Ларри Досси, доктор медицины 13 страница

из моих «друзей» обладали благородными качествами и даже оказали мне ряд услуг. Бывший заключенный из моего сна помог мне освободиться от армии, всучив чиновнику краденый изумруд. Женщина из племени шерпа провела меня по коварному горному переходу. Байкеры на деле оказались истинными гедонистами и верными друзьями, а проститутка-подросток неожиданно прочитала обстоятельную лекцию о взаимодействии вилочковой железы и лимфатической системы!

Тем не менее трудно не замечать тот факт — и факт действительно оскорбительный, что образы эти близки к карикатурным стереотипам определенной расы, класса и пола людей. Даже те из нас, кто вправе гордиться собой на основании общественных заслуг, имеют предвзятое отношение к «чужакам»; причем такое отношение имеет под собой глубокие психологические корни. В каждом из типажей я могу найти частички себя самого: скрытые качества, которые предстоит признать, а также мои личные качества. С другой стороны, подобные впечатляющие образы сновидений являются символами отчужденного, отрицаемого и непонятого не только в моей душе, но и в обществе в целом.

Такие образы, встреча с каждым из которых является ярким и личным переживанием, указывают на социальные ритуалы в отношении занимаемого статуса и веса человека, на абсурдные утверждения Эго о том, что кто-то из нас находится «выше», а кто-то «ниже», а также на то, что развитие нашей собственной судьбы происходит по иным законам, чем у наших соседей. Мир сновидений не признает ограниченных сообществ. Женщина-пастор, работавшая с группами сновидящих, поражалась тому, как безошибочно сны демонстрируют то, что она называет «альтернативной мудростью Иисуса, убеждающего почитать наименьшего среди нас и любить недостойное, на первый взгляд, нашей любви»⁹. И хотя, когда лучи утреннего солнца рассеивают беспорядочное сообщество мира снов, мы порой испытываем облегчение, образы его отображают всех людей, с которыми мы сталкиваемся по жизни, видя в них внутренним взором потенциальных учителей, друзей и возлюбленных.

Сновидения и политическая активность

Пересказ снов может оказаться стимулом для социального примирения. В семидесятые годы XX века настоящее политическое и экономическое сражение развернулось между компаниями, торгую160

щими недвижимостью, и жителями плавучих домов в живописном и богемном местечке Саусалито, штат Калифорния. События заставили местного жителя по имени Джон ван Дамм начать выпускать информационный бюллетень Журнал сновидений портового сообщества. Он начал публиковать свои компиляции из снов, рисунков и стихов в тот момент, когда в свете общественной истерии жители плавучих домов стали подвергаться постоянным оскорблениям со стороны риэлтеров, полицейских, строителей и вооруженных охранников.

В самый разгар полемики ван Дамм опубликовал рассказ о сне одной из известных жительниц плавучих домов, в котором она спала с одним из самых ей неприятных застройщиков. В данном случае в присущей ему резкой манере исцеляющее сновидение изложило основную статью мира снов: в глубине души все мы связаны между друг с другом, различие между нами лишь поверхностное.

«Сообщество было в бешенстве. Оно злилось на нас за публикацию такого сна, и на женщину, потому что он ей приснился, — вспоминал ван Дамм. — Однако образ этот нельзя было не заметить. Визуально и очень выразительно он говорил о том, что застройщики — это такие же люди, нужно не чернить их, а говорить с ними по-чело- вечески. Иным способом этой проблемы не решить». Образ, не укладывающийся в голове, в конечном счете явился побудительным фактором для взаимного диалога. С длительной позиционной войной было покончено, и стороны сумели наконец найти мирное решение конфликта. По мнению ван Дамма, своим необдуманным поступком он, возможно, открыл новую форму политической активности — при помощи сновидений.

Разумеется, такая форма не является новой. Например, социальная деятельность ирокезов практически безоговорочно выверялась ими по снам. Сновидения, считали они, указывают на желания души, божественной силы под названием Ондиннок и требуют своего внешнего проявления, если человек и общество в целом хочет остаться здоровым.

