Мои родные, любимые люди. 7 страница

Понимаю и того, кто достойно перенес свою беду, нашел силы подняться и идти дальше.

Как понимаю и тех, кто продолжает носить свою боль в сердце, боясь при этом оставаться наедине сам с собою.

Я понимала и Миру, которая достигла желаемого.

О смерти всегда думать страшно, в особенности, о подобной. Не приведи Господь допустить даже слабую мысль о вселенском грехе, преступлении против природы, тебя родившей.

Но, как видим, случается и такое, что боль затмевает все крики совести и разума, и тогда уже страшнее нет ничего, чем понимание, что все так и будет продолжаться.

Потому что никогда роза не расцветет в темном затхлом подвале! Никогда человек не обретет жажду жизни без смысла существования!

Напрашивалось еще одно умозаключение: новая любовь не исцелила многострадальную душу девушки, не погасила пламени разочарований!

Пусть я и не смела так рассуждать. Чужая душа – самый глубокий колодец, нам никогда не узнать, что там на дне – гниль или алмазы. Можно лишь догадываться, исходя их разных принципов. А догадки – чаще всего ошибочны.

Ведь та же любовь могла сыграть решающую роль. Страх не дать любимому человеку заслуженного счастья, непримиримое чувство вины от того, что можешь только обременить его, оскорбить, очернить и его душу также.

Мне стало безгранично жаль эту девочку, заплатившую столь высокий оброк за несбывшиеся надежды, и, кажется, я собственнолично ощутила ее боль.

И что делать с этими чувствами, если они переполняют в избытке?

Оставаться с ними дома наедине я была не в состоянии.

Поэтому, когда часы на руке показывали 17:35, я уже нашла то место на кладбище, где небольшая похоронная процессия провожала в последний путь молодую актрису.

- 20

Вид кладбища всегда вызывает в душе смуту.

Каждый раз напоминает о том, что человеку, в сущности, ничто не принадлежит.

Карьерные баталии, семейные конфликты, жажда власти, материальные ценности – все обретает свою истинно-ничтожную форму пред неоспоримой реальностью: из праха пришедший в прах обратиться!

И лишь одно становится по-настоящему важно: что постигла твоя душа?

В большей степени они – кладбища – для того, наверное, и существуют, чтобы время от времени привносить ясность в человеческое сознание, напомнить о неизбежном, заставить задуматься о прожитых днях и о будущем. В такие моменты люди мысленно возвращаются к своему первоистоку, к внутреннему созерцанию, становятся тем, чем они есть в действительности.

Удивительные эмоции порой возможно прочесть на лицах тех, кто стоит у могилы: от самых светлых и раскаянных до самых лицемерных и бесчувственных…

У Ларисы Михайловной был отрешенный вид, воспалившиеся от слез глаза казались почти недвижимыми. Черное платье и платок придавали ее коже очень нездоровый земляной оттенок. Под локти ее поддерживали ученики из театра, женщина очень слабо держалась на ногах.

Лица молодых людей по-прежнему искажал отпечаток застывшего, почти панического испуга.

Задумчиво-усталый Борщев.

По-казенному беспристрастный Лихачев.

Я – бледная и практически такая же неприметная, как полупрозрачный дух, случайно затерявшийся среди надгробий.

Два заунывно отпевающих священника, преисполненных выражения религиозной благодати, да гроб, который уже закрывали крышкой.

Безотрадная картина…

Вот, пожалуй, и все.

Все, что осталось от прекрасной, налитой соком молодости девушки с необычным именем – Мира.

Ее могилу засыпали землей. А мне лишь осталось восслать мысленную благодарность своему отцу за своевременно подмешанный антидепрессант, действие которого все еще угадывалось в организме, пусть не так сильно замораживая ощущения, как хотелось бы, но все еще придерживая нервы в герметичном состоянии.

– Если бы это был фильм, то в этом самом месте зазвучала бы очень красивая душевная мелодия, от которой все переворачивается внутри и текут непримиримые слезы сочувствия!

Я увидела рядом с собою Лихачева. Судя по всему, его немало забавляла собственная острота.

– Если бы это был фильм, – заметила я холодно, – вас бы здесь не было.

Лейтенант намеревался добавить еще что-то из прежней серии, но в этот момент ко мне подошел Борщев.

