Мои родные, любимые люди. 2 страница

Я не могла не подумать про Мирославу Липку. Юная богиня. Армия поклонников.

Положив перед собой ее снимок, попыталась представить девушку смеющейся, грустящей. Пробовала отгадать ее мысли, мечты, любовь.

Зачем кому-то понадобилось убивать бедную безродную сироту?

Неужели роковую роль сыграла ее внешность?

Доволен ли тот подонок, что совершил эту чудовищную жестокость?

Еще вчера она двигалась, думала, что-то планировала; цвела прекрасная роза и не догадывалась, что дни ее сочтены…

Взгляд упал на экран ноутбука и с неким изумлением, между строк совершенно пресного сюжета, я нашла вполне логическую подсказку: девушку могли убить из ревности!

Это казалось столь же явным, как ее красота.

В животе защекотало, будто я спустилась с горки. Резкий всплеск адреналина заставил сердце ускоренно забиться и вызвал приток необъяснимой энергии. Я беспричинно зашагала по квартире, борясь с неожиданно навалившимся волнением. В голове творился такой каламбур, что рассчитывать в тот момент на конструктивную мысль не имело смысла. Не знаю, сколько времени так прошло, но остановил меня только рассвет и внезапно сорвавшаяся буря.

То ли одно, то ли другое, или вконец истраченная хождением энергия, заставили меня снова повалиться на диван. На этот раз я погрузилась в тот сон, в котором напрочь отсутствовали изображение и звук…

- 7

Погода вдруг сильно закапризничала и небо, еще недавно прозрачное и чистое, насупилось, налилось свинцом, рассерженно загремело и выплеснуло на грешную землю обильный холодный ливень, переполнив людьми автобусы и остановки.

К обеду дождь немного стих, но не прекратился, лишь слегка передохнул, показав земле плененное тучами солнце; солнце поглядело с тоской на свое унылое отражение в лужах и снова скрылось.

Теперь дождь, казалось, зарядил навечно.

Я лежала, не открывая глаз, прислушиваясь к монотонному шороху за окном, так напоминающему приглушенное бормотание гипнотизера, что более не оставалось ничего, кроме как нежиться в сладкой дреме, словно другого занятия не существует вовсе. Приоткрыв один глаз, убедилась, что времени в достатке – лишь половина первого на часах. Когда укладываешься не раньше шести утра, видеть сны до прихода ланча – обычное дело, считай – норма. У меня к тому же до назначенной в театре встречи оставалось не менее двух часов в запасе.

Однако моя дорогая матушка думала иначе.

Никакой будильник в мире не имел той власти, что телефонный звонок от мамы. За ней водилась привычка звонить долго и настойчиво, покуда цель не была достигнута. Ежедневно, приблизительно вычислив, в котором часу я пробуждаюсь, она обязательно звонила справиться о моих делах. Спасибо, мама, все окей. Я перевела сегодня еще двенадцать страниц того романа, помнишь, с которым работаю почти месяц.

Я почувствовала интуитивно, что звонит именно она. Поэтому подавила стенания, заставила себя оторваться от подушки и, нашарив вслепую махровые шлепанцы где-то под кроватью, поплелась в гостиную. Все, разумеется, как всегда. Что нового? Как ты себя чувствуешь? Уже не спишь? Конечно, не сплю, если мы беседуем.

– Ты не забыла, что ужинаешь у нас сегодня? Какой сегодня день? – Напоминала мама ласково, словно мне было не больше пяти.

– Разве я могу такое забыть? День рождения деда.

– Ты же знаешь нашу традицию. Нужно почтить его память, это был человек с большой буквы…

Голос мамы наливался металлом, звенел от переполняемой гордости всякий раз, когда речь заходила об ее отце.

– Жаль, что ты не пошла с нами утром в церковь, но мы понимаем – ты работаешь! Бабуля немного поворчала, но это ничего…

Я слушала ее вполуха, размышляя о предстоящем мне непростом выборе между сном и горячим кофе. Кстати, кофе еще осталось, или ночью я опять увлеклась? Такое порою случалось. Хорошо бы вообще провести весь день, а точнее – его остаток, с какой-нибудь увлекательной книжкой. Взгляд скользнул к заполненному доверху книжному шкафу. Что тут у нас? Селинджер, Брэдбери, Толстой... О нет, только не исторический!.. К Чехову пока тоже не готова... «Мартин Иден»... Ах нет, буду рюмсать!.. Может, развлечься Гоголем? Все книги Набокова в нарочитом соседстве с Достоевским... Давно не перечитывала Булгакова... О, ну, конечно, – Диккенс! Самое оно – по погоде и настроению...

