|
Читайте также: |
– Я выхожу замуж, – кричала я в трубку телефона, обрушивая неожиданную новость на своих шокированных родителей. – Мам, пап, у вас просто обалденный зять! Я так счастлива, вы даже не представляете…
С Егором мы не разлучались ни на миг, пока готовилась свадьба.
Две недели не выходили из номера, забыв про весь окружающий мир. Лишь за сутки перед торжественным событием нам пришлось разлучиться – таков обряд, жених не должен видеться со своей невестой за день до свадьбы.
Это стоило диких усилий. Я предложила наплевать на традиции. Но Егор настаивал, что все должно быть в лучшем виде…
В день бракосочетания подруги помогали мне наряжаться, а я непрерывно улыбалась и вообще вела себя, как под кайфом.
Потом мы сели в белый лимузин.
Егор Ехал в другом лимузине, в точно таком же. Назад нам положено было возвращаться вместе…
Длинный свадебный кортеж растянулся вдоль центральной улицы столицы, каждая машина сигналила, поднимая такой рев, будто через город шефствовало огромное стадо слонов.
Машина Егора поравнялась с моей, стекло опустилось и я увидела своего любимого.
Мы обменялись воздушными поцелуями.
Последними поцелуями в нашей жизни…
Лимузин невесты приехал на несколько минут раньше.
Я ждала его у входа в ЗАГС.
Вот появился и он.
Вышел из машины.
Счастливый, в белом смокинге, светящийся просто неземным светом.
Я по привычке залюбовалась, с трепетом и гордостью понимая, что он – мой.
И внезапно прозвучало два выстрела.
Обе пули попали просто в сердце.
Егор упал замертво.
Послышались крики. Я закричала тоже. Рванулась к нему, но меня кто-то попытался удержать, боясь, что стрельба возобновится.
Я отшвырнула от себя нескольких человек с такой легкостью, словно они были тряпичными куклами.
Что происходило дальше, я уже не помнила.
Открыла глаза и увидела потолок своего номера.
Мама дремала в кресле. Папа в прихожей с кем-то разговаривал.
Я поднялась, совершенно не ощущая земли. Не пошла, а поплыла, как нечто бестелесное. Вошла в ванную комнату и заперлась. Залезла в джакузи и бритвой Егора вспорола себе вены.
Я не чувствовала ни боли, ни страха.
Вообще ничего.
Кровь потекла быстрыми густыми струйками, слишком темная, слишком теплая…
Я знала, что вместе с ней из меня выходит жизнь, а это значило, что скоро я увижу своего любимого. И теперь нас ничто не разлучит.
Разлучить могла только смерть.
А сделать это дважды она не сможет.
Какое же разочарование постигло меня, когда вновь открыв глаза, я не увидела Егора.
Только белый потолок.
Белую комнату.
Я с ужасом поняла, что мне не дали уйти!
Закричала… но звука не последовало.
Стала вырываться…но движений не последовало тоже.
Появилась медсестра и что-то уколола…
Придя в себя в следующий раз, я поняла, что привязана.
Перед собой увидела лицо отца – серое, со щетиной, измученное бессонницей.
Он увидел только пустой взгляд и отсутствие жизни.
И мне снова что-то укололи.
Через какое-то время я проснулась уже в другой комнате, но такой же – белой. Руки оказались свободны. Медсестра позвала отца, он тут же примчался и стал объяснять, что я в особенном месте, что здесь он всегда будет рядом.
Какая честь!
Моя личная палата!
Никто, кроме отца, матери и медсестер туда не входил.
Я продолжала сидеть, как призрак, как фикция – и ни на что не реагировала. Никого не слышала, не воспринимала.
Отец принялся за меня с фанатизмом.
Думаю, он даже применял гипноз.
Что-то все таки подействовало. Через несколько месяцев я стала произносить короткие фразы...
Папа караулил круглосуточно, но мать перестал ко мне пускать – ее саму не долго было довести таким зрелищем...
Бесчисленные сеансы, беседы, уколы…
Время стянулось в очень жесткий и тугой узел, который, как мне казалось, ничто и никто не сможет развязать... никогда... Мысли плавали в голове уродливыми сгустками, как комки в манной каше...
Оставаясь в одиночестве, я кругами ходила по комнате, настойчиво выискивая предмет пригодный для самоубийства.
