Мои родные, любимые люди. 14 страница

– Говорю же, ничего не исчезло и не прибавилось.

– Но он не просто так приходил, это уж точно. Может, ты пока не заметила, что пропало.

Я пожала плечами:

– А что, если он просто не застал меня дома, как ожидал? С ним случился приступ бешенства и тогда он выместил на вещах свою ярость…

– Хорошо, что Семен Леонидович поставил новые замки!

– Я вижу, вы здорово подружились с папой. Что он говорит по этому поводу?

Леша остановился и тяжело вздохнул.

– Кирилл Чадаев очень мастерски, и в тоже время очень подло сыграл на самой чувствительной струнке твоей душе. На самом сокровенном... Ему известно, что ты пережила. Возможно, он планировал сделать тебя своей страховкой. Но это было до того, как Алиса Боднер дала показания. И тогда ему пришлось поменять свои планы. Теперь ты можешь скорее навредить ему, чем помочь. Как это сделала Алиса…

– Зачем он, по-твоему…

Я запнулась, не в силах выговорить конец предложения.

– Убил ее? – завершил Леша, и я невольно вздрогнула. – Это только он знает. Ты последняя говорила с Алисой. Что она тебе сказала?

– Она была не в себе, понимаешь?

– А ты не думала, что она просто до смерти была напугана? Если ему удалось запудрить мозги тебе, то представь, какое влияние он имел на влюбленную фанатку. Если бы она еще при этом не психанула из ревности, тогда вообще все сложилось бы идеально…

– Но какой ему смысл меня убивать? – Я искренне недоумевала. – Ты же понимаешь, я не имею цены, как свидетель. Ничего важного для его разоблачения не знаю. Слова Алисы? Алисы, которая находилась под наблюдением психотерапевта? А я сама? Тот еще фрукт! Первым же делом адвокат Кирилла предъявит доказательства того, как в недалеком прошлом я лечилась от душевного разлада. Чем же я могу ему мешать?

– Я боюсь, что предположение твоего отца все больше начинает подтверждаться. – Алексей потупил глаза в ковер.

– Ты о чем? Какое еще предположение?

Он немного подумал, чтобы собраться с мыслями и, наконец, признался:

– Я тебе не говорил, не хотел пугать раньше времени. Но, как профессионал, Семен Леонидович попробовал составить психологический анализ действиям Чадаева, исходя из всего того, что мы имеем.

– И к чему же он пришел?

– Я понимаю, как это все звучит. Но не спеши спорить, потому что все слишком серьезно, Аня. Кирилл Чадаев, похоже, разыгрался! Сцена и действительность стали неразделимы. Скорее всего, это произошло после того, как в исступлении он задушил Мирославу, не желая расставаться с ней. А потом… Уже не смог этого перешагнуть. Знаешь, в уголовном розыске бытует мнение, часто, к сожалению, оправданное, что некоторые люди привыкают убивать. Что для них это, как наркотик. Стоит начать – и не могут остановиться! Таким образом они ощущают власть над жизнью... Приблизительно так же можно понимать поведение Чадаева. Ты сама знаешь, какая опасность тебе угрожает. Поэтому я должен сообщить о покушении.

– Нет, Леша, не делай этого! – умоляла я, пересиливая дрожь в голосе. – Пойми меня, наконец. Сейчас ты не просто друг и защитник. Ты – залог моей свободы! А это для меня дороже всего, быть может, дороже жизни! Если отец узнает, что мне угрожает опасность, я снова окажусь в заточении! Родители никуда не выпустят меня, если нужно – запрут на сто замков. Я могу проснуться уже завтра в изолированной палате. Отец на все согласен, я знаю, чтобы уберечь меня. А я не могу так! Мне их забота, только пойми меня правильно, как петля на шее, она не дает мне возможности нормально дышать. Я только-только научилась жить заново! Мне так трудно это далось! Очень скоро я должна уехать, это очень важно для меня.