– Пришла, – сказал он без ноты сомнения, будто по-другому и быть не могло. – Рад тебя видеть, хоть место не самое подходящее. Да и в отделении не весть что твориться.

– Черныш взбешен? Небось, кроет меня на чем свет стоит, – предположила я.

– Да не то чтоб очень, – поделился капитан, морща лоб. – Но указание дал строгое – никаких бесед с журналистами. Вот так! Газета, разумеется, обязана реабилитироваться. Черныш не позволит кому бы то ни было мешать его работе, – усмехнулся Алексей. – Я за малым уже убедил его, что вчерашняя пошлость – не твоих рук дело, что произошла банальная утечка информации…

– Леша, это лишнее, – успокоила я друга. – Тебе не обязательно меня выгораживать, я больше не имею отношения ни к газете, ни к криминальным новостям.

– Как так? – Лицо Борщева приобрело вид простодушного изумления, он уставился на меня, не зная, что сказать и только беспомощно хлопал глазами.

– Но ведь любая газета только и ждет, чтобы зацапать тебя, – вымолвил он, в конце концов.

– Никаких больше газет.

– За столько месяцев я привык к твоему обществу, – признался Леша. – Трудно представить, как может быть иначе…

– В таком маленьком городе мы, так или иначе, будем пересекаться, – добавила я с улыбкой, видя, что мое сообщение не на шутку его огорчило. – Скажи лучше, что ожидает Гришина, если это, конечно, не тайна. Его отпустят после того, как алиби подтвердилось?

– Шутишь? – вздохнул капитан. – После последней «криминальной хроники», его порвут прямо у стен милиции. Нет уж, пока посидит на госпайке. Это самое алиби – ничем не лучше нового обвинения. Но, как говорится, из двух зол – выбирай меньшее. Потому и пришлось ему разоблачить собственный притон. С виду – обычное придорожное кафе, а на деле – бордель. Так что, сама понимаешь. Ну да ладно, расхлебается как-нибудь. Мне вот другое покоя не дает: как это чертово фото попало в газету?

– Леша, я должна тебе кое в чем признаться, – сказала я, понизив голос, заметив, что лейтенант Лихачев все еще вертится около нас, как коршун и, без сомнения, слышит каждое слово.

Взяв капитана под локоть, я отвела его в сторону шагов на десять и тогда, посмотрев ему прямо в глаза, спросила:

– Помнишь, как в тот день, когда нашли тело Мирославы Липки, ты показывал мне снимки?

– Само собою…

– Вот тогда я и своронила один из них… Прости!

Глаза Борщева чуть не повыпрыгивали от удивления. Он скорее был склонен заподозрить меня в неадекватности, истерике, сумасшествии, чем в подобной выходке.

– Не спрашивай, зачем я это сделала. Но, клянусь, не ради статьи, и тем более, не ради газеты. В руки редактора снимок попал не намеренно. И ты здесь ни при чем…

Переборов, наконец, приступ шока, Борщев подумал с минуту и, наконец, заключил:

– Знаешь, Ань, я бы очень хотел, чтобы эта деталь осталась между нами, хорошо? – В том послышалась не так просьба, как требование. – А еще лучше – забудь! Договорились?

Я согласилась, почувствовав долгожданное облегчение, после чего Алексей стал подгонять своего напарника возвращаться в отделение, и нам пришлось попрощаться.

Меня окликнула Лариса Михайловна, смутив невольно тем, что не испытывала ко мне ни гнева, ни осуждения. Ведь я наверняка должна была являть собою, по ее соображению, человеконенавидящее существо, нагло плюющее на все признаки чести и морали.

От нее исходил приторный аромат валерьянки, а голос звучал глухо, как будто на одной ноте.

– Злые убеждения не привели бы вас сюда, я знаю. Кирилл мне все объяснил про статью…

От этих слов во мне словно перестала сжиматься стальная пружина, стало легче дышать.

Под руку женщину держала Алиса и не отходила ни на шаг. С момента моего появления здесь, девушка не прекращала напряженно поглядывать в мою сторону, стараясь показать обжигающим взглядом, что я абсолютно лишняя в этой компании. Когда же я спросила, почему на похоронах нет Кирилла, она сделала резкое телодвижение, поддавшись немного вперед, словно стремясь отгородить от меня руководительницу, которая могла сболтнуть что-то лишнее. Так, во всяком случае, мне показалось, хотя не исключено, что это был обычный, плохо сдерживаемый порыв ярости, при котором девушке захотелось ударить меня, либо просто оттолкнуть, чтобы я не лезла не в свое дело.

