|
Читайте также: |
Успех был феноменален.
Эта книга воспринималось откровением и пророчеством. Она сразу же стала библией чуть ли не каждого телепрактика. Без нее невозможно себе представить эфир шестидесятых.
Монография Владимира Саппака «Телевидение и мы» – первое серьезное исследование искусства «голубого экрана». Осторожные и одновременно глубокие наблюдения дерзкие обобщения и прогнозы – плод трехлетнего «бессменного дежурства» у телевизора замечательного искусствоведа и театрального критика. Дежурства, на которые он был обречен болезнью - к несчастью для него и к счастью для телевизионной теории, обязанной ему своим рождением более, чем кому-либо. «Рентген характера», «эффект присутствия», «интимность контактов» - такие понятия сразу вошли в профессиональную лексику. Книга вышла в 1963-м - через год после смерти автора.
«Четыре года, прошедшие после ее выхода, обнаружили, что это одна из лучших книг о телевидении вообще… - писал Александр Свободин в 1967 году, поясняя, что публикация Саппака превратилась в общественное явление. - С ним можно не соглашаться, но обойтись без его книги в телевизионной критике отныне нельзя. Всегда будет полезно заглянуть в Саппака»[20].
«Мне в телевизионной работе остро не хватает такого человека, как Саппак… - 17 лет спустя признавалась Наталья Крымова. - Не хватает простейшего представления о том, что – хорошо, а что – плохо»[21].
Первым катехизисом нового искусства назвала тогда же эту книгу Майя Туровская. «В ней есть принципы, но нет догм…»[22]
«Для всех, кто занимается телевидением, книга стала своего рода точкой отсчета, книгой свидетельств и книгой прогнозов, - писала телекритик Лидия Польская. – По ней можно сверять то, что было четверть века тому назад, с тем, что стало»[23]
В 1988-м книга была опубликована в третий раз.
Сегодня пожелание «заглянуть в Саппака» способно вызвать только недоумение. Подавляющему большинству телепрактиков и новому поколению критиков размышления Саппака неведомы. Поразительные наблюдения, обобщения и прогнозы, высказанные сорок лет назад, канули в лету. Профессиональная мысль пребывает на досаппаковском уровне – в мезозойской эре.
ГЛАВА I. ЧУДО ЖИВОГО ОБЩЕНИЯ
Надежды и опасения
Прологом просвещенного человечества считали телевидение в свое время Велемир Хлебников и Дзига Вертов, о том же писали Ираклий Андроников, Виктор Шкловский, Сергей Образцов. Воплощением этой надежды как раз и стала книга В.Саппака, увидевшего в телевидении путь к «единому человечьему общежитию», новую фазу культуры и даже искусства будущего.
Но существовала и обратная точка зрения. На родине коммерческого вещания – в США - был опубликован в те же годы солидный сборник статей «Массовая культура». Его авторам - историкам, философам, социологам /в их числе Теодор Адорно, Пол Лазарсфельд, Дуайт Макдональд…/ - электронные масс-медиа представлялись чем-то вроде интеллектуальной пустыни. Если так пойдет дальше, писал один из американских телекритиков, то у грядущего поколения будут глаза размером с дыню и никаких мозгов.
Человек как он есть
Тогдашнее телевидение не знало видеозаписи /она появится у нас лишь в середине 60-х/. Чудо живого общения – первое, что поразило Саппака в прямом эфире. «Телевизионный портрет – вот, пожалуй, самое драгоценное, что извлек я из почти двухлетней дружбы с телевидением» [24]. Не случайно свои первые наблюдения он посвятил телевизионным дикторам, начав с Валентины Леонтьевой, и именно эти размышления /еще в первой его публикации - в «Новом мире»/ прежде всего привлекли читателей. «Для нас очень важно, что Леонтьева не «в образе», что она с нами такая, как на самом деле, что она «обыкновенный» человек… В любой «роли», в любых обстоятельствах она остается сама собой» [25].
Нет более волнующей встречи в кадре, утверждал Саппак, чем с человеком «без грима». Поскольку объект эстетического восприятия - не «образ», а сам человек. Без преображающего художественного начала. На протяжении всей книги автор отстаивал мысль о потребности телевидения в личностях, в индивидуальностях, через которые можно что-то узнать о времени, породившем их. И именно в этом Саппак увидел первоэлемент телевидения как такового. А также зерно художественности и возможность новой фазы искусства.
Открытие на домашнем экране реального человека и провозглашение его высшей ценностью поначалу показалось читателям неожиданным. Но зрительские впечатления подтверждали справедливость такого вывода. Хотя эти же наблюдения встретили резкое возражение ряда критиков. Как можно смешивать личность находящегося в телестудии человека с его изображением в кадре? Сравнивать реального прототипа с экранным продуктом? Мистифицировать себя личными качествами людей, оказавшимися перед объективом? Ведь перед нами «всего-навсего экранные копии персонажей, маски». Журналисты становятся в кадре профессиональными лицедеями, хотят они этого или не хотят. Поток писем диктору Леонтьевой, объясняли критики, это обращение не к реальной женщине, а к созданному ею образу, олицетворяющему доброту, отзывчивость и душевность.