– Но речь идет о твоей жизни, Аня! – настаивал Борщев. – Что может быть важнее?

– У меня нет пока жизни. И не будет, если я не начну все с начала.

– О, Боже, я не знаю, что мне делать, – Леша беспомощно разводил руками. – Я согласен с тобой и не согласен одновременно. Я пытаюсь понять твое состояние, честно. Но не могу рисковать твоей жизнью. Что, если покушение повториться? Что, если его последствия окажутся намного плачевнее, чем сейчас? Я себе этого никогда не прощу!

– А я никогда не прощу тебе, если потеряю свободу, – сказала я спокойно, но очень твердо. – Поверь, Леша, заточение, которому меня может подвергнуть такая ситуация – хуже тюрьмы, хуже смерти. В конце концов, чему быть, того не миновать. Но я должна иметь хотя бы шанс! Даже, если он будет последним. – Видя его колебания, я добавила. – К тому же, только так мы сможем узнать, что в действительности происходит...

Скрипя зубами и громко чертыхаясь, очень не довольный своим решением, Алексей все же сдался.

– Мне пора бежать. Но я попрошу кого-то из своих ребят покараулить подъезд до вечера. Днем, хочется верить, Чадаев не рискнет вломиться сюда. Не отключай телефон! Кстати, что с твоим мобильным?

– Его больше нет.

– Прекрасно, – вздохнул он. – Ладно, вечером я принесу тебе специальный телефон. И запомни, Аня, чтобы ни случилось – никаких больше тайн!

- 40

Тем же вечером, как и обещал, Алексей принес мне небольшой плоский мобильник.

– Он удобен тем, что его легко спрятать в кармане, из-за своих размеров он практически незаметен. Но есть еще одна, самая главная, особенность. Я тут думал весь день, что если по какой-то причине я упущу Чадаева из вида… Ситуация может сложиться какая угодно. Вдруг ему удастся пробраться к тебе. Поэтому я внес в режим горячих вызовов несколько номеров: отделения милиции, твоего отца, свой номер. Но мой номер, обрати особое внимание, стоит в списке первым. Это цифра один. Если что-нибудь случиться, просто нажми «один». – Он тут же все продемонстрировал. – В его кармане громко завибрировал другой телефон. Леша достал его и показал, что отобразилось на экране. Это было слово «SOS».

– Так я буду знать, что тебе нужна моя помощь.

Я восхищенно улыбнулась.

– Леша, я не знаю, о чем думает твое начальство, но тебе давно пора на повышение!

– Не спеши меня хвалить. Все это действует только при условии, что ты успеешь нажать кнопку, и если будешь находиться в известном мне месте, то есть здесь.

– Тогда у меня действительно нет выбора, кроме как сидеть круглосуточно в квартире.

– Да, извини, но свобода твоя так или иначе ограничена. Но другого выбора у нас нет. Главное, чтобы…

Он вдруг поймал себя на полуслове и закусил нижнюю губу. Это смахивало на неудачную попытку скрыть какое-то опасение, которым он не желал делиться.

– Что? – Я внимательно посмотрела на него. – Что-то не так?

– Не знаю. – Лоб прорезала глубокая складка, Леша потер вспотевшие виски. Таким озадаченным я его еще не видела. – Какое-то странное предчувствие, что ли? Весь день душа не на месте.

– Знаешь, я думала об этом, – сказала я серьезно. – Тебе не нужно подставляться из-за меня. Если что-то случится…

– Глупости! – оборвал он. – За меня не беспокойся! Я имел в виду совсем другое. Но мы справимся. Мы поймаем его.