М-м-м, классика! Слюнки текут…

Накупить гору сладостей… Словом, пробездельничать весь день. Или ночь. Может, роман подождет с переводом? Крышка ноутбука претензионно сверкнула в центре письменного стола, всем своим видом демонстрируя боевую готовность. И в этом, конечно, вся правда: наступит полночь и по мановению волшебной палочки из бездельника я все равно превращусь в переводчика…

А ведь еще предстояло побеседовать с руководителем «Молодой сцены», надеюсь, сегодня мне это удастся. И с той девушкой – Алисой.

Ну, и как же – самое главное событие дня – день рождения деда, принятое праздновать много лет спустя после его смерти.

Что ж, не выйдет из меня бездельника.

В трубке послышался громкий вздох:

– Не забудь, что ужин в шесть. Мы тебя ждем.

***

Тучи тем временем спускались все ниже и ниже, близоруко изучая меру своего воздействия на захваченную среду, в результате чего все живое было вынужденно непременно дрожать и прятаться.

Выглянув в окно, я получила подтверждение неутешительной догадки: выходить на улицу – равносильно безумию, кругом одна вода.

Но с мыслями о постели так или иначе пришлось распрощаться. Высыпав остатки кофе в кофеварку, я подумала, что если бы ко мне в дом нагрянули случайные гости (что, в принципе, исключено), их наверняка удивило бы количество напоминашек, облепивших мой холодильник: синие, розовые, желтые клочки бумаги пестрели на нем, как гирлянды на елке. «Купить еду», «Фильтры для кофеварки», «Пакеты для мусора», «Специи»… Удивила бы в первую очередь моя забывчивость, отнюдь не присуща двадцати пяти годам, и отделаться от вопросов банальным детским стишком «Жил один рассеянный…» оказалось бы не просто. Но никакие гости, к счастью, меня не беспокоили. Единственным спутником, не приметным и тихим, в последнее время оставалась лишь сама рассеянность.

Писать однако новую напоминашку о покупке кофе не возникало нужды: старая висела на дверце холодильника уже многие месяцы.

Неизменной блажью для тела могу назвать холодный душ. Начинать без него новый день казалось также немыслимо, как без чашечки благоухающего темного напитка. Исключением из правил могут считаться только такие дни, как этот, когда ледяной душ проникает отовсюду, готовый вымыть не одну тебя, но и весь город в придачу. В подобные моменты предпочтительнее думать о купании в горячих водах, а уж покидая их пылкие объятия, тащиться куда-то в дождь – выглядит в высшей степени глупо и неестественно.

Но через два часа я была одета в синий кашемировый костюм – классическую юбку до колен и короткий приталенный жакет. Невообразимо смело для такой погоды, но достаточно красиво, чтобы решиться пожертвовать им, потому что мне страшно захотелось впечатлить молодых людей из труппы Мирославы Липки, явив вместо типичного журналиста в заплатанных джинсах привлекательную молодую особу, близкую им по духу и возрасту.

Зеркало порадовало приятным результатом. Но уже через минуту, выйдя с зонтом под продырявленное небо, я успела пожалеть о своей затее. Для того, чтобы проскочить под дождем и спасти свои старания, мне пришлось буквально пробежать всю «Белую площадь» – от начала до конца. Оглядываться в поисках фишки такси не имело смысла, и без того безлюдный город, в виду последних событий, словно вымер вообще...

***

В холле театра приветствовали все те же портреты местных небожителей.

Проявив на этот раз чуть больше внимательности, я смогла распознать среди них уже знакомое мне лицо.

Длинные волосы – жгуче-черные как у Клеопатры, вероятнее всего, крашенные. Взгляд отстраненный, завораживающий…

Нет, это была не типичная молодая девушка! Даже через фото в Мирославе Липке ощущалась сверхмощная, прошибающая энергия – харизма, если выражаться театральным языком. Нестандартный дух, нестандартное отношение к жизни.

«Так что же произошло в ту ночь? – спросила я у портрета мысленно. – На тебя охотился маньяк? Отвергнутый кавалер? Или все гораздо сложнее?»