У ирокезов были знахари, выполняющие функции современных психоаналитиков. Это «...особые люди, более просветленные по сравнению с остальными... умеющие видеть естественные и скрытые побуждения [души]... даже если сам сновидящий и забывал о своих снах». Они, кроме того, использовали свободно-ассоциатив- ные техники, заставляя больных говорить о том, что с ними происходит, и выявлять «врожденные побуждения, подчас неизвестные им самим, от которых напрямую зависело благополучие отдельного человека».

Ярким примером, иллюстрирующим значение снов в общественной жизни, служит ритуал отгадывания снов, проводившийся в середине зимы. Во время священной игры группы из мужчин и женщин бегали по деревне, врывались в жилища и переворачивали вверх дном домашнюю утварь. Они задавали хозяевам загадки из снов, содержащих «желание души». Участники обряда, известного как Празднество дураков, или Ононхаройя («переворачивание мозга вверх тормашками»), не уходили, пока их желание — получить пищу, украшение или добиться сексуального контакта — не будет отгадано. Желание это должно быть исполнено через соответствующий ритуал или удовлетворено равным по стоимости подарком¹¹. Благодаря обряду сон в буквальном смысле вторгался в пространство социума, настаивая на своей огласке и признании. «Скрытые и запретные» элементы индивидуальной души таким образом находили свое недвусмысленное выражение. Сон, делаясь живым и открытым, превращался из простого комментатора в независимого актера.

Но что можно сказать об обществе, в котором они жили? Мы можем судить об ирокезах лишь по сохранившимся отзывам миссионе- ров-иезуитов XVII столетия, однако эти скудные отзывы характеризуют их как скромных в одежде и нередко довольно застенчивых в межполовых контактах. Хотя молодым людям открыто разрешалась добрачная связь, а взрослые без труда разводились и вступали в повторные браки, однако целомудрие и супружеская верность являлись признанными общественными идеалами. На первый взгляд может показаться, что выпущенный на свободу сон способен нанести обществу губительные разрушения, но нравы почитающих сон ирокезов прошлых веков могли бы удивить современника.

Иногда, впрочем, как замечает антрополог Энтони Вэллес, «исполнение воли сна брало верх над остальными приоритетами». Такого рода последовательность приводила к мрачным последствиям. Вэллес упоминает случай, происшедший в 1642 году: индеец из племени гуронов увидел сон о своем пленении и сожжении заживо — пытке, широко используемой многими племенами. С целью предотвращения такого зла совет старейшин приказал сжечь хижину, где содержали пленников, подвергнуть сновидящего пытке огнем и, кроме того, умертвить собаку, как это обычно делали с пленными. Известны сообщения об ампутации пальца раковиной после того, как сновидящему приснилось, что его взяли в плен и лишили пальцев. Такого рода отвращающие беду обряды известны антропологам и в других культурах, народности которых нередко понимают свои сны буквально. Однако любое общество накладывает четкие ограничения на проявление снов в реальной сфере; душа, как справедливо отмечал Фрейд, содержит в себе огромный заряд сексуальности и агрессии, проявление которого приведет к катастрофическим социальным последствиям. В племени ирокезов сцена развертывания кошмарного сна в реальной сфере обычно останавливалась перед самым финалом. Так, индеец, которому приснилось, что он убил солдата-француза, удовлетворился тем, что получил в свою собственность его куртку. Разумеется, известны примеры, когда сон вызывал положительные социальные перемены. Одна индианка из племени ирокезов была несчастлива в браке, и, кроме того, ее новое жилище находилось далеко от родной хижины. Как-то ночью, когда она бродила в лесу, к ней снизошла луна в образе прекрасной женщины. В этом видении, весьма напоминающем сон, женщина сообщила о том, что каждое племя должно передать индианке дары, например, табак от территории, где он выращивался, или беличий мех с нейтральных территорий. Когда индейцы узнали об этом видении, произошел обмен дарами, и во многих деревнях устроили межплеменные праздники. Миссионер, сообщавший об этом случае, отметил его положительный результат: «После праздника бедное и несчастное существо чувствовало себя намного лучше. Таким образом, видение принесло пользу как отдельному человеку, так и всему обществу»¹².