Лариса Михайловна сокрушенно покачала головой.

– Не понимаю… Его никто не может найти, после того, как мы поговорили вчера. Мобильный не отвечает. Нам дали разрешение на похороны только сегодня с утра. Театр взял на себя все обязательства, все уже было готово… Хотя мы и понимали, мы все понимали, как он расстроится! – Красные глаза женщины наполнились слезами, но мне показалось – самой кровью.

Я пересилила всплывающую вспышку боли в душе, которая судорогой прошлась по сердцу.

– Вы не возражаете, если я поговорю с Алисой, – спросила я у женщины, нарочно проигнорировав при этом саму девушку.

Последняя позеленела, но открыв было рот для возражения, мгновенно запнулась, потому что Лариса Михайловна подтолкнула ее ко мне и ласково попросила:

– Да, Алиса, ты поговори, пожалуйста, а то я совсем устала и собеседник из меня никудышный…

Затем она неспешно побрела к микроавтобусу, у которого ее дожидались остальные ребята. Девушка осталась с показной неохотой, и, скрестив руки на груди, сразу дала понять, что настроена отнюдь не миролюбиво.

– Ты знаешь, где Кирилл? – спросила я.

– А тебе то что? Он не обязан здесь быть.

– Не обязан проститься с любимой девушкой? – удивилась я.

– Они простились, – выдавила она сквозь зубы, и, чтобы не осталось сомнений, уточнила: – Вот тогда и простились!

Невероятно, подумала я, неужели Алиса до сих пор ревнует парня к Мирославе, стоя прямо у ее могилы? От бешенства девушку трясло, как в ознобе.

– Когда – тогда? – спросила я в недоумении.

– Когда ее убили! Кирилл был со мной – весь вечер и всю ночь. С того момента – я его девушка! Тебе теперь все понятно? Нам больше не о чем говорить.

Круто развернувшись, она почти бегом отправилась за руководительницей. Ребята остановили ее и о чем-то спросили, но ответив коротко и пренебрежительно, девушка юркнула в салон автобуса и больше не высовывалась оттуда. Сразу после этого несколько молодых людей, которых я уже видела прежде в театре, предложили мне поехать с ними в кафе, где они собирались по всем традициям помянуть свою подругу.

Но я сослалась на какую-то ерунду, якобы уже входившую в мои планы на остаток дня.

Ведь это правда – я лишняя в их компании.

Поэтому каждый отправился своей дорогой.

- 21

За перевод той ночью я взялась вяло, без интереса, принуждая себя чем-нибудь заняться, лишь бы отвлечься от пережитого накануне. Но уже через какое-то время, как это обычно и происходит, так углубилась в работу, что не успела заметить, как закончила перевод полностью.

Медленно потягиваясь перед ноутбуком, разминая мышцы и шею, все еще отдающие болью после дорожного происшествия, я вдруг вспомнила, что успешное завершение какой-либо работы принято отмечать бокалом крепкого напитка, и что на этот случай где-то обязательно завалялась бутылочка отменного марочного вина у меня на кухне.

Город восторженно наблюдал свой тридцать первый сон, когда, поплескивая в бокале ароматным вином, я вышла на балкон и, поглядев на ночные фонари, преданно караулившие звезды, как влюбленные поэты, либо, как ночные дозорцы, в любых погодных условиях освещающие пространство специально для таких, как я, – предложила им тост:

– Пусть люди, наконец, научаться находить любовь друг в друге, а не в карманных книжках!

Фонари поддержали меня молча, слегка подрагивая влажными глазищами и, кутаясь в пелену дождя, размышляли, похоже, о том, что с таким же точно успехом они могли бы проплывать сейчас в тихом тумане где-нибудь на островах, как маяки.

– Что ж, – вздохнула я сочувственно. – Фонари тоже имеют право мечтать.

Последний раз, когда я стояла на балконе, ночь была теплой, по-настоящему летней и спокойной. Свежий ветер шептал неразборчивые пиететы кронам деревьев, и так приятно было расслабленно вдохнуть в себя чистый аромат дремавшего города: запах клумб, цветущих лип.

