Мои родные, любимые люди. 10 страница

Но выйдя из дома, я постаралась не думать о том, где он его взял. Это может быть пневматическое оружие, убеждала я себя, или газовое. Что плохого в том, что человек заботится о самообороне?..

В саду я насобирала большую охапку ромашки и пошла к озеру. Там, прогулявшись, нашла широкий плоский камень, уходящий в воду, села на него и склонилась, как Аленушка в сказке про козленка. Разложила цветы и стала собирать из них венок. Это занятие было таким простым и незатейливым, напомнив те счастливые дни из детства (которые теперь казались сном), что от этого мне внезапно сделалось невыносимо грустно.

Я подумала, что здесь же, теми же тропинками, возле того же озера совсем еще недавно прогуливалась Мирослава Липка…

Сидела, быть может, на том же камне, собирала, как и я, венок для себя или для любимого.

Потом они купались в озере, проводили длинные вечера вдвоем… И помыслить не могли, какая беда ожидает их вскоре.

Я оставила венок на камне, придвинулась ближе к воде и опустила в нее босые ступни.

Погода сегодня выдалась на удивление благоприятной: небо синее и бескрайнее, как на полотнах Дали, солнце, понемногу склонявшееся за горизонт, на протяжении всего дня приветливо ласкало землю, прогрело озеро. Я ощутила это сразу же, как только пальцы ног коснулись воды.

Дом обогнула широкоплечая фигура в черном и направилась в мою сторону. Солнце слепило глаза, но приставив ко лбу ладонь козырьком, я разглядела Кирилла. Рубашка и длинные волосы развевались на ветру, когда он двигался, и я заметила, что у молодого человека очень легкая, пластичная походка, и вместе с тем он ступал уверенно, твердо ощущая почву под ногами.

В одной руке у него дымилась сигарета, во второй он нес какую-то коробку, оказалось – кукурузные хлопья, и беззаботно жевал на ходу. Приблизившись, он отдал мне лакомство и спросил, почему я так далеко ушла от дома.

– Мне понравилось это место, а что?

Он сел рядом и тоже опустил ноги в воду.

– Да, и ей это место нравилось. Как то я нашел под камнем шприцы и ампулы…

Он молчал несколько минут, глядя в глубь озера, выглядел полностью отсутствующим. Но потом снова заговорил.

– Это был единственный человек, мне кажется, которому я мог простить что угодно. Таких девушек я не встречал ни в столице, ни в других городах, не смотря на все изобилие талантов и красавиц. Они все похожи друг на друга, пусть каждая и мнит себя неповторимой, из кожи вылезая, чтобы доказать всем и каждому, что так и есть. Многие из них сидят на коксе, так легче соревноваться в стервозности… У Миры не было помешательства на славе, деньгах и карьере. Она никому ничего не стремилась доказать. Зато я никогда не сталкивался с такой зависимостью… Хотя все дело даже не в этом. Наркотики – лишь часть ее безумства. Бесстрашная душа, дерзкий характер… К ней невозможно было оставаться равнодушным. Таких людей обычно либо любят безгранично, либо ненавидят… Но в ней жило сразу несколько личностей. Целая труппа артистов. Одна Мира была наполнена сочувствием до краев – сама мать Тереза! Особенно это касалось животных. Вторая ненавидела все мироздание! Третья – совершенно безбашенная, чокнутая, слетевшая с катушек! Четвертая – покорная и нежная, словно ангел… А порой все эти лица присутствовали в одном – и это было страшнее всего! Имея ключ от двери, она била окна, чтобы войти в дом. Говорила ужасные вещи, бросалась на меня с ножом, а позже выцеловывала порезы. Исчезала посреди ночи. Веселилась на грани… Я думаю, она просто не умела иначе, кроме как ходить по краю...

Взяв из коробки пригоршню хлопьев, он швырнул их в воду и они плавно поплыли по поверхности, на что непромедлительно среагировала стайка рыбок, принявшись растаскивать сладость.