Иными словами, по мнению критиков, оценивать зрителям надо не доброту и отзывчивость как индивидуальные человеческие черты ведущего передачу, а экранную «маску», олицетворяющую эти доброту и отзывчивость. Не душевность как органичное свойство характера, а, если так можно сказать, мастерство душевности.
Да нет же, - не уставал повторять Саппак, - эстетически организованная на экране реальность способна в то же время оставаться верной себе самой. Телевизионный портрет перед нами предстает как реальный и невыдуманный характер. Как неподдельное свидетельство времени. «Лица – биографии, лица – судьбы, лица – история».
Наблюдения начала 60-х, становились все бесспорнее в последующие годы. И так продолжалось до той поры, пока все не перевернулось на наших глазах.
Метаморфоза
Классическая формула телевидения: «Информация – развлечение - просвещение». Нов зависимости от времени и общественного устройства эта триада преобразуется до противоположности. В США /коммерческое вещание/ она была фактически сведена лишь к двум элементам – информации и развлечению /причем и то, и другое достигало степени совершенства/. В СССР /вещание авторитарно-номенклатурное/ место информации заняла пропаганда. Государственный комитет по телевидению и радиовещанию его сотрудники называли между собой комитетом по безопасности телевидения и радио. «Почему у вас, в многонациональной стране, все дикторы только русские? - недоумевали иностранцы, приезжающие в Россию. – Почему они читают новости языком Кремля?» Вместе с тем их безмерно удивляло, когда в гостиничном номере, включая экран, они заставали - в прайм-тайм! - трансляции балетов и опер Большого театра, симфоническую музыку в исполнении прославленных оркестров и другие произведения классического искусства. При этом развлекательное вещание в советских программах было фактически сведено к нулю.
Перестройка середины 80-х опрокинула эту конструкцию.
На наших глазах радикально менялась система ценностей. Взамен пропаганды наступила эра информации. Зато исчезло просветительское вещание. Безраздельными хозяевами эфира становились рекламодатели, свои условия начал диктовать рейтинг. Практика новых российских вещателей все наглядней напоминала опубликованный еще в годы застоя партийно-пропагандистский труд Г.Оганова «ТV по-американски». Вместо культуры насаждалась массовая культура.
Коммерциализация эфира открыла зеленую улицу как раз создателям откровенных экранных образов /или «имиджей»/ - телевизионным персонажам, ни имеющим никакого отношения к личностям их носителей. Работа над имиджем становилось едва ли не обязательной, а продюсеры освобождали себя от всякой моральной ответственности за воздействие на аудиторию создаваемых ими программ.
Уникальность исключения или принцип подобия
«Телевидение способно знакомить нас с людьми, в этом его врожденный дар, в этом его уникальность» - говорил Саппак. Тогда это было открытием.
Соответствует ли это наблюдение нашим дням?
Не так давно в одной из своих колонок телекритик И.Петровская высказала упрек чересчур энергичным ведущим, ухитряющимся вести сразу по несколько программ. Каждый из них превращается в «человека, которого много». Упрек небесспорный. Но появление одних и тех же ведущих в разных программах поражает куда меньше, чем появление в эфире одних и тех же героев, приглашаемых чуть ли не ежедневно и едва ли не каждым каналом.
«Публичные люди» - рубрика, предложенная зрителям ТВС. Чем же отличались ее герои от героев других, уже существующих рубрик? Озадаченный зритель обнаружил – а ровно ничем. Оказалось, что критерий отличия новой рубрики - не исключительность, а тождественность, не уникальность, а принцип подобия. Нам предлагали знакомиться с человеком, единственным условием появления которого на экране оказывалась публичность, то есть факт того, что мы с ним уже знакомы. На экране всякий раз возникали все те же знакомые имена. Известность обладателей этих имен как раз и становилась мотивом их приглашения.
Конечно, и в знакомом нам персонаже можно открыть еще неизвестные свойства его натуры, к чему стремились в свое время создатели фильмов-портретов, но сам жанр таких портретов тоже едва ли не канул в прошлое, как, впрочем, и многочисленные объединения, производящие телефильмы.
Публичных, то есть уже завоевавших экранную популярность людей приглашают на место талантливых, но еще не ставших известными новичков-ведущих. Не успела дебютировать в эфире Оксана Найчук – автор новой программы «Ищу тебя», как, предугадывая успех «формата», молодую журналистку тут же отстранили от передачи, а ток-шоу, переименованное в «Жди меня», поручили вести двум известным актерам. И что с того, что в этом амплуа они выглядели куда менее органично, чем автор программы, зато, по мнению продюсеров, уже заранее обладали имиджем.
Принцип узнаваемости торжествует и в рубриках новостей, которых - в их сегодняшнем понимании - при Саппаке не было вообще.
ГЛАВА II. БЕЗЛИКИЕ НОВОСТИ
Миф идеологический или миф коммерческий
«Главная» рубрика новостей родилась спустя пять лет после выхода его книги. Она сразу же разделила вещание на две части – «до» или «после» программы «Время». Проблемы соотношения фактов и мнений тогда еще не существовало. Факты, сообщаемые в программе, поглощались идеологической установкой, озвученной дикторами, символизирующими собою «голос Кремля». Номенклатурное телевидение породило особый вид новостей - информацию, независимую от фактов, которым запрещалось противоречить передовому мировоззрению.