И вот деревья уже стояли растрепанные, понурые, как в древней девичьей печали, тоскуя по солнечным ласкам и озорству ветра. А те, что виднелись из парка, будто бы еще плотнее стали жаться друг к другу, смыкаясь в круг заговорщиков, обсуждая свои коварные планы. Сам мрак, казалось, сгустился над ними, навис тяжелой тучей.

Я почти не сомневалась, что четыре дня назад я так же стояла здесь и наблюдала спящие окрестности: пустынные улицы, затихший перекресток, уютно примостившиеся клумбы. В то время, когда совсем неподалеку отсюда, в небольшом городском парке кто-то сильный и жестокий, чье лицо скрывала маска темноты, выжимал душу из того, кто оказался слаб и беспомощен.

По спине потянуло холодом, то ли от заблудившегося порыва ветра, то ли от представленной невольно картины.

Ведь, возможно, только трое людей не спало в ту безлунную, неподвижную ночь: Мира, убийца и…я!

Откуда-то снизу донесся неясный шорох и, метнув туда быстрый взгляд, я успела поймать мимолетное движение: сверкнувший во тьме окурок, пролетевший несколько метров и тут же погасший, как упавшая с неба звездочка.

Больше ничего не было видно, но без всяких сомнений, прямо под моим балконом кто-то находился, и что бы там не делал этот человек среди ночи, у меня возникло тревожное ощущение, что пока я стояла в одиночестве на балконе и рассыпалась в безответных тостах, он внимательно за мной наблюдал.

От такого предположения сделалось не по себе и я поспешила вернуться в комнату, которая к тому моменту уже успела набраться уличной сырости и в ней казалось еще прохладнее, чем снаружи. Заперла дверь балкона и задернула шторы.

Затем налила себе еще вина и постаралась не фиксировать внимание на неизвестной личности, не побрезговавшей в совершенно непригодном для этого месте страдать бессонницей.

Вместо этого переключилась на странное заявление, брошенное в запале Алисой. Девушка вела себя, как при нервном срыве, что, скорее всего, находилось недалеко от истины. Из слов Ларисы Михайловны я уже знала о нерадивом характере молодой актрисы, если не сказать больше, потому не приписывала ее поведению ничего личного, пусть даже так все и выглядело. Девушка, очевидно, решила, что расспрашивая о Кирилле Чадаеве, я преследую собственный интерес.

С таким же толком она могла ревновать актера к каждому, кто хоть раз произнес его имя вслух.

Но странность заключалась не в этом. Раздражительность и несдержанность Алисы подчинялись простому объяснению, а вот неожиданное утверждение, что Кирилл был с ней «весь вечер и всю ночь» – резко выпадало из строя, как сломанная клавиша на пианино. Словно она не признавалась мне в этом, а, наоборот, изо всех сил старалась убедить в своей правоте.

Словно выгораживала парня.

Интересно, а почему Кирилла Чадаева еще никто ни в чем не заподозрил?

Всем же известно о его отношениях с убитой.

Почему так быстро взялись за Гришина – дело ясное. Занятная личность для любого отдела милиции.

Но ведь и Чадаев тоже не особо смахивал на олицетворение святости. И где он теперь, поди знай? Ускакал, небось, в свою столицу – и точно не случилось ничего!

А тем временем провинциальная артисточка, потеряв голову от любви, будет беспрестанно повторять как попугай: «Он был со мной! Весь вечер и всю ночь!»

Мне, конечно, вообще не надлежало думать ни о чем таком, что по праву принадлежало просвещенному уму Черныша и всех тех, кто с ним работал, – пусть и разжевывают.

Но когда это человек думал только то, что ему надлежит? Да и предлог всегда найдется. В особенности при таких условиях, когда проблема сама тебя задевает, взяв за привычку странным образом влиять на твою мирную, безвредную жизнь. И как результат: я поставила решительную точку на работе журналиста, повела себя постыдно и безответственно, опустившись до кражи следственного снимка, при всем при этом меня едва не сровняли с асфальтом (чудное совпадение, не так ли? – сам господин Чадаев!) А чего уж стоила щедрая доля презрения, отведенная мне юной театралкой!