Бесполезно.
Все тщательно продумано, предусмотрено.
Как-то при разговоре с отцом (правильнее – при очередном сеансе), я вдруг с отвращением поглядела на свои ногти и спросила, почему мне не делают маникюр, сказала, что меня это раздражает и все такое. Закатила настоящее представление. Он просто вынужден был привести маникюршу.
Предварительно меня чем-то накачали, рядом стоял санитар, но я все соображала.
Нужно было выждать момент, чтобы украсть у девушки какой-нибудь инструмент. Я даже знала, какой. В уме я успела проделать все несколько раз. Схватить – и вонзить что есть мочи. Схватить – и вонзить.
И вот случай представился.
Девушка старательно наносила лак на ногти левой руки, правая к тому моменту уже свободно лежала на салфетке, обсыхая, – это мне и нужно было. Я увидела ножницы и схватила их…
Разве я могла понимать, насколько замедлены все мои движения? Не успела дотянуться до своей цели, как уже лежала на спине, придавленная санитаром к полу.
Поднялся переполох, вызвали отца. Я свирепо отбивалась, кричала что-то на неизвестном языке, не внемля ни единому звуку, ни единому жесту, что пытался пробиться ко мне из реальности. И только сильный транквилизатор был способен лишить меня сил.
Наконец, он догадался, что я все равно что-нибудь соображу, выгрызу себе вены зубами, если понадобится.
Поэтому меня еще очень долго держали привязанной.
Время шло.
Папа понемногу приводил меня в «чувства».
Религию даже подключил, внушая, что таким способом я вообще никогда не встречусь с Егором. Получу вечное наказание и буду неприкаянно блуждать со своим горем между мирами, и нигде не найду приют…
Что таким образом я убью еще троих людей: его, маму, бабушку. Без меня им не жить. Они зачахнут и умрут от скорби.
Я согласилась вести себя разумно. Дала клятву отцу, что никогда, ни при каких обстоятельствах не повторю своих попыток.
Он обменял эту клятву на мою свободу. Меня перестали связывать.
Однажды я обнаружила в своей изолированной комнатушке книги и компьютер. Наверное папа давно их туда приволок, в надежде, что они смогут меня заинтересовать. И я действительно стала много читать: психологию, философию, классику, современные романы. Много копалась в интернете. В одной из книг нашла очень грубые ошибки перевода, и зачем-то написала об этом в издательство. На мэйл пришел ответ с просьбой представить свой вариант перевода...
Так я превратилась в переводчика.
Это дело незаметно засосало меня с головой. Больше ничто так не отвлекало от мук, от дум, от палаты. Я могла выходить, когда захочу и куда захочу, но предпочитала не покидать своего «жилища». Комната понемногу обрастала всеми необходимыми предметами.
Днем я стала спать.
Ночью – переводить.
А в один прекрасный день папа вошел в мою комнату и сказал:
– Ты здесь уже год и семь месяцев. Оставаться здесь дальше нет необходимости. Так может, попробуешь вернуться в жизнь? Эта комната никуда не денется, ты же меня понимаешь? Мир за этими стенами стал для тебя другим, и я не обещаю, что все будет просто, но тебе стоит попробовать.
К его бесконечной радости, я не возражала. На следующий же день переехала в квартиру, которую родители подарили мне в честь выздоровления. Это было лучшее, на что я могла надеяться. Жить с ними мне теперь казалось невыносимо. Единственное, в чем я искренне нуждалась – абсолютное одиночество.
Поначалу меня пугал шум улицы. Но позже я обнаружила много прелести в том, что, стоя на балконе, могу созерцать ночь, обозревать перекресток, слушать шорохи в темноте…
Конечно, не сровнять с тем видом, что имела моя спальня на двенадцатом этаже в гостинице Егора. Но зато – не белая холодная палата с зарешеченными окнами…
Белый цвет по всем признакам должен был стать отталкивающим.
Но я по-прежнему его любила.
Егор всегда говорил, что это МОЙ цвет. Цвет невинности. Что у меня слишком невинная душа, и поэтому ее следует надежно беречь.
Не знаю, насколько мне удавалось это без него.
Мало-помалу я внедрялась в так называемую «жизнь». Продолжала заниматься переводами. Не вспоминала о своем несчастье, чтобы не нарушить данную родителям клятву, а так же сохранить свою душу…
Они сами избегали всяческих напоминаний об этом.