Задавшись целью получить представление о современной жизни индейцев, я говорил о социальном эффекте сновидений с Орреном Лайонсом, вождем онандагов, небольшого племени из рода ирокезов. Он подтвердил, что ирокезы и сегодня обращаются к снам при принятии коллективных решений. «Если у вождя возникает какой- либо вопрос, — объяснял, — он излагает его всему племени и спрашивает, не видел ли кто накануне «важный сон».

«Обычно мы не придаем снам большого значения, — заметил он, — хотя иногда такое случается: если, к примеру, кто-то объелся пиццы или если они представляют собой некое послание». «Но как вы это узнаете?» — поинтересовался я. «Просто знаем и все, — ответил он. За нашими плечами знание десяти веков. Мы не особо этому удивляемся, это часть нашей жизни».

Включение снов в социально-активную жизнь характерно для многих культур. Боб Рэндел, австралийский абориген и мой друг, говорил: «Сны направляют нас, поэтому мы делимся ими; особенно если это сны пророческие. Однако в таком случае его будут обсуждать старейшины; важно, чтобы сновидящий действительно был человеком, на которого можно положиться. Если, скажем, человек четыре

раза подряд видел правдивые сны, на пятый раз к нему прислушаются».

С другой стороны, ясно, что некоторые культуры погрузились в хаос, поскольку придавали бессознательному чрезмерно большое социальное значение. Однажды мне довелось провести день в обществе сэра Лорена ван дер Поста, друга и биографа Юнга, незадолго до его смерти. В нашей беседе я упомянул о том, что у пэйотов в конце XIX века существовал некий танец духа: сон одного из индейцев побуждал равнинное племя осуществить последнюю попытку восстановить исчезающий мир. Если исполнить танец, видение обещало, что буйвол вернется, а павшие воины вырастут из-под земли; что бледнолицые будут разбиты, а само общество вступит в золотой период своего развития. Движение, порожденное сновидением, привело к непродолжительной и трагической войне. «Индейцы бежали на ружья солдат, веря, что их рубашки, освященные духом, смогут остановить пули, — рассказывал я ван дер Посту. — Разве не этого мы боимся? Наши сны говорят нам неправду, а мы идем за нами на собственную погибель?*.

Ван дер Пост, чьи труды свидетельствуют о его страстной вере в сны, ответил изложением своего главного догмата: «Сон не бывает ложным. Каждая его деталь попала в него не без причины и имеет свое значение». Он привел пример, с которым познакомился за время своего длительного пребывания в Южной Африке. Маленькой девочке из племени амакозов приснилось, что ее племя должно принести в жертву все свои материальные ценности — съесть весь свой скот, составляющий значительную часть их богатства. Сон утверждал, что в день, когда они покончат с последними мирскими веШами, их предки выйдут из моря и прогонят белого человека.

Племя истолковало сон буквально. Когда люди начали резать скот, губернатор области, сэр Джордж Грэй (который затем изучал сны и мифы маори), безуспешно убеждал их найти альтернативное толкование сна: «Они не желали слушать. Девочка объяснила им, что это лишь очередная уловка белого человека, который хочет сохранить свою власть». Грэй мог лишь отогнать часть скота к границе и ждать, пока не наступит неизбежный голод. Племя амакозов фанатично верило в сон, в результате чего погибли сотни тысяч человек. Они не усмотрели символизма сна.

Вечерело, и тени удлинялись; я спросил у него, в чем, по его мнению, заключался символизм сна. «Им следовало не уделять чрезмерное внимание материальному миру и его ценностям, а повернуться к духовному наследию предков. Образы надо воспринимать как бук164 вально, так и символично. И только в этом случае сон будет для вас правдивым», — ответил Грэй.

Сны на социальной сцене

И сказал фараон Иосифу: мне снилось: вот, стою я на берегу реки; и вот, вышли из реки семь коров тучных плотью и хороших видом и паслись в тростнике; но вот, после них вышли семь коров других, худых, очень дурных видом и тощих плотью; я не видывал во всех земле Египетской таких худых, как они; и съели тощие и худые коровы прежних семь коров тучных; и вошли тучные в утробу их, но не приметно было, что они вошли в утробу их; они были так же худы видом, как и сначала. Ия проснулся.