После этого он сел на диван и долго молчал. До этого дня я не видела Лешу в гражданском, он выглядел не привычно в свободных черных брюках со множеством карманов, темной рубашке и спортивном жакете из грубого котона. Но и на обыденность его облик не претендовал, угадывалась скрытая амуниция и состояние чрезвычайной готовности. Казалось, передо мной другой Алексей Борщев, которого я до этого не знала, лишенный формального налета, более воинственный и решительный. Словно активировался элемент, отвечающий за высокую степень ответственности в период потенциального риска, когда человеку приходится открыто принимать угрозу жизни. Сосредоточенное лицо, собранное тело (руки постоянно согнуты в локтях и упираются ладонями в бедра), первое время напоминали мне хищника перед прыжком, внушая неосознанное волнение. Но потом я привыкла к этому, и на смену волнению явилось чувство безопасности.

Поскольку мне так или иначе не предстояло выходить из квартиры, я предпочла светлый спортивный костюм, мягкий и удобный, в котором являла разительный контраст по отношению с Борщевым.

Я принесла чай на подносе, умостилась в кресло напротив него – за своим рабочим столиком у балконного окна – и ощутила необходимость как-нибудь развеять создавшуюся напряженность.

– Как там поживает Лихачев? – спросила я. – Мне кажется, таких грубиянов я еще не встречала.

– Это только с тобой он так, – Борщев усмехнулся.

– Правда? Почему же?

– Ну, он парень смазливый, наделен природой всем, чем надо. А ты немного задеваешь его самолюбие, не замечая его. Он привык, похоже, что симпатичная ему особа сама должна цепляться на шею.

– То есть, – пошутила я, – он возомнил себя кумиром для каждой женщины?

– Девушки сами ему прохода не дают, так что, наверное, было от чего возомнить. Я уже перестал их жалеть. Надоело. – Леша громко отсербнул из чашки.

– А мне-то всегда казалось, что мое присутствие действует на лейтенанта крайне раздражительно.

– Я знаю его. Вижу, как он в лице меняется, стоит о тебе обмолвиться. Да и вчерашний эпизод, уж ты мне поверь, заставил его прилично понервничать. Наверное, спит и видит тебя в каждом сне. Как, наверное, любой другой мужчина, который с тобой знаком, – тихо прибавил Леша.

– Кроме Кирилла Чадаева, – заметила я. – Он, скорее всего, видит во сне мой труп.

– Ты, кстати, видела у него какое-нибудь оружие? – Лицо Борщева снова посуровело.

– Пистолет.

– Господи! – вскричал он так неожиданно, что я подпрыгнула в кресле. – Это уже просто организованная преступность какая-то!

– Сказал, что пистолет нужен ему для самообороны...

– Ну конечно! Для чего же еще? Ты умеешь пользоваться оружием?

– Когда-то умела. В детстве я занималась стрельбой, даже выиграла один турнир. – Заметив изумление на лице капитана, я быстро поправилась: – Только это было очень давно! Сейчас я испытываю к оружию отвращение...

– Понимаю. Я так и подумал. Потому что хотел добавить к мобильному пистолет.

– О нет! – Я покачала головой. – Спасибо, что этого не сделал! Слишком все серьезно. Надеюсь, ты носишь бронежилет?

– Только сегодня одел, – признался Леша, поправляя рубашку. – Страшно неудобная штуковина. Боюсь, как бы она не доконала меня раньше, чем кто-нибудь пристрелит…

Часы на стене в гостиной тикали почему-то очень медленно, постепенно переползая границу девяти. Заметив, что я становлюсь все более отстраненной с каждой минутой, все глубже погружаюсь в свои мысли, бессознательно обвожу пальцем контур чашки с недопитым чаем, капитан понял это по-своему.

– Я, пожалуй, пойду на улицу, – сказал он, поднимаясь.

– Нет, погоди! – Я решила поделиться с ним своими размышлениями. – Знаешь, я тут вспомнила кое-что. Кирилл рассказывал, что незадолго до смерти у Миры объявился отец. Я подумала, что, возможно, он причастен к ее убийству, потому что, по ее же словам, это какой-то весьма солидный человек и…

– Пока ты лучше забудь об этом, хорошо? – прервал меня Леша со свойственной ему рассудительностью. – Не думаю, что эта информация правдива.