Так я и жила… скорее во сне, чем наяву.
Пока не случилось убийство Мирославы Липки.
Пока я не увидела ее лица на фотоснимке – того счастливого и мертвого лица.
И пока не появился Кирилл со своей просьбой.
С напоминанием.
И не расшевелил во мне тлеющие угли.
Вырвал из дремы, вернул в действительность.
В мою страшную, непримиримую действительность...
Он не сразу понял, что со мной происходит.
Я билась в истерике, кричала не своим голосом, захлебывалась слезами.
Обнаружила, что лежу посреди гостиной на полу, в подобном на эпилептический приступе. А он рядом. Тоже на полу. Обнимает меня и пытается утешить.
Проходит время и я замолкаю, только продолжаю вздрагивать, дышать рывками…
Потом и это проходит тоже.
Наступает незаметно ночь.
Мы лежим на полу. Кирилл не отпускает меня, не оставляет одну.
Наверное, я ему за это благодарна...
Он не позволит мне сорваться. Я очень надеюсь, что он не позволит мне сорваться. Со стороны ведь всегда страшнее, чем если сам…
Я его напугала. Он не предполагал, что я могла носить в себе целый вулкан. Чувствует себя виноватым.
Но и это пройдет…
ЧАСТЬ ТРЕТЬЯ
- 24
Память прошлого, как злой Джин, неумолимо вырвалась на волю.
Все-таки выждала сокровенный момент, подкараулила лазейку, внедрилась на всех правах хозяина моей души и нанесла свой решающий удар.
Мне снова стало все равно, держат ли мою голову руки медсестры, вонзается ли в руку игла. Все равно – голодная или сытая, больная или здоровая, мертвая или живая.
Потому что только одно обстоятельство, один неизбежный факт способно было принимать и учитывать мое сознание с придельной ясностью.
ЕГО НЕТ!
ЕГОРА БОЛЬШЕ НЕТ!
Я ЕГО НИКОГДА НЕ УВИЖУ!!!
Для меня не существовало равных ему, я не знала человека умнее, добрее, заботливее…
Он был достоин самой великой, самой бесценной, самой безмерной любви, которая только могла существовать на белом свете. Почему же его настигла самая непостижимая, несправедливая и непримиримая участь?!!
Почему ему достались обе пули? Разве вторая не предназначалась по праву мне – его половине?
Может, кто-то другой вынес бы эту боль, свыкся.
А я не могла!
Я не могла жить без него. Не могла противиться тому водовороту, в который попала моя душа. Меня просто больше не существовало. Все смешалось во мне и перепуталось.
Я уже не знала, кто я. Кто такая Анна Гром?
Слишком долгая тьма, как непреодолимый серый туннель, одиночество…
И вот теперь – внезапная вспышка света!
Перевернутая вверх дном память, словно через линзу фотообъектива: мрачные лица, обреченные взгляды, холодные стены, долгие пустые беседы. Прозрачный мир, прозрачные люди. Вместо голов у них блюдца с губами, вместо слов – только гул!
Я же, как сувенирная игрушка внутри стеклянного шара, которую, если встряхнуть хорошенько, можно привести в движение, создав иллюзию кратковременной жизни. В действительности – нет никакого дела до жизни внутри и до жизни снаружи. Пустышка. Живая пластмасса. Никакого ощущения реальности.
И что теперь?
Голова – тяжелый обух.
Тело будто наполнено чадом.
Я лежу на полу и дыхание дается с трудом, как у тонувшего, только что выброшенного на берег. Но я его ощущаю! Ощущаю свое дыхание каждым миллиметром легких: как оно входит и выходит. Странное дыхание, проходящее через все нервные клетки, через все тело сразу, через мозг…
Вместе с ним проникает запах – непривычный, но такой приятный, нежный, не могу им надышаться. Запах молодого человека, который лежит рядом со мной на полу. Так же как и я – он выброшен на берег, но не ясно еще: тонувший вместе со мной, или спасший меня…
Время, похоже, остановилось в моей квартире.
Мир резко перевернулся и опрокинул нас вместе с собой. Вот только где верх, а где низ – пока неизвестно.
Мы оба нуждались в адаптации. Два чужих человека, попавших в одну «мясорубку».