Согласно этому рассказу из Книги Бытия, фараон после своего кошмарного сна объявил, что страна находится под угрозой, и созвал всех мудрецов, с тем чтобы они растолковали смысл сновидения. Подобная паника кажется нам излишней. Это был всего лишь сон, пускай шестивековой давности, но в сущности такой же, как и наши, — со всей его путаницей и неразберихой. И все же в нем было что-то невыразимое, некое предзнаменование, иначе зачем было фараону просить иудейского провидца Иосифа, заточенного в темницу, о помощи? Прислушавшись к знаменитому толкованию своего пленника — семь лет урожая и семь лет засухи — фараон приступил к массовым общественным программам и возвел амбары, спасшие народ от голода, а страну от вымирания.

Подобные рассказы нередко кажутся нам лишь причудливыми библейскими сказками. Времена, когда сон одного человека являлся судьбоносным для всей нации, давно миновали. Однако стоит вспомнить, например, знаменитое исцеляющее сновидение Махатмы Ганди. В период ужасающих гражданских волнений в Индии, когда грабежи, поджоги и бунты случались чуть ли не каждый день, Ганди призывал на митингах молиться о терпении. Его выступления обрывали окрики негодующей толпы, у него не было возможности даже опубликовать свои письма в газете, и концепция ненасильственной борьбы просто не находила отклика. Он уехал в летнюю резиденцию своего друга, где постился и молился о разрешении проблемы. Примерно через неделю Ганди проснулся утром после удивительного сна.

В своем сне он увидел, как все враждующие религиозные фракции Индии — индусы, мусульмане, парсы, джайны, буддисты, сикхи — вместо отправления своих отдельных священных обрядов собрались вместе ради общей молитвы и общественного шествия (хартала) в обычный день. Психолог охарактеризовал бы такой сон как просто осуществление желания, реакцию компенсации стремлений, чье исполнение невозможно, учитывая реальные обстоятельства. Однако Ганди посчитал его указанием свыше и приказал Неру и партии Конгресса следовать совету сна и «призвать все индийские религиозные секты осуществить хартал одновременно».

Его собственная партия отнеслась к идее скептически. Не утратив присутствия духа, Ганди сел писать удивительные письма индийским религиозным деятелям, ссылаясь на свой сон и призывая всех верующих поддержать его начинание, независимо от их религиозной принадлежности. Как ни странно, практически все лидеры приняли предложение, направив своих последователей на эти массовые уличные религиозные церемонии. В результате такой акции Ганди удалось не только уменьшить насилие, но и объединить ранее разобщенных сторонников антиколониализма. Проведя первую удачную всеобщую забастовку, движение парализовало деятельность колониальной администрации. Правительство было вынуждено отменить ряд непопулярных постановлений и восстановить индийцев в правах британских граждан, включая свободу собраний, прессы и право на местное самоуправление¹³. Сон Ганди содействовал освобождению всей страны.

Не так давно необычная фраза Мартина Лютера Кинга-младшего «Я видел сон» привела в движение сознание целого народа (хотя его биографы спорят о том, видел ли он пророческий сон или попросту использовал эти слова в качестве риторического жеста). Сон, выпущенный на свободу, живет полнокровной жизнью и может вызвать непредсказуемые изменения в судьбе симпатизирующих ему людей. Марион Стампе, общественный активист небезызвестного движения по строительным проектам Кабрини Грин, одна из тех женщин, кого вдохновило видение Мартина. Свою жизнь она посвятила построению социального равенства, занимаясь семьями, проживающими в трущобах, которые из-за упущений в городской политике стали местом вооруженных стычек между шайками, торгующими наркотиками.

Однажды в январе 1992 года перед тем, как лечь спать она горячо молилась о наставничестве, и сон ее оказался непростым: Господь сообщил мне, что я должна спланировать четырехдневный праздник. Во сне ей открылся детально продуманный план. Ей «было поручено» весьма рискованное дело: пригласить шайки на Праздник единства. В первый вечер, в пятницу, каждый из главарей должен был при166 вести пятнадцать своих ближайших сообщников. В своем сне она — подобно сценам в кино — видела, как каждая делегация входит в комнату в одеждах особых цветов: баптисты — в синих, кобры — в серозеленых, камни — в красно-белых, а вице-лорды — в золотых и черных. Она также видела себя — приветствующую каждого из гостей, посаженных за отдельные столы и внимательно слушающих ее слова: «Я обращаюсь ко всем вам — пришло время нации!» На второй вечер (как говорил этот удивительный сон) все главы землячеств должны были встретиться, чтобы обсудить программу перемен. На третий день решение группы будет оглашено во время воскресной церковной службы под пение хора и молитвы. Следующий день станет праздничным для сообщества в целом.