На мгновение показалось, что в глазах юной красавицы заискрились таинственные, едва уловимые огоньки, а губы дрогнули в легкой усмешке. В душе возникло странное смятение, я решила, что долго вглядываться в это лицо опасно. Как будто оно владело тайным гипнозом или мистической силой, заставляющей робеть и подчиняться. Наверняка сюда подключилось мое воображение. Но все же я поспешила отвести глаза от портрета.

Из вахтерской кабинки доносился громкий расслабленный храп. «Снежная королева» сидела там же, в своем стеклянном з а мке, на коронном месте. Лишь голова ее была откинута назад, а рот широко открыт. Я пробралась мимо нее на цыпочках, чтобы не спугнуть такой уютный «сладкоголосый» сон.

Прежде всего я планировала поговорить с руководителем «Молодой сцены», но вместо нее застала в кабинете команду молодых актеров, состоящую из трех ребят и четырех девушек. Яркая симпатичная блондинка, сидящая в кресле руководителя, представилась той самой Алисой, что звонила мне накануне.

– Она неважно чувствует себя после вчерашнего, – поведала девушка, когда я спросила про руководительницу. – Кстати, – обратилась она к своим коллегам. – Кто не в состоянии репетировать, может валить домой. Так Лариса сказала…

Но они ее не слушали, приковав все внимание к моей особе. Выдержав несколько секунд оценивающие взгляды и разглядев в них откровенное восхищение, я, наконец, облегченно вздохнула и принялась объяснять им суть своего визита.

– С вашей подругой произошло несчастье… Это большая трагедия для всего города. Я здесь только затем, чтобы чуть больше узнать про Мирославу. Мне предстоит, возможно, не одну неделю следить за ходом следствия и освещать это в отдельной колонке газеты.

– Так дико думать, что ее больше нет! – сказала одна из девушек.

– Точно. Бред какой-то, – подхватил молодой человек, которого я видела здесь вчера. Бледность уже заметно спала с его лица. Немного подумав, он добавил:

– Она была необычным человеком. Не такая, как все. Я думаю, в Мирке было что-то от гения. Практически всегда на своей волне, вроде сама по себе, но в то же время – отзывчивая, понятливая… Нам будет страшно ее не хватать!

– И хоть частенько прогуливала репетиции, но только на сцене – ни единой запиночки…

– А меня постоянно спрашивали, участвует ли она в спектакле, если да, мол, придем…

– В гримерке как-то крыса завелась размером с таксу, – вспомнил кто-то. – Так она ее голыми руками!

– Какими голыми руками? Совком прибила.

– Сдурели вы обе? Она в крысу нож бросила. Я сам видел.

– Не превращай театр в цирк, Толя! Ты не мог ничего видеть, тебя там не было. Все наши великие мачо и храбрецы разбежались, как последние трусы.

– Привет! Это кто разбежался?

– Ясно кто! А подсобник целую неделю мышеловку обещал найти…

– Говорю тебе, я видел, как Мирка метнула нож! Вот так! Пригвоздила тварь к полу. Техничке осталось только сгрести кишки и отнести в буфетную.

– Фу! Прекрати, и так тошно. У меня аппетит пропадет на всю оставшуюся жизнь.

– Диета тебе не помешает…

– Ну ты и хам!

– Жизнь ей, конечно, нелегкая досталась, – вернулись ребята к начальной теме. – Приходилось самой о себе заботиться. Сирота же...

– Это так страшно – красивая и беззащитная…

– Ничего себе беззащитная! Мира? Она же с Гришиным встречалась. Все знают, что он бандит!

– Так она с ним уже и не встречалась…

– Постойте, – решила я вмешаться. – Кто такой Гришин?

– Парень с плохой репутацией, вроде как местный авторитет, – объяснила Алиса. – Вы не слышали о таком?

– Нет, не слышала. Кстати, совсем не обязательно обращаться ко мне на «вы». Я только на несколько лет вас старше.

– Всего-то? – в тоне Алисы я уловила плохо скрытый укол.

– Значит, они встречались? – спросила я у нее.

– Это всем известно.

– А где он сейчас?

– Понятия не имею, – повела плечами девушка. – Давно его не видела.

Исходя из всего изложенного, они знали Мирославу Липку не больше, чем актрису, коллегу. То есть – не знали совсем.

Что же, интересно, такого выведал здесь лейтенант Лихачев? От чего светился, как неоновый? Может ему что-то поведала Лариса Михайловна?