Ничего необычного в том, что он обнимает меня. Ничего необычного в том, что мне необходим этот запах, тепло этого сильного тела.
Я взглянула в удивительные синие глаза Кирилла и мне захотелось спросить его: «Ты здесь, чтобы погубить меня, или спасти?»
Но побоялась нарушить атмосферу внезапного покоя.
Вдруг это сон?
И сон не заставил себя ждать.
Мы тихо спали на полу, все так же обнявшись, пока не наступил новый день.
Как только первый луч солнца заглянул в окно, сновидения расплылись, как засвеченные негативы. Но ощущение ясности и покоя не покинули меня. Открыв глаза, я мгновенно все осознала: и кто я, и что со мной произошло. И в то же время мне казалось, что проснулась я в то утро другим человеком.
Господи Боже, совершенно другим человеком!
Свернувшись калачиком прямо посреди гостиной, я чувствовала себя такой защищенной, словно охранялась крепостью: мужчина прижимал меня к себе бережно, как новорожденного младенца.
Я повернулась и увидела, что он тоже проснулся. Лицо Кирилла выражало мрачную задумчивость, но не имело прежнего следа ярости и безысходности.
Мы долго смотрели друг на друга, пока Кирилл не нарушил молчание:
– Я не имел права…
Мне хотелось сказать ему взглядом, что это уже не имеет значение, что ему сейчас не следует ничего говорить. И он все понял.
А потом попросила:
– Покажи мне ваше тайное место…
- 25
Мотоцикл несся по трассе со скоростью, превышающей сто километров в час. Мы ехали куда-то за город.
Крепко обхватив Кирилла за талию, я прижалась к его спине, ощущая, как под кожанкой шевелятся крепкие мышцы. Последний раз я сидела на мотоцикле еще подростком, в той давно минувшей жизни, где у меня было много друзей и ухажеров, а я славилась кокеткой и при этом оставалась неприступна, как китайская стена.
Стоило лишь на миг прикрыть глаза и казалось, что я лечу, что мы оба летим, прорезая собой сферы… То ли в космос, то ли в тартарары. Без разницы!
Ровной серой тесьмой дорога простиралась вперед – в бесконечно манящую даль. Бросив быстрый взгляд назад, я всем сердцем пожелала больше никогда не возвращаться. Забыть обо всем, стереть двадцать пять лет своей жизни, просто как не бывало. Начать с первой главы. Все равно где, пусть хоть на краю света. Ничего не писать, не переводить.
Может, стать учительницей в младшей школе, или преподавать на вечерних курсах? Заниматься с детьми, у которых сложности с развитием. Выращивать цветы, лечить животных. Податься в волонтеры. Почему нет?
Если у меня не получается жить для себя, может, я смогу жить для кого-то.
И не думать, никогда не думать, как отнесутся родители к моему исчезновению.
«Пожалуйста, – молила я мысленно. – Пожалуйста, Кирилл, не останавливайся! Пусть будет, что будет, только не останавливайся!»
Но скорость мотоцикла вместо этого резко спала.
«Кого ты пытаешься обмануть, Анна? Ты наплюешь на чувства родителей? Уже забыла свое обещание?»
Что это? Голос совести? Мне и на тебя начхать, если уж на то пошло! Я больше не экспонат из музея восковых фигур! Я больше не могу и не хочу жить в старой скорлупе – той Анны Гром так или иначе уже не существует! Посмотри же правде в глаза: ты умерла два с лишним года назад, на том самом месте, где убили Егора. Такова твоя судьба! Родителям просто нужно смириться с этим. Они уже потеряли тебя, прежней Ани никогда не будет. Никто не ведает пока, кем ты можешь стать, но это определенно будет другая Анна. Ты – всего лишь портрет той девушки, унылое напоминание несбывшегося счастья…
Кирилл легонько потряс меня за плече.
– Ты в порядке? Мы приехали. Пойдем, я покажу тебе остатки Эдема.
Не помню, когда мотоцикл съехал с шоссе и очутился на этой едва виднеющейся в траве тропинке. Она вела к огромному густому саду, в тени которого скрывался небольшой летний домик, предназначенный, судя по всему, исключительно для отдыха.
Кирилл отпер низенькую калитку и пропустил меня вперед.