Отчасти и вино привнесло свою лепту, непривычно подогрев эмоции и заострив внимание на наиболее выдающихся в последнее время событиях, весьма неприятных и беспокойных. Попробуй тут не задумайся о том, что якобы тебя не касается!

Чрезвычайно сложно уйти от подстрекающих мыслей, если они уже заявились. Наглости у них хватит достаточно, чтобы нагородить самые нелепые теории, окончательно все запутать и свести в тупик. И вот – они уже разграфили мне схему мотивов и, покопавшись в версиях, практически склонили к подозрению, что Кирилл Чадаев и есть главный подозреваемый!

И к чему только не приводит порою собственное воображение!

Допивая последний бокал вина, я твердо решила покончить с бессмысленными предположениями, гнать их взашей как можно дальше, что больше не стану к ним возвращаться, по крайней мере, постараюсь.

Ну, правда, что я – героиня детективного сериала, какая-нибудь Люся Комарова?

На экране ноутбука все еще светилась последняя страница романа с триумфальным хеппи-эндом: граф и графиня зажили, наконец, в любви и согласии, рождая наследников один за другим, – в общем, как и подобает. На то она и бумага, чтобы выдумывать на ней беспрекословное счастье.

Широко зевнув, я захлопнула крышку компьютера и отправилась в свою уютную белую спальню, чтобы как можно крепче забыться сном…

* * *

И ВОТ Я СНОВА НЕВЕСТА.

НЕВЕСТА ТАК ЗАЛЮБОВАЛАСЬ СОБОЮ В ЗЕРКАЛЕ, ЧТО ОТОРВАТЬСЯ НЕ МОЖЕТ: ЩЕЧКИ ПОРОЗОВЕЛИ ОТ ПРИЯТНОГО ВОЛНЕНИЯ, ГЛАЗА ИСКРЯТСЯ ОТ СЧАСТЬЯ.

И ВДРУГ…

ЧТО ЭТО?

НА ПЛАТЬЕ КРОВЬ!

НЕВЕСТА ИСПУГАННО ОТПРЯНУЛА ОТ ЗЕРКАЛА И ОБЕРНУЛАСЬ.

В НЕСКОЛЬКИХ ШАГАХ ОТ НЕЕ СТОИТ ЖЕНИХ.

– ТЫ НЕПОВТОРИМА, – ГОВОРИТ ОН С ВОСХИЩЕНИЕМ. – ЦАРИЦА ЦАРИЦ… НО ТЫ ПОЕДЕШЬ В ДРУГОЙ МАШИНЕ.

– НЕТ, – КРИЧИТ НЕВЕСТА С ВНЕЗАПНО НАХЛЫНУВШИМ СТРАХОМ. – НЕ ЕЗЖАЙ ТУДА! УМОЛЯЮ! НЕ САДИСЬ В МАШИНУ, Я ОЧЕНЬ ТЕБЯ ПРОШУ! ЕГОР, НЕ ЕЗЖАЙ ТУДА… ОТКАЖИСЬ ОТ МЕНЯ, ОТКАЖИСЬ, НО НЕ ЕЗЖАЙ ТУДА! ПОЖАЛУЙСТА!

– ВСЕ БУДЕТ ХОРОШО, – ОТВЕЧАЕТ ОН СПОКОЙНО.

– НЕТ! НЕТ! ТЫ ЖЕ ЗНАЕШЬ, ТЫ ЖЕ ЗНАЕШЬ, ЧТО НЕ БУДЕТ, – ЕЩЕ НАДРЫВНЕЕ КРИЧИТ НЕВЕСТА, ХОЧЕТ БРОСИТЬСЯ К ЛЮБИМОМУ, НО НЕ В СИЛАХ ПОЧЕМУ-ТО СДВИНУТЬСЯ С МЕСТА. НАЧИНАЕТ ИСТЕРИЧНО РЫДАТЬ.

– Я ОБЕЩАЮ, ВСЕ БУДЕТ ХОРОШО, – С НЕЖНОСТЬЮ ПОВТОРЯЕТ ЖЕНИХ. – ТОЛЬКО ПЛАТЬЕ ОДЕНЬ ДРУГОЕ… ВОТ ЭТО.