– Когда вы видели ее в последний раз? – задавая вопрос, я тщательно следила за реакцией всех присутствующих.

Ребята долго обменивались взглядами, пытаясь угадать, кто же видел Миру последним, но припомнить сразу не могли.

За время всего разговора лишь один человек, на вид самый старший, сидел в углу молча и безучастно, словно происходящее нисколько его не касалось. И хоть поза его ничего не выражала, а лицо походило на каменное, но в глазах таилась ярость.

Одет слишком не привычно для нашей местности – во все черное. Из-под вязаной плотной шапочки выглядывали темные волосы, кожаный плащ доходил почти до пят, а узкие брюки до неприличия обтягивали длинные стройные ноги. Такая натура не могла не вызвать к себе невольный интерес. В большом городе или, например, в столице его внешность назвали бы готичной, а здесь она вызывала по меньшей мере подозрительность.

Конечно он об этом знал!

Мне же он напомнил тех людей, что умеют прекрасно ладить со своим внутренним миром, никуда его не пряча и не создавая каких-либо рамок. У них устоявшееся мировоззрение, поэтому одежда импонирует характеру, не просто как образ, а дополнение к личности.

Такие люди часто встречаются в обществе состоявшихся звезд...

Но не в провинции!

При моем последнем вопросе он вдруг оторвался от невидимой точки перед собой и даже повернул голову в мою сторону. И все же ничего не сказал. Окинув коллег безразличным коротким взглядом, парень осмотрел пространство в поисках рюкзака, который валялся у него в ногах, и стало ясно, что он сейчас исчезнет.

Всем своим нутром я почувствовала тогда, что этот человек мучим какой-то тайной.

Пока ребята припоминали, что Мирослава уже давно не показывалась на репетициях, я наблюдала за тем, как молодой человек подхватил рюкзак и встал из кресла.

Мысль о том, что он сейчас уйдет и я потеряю возможность узнать нечто чрезвычайно важное, вселяла разочарование вперемешку с паникой.

Я ближе всех находилась к выходу и, чтобы к нему пройти, парню, так или иначе, сначала пришлось миновать меня. Как только он приблизился, я неожиданно спросила:

– Может, она что-то говорила?

Он приостановился и непонимающе поглядел на меня.

– Может, кто-то ее преследовал? – Я не сводила глаз с его лица. – Или угрожал?

Скулы молодого человека мгновенно напряглись.

– Не имею представления, – отрезал он безразлично, и раньше, чем я успела задать ему следующий вопрос, хлопнул дверью – и был таков.

Очевидно в тот день моя рассеянность осталась дома – леносно и беспробудно дрыхнуть под теплым одеялом. Такой реактивности я сама от себя не ожидала.

Никому ничего не объясняя, подчиняясь скорее порыву, нежели уму, я помчалась следом, в длинный темный коридор, прислушиваясь к звукам быстро удаляющихся шагов. Впереди мелькнула пола плаща и скрылась за поворотом.

Перед холлом я все же ненадолго притормозила, аккуратно перешагивая на точеных шпильках опасные мраморные ступени, припомнив, как незадачливо вчера поскользнулась на этом месте. Тотчас вспомнила и парня, что не позволил мне с успехом расшибиться о твердокаменный пол. И так, если бы снизошло на меня озарение, я обнаружила, что догоняю именно его.

Стоя под одной из массивных белых колонн, поддерживающих крышу над входом в театр, он беспечно поправлял шапочку и поднимал воротник, когда я его настигла.

– Постойте, – крикнула ему в спину.

Холодный стальной взгляд должен был откинуть меня на несколько метров. Во всей фигуре этого странного человека сквозила возмутительная самоуверенность. С откровенной игнорацией, будто я представляла собой не большее, чем пробежавшая рядом кошка, парень шагнул под льющий водопадом дождь. Это было слишком явным оскорблением, чтобы его не заметить. От такой наглости меня передернуло.

В этот же момент мимо на большой скорости промчал автомобиль и окатил парня холодной грязной волной. Я задохнулась от омерзения и громко вскрикнула, теряя связку слов, но увидела, что его это нисколько не задело, – грязь, попавшая на плащ, стремительно поползла вниз, смываемая дождем.

Да что ты за птица такая?

Он, конечно, был уверен, что легко отделался. А мне вдруг стало абсолютно наплевать на свой костюм, на туфли, и на то, что дождь испортит все неисправимо. В сердце кипело уязвленное достоинство. Ничуть не колеблясь, я ринулась за ним – моментально промокнув, все равно, что прыгнула в реку.