Но с крушением советского строя информационное телевидение изменилось полностью. «Новости – наша профессия» - девиз, объявленный НТВ, очень скоро стал программной стратегией едва ли не всех каналов. Политика информации вступила в сражение с политикой пропаганды. Выпуски теленовостей, исчисляемые десятками в день, расстались с фигурой диктора.
Между тем вопрос «Что такое новости?» вообще ни разу никем не ставился. Вероятно, из-за расхожего убеждения, что ответ на него все знают. Хотя мало кто задумывался о существе вопроса. А если и задумывался, то не слишком себя утруждал ответом. Но вопрос оставался. Так все-таки – что же такое новости?
Ежедневная хроника того, как люди живут в стране?
Попробуйте предложить такую догадку руководителям информационных редакций. Она им представится дикой. «Люди как объект новостей?! – возмутятся они. - Тоже мне новости! Объект новостей – события. Чем масштабнее, тем важнее». В советскую пору к таким относились события-достижения. В наше время – события-бедствия. Но люди при обоих подходах здесь оказываются ни при чем. Словно не от этих событий зависит жизнь людей и не жизнью людей измеряется сам масштаб события.
Многие продолжают считать, что основной смысл новости в ее необыкновенности. /Хрестоматийный пример: собака укусила человека – не новость, а вот человек укусил собаку.../. Любой сегодняшний сюжет о заказном убийстве, будь он показан лет двадцать тому назад в программе "Время" - среди хроник о праздничных вахтах и юбилейных плавках - стал бы сенсацией. В наши дни подобный сюжет – такая же банальность, как досрочное выполнение плановых заданий и рекордные удои для той эпохи.
Но ни сообщение о рекордах за рекордами, ни показ трупов за трупами не способны удерживать статус ежедневных событий. Ибо в подобного рода хрониках начисто отсутствует человеческое начало.
А разгадка как раз и лежит в совмещении этих двух элементов – людей и событий. Людей, а не знаков людей, заменяющих конкретного человека в ритуальной – юбилейной, парламентской или криминальной – хронике. Фигуры людей на экране мелькали и прежде: ткачихи обслуживали десятки станков, сталевары выдавали ударные плавки, передовики перевыполняли планы... «Ткачизм-сталеваризм-передовизм» – иронизировали тогдашние телекритики. Наивно думать, что с тех пор ситуация решительно изменилась. Изменился ландшафт на заднике и амплуа персонажей. Унылой чередой сменяют друг друга кремлевские хроники и местные сюжеты о власти (по принципу «все о мэре и немножко о погоде»). И все то же чудовищное однообразие лиц и поступков в разных выпусках новостей и по разным федеральным каналам.
«С некоторых пор вечерние новости превратились в одну из скучнейших передач. Смотреть их – невероятно тяжко. Обычно я уже через десять минут после начала не могу вспомнить ни первого сюжета, ни второго. Речь постоянно идет не о настоящих событиях, а каких-то пузырях…», - пишет автор постоянной колонки «Московского комсомольца».[26]
Редкий сюжет остается в памяти. Таким был, например, репортаж корреспондента программы «Сегодня» Арины Слабко, приуроченный к очередному указу Ельцина о погашении пенсионных задолженностей. Об указе было упомянуто едва ли не всех каналах. Но только она догадалась зайти в деревенский дом к 76-летней старушке узнать, получила ли она то, что ей причиталось? Детей у старушки нет, из собеседников две собаки и кошка, а до ближайшего магазина три километра пешком. Баба Нина как-то и не заметила, что страна перешла к демократии - фотографии Сталина и Ельцина висят рядышком. Телевизор давно погас. О прошлом хозяйка избушки не жалеет, на настоящее не жалуется, вот только душа не на месте: единственная сестра уехала за обещанной пенсией в город и до сих пор почему-то не вернулась...
Среди сообщений об очередных наездах мафии и порциях компромата в зрительской памяти этого дня осталась старушка с ее тревогой.
Разумеется, каждый наезд, финансовая авантюра, депутатский скандал – как правило, факты, но когда весь выпуск новостей состоит из подобных фактов, картина мира становится безысходной.
«Хорошие новости скучны»
Вот еще один тезис, ставший стереотипом. Он звучит едва ли не в ранге международной истины. Но если «плохие» новости в благополучной стране лишний раз способны напомнить гражданам об оборотной стороне жизни общества изобилия и в известной степени даже отрезвляют аудиторию, то в стране, далекой от благополучия, подобного рода новости воздействуют совершенно обратным образом. Они усугубляют психологическое состояние зрителя-неудачника, которого то и дело преследуют катастрофы. Разумеется, сами информаторы могут и не ставить перед собой такой задачи, но это ничуть не меняет сути: наши документалисты создают депрессивное телевидение.
«Включите новости – и вам сообщат первым номером, где что горит, тонет, взлетает, рушится, где сколько погибло людей, как и отчего произошла очередная катастрофа» [27], – констатирует социолог Международного независимого эколого–политологического университета. Взрыв в переходе на Пушкинской площади, пожар Останкинской башни, авария с «Курском», считает он, не только превращаются в многодневные триллеры и неустанно травмируют родственников погибших. Это делает «вторичными жертвами» огромное число зрителей.