ОН УКАЗЫВАЕТ НА БЕЗУМНО КРАСИВОЕ, ОБШИТОЕ ЖЕМЧУГОМ И ДОРОГИМИ КАМНЯМИ ПЛАТЬЕ, ЧТО ВСЕ ВРЕМЯ ЛЕЖАЛО РЯДОМ НА КРЕСЛЕ, НО НЕВЕСТА НЕ ЗАМЕЧАЛА ЕГО ДО ТОГО МОМЕНТА.

– НО Я ХОЧУ БЫТЬ С ТОБОЙ, – УМОЛЯЕТ ОНА, ГЛОТАЯ СЛЕЗЫ. – ТОЛЬКО С ТОБОЙ!

– ЗНАЙ, МОЯ РАДОСТЬ, Я ВСЕГДА БУДУ ЛЮБИТЬ ТЕБЯ. ЭТО ПЛАТЬЕ – МОЙ ПОДАРОК…

ГДЕ-ТО ЗА КАДРОМ ЗВУЧИТ ГОЛОС ОТЦА:

– КТО У НАС САМАЯ ХОРОШЕНЬКАЯ ДЕВОЧКА В МИРЕ?

И МАМИН ВОСТОРЖЕННЫЙ ОТВЕТ:

– КОНЕЧНО, АННУШКА…

И В ТОТ ЖЕ МИГ Я ОЧУТИЛАСЬ В КЛАССЕ. И В ТОЧНОСТИ КАК КОГДА-ТО В ШКОЛЕ – ЗА ПЕРВОЙ ПАРТОЙ.

МОЛОДАЯ УЧИТЕЛЬНИЦА БЫСТРО ПИСАЛА МЕЛОМ НА ДОСКЕ, ПОПУТНО РАЗЪЯСНЯЯ ГРАММАТИКУ.

РЯДОМ КТО-ТО СИДЕЛ. ДЕВУШКА. ОНА ПРЯМО, НЕ ОТРЫВАЯСЬ, СМОТРЕЛА НА МЕНЯ, И Я ВЫНУЖДЕНА БЫЛА ПОВЕРНУТЬСЯ К НЕЙ, ЧТОБЫ СПРОСИТЬ, В ЧЕМ ДЕЛО.

И ЛИЦОМ К ЛИЦУ ВСТРЕТИЛАСЬ С МИРОСЛАВОЙ ЛИПКОЙ.

Я ИЗУМЛЕННО ВЗДРОГНУЛА. ОНА УЛЫБНУЛАСЬ.

– ТЫ ЖЕ ЗНАЕШЬ, ЗАЧЕМ Я ЗДЕСЬ?

Я НИЧЕГО НЕ ОТВЕТИЛА, СЛОВНО НЕ МОГЛА ГОВОРИТЬ ВООБЩЕ. НО ИСПЫТЫВАЛА К НЕЙ УДИВИТЕЛЬНОЕ ТЕПЛО, БУДТО ДЕВУШКА ЯВЛЯЛАСЬ МНЕ САМОЙ БЛИЗКОЙ ПОДРУГОЙ, КОТОРУЮ Я ОЧЕНЬ ЛЮБИЛА.

– ТЫ ОДНА ЗНАЕШЬ НА ВСЕ ОТВЕТЫ, – СКАЗАЛА МИРА ЗАГАДОЧНО, ЗАТЕМ УВЕРЕННО ЗАКИВАЛА ГОЛОВОЙ И ПОВТОРИЛА: – ТЫ ОДНА…

Сон внезапно прервался, и я снова вздрогнула. Но уже отчего-то другого, постороннего.

Я открыла глаза и застыла в безмолвном ужасе.

В моей комнате был мужчина.

- 22

Наверное, мне следовало закричать, поднять шум, звать на помощь.

Я же только схватилась, прижимая к себе одеяло, влипла в изголовье кровати и неотрывно смотрела на него.

Кирилл сделал предостерегающий жест рукой:

– Все нормально.

Он сидел на стуле напротив моей кровати.

– Что вы здесь делаете? – с силой выдавила я из себя.

– Отнюдь не то, что вы подумали.

Я оглядела свою спальню. Свет, бьющий из окна, свидетельствовал о том, что день наступил уже давно. Но я все еще не сбросила с себя липкую паутину сна и пребывала под впечатлением своих странных сновидений.