– Почему вы убегаете? Вашим друзьям нечего рассказать, но они не прочь поговорить. С вами все наоборот!

Он резко остановился и я чуть не уткнулась носом ему меж лопаток. Когда молодой человек обернулся, я мысленно возликовала, довольная этой маленькой победой.

Мог ли он предположить, что я решусь преследовать его?

Да что вы! Это же форменное безумство!

Но уже в следующий момент брови строптивого беглеца нахмурились и изумление сменилось нетерпением. Острые струи безжалостно хлестали его по лицу, но, по-видимому, это раздражало намного меньше, чем моя назойливость.

Мои туфли горько захлебнулись в луже, кашемир неприлично облепил все тело, а волосы приклеились к щекам. Но я упорно старалась не съежиться под холодным ливнем, твердо вглядываясь в лицо парня залитыми водой глазами и ту же воду глотая после каждого слова. Ну чем не натуральная журналистка, из тех, кто рвется в огонь и воду с малейшей вероятностью добычи ценной информации?

Его внешность меж тем поражала меня все больше. Четко выступающие скулы, крутой подбородок и чуть раскосые глаза позволяли допустить в его роду азиатские корни. Персиковый оттенок кожи и темные волосы лишь подтверждали эту догадку. И только синие глаза поразительно не вписывались в общую картину.

Теперь он возвышался надо мной суровой темной глыбой, от чего я непроизвольно отступила на шаг.

– Что вам от меня нужно? – Его тон не ассоциировался с вежливостью, и это «вам» выглядело намеренно фальшивым.

– Почему у вас такая странная реакция? – Мне доводилось практически перекрикивать шум дождя.

– Какая вам нужна реакция?

– Только не безразличие!

Бездонные и холодные как воды Арктики глаза ничуть и не оттаяли.

– Что ж, мне очень жаль! Я могу идти?

В пору и мне удивляться. Что я делаю, чего добиваюсь? Такой разговор мог принести лишь один успех – воспаление легких! Даже, если он что-то знает, ничего, кроме агрессии не выкажет.

– Вы не местный, поэтому я дам вам совет. – Отпустить его без реванша было бы непростительно. – В городе, где вы чужой, где случилась беда, лучше не афишировать так явно свое пренебрежение к людям. Это считается невежеством.

Затем я быстро повернулась и отправилась обратно в театр.

– Ты промокла, – брезгливо заметила Алиса, когда я вошла в кабинет. На истертый рыжий ковролин посыпались мелкие капельки.

Перед своим возвращением я заглянула в дамскую комнату, но вряд ли многим спасла ситуацию, наспех просушив одежду и волосы бумажными полотенцами. Вид был жалким. О чем я только думала?

– Да, пришлось вызвать такси. Но у нас еще есть пару минут.

Я ей не понравилась. Алиса относилась к категории молодых особ, что привыкли к яростной защите своих территорий, и появление на горизонте особы женского пола моложе 35-ти и без признаков даунизма, автоматически приравнивало ее к разряду конкуренток с заметной внешностью.

Мой кашемировый костюм превращал меня в телевизионную звезду, добавлял слишком много неуместного для случая лоска, и я уже успела здорово пожалеть про совершенно сумасбродную идею облачиться в него сегодня. За короткий момент он не только был испорчен, но и успел сыграть своеобразную роль красной тряпки, растревожив нервы, как минимум, двух человек, и возбудив ко мне неприязнь.

Хотя, может, я ошибалась. Может, дело вовсе не во внешности.

Тем временем, пока я как свихнутая гоняла под дождем, ребята уже засобирались по домам. Напоследок кто-то поделился слабыми предположениями о том, что Мира, скорее всего, нарвалась на какого-нибудь наркомана в парке – и вот итог.

Как любит выражаться мой отец: «Разговоры в пользу нищих!» Именно так я и подумала.

Без сомнения, они ей сочувствовали. Такой скверной участи никакому врагу не пожелаешь. Убийство шокировало само по себе, что говорить про убийство близко знакомого человека? Но только этим все и ограничивалось.

Ребята, с которыми девушка работала на одной сцене знали только, что Мира неплохо истребляла крыс, и при этом в ней было что-то от гения.

Мы с Алисой остались в кабинете одни. Девушка встала из-за стола, приоткрыла окно и закурила.