Именно уверенность в том, что зритель только и ждет, чему ужаснуться, породила в свое время эфирную практику Александра Невзорова с его «расчлененкой» («600 секунд»). Отсюда же и «успехи» репортеров «Дорожного патруля» с его экранными «метастазами». Но та же уверенность во многом определяет и эстетику подачи общепринятых новостей. Обилие трупов стало едва ли не признаком профессионализма.
Конечно, легче всего измерять «профессионализм» количеством трупов. Между тем во время трагедии фуникулера в Австрийских Альпах, где погибло более 170 человек, телехроникеры не показывали ни обгоревших останков, ни людей в шоковом состоянии. Зато каждый день телезрители узнавали о работе команды спасателей. Три тысячи человек были уничтожены в момент разрушения нью-йоркских небоскребов 11 сентября 2001 г., но американское телевидение в те дни не травмировало аудиторию демонстрацией трупов и людей, бросающихся из окон /в кинокартинах Альфреда Хичкока – основателя фильмов-ужасов – трупов нет вообще!/.
Идет ли речь в сюжетах о жертвах катастроф и дорожных аварий, о политтехнологах, килерах или зэках, персоны этих сюжетов расчеловечены. А ведь система подхода может быть и иной. Герои репортажа немецкого телевидения ZDF, снятого журналистами московского зарубежного корпункта, - обитатели сахалинской колонии особо опасных преступников. Ежедневная пища – тюремная баланда и 200 граммов хлеба на человека. Но зэки решили – каждый жертвует 50 грамм от собственной пайки для жителей близлежащего поселка, где мерзнут люди и уже съедены все собаки. Этот хлеб помогает поселку выжить. Заключенные распускают свои теплые вещи и вяжут детские рукавички. Такой сюжет нельзя не заметить. Его человеческий смысл заставляет еще раз задуматься об участниках и героях событий, а не «представителях» политики, экономики, криминала.
Но что скажет рейтинг?
Ежедневные теленовости советского времени принципиально не видели в стране никаких недостатков, российские столь же последовательно не замечают достоинств. Человек здесь почти всегда - в страдательном наклонении. Это либо жертва наводнения, либо горожанин, в доме которого текут трубы, а в подъезде разлили ртуть. Регулярные выпуски новостей показывают, как школьники учатся в классе, где нет электричества, как балерины подрабатывают стриптизом, а ближайшее озеро уничтожил мазут. При этом никаких попыток расследования! И дело не только в том, что оценкам не место в информационной программе. «Какова жизнь – таковы и новости телевидения», - оправдываются репортеры.
Но, быть может, не жизнь такова, а таковы представления о жизни в голове хроникера? Ведь и создатели советского «Времени» настаивали на том же - поток достижений в народном хозяйстве, науке, образовании каждый день подтверждал успехи передового общества. В эпоху «развитого» социализма документалисту требовалось гражданское мужество, чтобы заметить отдельные недостатки на фоне всеобщего ликования. Сегодня ему необходимо не меньше мужества, чтобы обратить внимание хотя бы на какие-нибудь достоинства на фоне нескончаемых катастроф. К тому же такой журналист еще и рискует штрафом: считается, что подобный сюжет «проплачен».
Однако коммерческому вещанию депрессивные новости выгоднее – они доходнее. Прежний номенклатурный довод «что скажет начальство» сменился откровенно коммерческим – «а что скажет рейтинг». И нынешнее начальство приведет те же самые показатели, что выявил рейтинг. А тот, как известно, тем выше, чем новости драматичнее. Так надо ли удивляться тому, что сигналы бедствия давно уже стали главным содержанием информационных выпусков?
Увлекаясь изображением катастроф, документалисты не видят, что главная катастрофа – само состояние телевидения.
Опостылевший пасьянс
Новости – ежедневная хроника того, как люди живут в стране. Именно живут, а не выживают. Обычные люди, а не начальники. «Наша передача о главных событиях недели, а они главные, потому что касаются каждого», – этой фразой всякий раз начинал свои «Времена» Владимир Познер.
Но стоит повторить еще раз: из отечественных новостей на центральных каналах мы меньше всего узнаем, как люди живут. Вместо этого нам показывают, как политики делают политику. Ключевые сюжеты (а в период выборов и целые выпуски) посвящены политической жизни. Мы одна из немногих стран, где во время предвыборных кампаний в эфире буйствует политическая реклама, где кандидатов в депутаты безостановочно демонстрируют наряду с прокладками и шампунем. Ирина Зайцева стремится время от времени заглянуть в домашнюю жизнь знакомых нам персонажей («Без галстука»), но и в этих случаях слуги народа готовы показывать себя только так, как самим им хочется выглядеть в глазах электората. Перед нами не столько портреты, сколько автопортреты.
К тому же эти постоянные персонажи не столько делают политику, сколько делают вид, что они ее делают. На самом же деле то, как «делается политика» – задача аналитических рубрик. К сожалению, степень доверия телезрителей к таким программам падает в той же мере, в какой возрастает их коммерческая или государственная зависимость.