Марион, пораженная, проснулась и записала свое видение, не пропустив ни слова. На другой день она подробно рассказала о своем переживании своему священнику, сестре и друзьям. Хотя некоторые из них поддерживали ее, в целом друзья посоветовали не совершать опрометчивых поступков, и ее сон так и остался сном. Три месяца спустя, на Пасху, раскладывая пасьянс, она почувствовала, что входит «в иное состояние». Марион вспоминает, что «прилегла, но не заснула, а только задремала». Неожиданно к ней «пришли слова».

Она на ощупь нашла карандаш, и слова перетекли на бумагу. Это было открытое письмо всем жителям, раскрывающее подробности ее замечательного сна. Марион заготовила листовки и обошла с ними каждый квартал, вручая послание каждому встречному. Активность Марион не осталось незамеченной, и ее пригласили выступить в местной радиопередаче. Члены шаек из так называемых «племен» северной части города стали звонить ей, и удивительным образом ей удалось договориться о временном перемирии. Получив передышку, свободные от страха и разногласий жители прошли маршем к зданию муниципалитета, требуя покончить с безудержным насилием и хронической безработицей в сообществе. Уже к лету и осени того же года появились новые культурно-развлекательные программы для молодежи, был восстановлена сфера социальных услуг, стали проводиться регулярные семейные вечеринки и встречи для поклонников рэпа.

По словам Марион, она научилась обращать внимание на бессознательное, когда общественное движение еще только зарождалось: «Если дух советовал бойкотировать мероприятие, я его бойкотировала, если говорил сесть в тюрьму, я садилась в тюрьму. Дух является коллективной энергией каждого... Все эти силы вливаются в меня и я делаю то, что говорит мне дух».

Наконец ей удалось осуществить задуманное мероприятие, продолжавшееся четыре дня. В пятницу вечером Марион собрала вечеринку, состоящую преимущественно из женщин: «Мы пели и танцевали, мы болтали и предавались воспоминаниям, много говорили по душам». Объявленный на другой день сбор средств закончился неудачей, а запланированное на воскресенье подписание мира было сорвано кобрами. И все же она с гордостью вспоминает о понедельнике: «Мы устроили праздник, в котором участвовал весь старый квартал. Собралось примерно три тысячи человек. Пришли все — и дети, и взрослые, — это было чудесно». Спустя несколько недель в результате перестрелки между шайками был убит маленький мальчик. Он стал очередной невинной жертвой безжалостной войны бандитов за свою территорию. Трагедия вынудила их снова заключить непрочное перемирие. Марион понимала, что сон ее может и не сбыться, но теперь у нее была «некая основа, план того, что ей поручил сделать Господь»¹⁴.

Ей не удалось увидеть исполнение своей мечты. Она умерла несколько лет назад в возрасте пятидесяти лет. Но сегодня движение Кабрини Грин занимается проектами по возведению жилья для нового, нарождающегося сообщества, за которое она так боролась. Ее жизнь — наглядный пример того, как действует исцеляющее сновидение: проявившись во сне индивидуума, оно становится доступным обществу, чтобы затем открыться новым и новым людям.

Что происходит» если человек не верит в сон?

Однако что происходит, если сон, заключенный рамками индивидуальной души, так и не познает свободы? В книге Третий рейх снов немецкая журналистка Шарлотта Берадт приводит описание трехсот снов своих сограждан в период зарождения нацизма. По результатам ее исследования, информанты — невольные очевидцы развала Веймарской социальной кухни — на примере своих снов раскрывают параллельную темную историю.