– Ты говорила, вы с Мирой дружили? – напомнила я, пересиливая дрожь от прикосновения мокрой одежды.

– Ага.

Пока она наслаждалась сигаретой, я наблюдала за ней и терпеливо ждала продолжения.

Наконец, Алиса проронила:

– Она не была ангелом. Проясню это сразу...

– Что ты хочешь этим сказать? – Я точно не ожидала такого начала.

– Ты можешь встретить у каждого тенденцию обожествлять Мирку, но, поверь, эти люди просто боятся сказать правду.

Девушка сделала многозначительную паузу и затем ошарашила меня окончательно:

– Она сидела на игле.

– Мирослава Липка?!

– Да, Мирослава Липка! Мира.

– Почему ты так говоришь?

Алиса взглянула на меня, как на умственно отсталую:

– Говорю, как есть. Сомневаюсь, что для кого-то это было тайной.

– А тебе не кажется, что, как лучшая подруга, ты не должна так говорить?

– А что это меняет? Мне уроки тона ни к чему. Ты хотела знать, кем она была.

– И кем же она была?

– Стервой! Клянусь, если ты никогда не встречала ее на своем пути, считай, тебе повезло. И все же стерва эта была талантлива! Об этом любой скажет. С такими данными по ней Голливуд рыдал. Но Миру ничто не интересовало, кроме кайфа! Я считаю, то, что случилось, напрямую связано именно с этим.

Я немного подумала и спросила:

– Кто тот молодой человек, что ушел раньше всех? Мне так и не удалось с ним поговорить.

– Кирилл? – При упоминании о парне голос девушки наполнился внезапной нежностью, взгляд сделался блаженным. – Он приехал из столицы несколько месяцев назад по приглашению нашего театра. Пишет пьесы, сам ставит и играет. Очень талантлив! Делится с нами опытом…

– Он знаком с Мирой?

– Хм! Мы же вместе работаем!

– И… между ними что-то было? – поинтересовалась я.

– Это ты о чем? – вскинулась Алиса.

– Про отношения, конечно.

– Отношения?!! – фыркнула девушка. – Они сыграли как-то Кая и Герду в новой постановке, которую делал Кирилл, но это даже не Ромео и Джульетта. Может, кто-то и решил после этого, что у них «отношения», но я то знаю – Мира жила с Гришиным, они с детства вместе, еще с интерната! Он, насколько мне известно, и присадил ее на иглу. Если у кого и спрашивать, что с ней произошло, так это у него, можешь не сомневаться.

– Что ж, благодарю за откровенность.

– Пожалуйста.

К тому моменту я уже не понимала, от чего мне противнее: от липнувшего к телу холодного костюма или от ядовитых слов Алисы. Пришло смс от диспетчера такси, я облегченно вздохнула.

- 8

Родители приняли меня как всегда бурно. Дверь открыл папа – я сразу же утонула в его теплых объятьях.

– Неужто само солнце заглянуло в нашу серую обитель?

Маме довелось вырывать меня чуть не силой.

– Семен, не держи ее в пороге! Дай же и мне обнять свою кровиночку, – ревностно отругала она мужа.

– Обое вы рябое! – не преминула вставить реплику бабуля, сердито выглянув из кухни. – Ребенок голоден, небось, а вы накинулись как варвары! Давайте, давайте! Быстро накрывать на стол!

Мои предки являлись коренными жителями этого города. Так, в любом случае, любила утверждать бабуля. Покуда не явился мой отец – единственное звено, нарушившее закономерность – молодой красивый доктор из соседней области, только что защитивший диссертацию и рекомендованный на должность заведующего психиатрическим отделением.

С мамой они познакомились обычным образом – на танцах. Это была любовь с первого взгляда.

Мой дед, отец матери, поначалу категорически протестовал против их брака, видимо, присмотрев на роль зятя значительно преуспевшую кандидатуру из собственного окружения. Но, не смотря на крутой нрав, он все же любил и лелеял свою принцессу – единственную дочь, а поэтому не посмел разбить ей сердце своим запретом.

У родителей было вдоволь времени, чтобы насладиться друг другом, потому что я появилась у них только через шесть лет.

Будучи единственным ребенком в этой семье, я имела беспрепятственную возможность капризничать и получать желаемое немедленно. Сколько могу себя помнить, никто и никогда не сказал мне «нет», будь то просьба с моей стороны или требование.