Сложившаяся ситуация – питательная среда для фигур эпатажных, которые за словом в карман не лезут. Для безудержных популистов, обладающих даром демонстрировать собою «театр одного актера». Такие типажные персонажи постоянно пребывают на авансцене, будто заключив с телевидением обоюдовыгодный договор: мы вам нашу популярность /другими словами, рейтинг/, а вы нам – электорат /«одноразовый народ», как заметил один шутник/. Эксцентричность давно уже превратилась в синоним телегеничности. Домашний экран словно дал присягу – ни дня без Владимира Жириновского, Василия Шандыбина или Алексея Митрофанова!
Словно перед нами колода карт, из которой раскладывают все тот же опостылевший ежедневный пасьянс или предлагают решать кроссворд, все буквы в котором давно проставлены.
Невидимая Россия
Куда в меньшей мере эти процессы присущи региональному телевидению с его интересом к отдельно взятому человеку.
В последние годы экранная Россия окончательно распалась на две страны. Одна – какой она предстает на центральных каналах, другая – на местных. Осознанию этого обстоятельства способствовал всероссийский конкурс «Новости – время местное», в течение трех лет (1998 – 2001) проводимый АНО «Интерньюс». В соревновании участвовали сотни сотрудников телестудий. /За это время руководители акции налетали 120 тысяч километров и отсмотрели 700 часов пленки/. В результате соревнования показали:
– региональная Россия действительно существует в профессиональном эфире, хотя для федеральных каналов остается по–прежнему неизвестной. (Это напоминает «островное» вещание 50-х годов, когда релейные линии еще не были проложены, а о космическом вещании не шло даже речи: москвичи смотрели исключительно московское телевидение, ленинградцы – ленинградское, а киевляне – киевское);
– региональные новости менее политизированы, а в ряде городов более профессиональны, чем столичные. Быстро освоив первые уроки, они обошли учителей, и ряд новаций возник на местах еще до того, как появлялся на центральных каналах;
– чем профессиональнее студия, тем более разнообразной предстает на экране жизнь города или области.
«Все, что происходит на федеральных каналах, очень грустно, - говорит Юлия Мучник, ведущая томской новостной программы «Час пик», ставшая дважды лауреатом «ТЭФИ». – Мы не видим ничего, кроме просто неприличной борьбы амбиций, чисто финансовых интересов каких-то группировок на фоне войны в Чечне и всеобщей потери надежд. Бессмысленно постоянно ныть и уверять, что «все плохо, а будет еще хуже». Во-первых, не все так плохо, а, во-вторых, зачем портить настроение и себе, и людям. Поэтому наша интонация – ирония. Иногда грустная, но не агрессивная»[28].
Почему же на центральных каналах ежедневные новости выглядят настолько одинаково и стандартно? Интонация, стиль, герои – одни и те же. Хозяева у каналов разные, а программы как близнецы. Конечно, можно возразить, что города - различны, а столица на всех центральных каналах – одна, но ведь нет, пожалуй, более динамичного города, чем нынешняя Москва. Документалисты любой российской телестудии мечтали бы вести отсюда свои репортажи. Причина, скорее всего, заключается в том, что столичных журналистов не интересуют ни собственный город, ни жизнь горожан. За пределами кремлевского горизонта они почти ничего не видят, кроме политиков, а их в столице больше, чем повсюду.
Два федеральных канала называют себя российскими – «Первый канал» /недавно еще ОРТ/ и «Россия», поскольку их смотрит вся страна. К сожалению, сама она остается для них невидимой и столь же недоступной, как оборотная сторона луны. Мы каждый час узнаем, какая погода в крупнейших наших городах и какие там иногда случаются катастрофы. Но каков там политический, нравственный и культурный климат? Чем живет провинция, составляющая отечество? Не удивительно, что Россия на нашем экране оказывается самой неизвестной страной,
Так вправе ли мы считать эти каналы общенациональными?
Отсюда главный вывод: в стране отсутствует федеральный канал новостей – такой, где наиболее интересные репортажи и новостные блоки составляли бы ежедневную панораму дня, а вся Россия видела бы… Россию. Парадокс: сами новости существуют (результаты трехлетнего конкурса), а общедоступного телеканала нет.
Какими же мы видим самих себя
Зависит ли мир от информации о мире, которую мы получаем? На первый взгляд, как может свет угасшей звезды воздействовать на саму звезду? Однако мы знаем: не только отражение в зеркале зависит от нашего настроения, но и само настроение – от этого отражения. Какими мы видим на экране самих себя? Отчаявшимися? Утратившими надежду? Стремящимися выжить в любых условиях? Строящими новую жизнь благодаря (или вопреки) открывшимся обстоятельствам?
В стране - тектонические общественные разломы. Население разделилось не просто на богатых и бедных – на безмерно богатых и на безмерно бедных. На ищущих, кто виноват, и на думающих, что делать. На тех, кто считает (по-прежнему), что от каждого ничего не зависит, и на тех, кто все более убежден, что судьба - по крайней мере, собственная - в твоих руках.