– Но ты ее любил. И думаю, иначе быть не могло…

– Невозможно объяснить кому-то всю глубину своих чувств, если человек никогда не испытывал того же. Тот, кто сам никогда не умирал от любви, никогда не поймет того несчастного, душа которого сплюснута и раздавлена этой мукой. Для тебя любить именно так, как ты любила Егора – столь же естественно, как дышать! Возможно, ты даже не подозреваешь, что для большинства людей подобные чувства сродни мифу. Если ты легко вживаешься в роль на сцене – это называют талантом, как и умение писать статьи, либо пьесы… Способность любить – это тоже талант. Для тебя это просто, для другого – непостижимо. Вот и все! Егору повезло в этом…

– Не знаю... Успела ли я сделать его по-настоящему счастливым. Мне кажется, что со временем я бы любила его только сильнее... Но у нас было так мало времени...

– Чувство возникает не в пределах времени, ты же знаешь. Сколько ты знала Егора, пока поняла, что любишь его?

Я замыслилась, чтобы подсчитать, хотя в этом не было необходимости. День, месяц, год! Какая разница! Кирилл прав. Любовь не зависит ни от времени, ни от каких-либо других обстоятельств. Это единственная птица, что по-настоящему свободна.

– Но ваша любовь, если не учитывать всю трагедию, – воплощение сказки. Принц, принцесса, море счастья и любви. Наши отношения с Мирой выглядели непримиримой, беспрестанной войной, обреченной на обоюдное фиаско…

– Я знаю, ты бы не сдался. Ты мог победить всех ее демонов.

Он не ответил.

– Как ты считаешь, – спросила я после недолгого молчания. – Мира желала себе смерти?

– Так ли это, или нет… но тот, кто ее убил, должен заплатить.

– Ты что-то задумал? – Я с опаской поглядела на него.

– Имеешь в виду, не обсмотрелся ли я боевиков? – усмехнулся парень. – Не приведи Господь! У меня все в порядке с психикой, об этом можешь не беспокоиться. Изображать героя-мстителя с пушкой я не собираюсь.

– Тогда зачем тебе пистолет?

– Для безопасности, – спокойно ответил Кирилл.

«Если есть ружье, оно непременно выстрелит…» – припомнила я старинную присказку, но не стала заострять на том внимание.

Искупавшись, Кирилл предложил разжечь костер и провести вечер у озера. Я не возражала.

- 27

– Почему Алиса пыталась убедить меня, что вы с Мирой расстались в вечер перед убийством? – задала я давно интересующий меня вопрос.

– Не знаю. Мы часто расставались, практически каждый день, но это ничего не значило.

На лицо его падали тени от костра, особо резко выделяя скулы и упрямый подбородок. Густые брови тяжело нависали над потемневшими глазами – раскосыми, блестящими, внушающими исконный трепет.

Черные волосы, широкие плечи и длинная смуглая шея снова напомнили мне воина-одиночку из древних азийских легенд.

Мы сидели, укутавшись в одеяла, как некогда кочевники в оленьи шкуры и, разделяемые пламенем, коротали вечер беседами.

– Алиса неравнодушна к тебе, ты ведь догадываешься.

– Нужно уезжать. – Он покачал головой. – Но пока не могу. Не только из-за подписки… Память слишком свежа, чувства слишком свежи...

– У тебя ведь масса поклонниц. Как ты справляешься с ними?

– Очень просто, – ответил он. – Раздаю автографы и иду домой спать. Один.

Я улыбнулась.

– Для человека с таким призванием ты слишком любишь одиночество, разве нет?

– Одиночество почему-то принято воспринимать, как порок, как нечто негативное. Но для меня это спасательный круг, надежный способ добраться до уединенного острова собственной души. Я вырос в суете, но это не значит, что я ей подвержен.

– Извини, если мои вопросы напоминают интервью.

– Ты больше не журналист, – напомнил Кирилл. – Можешь спрашивать меня о чем угодно. Тебе же интересно, к примеру, почему я не увез ее от сюда? Ей нельзя было здесь оставаться, и я это видел.

– Что-то не пускало ее?

– Говорила, что должна разобраться со своей родней.

– С родней? – удивилась я. – Она искала родных?

– У нее как будто бы объявился папаша. По ее словам, едва ли не первая шишка в городе.

– Это может быть правдой.

– Или же продуктом богатого воображения, – заметил он. – У Миры было много версий собственного происхождения. Незаконно рожденная дочь мэра, например. Липка – от того, что нашли ее под липой, а не потому, что такую фамилию ей дали при регистрации в детдоме. Мать то отказывалась от нее (залетная артисточка), то чаще умирала при родах. Либо родители попросту гибли в автокатастрофе. Не исключено, что она сама верила в подобные выдумки. Смотря КАКАЯ Мира просыпалась в ней тогда.