Я снова рассеянно уставилась в пространство.

– Вспомнила еще что-то?

– Несколько раз я замечала, что за мной следят, – призналась я, наконец. – То кто-то шел за мной по пятам, то я просто нутром ощущала преследователя. И довольно часто среди ночи, выходя на балкон, я ощущала чье-то присутствие внизу: либо под балконом, либо на углу дома. И часто до меня долетал дым его сигарет. Я еще удивлялась, что кому-то не спиться. А теперь начинаю думать…

– Пошли, – вдруг приказал Борщев, не дав договорить, быстро хватая меня за руку. – Быстрее, пойдем со мной!

Он потащил меня на улицу так быстро, что мне пришлось бежать, чтобы поспевать за его широкими ритмичными шагами. Остановились мы только на углу моего дома, практически под моим балконом.

– Ты часто выходишь на балкон? – спросил Леша, и лицо его от волнения начало покрываться бурыми пятнами.

– Всегда. Особенно ночью.

– О, Господи! Почему я сразу об этом не подумал, – воскликнул капитан. – У тебя же угловая квартира! Это ж просто удобнее не придумаешь! Стань сюда, – Леша направил меня на самый угол дома. – Посмотри наверх, что ты видишь?

Я увидела свой балкон. Просто как на ладони.

– Теперь поняла? Господи, я караулю у подъезда, а в это время он может преспокойно пристрелить тебя просто на твоем же собственном балконе! Ты видела его здесь хоть раз?

– Нет. Слышала иногда шорохи, просто понимала, что здесь кто-то есть, вот и все.

Алексей приник к стене, стараясь отгадать поведение преступника.

– Ну естественно, – бормотал капитан, – в случае чего, можно спокойно спрятаться за угол. Ты все видишь, а сам при этом остаешься в тени… Значит так! На балкон не высовываться. Ясно?

Мы вернулись в квартиру. Леша выглянул несколько раз из балкона.

– Сукин сын, – не прекращал он возмущаться.

Затем все же взял себя в руки. Пожелал мне спокойной ночи, дождался, пока я закроюсь на все замки и отправился сторожить подъезд.

***

Но даже понимание того, что меня охраняет капитан милиции, с таким настроем, что сюда и муха не влетит, не способствовало абсолютному успокоению. Все мои попытки уснуть сводились к нулю.

Найдя остатки коньяка в холодильнике, я нетерпеливо плеснула его в стакан, и только собралась отпить глоток, как вдруг поняла, что этот прожигающий аромат тревожит слишком стойкие воспоминания…

Я, Кирилл, его поразительно синие глаза, настолько проникновенные, что, кажется, видят насквозь всю душу. Шипящие поленья в камине небольшой полутемной комнаты. Чувство долгожданного умиротворения. И такие золотые слова…

Я сжала стакан в руке так сильно, что он едва не треснул. Холод снова пронзил сердце, как лезвие безжалостного ножа.

Как же я могла так просто поддаться!

Почему, ну почему не смогла увидеть, что человек всего лишь играет очередную роль! Ведь тысячи раз, затаив дыхание, следила за игрой актеров! И где находилось в тот злосчастный момент мое треклятое внутреннее чутье?

Зато сама…

Как прав был Егор: я – открытая книга!

И вот плачу за это свою горькую цену…

Закусив губу до крови, я с ненавистью вгляделась в темное дно стакана, но помешкав лишь секунду, быстро проглотила его содержимое.

Меж тем стоило хоть ненадолго прикрыть глаза, как на меня снова и снова со страшным ревом несся мотоцикл Кирилла.