Но разве не от самих тележурналистов зависит, какой предстает на экране жизнь, в том числе в ежедневных выпусках новостей? Способно ли телевидение увидеть людей, готовых менять свою жизнь и жизнь общества, и помочь им в решении возникающих проблем, а не твердить бесконечно о росте преступности, предпочитая не замечать, что журналисты и сами способствуют этому росту?
Так от чего же зависит в наше время состояние новостей?
Не оттого ли, какую общественную позицию занимает телекомпания. Какие события документалисты считают событиями. Учитывают ли они воздействие, которое оказывают эти события на людей. И показывают ли то, чем живут эти люди.
Человеческая жизнь – вот главная новость. И нелепо думать, что наша жизнь состоит из одной политики и бесчисленных катастроф.
ГЛАВА III. АБСОЛЮТНЫЙ СЛУХ
Сеансы телеманипуляции
Но все же самой горькой утратой отечественного телевидения стало качество, которое Саппак полагал его главным достоинством - этическое начало. «Абсолютный слух» на правду – вот что от природы получило телевидение. Право же, оно родилось в рубашке»[29] - писал он, уверенный в том, что домашний экран не приемлет фальши и живет по закону разоблачения лжи, поскольку неправда, показанная в эфире, становится самоочевидной. «Вот эта обнаженность неправды… ее самодемонстрация, достигающая порой силы и степени гротеска, становится как бы защитной, оградительной реакцией и для самого телевидения и для меня, зрителя. Экран, преувеличивая и демонстрируя фальшь, как бы тем самым отмежевывается от нее»[30].
О каком телевидении это сказано? Нынешний читатель воспринимает тогдашние мысли автора не иначе, как с явной иронией. Не утопично ли само мнение о том, что «ни один вид зрелища, искусства, средства общения между людьми /назовите, как хотите/ не живет в такой степени по законам нравственного кодекса, как телевидение»?
Именно в отсутствии каких бы то ни было нравственных норм и кодексов упрекают зрители нынешних тележурналистов.
Абсолютный слух на правду сменился абсолютным нежеланием с ней считаться.
Мне приходилось уже писать о последствиях. Криминализация эфира. Героизация насилия. Апофеоз мистицизма. Преображение «окна в мир» в огромную замочную скважину. Стирание грани между тем, где кончается документалистика и начинается вторжение в частную жизнь. Превращение телевидения в создателя национальных кумиров. Соблазны экранной славой и неслыханной популярностью пробуждают тщеславие и становятся неодолимыми. Экранные образы знаменитостей /в том числе и самих ведущих/ выступают сегодня предметом эксплуатации как масс-медиа, так и самих носителей имиджа.
Но принадлежит ли экранный персонаж самому себе? Есть ли у журналиста совесть? Должна ли быть репутация у телеканала? Подобные вопросы сегодня - пустая риторика.
«Дезинформация – это искусство», «Сеансы телеманипуляции», «В бой идут одни киллеры» - заголовки многочисленных публикаций в дни парламентских выборов. Ни в одной стране, кроме нашей, телевизионные каналы не вступали в столь неистовые сражения со своими коллегами. Информационные войны на выборах своим появлением обязаны не избытку информации, а как раз - недостатку культуры. Эфирные баталии воспитали новые типы ведущих – шантажистов и «психованных бультерьеров» - от Невзорова до Доренко.
Вместо стремления «разгадать каждого человека, который попал в орбиту внимания передающих камер, в каждом увидеть личность, увидеть событие»[31], к чему призывал Саппак, режиссеры навязывают ведущим имиджи крутых злодеев, распорядителей телеигр, не знающих милосердия, и искусителей, которым чувство стыда неведомо от рождения. Возникает подозрение, что кому-то из них оно и на самом деле неведомо. И очень скоро подозрение переходит в уверенность.
«Нет ничего органичнее и увлекательнее для телевидения, чем импровизация – в любых ее формах»[32], - считал Саппак, но нет ничего невыносимее, подчеркивал он же, импровизации мертвой. Импровизации как «формы подачи». В наши дни за импровизации и экспромты выдаются, как правило, неуклюжие /а порой и довольно искусные/ инсценировки.
Герои в масках появились одновременно в программах Валерия Комиссарова «Моя семья» и Владимира Познера «Человек в маске» /1996/. Но если Познер своего собеседника впервые видел лишь в момент передачи, то Комиссаров на роль гостей то и дело приглашал самодеятельных актеров /а впоследствии и актеров-студентов/, охотно выполняющих заранее предписанные им роли. Их «откровения» и есть та самая «форма подачи». Этот же принцип лежал в основе и других комиссаровских передач, где он выступал продюсером.
Погоня за рейтингом открыла широчайшие перспективы имиджмейкерам-режиссерам. Думать о социальных последствиях таких передачи ее создателям не приходит в голову.
Худшее, что в нас есть
Плохая и неправдивая книга, изданная тиражом в 5000 экземпляров, предупреждал в свое время Саппак, хотя и ляжет мертвым грузом на полки библиотек, но еще не представит большой беды. Та же книга, предостерегал он, изданная тиражом в 10 миллионов экземпляров, станет общественным бедствием. Последняя цифра тогда казалась астрономической. За четыре десятилетия телевидение ее перекрыло десятикратно. В той же степени возросли и масштабы бедствия.