– И все же…

– Я пришел поговорить, – спокойно объяснил молодой человек. – Звонок на двери не работал, видимо, вы его отключили. Когда постучал, дверь оказалась открыта. Я подумал, что-то случилось. Может, вломились грабители… Вошел в коридор, осмотрелся, понял, что все тихо, никого постороннего нет, в гостиной тоже пусто. – Он сделала незначительную паузу. – А тогда увидел вас. Дверь в спальню распахнута и кровать видно, как на ладони. Конечно, вы спали. Но я, уж простите, вошел и сюда, убедиться, что это действительно так, что вы не лежите мертвой…

– Мертвой? – удивилась я.

Кирилл вкинул брови:

– Мы с вами не живем на острове «Утопия», верно? И уйти просто так было бы уже не честно с моей стороны. Вы бы и не узнали, что кто-то приходил. Таким же образом кто угодно мог войти и выйти. Вот я и решил остаться, посторожить ваш сон. Спали вы, к тому же, очень неспокойно.

Я взглянула на него с откровенным недоверием.

– И как долго вы «сторожите» мой сон?

– Не беспокойтесь, я здесь не больше двух часов.

– Целых два часа! И что же вы делали?

Он был готов к подобному расспросу.

– Ждал вашего пробуждения.

– Разве вас не учили предварительно звонить и предупреждать о визите? – проворчала я сонно и недовольно.

– А вас не учили запираться на ночь? – парировал молодой человек все так же спокойно. – Думаете, будь я вором, насильником или, к примеру, убийцей, меня бы заботили тонкости этикета?

– Я, правда, могла не запереться, с кем не случается... Но вам нужно было сразу меня разбудить.

Он усмехнулся:

– Чтобы на крики сбежался весь дом?

– По-вашему, я такая пугливая? Что мешало мне сейчас завопить? Да и кто бы сбежался? Не смешите... – Я нетерпеливо заерзала в постели. – Может, объясните, наконец, что вы здесь делаете?

– Конечно, – ответил Кирилл. – Надеялся встретить достойного собеседника.

– Представляю, как вы разочарованы...

– Нисколько. – От его пристального взгляда у меня по коже пробежали мурашки. – Но, если хотите, чтобы я ушел?..

Я почувствовала себя злой и невоспитанной девчонкой, промямлила что-то мало разборчивое, то ли в знак протеста, то ли извиняясь. Стала усиленно протирать глаза, чтобы уж наверняка проснуться, получив тем самым возможность полноценно изучить ситуацию.

Кирилл встал. Высокий, темный, мужественный, с гибким как у кошки телом.

Снял куртку и предложил приготовить кофе. Я невольно задержала на нем взгляд.

– Кофе закончилось. Не умею обращаться с ним рационально.

– Ничего, в этот раз я угощаю, – отозвался он загадочно и побрел на кухню.

Что тут происходит, спрашивала я себя, вставая с кровати, одевая поверх пижамы длинный вязаный джемпер. Человек, которого я знаю всего-то пару дней, готовит мне кофе в моей же кухне? Я, наверное, все еще сплю!

Когда я решила взглянуть на себя в зеркало, меня прошибла мелкая дрожь…

Там я тоже стояла в белом. Во сне…

МОЙ СОН!

ЕГОР!!!

Я не заметила, как в комнате снова появился Кирилл и подал мне горячую чашку. Рука подвела меня, обмякла – и чашка полетела на пол. На белоснежном ковре мгновенно возникло уродливое темное пятно.

Я смотрела на это словно через небольшую призму.

Потом на пятно упало полотенце, и мужчина прикоснулся к моим плечам:

– Анна? Что с вами?

– Еще не полностью проснулась, – проговорила чужим, отстраненным голосом. – Пойду в душ…

Холодные струи резко, как иглы, впились в кожу, дыхание сковало, мышцы на секунду парализовало. Я быстро выдохнула – и горячая волна ударила в голову, появился приток внезапной энергии, а вместе с ней – ошеломляющая боль в груди…

Я присела в ванной, сжалась комком и поняла, что плачу.

ЕГОР НЕ СНИЛСЯ МНЕ УЖЕ БОЛЬШЕ ГОДА!

Но через несколько минут заставила взять себя в руки.

Насухо обтерлась полотенцем, одела халат.

Не думать о нем. Не думать, приказала себе мысленно.