– Мы заехали сюда с Мирой случайно, когда искали тень для отдыха. Увидели озеро, – оно здесь, в метрах двадцати от дома. Эта дачная усадьба принадлежала какому-то знатному доктору, потом перешла его сыну, а тот решил сдавать ее внаем. Нам повезло, возле озера мы встретили хозяина, который в тот день рыбачил. Я договорился, что сниму участок на лето.
Дом окружали развесистые кусты ягод, клумбы, насыщенные цветами. Все аккуратно рассажено, ухожено. Уж и не знаю, где видела сразу столько изобилия! Воздух, наполненный ароматами этой сочной зелени, вскружил голову, словно с ним я поглощала пары дурмана.
Мягкая трава под ногами вызывала неудержимое, почти языческое желание немедля разуться, прикасаться к ней голыми ступнями, вбирать в себя животворящую энергию флоры. Таким кощунством показалось стоять на ней в кроссовках и безжалостно топтать шершавыми подошвами дышащий зеленый ковер – лицо Земли.
Рядом упало яблоко, глухо стукнулось о траву и замерло. Я бережно подняла его – оно пахло медом и карамелью – и стала изучать как нечто уникальное, таинственное, как часть нового, только что открывшегося для меня мира.
– Здесь полно такого добра, – сказал Кирилл, заметив этот острый интерес к плодам живой природы. – Пойдем…
Мотоцикл уже стоял у высокого крыльца. Молодой человек взял меня за руку и повел за дом. Здесь сад неожиданно прерывался и, будто вынырнув из сказки, представала широкая поляна, усыпанная живописными узорами из причудливых мелких цветов с неизвестным названием. За небольшим склоном поблескивало в лучах утреннего солнца чистое, как роса, и прозрачное, как хрусталь озеро, – гигантское блюдце, растянувшееся вширь и отражающее окаймляющие его ивы и камыш.
От увиденной красоты у меня перехватило дыхание, я остановилась, чувствуя себя Алисой в стране чудес.
– Господи, – прошептала. – Неужели такое бывает наяву?
– Я рад, что тебе нравится, – улыбнулся Кирилл.
– Ты прав… Если Эдем существовал на земле – вот его наследие.
Я прижимала к груди яблоко и не могла отвести глаз от чарующей глади воды, которую подразнивал и колебал ветер. На противоположной стороне озера виднелось несколько полянок и непроглядная стена из деревьев, некоторые из них росли прямо в воде, как если бы спустившись однажды промокнуть ноги, решили больше не расставаться с живительной влагой. Несколько уток, гордо задрав клювы, скользили по воде, стремясь продемонстрировать, кто здесь истинный хозяин, но держались на дистанции, не спеша курсировать к нашему берегу.
А ведь раньше, до этого дня, мне была безразлична природа. Я не замечала ее красот и бесценных даров. А увещевания отца о крайней ее необходимости и целебности доводили меня до оскомы.
Теперь же я будто глотнула живой воды из этого самого озера. Внутри меня неспешно перекатывались мощные волны этой ошеломляющей, поразительной стихии.
– Значит, вот где ты прячешься? – спросила я у парня, который уже снял куртку и расстегивал рубашку, собираясь окунуться.
– Надоело ждать новостей. К тому же, хотелось одиночества.
Я понимающе кивнула:
– Большее уединение, чем здесь, наверное, трудно найти.
– Мне нужно было собраться с мыслями.
Я старалась не смотреть, как он быстро и легко освобождается от одежды. Вспомнила про наше нелепое ДТП два дня назад, про его ободранные локоть и бедро.
– И о чем же ты думал?
– О разном. О Мире… О тебе. Здесь меня осенило, что у нас много общего, не понятного другим. Я думал, ты уже все пережила. Мог и догадаться, что неспроста Анна Гром так переменилась. Я не имел права копаться в твоей душе. Но стоя на этом месте позавчера, был практически уверен, что ты одна сумеешь мне помочь.
– Но я не сумела, – проронила я, разглядывая синюю стрекозу, порхающую у кромки воды.
– Ошибаешься. Даже больше, чем я надеялся, – услышала я неожиданный ответ. – Увидев свою рану на фоне твоей, я вдруг понял, насколько я оказался слаб, почти сдался! Ты не выстрадала свою потерю, не примирилась. А ведь я именно в этом просил помощи. Ты продолжаешь жить! Я восхищаюсь твоей стойкостью, Анна Гром! И видит Бог, если тебе понадобится моя помощь – я готов на все!