Телевидение вынесло на поверхность все худшее, что в нас есть. «Дорожные патрули», «Криминалы», «Составы преступлений» и десятки подобного рода рубрик, устрашая зрителей, делают свое дело еженедельно, ежесуточно, а то и по нескольку раз за день.
Сплочению аудитории могли бы, казалось, способствовать развлекательные программы /ток-шоу и прочие/, заполонившие львиную долю эфира. Но на практике они лишь разъединяют. «Алчность», «Слабое звено», «Последний герой» - игры, созданные по принципу «выжил сам – выживи другого».
Программа «Моя семья» разрушает семью. Участники обсуждения во главе с ведущим обсуждают детали разводов, измен, семейных обманов - спорят, кто виноватее, кому «так и надо». В недавнем анекдоте каннибала арестовывают за то, что он продавал пельмени «Моя семья» - это не каламбур, а метафора. Но по сравнению с шоу, возникшими позже, эта программа - почти безобидна.
Стиль подобного общения на экране подхватили Андрей Малахов /«Большая стирка»/, Отар Кушанашвили /«Большой куш»/, Дмитрий Нагиев /«Окна»/.
Телевидение могло бы содействовать воспитанию среднего класса /«мидл-класса»/. Но на конвейер поставлено производство - по выражению психолога А.Асмолова - «быдл-класса». Порядочность – реликтовое понятие, оставшееся в далеком прошлом вместе с эпохой дилижансов и фаэтонов.
Говорят, что свобода без культуры – день открытых дверей в зоопарке. После появление «Клетки» на канале ТНТ, где добровольцы охотно соглашались на виду у глазеющей публики провести две недели в клетке, предназначенной для животных /во дворе за московским цирком/, эта фраза получила наглядное воплощение.
«Телевидение формирует граждан, которыми легко управлять», - заметил когда-то французский философ, оценивая западное вещание. Но разве не ту же цель преследовала и советская пропаганда, призывающая думать всех одинаково? В наши дни такое стремление, разумеется, больше не в моде. Ему на смену пришла другая традиция - думать не обязательно вообще. Интеллектуальные передачи не приносят дохода.
Утопист или прорицатель?
Апологет прямого вещания, не способный оценить возможностей кинофиксации… романтик, переоценивающий значение личности на экране… проповедник «самотипизирующейся» реальности, не желающий замечать границы между искусством и жизнью… и вообще «идеальный» зритель, который видел то, чего вовсе не видели остальные зрители… Вот далеко не полный список заблуждений, предъявлявшийся Саппаку его оппонентами.
А между тем никто с такой настойчивостью, как он, не пытался разгадать диалектику этих двух взаимополярных и взаимозависимых категорий - правды действительности и правды образа. Все возрастающий интерес к неприукрашенной жизни порождал, с точки зрения Саппака, «новое качество достоверности». Чудом для телезрителей 60-х годов были не «самотипизация» и не «рентген характера», а доподлинная правда живой реальности. Каждый кадр документальной программы принимался зрителем не только как элемент восприятия автора, но в то же время как часть реальности, не зависящей ни от автора, ни от программы.
Отсюда и значение портретного направления - индивидуальностей и личностей на экране, персонифицирующих сам дух эпохи. И чем реже эта правда проникала в кадр впоследствии, тем более странными выглядели ее поэтические определения. /Аудитория 70-х годов уже начинала воспринимать определения Саппака как некие риторические фигуры, никак не связанные с экранной практикой/.
Осужденный на домашнее заточение, проницательный критик особенно пристально наблюдал на телеэкране живую жизнь в ее непреображенности, в неотобранности ее течения. Надо ли удивляться, что само стремление остановить неостановимое, запечатлеть мимолетность на кинопленку /подобно натуралисту, превращающему бабочку в экспонат коллекции/ заключало, на его взгляд, реальную опасность для формирующейся у нас на глазах эстетической данности?
Упрекая Саппака в нежелании оценить возможности кинофиксации, критики упускали из виду его реальные опасения – постановочные традиции и экранные имитации жизни, которые так легко достижимы при редакторском вмешательстве в действительность, запечатленную на кинопленку. Но именно это вмешательство и происходило в жизни. На экране в изобилии демонстрировались «обзорные» киноочерки местных студий. «Пленка убедительно показывает, что в городе Н. есть промышленность, научно-исследовательские и учебные институты, люди не только работают, но и отдыхают /кадры театра, музея, парка культуры/, под конец для «утепления» - обаятельные детские мордашки /символизирующие будущее!/, - описывал тогда же подобные ленты С.Зеликин. - Уверенный дикторский голос, прорепетированные интонации»[33]. Саппак выступал не против кинодокументалистики вообще, но против ремесленников от кинематографа, бежавших от несрепетированной реальности, от нерегламентированных человеческих проявлений, иными словами, от жизни как таковой.
«Жизнь, как она есть» - для реформатора Дзиги Вертова эта формула стала со временем означать все более осознанное стремление извлечь из реальности заключающуюся в ней образность. Но перед глазами Саппака было то, о чем режиссер-документалист мог только мечтать – жанр портрета /заявки на который так и остались в вертовских дневниках и набросках/. «Жизнь, как она есть» превратилась в «человека, каков он есть», оказавшись этапом развития той же эстетики. Экранная документалистика словно бы снова бросала вызов извечному противостоянию «художник и жизнь».