Думаю, только поэтому никто не возражал, когда я объявила о своем желании поступать на журналиста. Профессия хоть и выглядела достаточно приличной, но далеко не соответствовала предпочтениям семьи. Для меня же роль управляющего, заведующего или, на худой конец, главного юриста какого-нибудь там отдела, ассоциировалась с непрерывной зубной болью и навевала неизлечимую тоску.

Моя дорогая матушка, например, имея самое лучшее экономическое образование, проработала около пяти лет, не делая ставки на карьере. Если разобраться, ей вообще не было резона работать. В нашей семье работали в основном мужчины, для женщин это было, скорее, как хобби. А накопленного дедом капитала вполне могло хватить для нормальной жизни еще нескольким будущим поколениям.

Правда, вопрос о будущих поколениях стоял особо остро. В предыдущих двух – мужчины почему-то не рождались, и этот факт сильно беспокоил мою бабулю, убежденную в том, что только я могу исправить сложившуюся ситуацию. И если она хоть частично права, то, боюсь, нашему роду пришел конец.

Дед мой, Александр Викторович Белоус, был когда-то секретарем райкома. По словам бабушки – железный человек. Высокообразованный, мудрый, как сам Соломон. Кандидат в академики исторических наук, а не просто рядовой исполнитель ведомственных тяжб. Мне достались его многочисленные рукописи о войне, что-то про строение неисчерпаемых капитальных ресурсов…

Бабуля завещала мне преданно, как реликвию, хранить эти многолетние труды. Я пробовала читать потемневшие от времени и мелко исписанные чернилами рукописи, безукоризненные, но, к сожалению, кроме исторической ценности, уже ничего собою не представляющие. Так и покоились тяжеловесные папки на дне глубокого книжного шкафчика, в тишине и покое, как дань светлой дедовой памяти.

Деда не стало ровно за год до развала Союза. Инфаркт застал его за рабочим столом, в личном кабинете, и поблизости в тот момент никого не оказалось. Таково было собственное распоряжение – никому не беспокоить. Лишь двумя часами позже его обнаружила помощница. Он лежал на столе с раскинутыми навзничь руками прямо на ворохе своих бумаг, словно обнимая их, не желая прощаться с тем, чему посвятил всю жизнь.

Человек с несокрушимой волей и неугомонным огнем жар-птицы в сердце, которого война застала мальчишкой, и который защищал родной город, как отважный лев…

Удар едва не хватил и мою бабулю. Ведь умер не просто муж и кормилец, умер ее кумир. Она его боготворила, восхищалась каждым поступком, гордилась уже тем, что была женой такого человека. Бабушка Вера всегда очень тщательно следила за своей внешностью, а мужа холила, как истинного царя. Непозволительно было издать ни малейшего писка в тот момент, когда дед работал в домашнем кабинете или перекусывал в столовой, – бабуля тут же выписывала нагоняй.

Прошло много лет, но все так же, в обязательном порядке мы собирались в день рождения семейного идола: бабуля, мои родители и, конечно же, я.

Квартира родителей находилась в замечательном кирпичном доме спального района.

Таких домов почему-то давно уже не строили: широкая лестница с мозаичной плиткой, решетчатый лифт, высокие крепкие потолки. Комнаты в квартирах просторные и светлые, с вместительными прихожими, столовыми и каминами в залах. Кто-то когда-то проектировал дом для больших семей, скорее всего для военных чиновников или профессоров. Но позже проект вытеснили малогабаритные и хилые хрущевки, нисколько не предназначенные для семей и тем более для комфорта. Еще позднее появились высотки с претензией на элитность, мало чем отличающиеся от хрущевок по планировке, с разницей, может, в пару метров, но с вечно ломающимися и обшарпанными лифтами и узкими лестницами.

В доме моего детства лифты ломались крайне редко, лестницы всегда были чистыми. Семьи, что жили в нем, никуда не уезжали, передавая жилье от отца к сыну; ничего не перепланировывали, не сносили и не долбили. Все знали друг друга от рождения, придерживаясь сдержанной вежливости и учтивого обращения. Каждый раз приходя сюда, я видела все тот же крепкий дом, способный пережить любую эру новостроек, слышала все те же запахи – настоящие, семейные (пахло кофе, домашней кухней, свежим бельем и духами), но уж никак не спертые, затхлые и забитые сыростью, как в доме, где последнее время обитала я.

Дата добавления: 2015-09-02