– Но что, если она действительно нашла отца?

– И он ее задушил, – холодно пошутил Кирилл. – Чтобы не обременять себя лишними заботами.

– Понимаю, звучит бредово... Но Мира могла на что-то претендовать, и вообще, если он «едва ли не первая шишка в городе», может, испугался огласки, ведь незаконные дочери не всегда вписываются в планы первых шишек города.

– И тогда он нанял убийцу – исправить невыгодное для себя положение? Даже если на миг поверить, что она говорила правду...

Он покачал головой.

Эта версия казалась слишком надуманной, и потому не вызывала желания ее развивать.

Кирилл подбросил сухих веток в огонь. Я наблюдала за тем, как их быстро и ненасытно поглощает пасть костра, высоко и ярко вспыхивало пламя, удовлетворенно шипело и потрескивало.

Созерцание огня каким-то дивным образом оголяло и согревало душу, как если бы это был дух мудрого мага, умеющего осветить даже самые потаенные чувства, незаметно вырвать их из тени.

– Что с убийцей Егора Панина? Его нашли? – спросил вдруг Кирилл.

– Нам сказали, что действовал профессионал. Когда стали проверять деловых партнеров Егора, все оказались чистыми, как святые… Разве можно просто взять – и отобрать у другого жизнь? Из-за денег? Неужели проклятые бумажки того стоят? Я никогда не смогу понять этого. Что может оправдывать убийство?

– Самозащита, случайность, война, – заметил Кирилл с расстановкой.

– Самооборона – природный инстинкт, согласна. Случайности не противостоишь. Но когда речь идет об умысле…

– Может, сводили счета?

– Не думаю, что Егор имел врагов. Все знали его, как человека чести...

– Но тем не менее. Заказное убийство само по себе – предприятие рискованное и не дешевое, никто не берется за него забавы ради, – логично заключил Кирилл. – Может кто-то имел основания не допустить вашей свадьбы. Убить могут из множества мелких, даже банальных причин: зависти, ревности, неразделенных чувств?

– О, поверь, я знала всех, кому Егор был симпатичен. Но так далеко никто бы не пошел.

– А с твоей стороны? – Кирилл странно взглянул на меня.

Я покачала головой:

– Тем более. До знакомства с ним у меня никого не было.

– Даже врагов?

– Если ты клонишь к тому, что Егора убили, чтобы заставить меня страдать… В моей жизни нет таких людей. Хотя удар, без сомнения, оказался бы точным.

– Но киллеры не ошибаются… Скажи мне, – спросил он, внимательно изучая меня сквозь танцующее пламя костра. – Тебе же хочется найти заказчика? Посмотреть на него. Что бы ты с ним сделала?

Я вздрогнула, будто ко мне под плед неожиданно ворвался ураган.

– Хотелось бы разодрать его на куски, – продолжал Кирилл, – поддать нечеловеческим пыткам? Убивать... и воскрешать, чтобы снова потом убить!

– Мне хотелось бы правосудия…

– Какого именно, – настаивал он.

Я ничего не сказала и он предположил за меня:

– Ведь не того, что до сих пор не нашло виновного?

– А ты что хочешь? – спросила я дрожащим голосом. – Наказать убийцу его же методом? Занять его место? Создать нескончаемую кровавую цепочку? Потом убьют тебя, твои родные снова будут мстить… Любовь, проливающая реки крови? Так, по-твоему, человек становится сильнее, боль проходит, наступает бесконечное счастье и покой?

Но Кирилл оставался непреклонен, голос его стал звучать жеще.

– Тогда представь, что душегуб Егора стоит перед тобой! Прокурор разводит руками. Недостаточно улик, еще что-то. Что бы ты сделала?

Лихорадочное дыхание мешало сосредоточиться, сердце заныло и забилось так громко, что я почти не слышала собственный голос.