О первом тревожном сне Берадт услышала в 1933 году, через три дня после прихода Гитлера к власти. Ее знакомому, промышленнику господину С. приснилось, что «на его завод приехал министр пропаганды Геббельс и выстроил рабочих в две шеренги друг против друга». Господину С., выступавшему против Гитлера и принявшего на работу многих социал-демократов, пришлось встать перед ними и поднять руку в нацистском приветствии. Геббельс флегматично на168

блюдал за тем, как он дюйм за дюймом в течение получаса поднимал руку. Когда же наконец рука была поднята, Геббельс холодно ответил: «Я не нуждаюсь в вашем приветствии». После этого он засеменил к двери. Господин С., владелец завода, остался стоять с поднятой рукой, словно выставленный на посмешище в окружении рабочих. Он не упал без чувств лишь потому, что словно загипнотизированный, следил за тем, как Геббельс прихрамывает на одну ногу. Он продолжал стоять, пока не проснулся.

Сон этот, по словам Берадт, «потряс основы его жизненных принципов, уничтожил его чувство индивидуальности и оставил в полной растерянности». Сон повторялся снова и снова, каждый раз раскрывая все новые унизительные подробности: в одной из его вариаций господин С. изо всех сил пытался приподнять свою руку, пока не сломал себе позвоночник. По мнению Берадт, подобные кошмары вскоре стали весьма распространенными, превратившись в личную пытку для многих сновидящих. Воздух стал отравленным, а земля ненадежной и люди боялись рассказывать друг другу свои сны.

До отъезда из страны в 1939 году Берадт продолжала собирать свою книгу снов. Общаясь с людьми — портными, почтальонами, родственниками и просто соседями — она просила их рассказать о своих снах, оставляя в тайне свою настоящую цель. Она зашифровывала записи, выдавая их за семейные анекдоты (Гитлер, Геринг и Геббельс превратились в дядю Ганса, дядю Густава и дядю Герхарда). Она прятала отдельные листы в переплеты книг своей обширной библиотеки.

Работа Берадт свидетельствует о силе правды, которой обладают исцеляющие сновидения, а также о том, что сила эта — к величайшему сожалению для общества — может вылиться в глас вопиющего в пустыне. Стоит, например, процитировать случай с сорокапятилетним глазным врачом, увидевшим свой сон в 1934 году.

Штурмовики из отрядов СА опутывают колючей проволокой все окна в больнице. Я дал слово, что не позволю им приносить проволоку в мой двор, но в итоге сдался. Я стою рядом этаким карикатурным доктором: пускай они снимают все стекла и превращают двор больницы в концентрационный лагерь — я все равно остался без работы. Как ни странно, меня зовут обратно: я должен вылечить Гитлера, потому что ни один другой врач в мире не может ему помочь. К своему стыду, я испытал при этом гордость, после чего стал плакать.

Берадт пишет: «Врач этот проснулся посреди ночи уставший и измученный, как это нередко случается с теми, кто плачет во сне».

Он вспомнил, что накануне один из его помощников пришел в клинику в форме штурмовика и что, негодуя в душе, он все же не стал возражать открыто¹⁵. Сон служит живым напоминанием о том, как просто обычному гражданину встать на сторону нацистских чудовищ. Врач испытал внутренний протест, однако, испытывая страх, предпочел роль пассивного наблюдателя. Как и любой другой человек, не способный выплеснуть душевный порыв и чье поведение не согласуется с его убеждениями, он стал «карикатурой». Сны заставляют нас отвечать за свои поступки: сон говорил ему, что он несет личную ответственность за то, что Гитлер существует.

Сны видели и будущие жертвы нацизма, В самом начале расцвета рейха, когда некоторые евреи продолжали верить в возможный компромисс, маленькой девочке, опасавшейся, что из-за ее семитского носа ее заклеймят как еврейку, приснился сон, по жути своей напоминавший трагедию конца света. Она увидела этот сон еще до того, как были приняты законы о расовой принадлежности и построены страшные крематории.

Я направилась в Бюро Проверки на арийское происхождение [в то время подобных учреждений еще не было, и девочке не приходилось сталкиваться с работой чиновничьего аппарата] и представила свидетельство о происхождении моей бабушки, которое получила после нескольких месяцев хождений по кабинетам. Клерк внешностью своей напоминал мраморную статую и сидел за низким каменным барьером. Он перегнулся через него, взял мою бумагу и порвал ее на кусочки, а после бросил в печь, встроенную в стену. «Ты и теперь станешь утверждать, что ты чистокровная арийка?» — съязвил он.