А потом я видела его мистически-красивое лицо в бликах жаркого костра и неповторимые, чувственные губы, неожиданно ставшие жесткими, когда он спросил, что бы я сделала с человеком, убившим Егора…

Зачем он это спросил?

Зачем потом умолял меня не сдаваться…

Это было лишь частью хорошо продуманного сценария?

Как безгранично, бесчеловечно, безбожно жестоко!

Нет уж, лучше бы ты сразу тогда убил меня, чем так поступить!

Ты говорил, что я – твое спасение, а сам при этом понемногу становился спасением для меня! Достал мое сердце со дна мертвого моря, вдохнул в него жизнь, согрел и приласкал… И все для того, чтобы разорвать его в клочья!

Да разве ты достоин после этого называться человеком?

Тебе мало было просто убить меня там, возле озера, хоть возможностей ты имел предостаточно: задушить, утопить, застрелить! Но нет! Тебе сперва нужно было поиграть моим сердцем!

Как ты поиграл с сердцем несчастной Алисы Боднер.

И, возможно, с сердцем Мирославы Липки тоже…

В какие игры играет твой разум? Кто ты в этой игре? Кай, ледяное сердце которого не отогреет ни одна Герда, сколько бы любви и храбрости ты от нее не требовал? Этого не смогла дать тебе Мира. Не осилила Алиса. Что уж говорить про меня? Хоть видит Бог, я слишком быстро поверила всем твоим словам...

Я вдруг поняла, что от переполняемой меня ярости перестаю владеть собой, не могу дышать. Что гнев настолько велик, что я не могла совладать даже с собственным телом, которое стало дрожать так сильно, будто билось в ознобе. Что более ни о чем не могу думать, кроме того, каким мерзким типом оказался Кирилл Чадаев.

– Ты спрашивал, чего я хочу, – прошипела я с рвущейся, как дикий огонь ненавистью. – Спрашивал, хочу ли я умереть? Ты держал пистолет у моего лица и спрашивал, хочу ли я умереть? Как же я хочу сказать тебе это. Сказать прямо сейчас! Да, Кирилл Чадаев, я хочу, хочу увидеть твое лицо, когда ты будешь нажимать на курок, хочу!!! Так сделай же это. Сделай, умоляю! И будь проклят!

Задыхаясь, я бросилась к балкону так стремительно, словно собиралась немедленно выпрыгнуть.

Ну же! Ну-у же!

Схватилась руками за железный бортик и резко перегнулась, рискуя свалиться вниз, но…

Там, на углу дома, никого не было. Ни души!

Я долго и разочарованно смотрела в ту сторону, продолжая ждать сквозь оглушительную барабанную дробь сердца, что сейчас он выглянет, направит на меня дуло пистолета, торжествующе оскалится, покажет, наконец, свое истинное лицо…

Но минуты проходили. Дыхание незаметно выравнивалось. Терпение болезненно испарялось, решимость тоже. В конце концов, злобно зарычав, я вернулась в квартиру.

Не знаю, сколько времени я пребывала в нервном возбуждении, вытаптывая круги на ковре в спальне и в гостиной.

В какой-то момент мне стало совершенно не понятно, для чего Борщев старается обезопасить меня от молодого маньяка? Все сделалось настолько безразличным, как если бы в том виделся перст судьбы, всего лишь закономерность, а не случайное стечение обстоятельств. Не я ли всем нутром своим призывала смерть еще недавно? Не я ли видела в ней лик спасения, такого возвышенного и желанного покоя? Не моя ли это душа исходила криком священной боли, требуя справедливого разрешения ее земного терзания?

Не мне ли был послан этот палач, со внешностью юного бога и искусным театральным талантом, как дань всех моих страстей и прошений?

Так от чего же меня оберегать?

Но потом я подумала о Борщеве, что это не справедливо – подвергать его опасности. Он не должен и не обязан рисковать из-за меня, ставя мое спасение выше собственного. Потому что если убийца намерен действовать до конца, он постарается убрать со своего пути любую преграду.