– Я не знаю! Я, правда, не знаю. Правосудие – понятие не только земное. Я верю в возмездие! Никто не останется безнаказанным. Если имя убийцы станет известно мне, известно безоговорочно, но при этом я не смогу доказать его вину перед судьей… кровь Егора не исчезнет с его грязных рук, с его грязной души! Наказание так или иначе придет за ним по пятам, по запаху этой крови… И не важно, что именно осуществит возмездие: случай, или же мои собственные руки! Он получит свое! Как и тот, кто убил Миру. Разве ты в это не веришь?

Я долго и настойчиво вглядывалась в посуровевшее лицо Кирилла. В глазах молодого человека снова возник пугающий стальной блеск, словно резко обнажилось лезвие меча, губы сжались и на челюстях опасно задвигались жевалки.

– Мне больше не во что верить, кроме этого, – ответил он хрипло, едва слышно.

Перед тем, как начать новый разговор, мы несколько минут хранили молчание, преодолевая внутреннее смятение.

Вокруг стояла тишина, лишь скромно ветер шелестел травой, да заводили свои вечерние арии сверчки, состязаясь в мастерстве…

И незаметно вечер преобразился в ночь.

Ночь, затаившись, грустно взирала со дна озера, из глубины сада, с высоты бескрайнего неба; робко, осторожно, почти недвижимо, боясь спугнуть своим призрачным дыханием нашу длинную откровенную беседу у пылающего в полную мощь костра.

Подслушивала многочасовые душевные изливания вплоть до проблесков зари, пока бушующее пламя вдруг не осело и не замахало прощально острым, бледным лоскутком, и где-то совсем поблизости одна за другой слились в хороводе громкоголосые переклички деревенских петухов.

В одно мгновение небо побелело, а воздух сделался холодным, свежим и прозрачным.

Так мы растворились в пространстве, совершенно забывшись и потерявшись во времени.

* * *

И наступил рассвет.

Явил нежную синеву росы, которой щедро выплакалась ночь, и наполнил легкие сладкими ароматами просыпающейся природы.

Мелкие поселенцы озера, чей сон мы так бестактно тревожили всю ночь, поднимались небольшими стайками для утренней трапезы, кружили в поисках лакомств и, плавно лавируя в лучах восходящего солнца, переливались чешуйками, словно доспехами.

А еще, повинуясь сложившейся у меня привычке, утро немедленно нагнало сонливость, усыпляя буквально на ходу, едва оставив сил, чтобы подняться и добрести до дома…

Кирилл догасил костер. Держался он стойко, несмотря на то, что был уже порядком измучен бессонницей, и ему не терпелось поскорее забыться в глубоком, умиротворяющем сновидении. Не прояви я внезапной охоты выспаться, он бы вряд ли подал вид, что сам непременно в том нуждался…

Но то утро лишило нас всяких сил.

Без лишних слов, мы просто повалились по кроватям. В этот раз молодой человек предложил мне воспользоваться его спальней, сам же занял место на диване в гостиной.

А я мгновенно провалилась в очередной кошмар…

ПРЕИСПОЛНЕННАЯ ТРАУРНОЙ ОБРЕЧЕННОСТИ, ДУШЕРАЗДИРАЮЩАЯ КАРТИНА ЗАБРОШЕННОГО ГОРОДА, СПЛОШЬ УКРЫТОГО ГРУБЫМ СЛОЕМ СНЕГА И НЕПРОБИВАЕМОЙ, КАК ХРОМИРОВАННАЯ СТАЛЬ, КОРОЙ ЛЬДА.

УЛИЦЫ СЛИШКОМ УЗКИ, СЛИШКОМ ХОЛОДНЫ, ТЕМНЫ И БЕЗЛЮДНЫ.

ГДЕ Я НАХОЖУСЬ И КАК СЮДА ПОПАЛА – НИКАКОГО ПРЕДСТАВЛЕНИЯ. ДА И НЕКОГДА БЫЛО ОБ ЭТОМ ДУМАТЬ.

БЕСПОКОИЛО ДРУГОЕ.

КАК ОТСЮДА ВЫБРАТЬСЯ?

ПОХОЖЕ, Я ЗАБЛУДИЛАСЬ…

БЕЖАЛА СО ВСЕХ НОГ… НО НИЧЕГО НЕ ПОЛУЧАЛОСЬ! СКОЛЬКО БЫ НЕ ПРИЛАГАЛА УСИЛИЙ, ЧТОБЫ ДВИГАТЬСЯ КАК МОЖНО СКОРЕЕ, А ВСЕ НЕ МОГЛА СДВИНУТЬСЯ С МЕСТА.