Он сделал два стремительных прыжка и нырнул в кристальные объятия озера.
Потом я пыталась высмотреть его голову в крупных разводах на поверхности воды, но он почему-то долго не появлялся. На какой-то момент меня охватило волнение – вода уже почти не колебалась, лишь немного в том месте, где он нырнул, словно в ней не происходило никаких движений.
Я в испуге бросилась к краю озера, и, потеряв бдительность, соскользнула в воду по самые щиколотки. От внезапного холода отпрянула назад и распласталась на спине, выронив яблоко; оно ритмично запрыгало в воде и стало удаляться вслед за Кириллом. В ту же секунду парень вынырнул на противоположной стороне озера и махнул мне рукой.
Сняв обувь и подкачав джинсы, я все же попробовала выловить свой драгоценный трофей. Но каждый раз, когда я доставала его веткой, яблоко ускользало еще больше.
Кирилл возвращался, быстро и ловко разрезая воду, как профессиональный пловец. Я уже практически достала свое сокровище, когда вдруг увидела рыбешку размером с ладонь, которая игриво вынырнула на поверхность и деловито клюнула яблоко, то ли желая откусить от него приличный кусок, то ли стараясь доказать, что может не хуже дрессированного дельфина выкидывать разные фокусы. И в тот же миг я потеряла равновесие, забыв, что стою на самом краю, на цыпочках, натянутая, как струнка. Не успела и подумать об этом, как уже барахталась в холодной воде, визжа не своим голосом, изо всех сил гребя руками, чувствуя, что озеро стискивает меня, держит железной хваткой, не выпускает. В голову ударила кровь, я продолжала кричать и тогда, когда подоспел Кирилл, истерично хваталась за его грудь и шею, словно собиралась утопить.
Но после череды конвульсивных движений, поняла, что ногами без проблем прощупывается мягкое дно озера. Отпустила Кирилла и стала быстро выбираться. Яблоко тем временем насмешливо покачивалось между нами, как будто нарочно затеяло всю эту шутку. Я схватила его, пока оно снова не уплыло, и с поддержкой Кирилла вскарабкалась на сушу.
Холодная одежда противно липла к телу, но упав на траву, дрожа и чуть не выбивая ритмы зубами, я громко, от души расхохоталась.
И далось мне это яблоко, будь оно не ладно!
Кирилл упал рядом и тоже начал смеяться. Мы валялись на земле и хохотали до полного изнеможения. Господи, думала я, что же мы за люди такие? Сутки назад оба умирали от страшной душевной боли, а теперь, как ни в чем не бывало, качаемся в приступе смеха, как обпившиеся подростки на пикнике.
Недаром же утверждают доктора наук: психика человеческая – вещь непостижимая!
Но всякая радость недолговечна, как и всякому веселью приходит конец, в особенности – спонтанному и служащему разрядкой для натянутых нервов...
Поддавшись минутному порыву, когда мы находились вплотную друг к другу, Кирилл внезапно посерьезнел и взгляд его сделался туманным. Он медленно нагнулся и поцеловал меня…
Его губы обдали меня жаром, но тело схолодело так, будто я снова упала в озеро. Я задрожала сильнее прежнего.
Частью своего шокированного мозга я понимала, что повлияло на его поступок. Вся эта ситуация, само место всколыхнули в его душе определенные ассоциации.
Но это всего лишь порыв!
Кирилл вскочил на ноги и начал быстро одеваться.
Я тоже поднялась и попыталась обтрепать травинки, налипшие к сочившейся одежде. Уже второй раз я стою перед этим человеком мокрая насквозь!
– В доме есть камин, – пробормотал Кирилл, не глядя в мою сторону. – Тебе нужно обсохнуть…
- 26
Изнутри дом оказался достаточно вместительным и очень уютным.
Просторная гостиная действительно имела небольшой камин. Мебель уже давно не новая, но в замечательном состоянии.
Кирилл позаимствовал мне одну из своих рубашек, как ни странно – белую.
Я переоделась и развесила свою одежду на камине, который, благодаря стараниям молодого человека, уже потрескивал мягким светлым огоньком.