Еще через какое-то время, я решила, что от моей бессонницы можно извлечь гораздо больше проку как-нибудь еще, кроме того, чтобы сходить с ума и звереть. Мне стоило позаботиться о Борщеве. Нужно пойти на кухню и постараться что-то приготовить для него. И немедленно забрать его с улицы.

- 41

Стоило высунуться из подъезда, как из кустов на меня выскочил капитан, перепугав намного больше, чем если бы он оказался маньяком. Зашикав, Леша схватил меня за локоть и впихнул обратно в подъезд.

– Аня, ты что делаешь?!!

– Я решила предложить тебе согреться и перекусить…

– О, Господи! – выдохнул капитан, и все же оказался сконфужен таким предложением. – Мне не до перекусов, знаешь ли. Тебе не в коем случае не следовало выходить.

– Но я уже вышла. И к тому же простояла у плиты больше часа.

Леша вздохнул:

– Аня, это неразумно.

– Леша, если кто-то планирует напасть на меня в моей квартире, то почему капитан милиции караулит возле подъезда?

– Потому что так больше шансов его схватить.

– Схватить простуду, если пойдет дождь, схватить пулю, если он заметит тебя раньше. – Я решила продемонстрировать настоящее упорство. – Леша, ты же понимаешь, что я права. Находиться в моей квартире вовсе не означает спрятаться, сидеть и ждать. Поверь мне, этого и так слишком много для моей защиты. Я в безопасности, когда ты там, наверху.

Он несколько минут колебался, затем устало вытер ладонью лицо и стал подниматься по лестнице.

– Возможно ты права. Нужно подумать.

***

Когда с сытным бульоном было покончено (лучшее, что я могла предложить в тот момент), уже далеко за полночь капитан снова стал собираться на улицу. Я вспомнила о холодном влажном воздухе, порывах ветра, про его одинокий пост, и снова стала убеждать Алексея никуда не ходить, оставаться в квартире.

– Это неправильно, – настаивал он.

– Тебе придется торчать под подъездом на протяжении всей ночи, оберегая меня, как английскую королеву. Вот что неправильно. И все только потому, что тебе не ловко остаться здесь на ночь и ты, как человек воспитанный, боишься нарушить рамки приличия. Но, Леша, ты охраняешь меня, так про какие приличия или неудобства может идти речь? Кому еще я могу доверять, если не тебе?

Леша неожиданно залился краской, словно подросток, и я с запозданием сообразила, что такие слова могли нанести ущерб тем чувствам, что он испытывал ко мне. Я, считай, в лоб заявила ему, что никогда и ни при каких обстоятельствах он не будет восприниматься мной, как мужчина. Но с другой стороны, я надеялась, что он примет мое доверие, ведь, кокой бы ни была ситуация, но никому другому я не разрешила бы остаться на ночь в моем доме, это правда. И все же этот аспект, видимо, оказался принят во внимание. Одновременно растроганный и гордый таким обстоятельством, Алексей, колебавшийся, в действительности, не так уж долго, почесал колючий подбородок, двухдневная поросль которого практически слилась с усами, делая его похожим скорее на пограничника, чем на капитана милиции, и уверенно кивнул.

– Что ж, сюда ему не пробраться!

Я гостеприимно развела руками:

– Располагайтесь, как дома, капитан! Могу предложить вина.

– Ну, это точно нет, – улыбнулся Алексей. – Но раз я твой гость, то, пожалуй, пойду умоюсь.

И хоть Борщев отказался от предложения выпить, я все равно откупорила бутылку выдержанного белого вина, чувствуя, что сделав несколько глотков, удвою свои шансы уснуть этой ночью. Тем более, что порция коньяка, выпитого до этого, оказалась слишком ничтожна в борьбе с бушующим в моей крови ураганом. Чадаев не посмеет явиться сюда, заключила я с внезапной уверенностью, поразив при этом саму себя. Возможно, я просто устала ждать его, или это присутствие Алексея подействовало на меня так ободряюще, не знаю, но в тот момент я уже не представляла, как бы он заявился ко мне среди ночи, чтобы задушить собственными руками.