Не сметь!

Нельзя!

Ты понимаешь?

НЕЛЬЗЯ!

Там, в гостиной, тебя ждет человек, который ничего об этом не знает. Он просто хочет поговорить.

Пускай.

Ты его выслушаешь.

Не думай о своих снах!

Не думай!

Кирилл стоял у балкона и смотрел на улицу. Услышав шаги, он обернулся и окинул меня изучающим взглядом.

Я натянуто улыбнулась.

– Ну, о чем вы хотели поговорить?

Заметив на столике свежую порцию кофеина, я взяла чашку и примостилась на край дивана. Молодой человек продолжал внимательно следить за моими движениями.

– Все в порядке, – уверяла я жизнерадостно. – Уже проснулась.

Он подошел и сел рядом.

– Может, я вас смущаю…

– Глупости! Говорите.

Он какое-то время молчал. Мрачный, темный, загадочный. Лоб прорезала глубокая вертикальная складка.

– Вы ходили на похороны из любопытства, или знали Миру?

– Не обязательно знать человека, чтобы сочувствовать…

Кирилл кивнул, будто именно на такой ответ и рассчитывал.

– А где были вы? – спросила я.

– Есть одно место за городом. Мы там часто прятались с ней, чтобы побыть вдвоем...

– Мне очень жаль, – сказала я то, что подобает в такой ситуации. – Но почему вы выбрали меня для беседы? Мы ведь почти не знакомы.

– Вы правильно заметили тогда, я чужак в этом городе, – ответил он. – Выгляжу подозрительно, веду себя подозрительно, хотя все прекрасно знают, что это тот самый чувак из столицы, и с радостью берут автографы... Вы кажетесь мне такой же чужачкой здесь, как и я, а потому... внушаете доверие. После того, как человек едва не погиб под твоими колесами, трудно утверждать, что мы не знакомы… Еще мне известно, что вы лишь немногим меня младше, из чего следует, что было бы логичнее перейти на «ты».

– Согласна. Глупо продолжать выкать, изображая манерности. Но чем я могу быть полезна? Криминальными новостями я больше не располагаю.

– Ни за что бы не согласился говорить с журналистом, не думаю, что стоит объяснять причину, – сухо заметил Кирилл. – Хорошо, что ты больше не имеешь отношения к этой никчемной газетке, и смехотворной рубрике про угоны машин и кражи кошельков.

– Межу прочим эту рубрику я выбрала сама, и не такая уж она была смехотворная, – заметила я с максимальной беззаботностью.

– И главное, никак не связана с театром? – Он смотрел на меня в упор.

Меня насторожил этот вопрос, тон показался слишком категоричным. Тема заходила в опасную зону.

– Так или иначе, в мои планы не входило делать карьеру в «Информе», – сказала я.

– Понятно. И как давно ты приехала из столицы? – Он продолжал сверлить меня глазами.

Дальше должно было последовать: «Почему ты вернулась?». Но я не собиралась обсуждать с ним подробности своей личной жизни.

– Давно. Но ты же здесь не для того, чтобы говорить обо мне.— И поспешила увильнуть: – Я слышала, ты сам пишешь пьесы, ставишь спектакли. Недавно делал новую версию «Снежной Королевы». Мне об этом рассказывал один знакомый, сама я не имела возможности посмотреть, все время занята переводами…

– Этот знакомый – рыжий клоун из «Информа»?

– Федя не клоун, слегка… эксцентричен.

– Он написал рецензию, в целом – хвалебную, но без сути. Наверное, потому, что во время интервью в большей степени говорил он сам. Основой постановки была знаменитая сказка Андерсена, но называлась она «Голос сердца», чего твой Федя не заметил, надо думать, из банального невежества, и описал ее как «Снежная королева»... Я всегда по-своему понимал эту историю. И потому предоставил свою версию. Герда – символ чистоты, ума, неимоверной силы духа! Образ хрупкой девушки с бесстрашным сердцем не может не восхищать. Не каждый согласиться пройти буквально все круги ада, чтобы вернуть свою любовь…

– А Мира? – спросила я. – Она была похожа на Герду?

– На сцене? Да, она отлично подходила на эту роль. Я сразу же принялся за постановку, только ее увидел…

– Но в жизни?..

Дата добавления: 2015-09-02