ХОЛОД…

ХОЛОД И СЫРОСТЬ ОЩУЩАЛИСЬ СЛИШКОМ ЯВСТВЕННО, ПРОНИЗЫВАЛИ ТЕЛО И, КАЗАЛОСЬ, САМУ ДУШУ… СЕРДЦЕ СТУЧАЛО В ОПАСНОМ, БОЛЕЗНЕННОМ РИТМЕ.

Я ЧТО-ТО КРИЧАЛА.

ТО ЛИ ЗВАЛА НА ПОМОЩЬ, ТО ЛИ НАОБОРОТ, СТРЕМИЛАСЬ КОГО-ТО ПРЕДОСТЕРЕЧЬ ОБ ОПАСНОСТИ.

НО НОГИ ТОЛЬКО БЕСПОМОЩНО СКОЛЬЗИЛИ ПО ГЛАДКОМУ, КАК СТЕКЛО ЛЬДУ, ДОВОДЯ МЕНЯ ДО ОТЧАЯНИЯ, ДО ПОЛНОЙ БЕЗНАДЕЖНОСТИ. А ПАДЕНИЕ ОЗНАЧАЛО КРАХ, ШАНСОВ ПОДНЯТЬСЯ СНОВА НИКОГДА УЖЕ НЕ ПРЕДВИДЕЛОСЬ.

ЗАПАДНЯ…

СТОПРОЦЕНТНЫЙ, НЕОТВРАТИМЫЙ КОНЕЦ!

Я НЕ МОГЛА УБЕЖАТЬ!

УБЕЖАТЬ НА ДРУГУЮ СТОРОНУ УЛИЦЫ.

ТАМ ЧТО-ТО ЕСТЬ.

МОЖЕТ, МОЯ ПОСЛЕДНЯЯ НАДЕЖДА НА СПАСЕНИЕ.

НО Я ЗАСТРЯЛА, НАВЕКИ ЗАСТРЯЛА НА ПОЛПУТИ, ПОСРЕДИ ЗАЛЕДЕНЕЛОЙ, НЕДВИЖИМОЙ ДОРОГИ, ТРЕПЫХАЯСЬ В УЖАСЕ И ПАНИКЕ, СЛОВНО УГОДИЛА В ГИГАНТСКУЮ ПАУТИНУ, СПЕЦИАЛЬНО ПРИГОТОВЛЕННУЮ ДЛЯ МЕНЯ ЭТИМ МЕРТВЫМ ГОРОДОМ.

ВНЕЗАПНО Я ПОНЯЛА, ЧТО У МЕНЯ ЗАВЯЗАНЫ ГЛАЗА! ЭТО БЫЛ БЕЛЫЙ ШЕЛКОВЫЙ ШАРФ. Я ЧУВСТВОВАЛА ЕГО ХОЛОДНОЕ ПРИКОСНОВЕНИЕ НА ЛИЦЕ И НИЧЕГО НЕ МОГЛА СДЕЛАТЬ, ЧТОБЫ СОРВАТЬ.

КАК ЖЕ СТРАШНО!

ХОЛОД… СТАЛ МЕРЗКИМ, НЕПЕРЕНОСИМЫМ, ВОЗНИК ОТКУДА-ТО СО СПИНЫ, УСИЛИВШИСЬ В СОТНИ РАЗ, И СКОВАЛ МЕНЯ ПО РУКАМ И НОГАМ…

– Анна!

…НУЖНО ДВИГАТЬСЯ БЫСТРЕЕ! ЕЩЕ БЫСТРЕЕ!

НУЖНО ВЫРВАТЬСЯ!

НУ, ПОЖАЛУЙСТА…

– Аня!

… Я БОЛЬШЕ НЕ МОГУ, НЕ ИМЕЮ СИЛ СОПРОТИВЛЯТЬСЯ. ЧТО-ТО УЖАСНОЕ, НЕПРЕОДОЛИМОЕ ЯВИЛОСЬ ЗА МНОЙ… ЕМУ НУЖНА МОЯ ДУША, Я ЗНАЮ.

ЭТО ЧУДОВИЩЕ ХОЧЕТ СОЖРАТЬ МЕНЯ ЖИВЬЕМ…

– Аня! Аня!