Поджав под себя ноги, я присела в кресло напротив и поочередно наблюдала то за языками разгорающегося пламени, то за тем, как парень нервно планирует по дому. То он хлопал в гостиной холодильником (для которого в кухне не нашлось места), то что-то сыпалось на него из буфета, и тогда я слышала, как Кирилл неразборчиво высказывал себе под нос короткие замечания.
При этом он всячески избегал встречаться со мной глазами.
На кухне вскоре засвистел чайник и до меня донесся божественный аромат кофе. Через минуту в гостиной появился Кирилл с двумя чашками, поставил их передо мной на столик и, пройдя к серванту, наконец, сказал:
– Кофе нужно разбавить коньяком.
Подав мне пузатую бутылочку, он подбросил несколько сухих поленьев в камин и уселся с чашкой на полу, скрестив по-турецки ноги. Его волосы, откинутые назад, успели высохнуть, в темных глазах отражались блики огня. Брови снова были нахмурены, как и тогда, когда я увидела его впервые. Но мне не хотелось, чтобы он чувствовал себя неловко или виновато.
– Кирилл, – обратилась я прямо. – Не случилось ничего такого, что я не смогла бы понять.
Он поглядел в свою чашку.
– Не хочу, чтобы ты думала, будто бы я…
– Я ничего такого не думаю.
– Вот и хорошо, – кивнул молодой человек и, когда посмотрел на меня, с лица его словно спала черная тень. – Кстати, в микроволновке подогревается пицца, очень даже приличная…
Обычно я не имею привычки завтракать пиццей и тем более запивать коньяком, но ведь и в озерах по утрам в одежде я тоже не купаюсь.
Вот и вышло, что калорийный завтрак, пьянящий коньяк и завораживающее тепло камина в летний день, совсем меня расслабили. Не успела заметить, как уже клевала носом в кресле, а затем и вовсе уснула крепким детским сном…
Проспала довольно долго. Когда проснулась, часы в гостиной показывали семь часов вечера. Я лежала на диванчике, куда незаметно перенес меня Кирилл и заботливо укутал пледом.
Эта забота являлась для меня совершенно непривычной и я не до конца еще понимала, как мне следует к ней относиться. Может, я просто дикарка в душе? Может, мне казалось, что я предаю Егора, позволяя другому мужчине оберегать меня? Или стремилась не придавать лишнего значения заботе Кирилла, потому что мне это нравилось?
С того момента, как в моей жизни появился Егор, другие мужчины воспринимались мной приблизительно так: человеческое существо, пол – мужской, сложение – среднее, рост – такой-то, возраст – такой-то, далее – профессия и причина нашего сотрудничества. Если последнего не предвиделось, вся характеристика сводилась к первому пункту.
Пусть Егор и не успел дать супружескую клятву формально, он оставался для меня мужем.
Кирилла поблизости не было.
Огонь в камине давно погас, но в комнате по-прежнему было очень тепло.
Я встала и сладко потянулась, чувствуя себя такой бодрой, словно впервые выспалась за целую вечность. Моя одежда была оставлена сохнуть на камине, но, собираясь одеться, я обнаружила, что она обгорела. Темным джинсам и ветровке досталось не сильно, а вот белую футболку словно облили неудачно разведенной бурой краской. И либо я сохраню гордость и одену ее, что не терпелось сделать, но при этом стану похожа на чучело, либо, следуя здравому смыслу, останусь в рубашке Кирилла. В конце концов, что в этом может быть неудобного, решила я, после минутного обдумывания.
Затем, натянув джинсы, пошла искать Кирилла и обнаружила его в соседней комнате на кровати. Кажется, он тоже порядком притомился – спал, не раздеваясь, как человек, решивший прилечь на чуток – и отключился. Рубашка была расстегнута и я невольно задержала взгляд на гладкой мускулистой груди, отметив про себя, что помимо актерских данных, он держит себя в отличной форме. Я уже собиралась тихонько уйти, чтобы не мешать ему отдыхать, когда внимание мое привлек странный металлический предмет, торчащий из-под подушки Кирилла. Что-то тревожно шевельнулось у меня внутри, когда я поняла, что это пистолет.
Дата добавления: 2015-09-02; просмотров: 47 | Нарушение авторских прав
| <== предыдущая страница | | | следующая страница ==> |
| Мои родные, любимые люди. 8 страница | | | Мои родные, любимые люди. 10 страница |