Сомневаясь в необходимости фильмизации телепрограммы в начале 60-х, Саппак отказывался принять то, чего, по существу, еще не было. Последующие же критики, упрекающие Саппака в недальновидности, упорно не замечали того, что есть. Эстетика телефильма складывалась под явным воздействием свойств живой передачи, которые в свое время исследовал В.Саппак. Проявляя «близорукость» в оценке возможностей телефильмов, он проявил поражающую прозорливость в размышлениях над экранным феноменом «говорящего человека». Самые сложные эстетические вопросы сходились к встрече на экране с живым человеком. Рано или поздно раствор прямого вещания должен был породить самостоятельный жанр телевизионного кинотворчества. Этот этап кристаллизации начался уже после смерти Саппака – в середине 60-х.
Саппак был, по сути, первым исследователем «синхрона», который с таким трудом утверждал себя в тогдашнем документальном кинематографе и был присущ телевидению, как врожденный дар.
«Заглянуть в Саппака…»
За сорок лет изменилось не только отечественное телевидение.
Изменились мы сами.
Называя Саппака «идеальным телезрителем», критики противопоставляли его «обычной» аудитории, а способность к эстетическому восприятию невыдуманной реальности объясняли исключительностью его натуры. Великолепно описанные Саппаком телепортреты Валентины Леонтьевой, Вана Клиберна, Юрия Гагарина, с точки зрения критиков, были ни чем иным, как продуктом субъективного видения даровитого автора. Несомненно, Саппак был талантлив и сумел не только увидеть многое на экране, но и сформулировать свои выводы и догадки. Но ведь то, что он видел, видели и обсуждали другие зрители. Так что свои экранные наблюдения он формулировал, рассчитывая и на готовность самих зрителей к эстетическому восприятию жизни. Именно эту готовность он всячески побуждал. Да и чем иначе можно было бы объяснить необычный успех «Телевидения и мы» в течение стольких лет.
Вкусы и характер тогдашней аудитории соответствовали вкусам и характеру тогдашнего телевидения /если, разумеется, не считать пропагандистскую часть вещания/. Немалую заслугу в таком согласии сыграла книга «Телевидение и мы». Как и убежденность ее автора в нравственном первородстве этого нового канала культуры и его «абсолютном слухе» на правду.
Что же касается творчески одаренных зрителей /слушателей, читателей/, то разве не к ним всегда адресуются творчески одаренные режиссеры /писатели, композиторы/. И, конечно же, критики. Именно таким «идеальным» критиком и читателем был В.Белинский. Но это нисколько не исключает необходимости считаться с мнениями «обычной» аудитории. Хотя с последней задачей значительно лучше сегодня справляются социологи, выводящие рейтинги и обнаруживающие, что поклонников у «Рабыни Изауры» или «Улицы разбитых фонарей» неизмеримо больше, чем у рубрик на телеканале «Культура», собирающего лишь полтора процента аудитории. К такому факту следует относиться без предубежденности, не забывая, что зрители «в тапочках» - не выдумка снобов, и они, эти зрители порождены нашим же отечественным экраном. Среди читающих современников Пушкина, количественный перевес тоже был у поклонников Булгарина и Бенедиктова. Но кто их сегодня помнит?
Нынешние зрители с нетерпением ждут ежечасных сводок о реальных событиях в мире, сменивших идеологические картинки стародавнего «Времени». Но они же приучились к едва ли не круглосуточным развлекательным шоу и бесчисленным сериалам из жизни ментов и бандитов. Не удивительно, что мы стали куда менее требовательны к художественным достоинствам передач и бесконечно терпимее ко все возрастающей пошлости на экране.
Подростки требуют развлечений, но подчас и взрослые - те же дети. Продолжать ли нам пестовать этот задержавшийся инфантилизм или задуматься о его причинах? Ведь именно на неразвитый, подростковый вкус массового сознания прежде всего и рассчитан рейтинг. «Социологи подыгрывают публике и способствуют утверждению нынешних вкусов тем, что принимают их за критерий реальности, - предостерегал когда-то своих соотечественников Дуайт Макдональд. - Они рассматривают людей как стадо бессловесных животных, как скопление условных рефлексов и принимают любое идиотское убеждение, если оно поддерживается большинством». Саппак безусловно согласился бы с этим выводом, если бы сорок лет назад понятие рейтинг существовало в отечественном вещании.
Никакие социологические опросы с применением новейшей компьютерной техники не заменят нам ни профессионального критического анализа, ни той дискуссионной атмосферы, которая и служит формой самопознания электронной музы. Вот почему по-прежнему актуален Владимир Саппак, «заглянуть в которого» никогда не бывает поздно.
«Телерадиоэфир /история и современность/. 2005
Дата добавления: 2015-09-01; просмотров: 156 | Нарушение авторских прав
| <== предыдущая страница | | | следующая страница ==> |
| ВВЕРХ ПО ЛЕСТНИЦЕ, ИДУЩЕЙ ВНИЗ | | | ТВ КОНСТРУИРУЕТ НАШУ ЖИЗНЬ. КАКУЮ? |