НЕ МОГУ ВЫРВАТЬСЯ!

НЕ МОГУ!

ПОМОГИТЕ!!!

– Ты слышишь меня? Проснись!

Свирепый окрик на какое-то мгновение привел меня в себя.

Я смогла увидеть бледное, взволнованное лицо Кирилла. Почувствовать, что он встряхивает меня со всей силы. Затем очень нежно обнимает и старается успокоить.

– Это сон, всего лишь сон, – слышу откуда-то из далека его голос, кажущийся приглушенным, нереалистичным.

– Теперь все будет хорошо, – повторяет он снова и снова.

Меня трясет в дикой лихорадке, из горла вырываются отрывистые сиплые выкрики:

– Нет! Не будет... Я не знаю, кто я. Где я? Зачем я здесь? Я ничего не понимаю!

Это единственная информация, доступная чувствам и сознанию.

Ничего, кроме ужаса и отчаяния.

Ни единой мысли в голове… Будто что-то защемило.

Лишь тупая безысходность, боль. Вопящий голый нерв!

– Аня! Ты знаешь, кто ты. Ну же, ну же, возьми себя в руки! – приказал мужчина.

На глазах пелена.

НИЧЕГО НЕ ХОЧУ ВИДЕТЬ!

Слух притуплен.

НЕ ЖЕЛАЮ СЛЫШАТЬ!

Губы безостановочно шепчут:

– Меня нет. Меня нет. Меня не существует…

Руки мужчины впиваются в плечи, грубо встряхивают, голова откидывается, готовая оторваться.

– Прекрати! – слышится яростный окрик.

Но я лишь безвольная тряпичная кукла. Без чувств, без сознания. Перед взором появляется внезапная мгла, затягивает в себя пространство вокруг… Такая же мгла в голове. Что-то смыкается надо мной. Кокон! Все поглощает мрак...

Нечто тяжелое, резкое, обожгло щеку, и сразу же второй раз. Лицо запылало огнем, который тут же переметнулся в голову щемящим комком боли. Но это не было банальной истерикой, поэтому пощечины не произвели никакого эффекта, кроме очередной вспышки боли.

Бешенная тряска снова повторилась.

Я отупело смотрю перед собой.

Крепко обхватив мою голову двумя руками, Кирилл заставил меня посмотреть на него.

– А теперь послушай! – зарычал он мне в лицо. – Ты не представляешь, на что я способен, если ты не склеишь себя обратно! Я не позволю тебе так жалко сдаться! Не сейчас!

Его зрачки угрожающе сверкали. Вглядываясь в мои глаза, он пытался высмотреть в них проблеск ясного сознания.

– Ты слышишь меня?!!

Лишь что-то слабо шевельнулось внутри…

– Что ты хочешь? – продолжал мужчина. – Умереть? Это главная твоя забота?

Он вдруг отпустил мою голову, но вместо этого что-то холодное прижалось ко лбу.

– Тебе станет легче, если я убью тебя?

Я молчала.

Когда он резко сдвинул затвор предохранителя, по комнате разнесся громкий металлический лязг.

Я даже не дрогнула.

Вместо этого дрогнула его рука.

И дуло пистолета стремительно переместилось к его подбородку.

Кирилл долго, с выжидающей яростью смотрел во все те же, ничего не выражающие, как кристаллики льда глаза…

Никакой реакции в ответ.

Мне было плевать, кого он застрелит – меня или себя.

– Черт бы тебя побрал!!!

Кирилл швырнул пистолет на кровать, подхватил меня на руки и быстро куда-то понес…

- 28

Миллиарды мелких иголок впились в тело свирепым холодом – резким, внезапным, настоящим! Глотка взорвалась диким воплем, я захлебнулась и ушла под воду.

При виде дна сработал инстинкт самосохранения, который дремал все это время в тайных резервуарах моего организма. Ему стало истинно начхать на душевный припадок, едва не сковавший мозг страшным сном.

Все рефлексы ожили разом.

Барахтаясь в воде, я бессильно и хаотично гребла к берегу, на котором Кирилл стоял столбом, безучастно, даже не шевельнувшись, чтобы помочь мне выбраться из воды.

