Так же как бессмысленно оценивать ее с позиций сто­имостных показателей.

Единственная заслуживающая, на наш взгляд, внимания оценка советской эко­номики — это оценка с позиций особой экономической культуры, особого типа орга­низации хозяйственной деятельности, что мы и пытаемся сделать в данной работе. Мы полагаем, что именно такой анализ необходим для прогнозирования процесса трансформаций.

В реальности же оказалось, что на уровне имевшейся теоретической экономи­ческой культуры легко критиковать, но достаточно сложно дать анализ, из которого бы следовали прогноз и программа возможных вариантов трансформации совет­ской экономики.

В массовом экономическом сознании переход к гласности означал переход к дис­кредитации всех ценностей социализма — начиная от переоценки роли советских руководителей партии, правительства и промышленности (оказалось, что никого из них нельзя назвать просто порядочным человеком) и заканчивая изменением отно­шения к собственности и системе государственного патернализма.

Дата добавления: 2015-10-24