Сон другой женщины, увиденный задолго до официального провозглашения расового неравенства, также оказался пророческим.

Неожиданно для себя я оказалась лежащей под грудой трупов: я понятия не имела, как сюда попала, но зато здесь можно было спрятаться. Ия испытывала блаженство под этой грудой мертвых тел, я была стиснута, как бумажка между страниц толстой папки.

Сны эти удивительным образом предсказывают многие ужасы еще неизведанного будущего: превращение медицины в орудие пыток и эксперименты над человеком; уничтожение негодных и «нечистых» по расовому признаку; неуважение к цивилизованным нормам; разрушение психологической автономии индивидуума, что в конечном счете снимает все ограничения на пути зла. Уникальность таких снов, по мнению Берадт, состоит в том, что они не порождаются конфликтами в личной жизни и не являются следствием душевных ран, но представляют своего рода реакцию на общественную ложь и надви- гающеся насилие. Еще до того, как весь мир увидел безжалостное лицо нацизма, когда — по свидетельству Берадт — «режим еще только учился маршировать», многие уже поняли его суть через свои сны¹⁶. Исследовательницу удивил тот факт, что сны, как правило, излагались на редкость открыто: «Они принимали формы и обличия, идентичные тем, что используют в карикатурах или политической сатире; а маски их прозрачны и аналогичны тем, что носят на карнавалах». Следует сказать, что Берадт использует выражения, весьма похожие на те, какими обычно характеризуют исцеляющие сновидения¹⁷: «...особенно интенсивные, незапуганные и непогрешимые... с логическим последовательным сюжетом, из нескольких эпизодов, не чуждые художественного оттенка, построенные так, что их потом легко запомнить... пересказ их всегда можно предварять словами: «Такого никогда не забудешь»...

Ее также удивил тот факт, что даже внешне ничем не выдающиеся люди ясно представляли себе этот «призрак нового порядка»¹⁸. «Исходя из масштабности таких переживаний, — заключает Берадт, — можно смело полагать, что огромное количество людей были одержимы одинаковыми снами в период Третьего рейха».

Исследования Берадт ставят интересный вопрос: могли ли силы противодействия души ослаблять разрушительный эффект развивающегося фашизма до тех пор, пока он окончательно не утвердился в стране? Если бы в донацистской Германии стихийно образовалось множество групп сновидящих, если бы люди пересказывали свои кошмары, говорили бы о них вслух, послужило ли бы это своего рода прививкой против тоталитаризма, позволяющей людям черпать мужество из собственных снов?

Что было бы, если бы они попросту верили своим снам? Нацистская Германия служит для нас поучительным примером того, какие разрушения может нанести бессознательное, когда высвобожденный ид разрушает культурную Эго-структуру нации и слепые установки Эроса и Танатоса в результате вызывают сход лавины. Однако, наверное, следовало бы сказать, что ее граждане перестали слышать свое бессознательное, видеть свои кошмары и не замечать проявлений души?

Известен один подробно описанный случай, когда человек, увидев кошмар, осмелился выступить против этого стремительно надвигающегося бедствия. Франц Йегерштеттер был австрийцем, публично отказавшимся от призыва на воинскую службу. Случай такого рода считался исключительным, и по делу его было составлено обстоятельное досье. Во время суда он свидетельствовал, что поступки его были следствием необычного сна.

Я нахожусь в долине и вижу, как большой поезд набирает скорость и несется вниз с горы. Пораженный, я вижу, как сотни, тысячи и, наконец, миллионы людей запрыгивают в него. В замешательстве я и сам думаю сесть на него, но оглушительный голос провозглашает: «Поезд идет в преисподнюю!»

Как бы там ни было, он не попал на этот ужасный экспресс, унесший в бездну огромную часть человечества. В 1938 году со всей присущей варварской помпезностью прусского милитаризма Йегерштет- тер был обвинен в измене и публично обезглавлен.

Дата добавления: 2015-10-02