Долго, очень долго я карабкалась наверх, мышцы почти не двигались, тело онемело, кожа стянулась, как некий панцирь. Живот скрутило и меня вырвало водой, которую я успела наглотаться при своем отрезвляющем купании.

В изнеможении я упала на траву и беззвучно зарыдала…

Кирилл приблизился не сразу, внимательно изучая мои действия. Но когда я принялась бормотать что-то вроде «У меня повредился рассудок. Это конец…», – снова одним махом подбросил меня на руки. Но уже для того, чтобы вернуться в дом.

Там он усадил меня перед камином, предварительно завернув в несколько одеял, и занялся топкой.

– Как часто такое происходит? – спросил он, доставая сигарету.

– Не знаю... не помню, – призналась я, дрожа всем телом. – С тех пор, как не стало Егора... я не понимаю, почему я все еще здесь... А бывают особо острые моменты…

– Так было, когда ты выскочила передо мной на дорогу?

– Не знаю, возможно… Это трудно описать...

– Так было, когда ты вскрывала себе вены?

Внутри все замерло.

– Кирилл… Сегодня ты оказался рядом, но однажды это случится снова и мое сознание замкнется. Я навсегда останусь беспомощной узницей в собственном теле, на долгие годы помещенной в свои кошмары...

– Послушай себя! – оборвал он. – В тебе столько силы, что многим не снилось!

– Кирилл, ты не понимаешь...

– В эту самую минуту, – не дал он мне договорить, – я очень здорово все понимаю! Ты та девушка, что догоняла меня под проливным дождем, стоя по колено в луже, и упорно требовала ответа! Девушка, что в обморочном состоянии, ничего толком не зная о своих травмах, твердила, что ей не нужна ничья помощь! Ты слаба и беспомощна?

Я отчаянно замотала головой.

– Мой отец прославленный психоаналитик, к нему люди приезжают из далека… Почти два года он бился надо мной, но так и не достиг желаемого результата.

– Потому что видел в тебе дочь, а не пациентку. Ему следовало поручить твое выздоровление другому специалисту, но ни в коем случае не заниматься тобою лично. Наверное, он и сам понимал это, только не сумел пересилить страх и опасения.

– Теперь все равно, – сказала я тихо, почти шепотом, почти не имея сил говорить. – Слишком поздно…

– Что поздно?

– Я не знаю. Что, если это сильнее меня? Что, если я сумасшедшая? Ты видел, что со мной происходит.

– Этого больше не повториться. – Кирилл подошел и неожиданно склонился надо мной, чтобы я видела его глаза и всю серьезность его намерений. Он взял в руки мои запястья, скользнув взглядом по едва заметным тонким шрамам. – Только ты мне кое-что пообещай.

Я смотрела на него неуверенно. Он же, напротив, был полон решимости и, можно сказать, отваги. Казалось, в такой момент он без труда пожертвовал бы собственной жизнью ради этого обещания.

– Как только снова почувствуешь, что с тобой твориться что-то неладное, или вдруг начнут атаковать опасные мысли, ты сразу же будешь вспоминать обо мне. И обещании!

– Каком обещании?

– Никогда не сдаваться! Не позволять таким моментам брать верх!

– Но... Кирилл... во имя чего, какой всему этому есть смысл?

– Само обещание и есть смысл!

Я немного подумала и кивнула.

– Хорошо. Хорошо… Обещаю!

Странная просьба.

Еще более странным было то, что давая это обещание, я не сознавала силу его психического воздействия. Что могут значить слова, если жизнь теряет смысл? Что такое обещание, если ты уже сам себе не принадлежишь? Что-то пустяковое, тривиальное. Но, как мы знаем, тривиальных вещей не бывает. Само обещание и есть смысл. Что-то способно однажды заставить тебя сжать зубы – и принять ответственность за собственное спасение.

И уж тем более я не могла предположить, какую решающую роль это обещание сыграет в ближайшее время...

- 29

А время меж тем неумолимо неслось дальше, растрачивая наши жизненные ресурсы по своему усмотрению.

И вдруг наступил момент, о котором совершенно не хотелось думать, но который заявил о себе, как сигнал будильника, – наше пребывание на великолепной докторской даче плавно приблизилось к концу.

Как до этого, не сговариваясь, мы укрылись здесь от всего мира, никого ни о чем не предупредив, так же провели здесь целую неделю, ничего не планируя.