Наполнив бокал вином цвета насыщенного янтаря, вдыхая богатый его аромат, я неспешно прогуливалась по квартире, чувствуя неожиданный покой и тепло в душе, и зная, что это ненадолго, старалась насладиться коротким тайм-аутом, чтобы отдохнуть от напряжения и каверзных мыслей.

Сама не понимаю, как такое произошло, скорее всего, я просто следовала привычке, забыв о всякой осторожности, забыв даже безоговорочный приказ Борщева. Почти бессознательно я растворила дверь балкона, ежась от пронизывающего ночного ветра, вышла на улицу и посмотрела на непроглядное небо, находившееся настолько низко, что, казалось, до него можно было без проблем дотянуться рукой.

Я набрала в легкие воздух, в надежде почувствовать ароматы цветов и лип, таких необходимых мне, способных подтвердить неповторимость, тонкость, превосходство природы. Превосходство жизни! Но в этой застывшей, наполненной сыростью и запахом гнили ночи, не было ничего радушного, прекрасного или просто обнадеживающего.

Прислонившись к краю балкона, я посмотрела на полюбившийся мне перекресток, стремясь найти в нем хоть какие-то признаки былой прелести и восторга. Как же все переменчиво в этой жизни. То, что было вчера неописуемой живой красотой, сегодня уже наполнено мраком, дышит смертью. То, что радовало вчера, сегодня отбирает последнюю надежду…

Я задумчиво пригубила вино, но внезапно поняла, что больше не ощущаю бокал в своей руке. Услышала, как он беспомощно разлетелся на мелкие осколки где-то далеко внизу, столкнувшись с асфальтом. Но я больше не думала о нем… Не думала ни о чем.

Я оторопело, не двигаясь, смотрела на угол дома.

Точно на том месте, где и предполагал Борщев, стоял Кирилл Чадаев.

Он был одет как в тот раз, когда я видела его впервые – в длинный кожаный плащ и плотную вязаную шапочку. Но сомнений не было – то был именно он. И он не сводил с меня глаз.

Страх ударил в голову, будто непосильная доза алкоголя, в миг все поплыло перед глазами, а живот скрутила холодная судорога. Я резко метнулась обратно в комнату, и, запутавшись в занавесках, рухнула на пол. Не в силах подняться, цепляясь за край подоконника, ломая ногти в панике, постаралась как можно скорее запереть дверь балкона, и когда, наконец, смогла это сделать, прижалась к ней спиной, хватаясь руками за волосы.

Все же он там! Он там! Он пришел меня убить!

Из ванной вышел Борщев с полотенцем.

– Мне показалось, или хлопнула дверь балкона? – Увидев меня на полу, он бросился ко мне, как ошалелый.

А я не могла разомкнуть рта от страха.

Он выкрикивал что-то, встряхивал меня, но я находилась будто в ступоре. Он помог мне подняться на ноги и отвел на кухню.

– Я же запретил тебе выходить на балкон! Он там?

Леша приставил к моим губам чашку с водой и заставил выпить. Затем набрал еще воды, посчитав, что этого не достаточно, но я резко замотала головой, протестуя, и тогда он сердито пригрозил:

– Либо говоришь мне, что случилось, либо я сейчас же звоню твоему отцу!

Я взяла чашку, но ничего не сказала. Однако в этот миг одна очень необычная, почти незаметная деталь привлекла мое внимание.

Я смотрела поверх чашки на свой холодильник, сплошь обклеенный цветными напоминашками, смотрела во все глаза, боясь, что у меня начались галлюцинации, что я окончательно сошла с ума…

Поставив чашку на стол я медленно встала, едва не падая в обморок, не сводя с него глаз… с того странного предмета, ПОСТОРОННЕГО предмета, никогда раньше не бывавшего ни в моем доме, ни в моей кухне, ни тем более на моем холодильнике.