Однако вечером шестого дня, сидя во все той же маленькой каминной, мы допивали последний запас чая. И помимо того, в доме не осталось больше ничего из провизии, пополнение требовалось во всем.

– Пора ехать в город, – со вздохом констатировал Кирилл.

Я пошутила:

– Зачем? У нас есть вода в колодце, рыба в озере. А чай, по старинке, можно попробовать варить из ягод. Наверняка поблизости есть поля, хозяйства. А там всегда найдется масса всего съедобного и полезного…

– Ты серьезно?

– Нет, конечно, – призналась я. – Хотя в этом что-то есть. Мне давно уже не было так уютно и спокойно, как здесь.

Он изобразил комичную мину, припомнив мое состояние несколько дней назад, и я поспешила поправить:

– Не учитывая отдельных моментов. Но я все равно чувствую себя, наконец, отдохнувшей. За все два года…

– Ничего удивительного, – сказал Кирилл. – Тебя заставили не думать о своей потере, не вспоминать. А нужно было лишь помочь пережить ее. Пройти естественный путь от болезни к выздоровлению, от безысходности к надежде, постепенно преодолевая каждую стадию – шаг за шагом. Однажды, когда кошмаров становилось бы все меньше и меньше, ты посмотрела бы своей беде в лицо – и открыто плюнула в него. Ради того человека, которого так самоотверженно любила. Ради него ты продолжала бы жить! Именно жить, понимаешь? А не день изо дня тщательно скрывать свою боль, подавлять рвущиеся импульсы, что, так или иначе, нашли бы выход. И чем дальше, тем страшнее... Твой отец ошибся, водрузив на тебя ответственность за то, что нисколько от тебя не зависело. Я его ни в чем не виню, но он действительно допустил ошибку, способную стать роковой… Это я понимаю теперь. А несколько дней назад едва ли мог управиться сам с собой…

Но, как видишь, не вспорол себе брюхо, не влетел на мотоцикле в бетонную стену. Нет, я не смирился с ее убийством, не забыл, не избавился от боли. Я по-прежнему жду правосудия! Но я живу! Я пытаюсь найти силы пережить это. И пусть я повторяюсь, но в тебе я вижу себя… Это пока единственный проблеск, дающий мне надежду. Разве не достаточно того, что двух молодых людей безнаказанно лишили жизни? А если вдуматься, то далеко не двух, а значительно больше во всем мире… И что же получается? Все те, кто их любил, непременно должны отправиться следом? Вопросов по-прежнему остается очень много... Но, возможно, не на все вопросы существуют ответы.

– Мой отец считает иначе, – я печально улыбнулась, тронутая его словами.

– Это его работа – считать иначе. А жизненный опыт, наверняка, показывает обратное. Извини, но доктору всегда нужно что-то лечить, у него самого это как патология.

– Ты так говоришь, будто лично натерпелся от докторов.

– Можно и так сказать, – призадумался Кирилл. – Хотя это не я натерпелся, а моя мать...

– Ангелина Пьеро? Та, что прославленный сценарист? – воскликнула я пораженно.

– Это сейчас, – усмехнулся парень. – А много лет назад, еще до моего рождения, ей ставили весьма серьезный диагноз, и собирались даже навсегда упечь в психушку… Все, с чем нам приходится сталкиваться и что мы не понимаем, мы так или иначе подтасовываем под какие-то критерии. Потому что всегда боимся того, чего не знаем! Люди предпочитают ошибаться, лишь бы не путаться в догадках. Иллюзии на первый взгляд выглядят куда безопаснее, чем действительность. Но, обретая власть, иллюзии заменяют эту действительность настолько, что сам черт не разберет, где реальность, а где самообман. Так и живем, как попугай, который думает, что все вокруг заковано в огромную клетку, а ему одному досталась пусть крошечная, зато свобода…

Я слушала его и не могла оторвать взгляд от красивого и мужественного лица. Как же он прав сейчас! Каждое слово – чистейшее золото! Или – языком романистов – глоток живой воды для блуждающего в знойной пустыне.

Сердце затрепетало, как выпущенный на волю мотылек.

Как много изменила эта неделя. Я почти не сомневалась, что знаю этого человека тысячу лет, что не могла не знать раньше…

Дата добавления: 2015-09-02