– Аня, ты скажешь мне, что происходит? – Голос Борщева звучал почти отчаянно.

Как в каком-то кошмарном сне я потянула руку к тому месту на холодильнике, где напоминашек было особенно много, наклеенных одна поверх другую, схожих по форме на растрепанного разноцветного осьминога, из-под брюха которого выглядывал едва заметный темный уголок. Я уже не сомневалась, что это было. Но дотронуться до него оказалось несказанно трудно, несколько секунд я не дышала, понимая, что сейчас я открою ящик Пандоры, что обратного пути уже не будет, что вся суть происходящего кошмара станет явной просто сейчас…

Осторожно, не дыша, я дотронулась до того злополучного уголка, потянула его, содрогаясь всем телом от того, что открывалось моим глазам. Сперва я увидела на изображении часть чьей-то руки в свете вспышки, затем жгуче-черные длинные волосы, разметавшиеся по траве…

– Все же, – выдавила я сквозь парализованную от шока гортань, – все же он оставил мне послание, Леша… Ты был прав… Господи… Ты был прав… Это страшный человек...

Истерически всхлипывая, я подала Алексею небольшой квадратный снимок, отпечатанный на цветном принтере. На нем была Мирослава Липка. Только что убитая Мирослава Липка.

– Вот зачем он был здесь… Он хотел, чтобы я знала…

– Черт, – Борщев схватил меня за руку. – Ты выходила на балкон? Ты его видела, да?

И не дожидаясь ответа, капитан выдернул из кобуры пистолет и побежал к двери.

– Нет, – опомнилась я, бросаясь за ним. – Не выходи, Леша! Он слишком опасен! Не нужно... пожалуйста…

Но он уже выскочил из квартиры.

– Запри дверь и звони в милицию, – эхом разнесся его голос по подъезду.

Я упала в пороге, и продолжала умолять:

– Леша, нет… Леша, он убьет тебя, он тебя убьет…

Через минуту где-то внизу на улице послышались два отчетливых хлопка, не оставляя сомнений в том, что это были выстрелы. Я похолодела от ужаса, не в силах даже закричать.

Отчего-то я точно знала, что это стреляли в Борщева. Стреляли в открытую. Не тревожась о том, что выстрелы могли разбудить весь дом. Этому человеку действительно нечего терять!

Еще через минуту я услышала шаги в подъезде.

Шаги, которые не могли принадлежать капитану, всегда ступавшему тяжело и быстро. Те шаги были очень легкими, почти бесшумными, неторопливыми и уверенными.

Это убийца поднимался по темным ступенькам подъезда. Я знала это так же точно, как и то, для чего он идет сюда.

Я увидела в полутьме его силуэт, он приближался. Высокая широкоплечая фигура в черном словно вырастала из недр подъезда, из пролета возникла голова и плечи, я узнала его спину… сейчас он повернется ко мне лицом и поднимется на мой этаж... войдет в мою квартиру...

И в тот момент, когда я практически сдалась, чувствуя себя беспомощной марионеткой в этой хладнокровной игре, я с неожиданной яростью набросилась на дверь всем телом и захлопнула ее за миг до того, как он появился на лестничной площадке.

Я понимала, что он способен войти и сюда.

Я понимала, что он уже не отпустит меня.

Сердце билось, как загнанное.

Не сдаваться! – твердило оно с каждым новым ударом.

Не сдаваться!

Злая улыбка исказила мое лицо.

Ты ведь этого хотел? Чтобы я не сдавалась?

Я быстро поднялась с пола, схватила трубку телефона и позвонила в милицию.

Затем набрала номер отца…

- 42

Дата добавления: 2015-09-02