|
Читайте также: |
- 3
До сдачи номера в печать оставалось несколько часов, поэтому в редакции «Информ-недели» стояла традиционная для такого случая суматоха.
В приемной молоденькая секретарь в коротком цветастом платьице принимала последние объявления. С видом заложницы она распечатывала на матричном принтере квитанции для ожидающих в очереди заказчиков, и при этом безуспешно пыталась смахнуть с себя надежно приклеившуюся жару, раздраженно размахивая тетрадкой. При комнатной температуре воздуха превышающей тридцать пять градусов, от включенного на полную мощность вентилятора пользы было не больше, чем от жужжащего над головой насекомого.
Справа находился кабинет редактора, из приоткрытой двери доносилось монотонное бормотание, сливающееся в общем звуке с визгом принтера и разговорами в приемной. Дверь слева привела меня в комнату, где стояло несколько столов, оборудованных компьютерами и прочей офисной техникой. Два места уже были заняты, в том числе мое любимое – возле окна в углу. Лада Пикулина, обозреватель бюджетных перспектив города, сидела у монитора и двумя острыми как у хищника коготками старательно набирала накрапанную от руки и выправленную редактором статью. Мне оставалось лишь вздохнуть, не беря в толк, с каких это пор Лада так полюбила мое место.
Еще там был Федя Васин, самый молодой труженик в команде «Информа», который только этим летом закончил третий курс заочного отделения журналистики.
– Эй, Ань, привет! – оживился парень, когда меня увидел. – Помоги мне придумать гороскопы на эту неделю. Запарился просто, веришь?
Федя казался божьей искрой в нашем занудливо-профессиональном коллективе. Всегда с приколами, розыгрышами, детской беспечностью. Чего только стоил этот взъерошенный рыжий чуб в комплекте с веснушками и манерой одеваться во все яркое. На парне отлично держались такие мелочи, как погода, новости музыки и кино, анекдоты. Те мелочи, ради которых половина города только и открывала газету, не ведая разве о том, что попирая банальное тиражирование из интернета, мальчишка сам сочинял их гороскопы.
– Составь таблицу чередований. Один прогноз хороший, второй – не очень. Я могла бы посоветовать тебе бросать жребий, но так будет дольше, поэтому просто подели зодиаки на черное и белое – и вперед!
– Что бы я без тебя делал? – пошутил Федя. Клавиатура зашуршала с реактивной скоростью. – Кстати, что тебе написать? Какие пожелания у нашей Аннушки?
Парень пытливо воззрился.
Обычно люди многое хотят себе пожелать, не так ли?
– Ну так чё? – У него буквально искры из глаз сыпались. И откуда возникает столько жизненной энергии, подумала я невольно. Затем рассеянно предложила:
– Придумай сам.
– Окей! – Он стал диктовать утробным, вещательским голосом: – На этой неделе ждите головокружительных любовных приключений, страсть захлестнет вас целиком в бурлящем потоке долгожданного счастья. Неожиданно обнаружится, что ваша половинка все это время находилась совсем поблизости…
Я уже почти сдалась, улыбка стала медленно подкрадываться к губам. От Федькиных кривляний мог растаять лед. Но все же облегченно вздохнула, когда вмешалась Лада, зычно напомнив, что сегодня четверг.
Все верно. Время на исходе. У меня очень необычное известие, а я еще не придумала, как правильно его подать.
И смех здесь точно неуместен.
Сев за свободный стол, я решительно повернулась к парню спиной.
Мимолетно оглядев меня, словно до этого момента не замечала, Лада проронила скупое «привет», деловито прицелилась оком на часы, громко вздохнула и ткнула нос обратно в черновик.
А Федя все никак не унимался:
– Пс! Ты главного не дослушала. Присмотритесь ближе к своему окружению, быть может, ваша пара совсем-совсем рядом, стоит обернуться… Ань! Стоит обернуться... Ты вообще слушаешь? Личная жизнь решается, что может быть важнее? Если бы ты меня слушала...
Вот же птица Говорун. Подчиняясь минутному импульсу, раздражение почти слетело с губ, но не успело принять словесную форму. Парень только стремился меня развеселить. В конце концов, откуда ему знать, что кипит у меня внутри? Слава Богу, он так далек от этого…
– Ты была в отделении? – вдруг опомнилась Лада. – Что там? Изнасиловали и убили? – Глаза сверкали любопытством, в ожидании ответа она даже забыла про сверхсрочную работу.
По спине будто прошелся сквозняк. Я отвернулась, но продолжала затылком ощущать ее жгучий взгляд и Федькино недоумение. Перед глазами, как живое, вспыхнуло лицо с фотографии, дрогнуло… и уже не исчезало.
– Это вы о чем? – спросил Федя.
– Сегодня ночью убили молодую актрису, – поведала я чуть слышно, с трудом преодолев жесткость этих слов, словно распутывала языком комок проволоки во рту. И больше не выдала ни звука.
Парень изумленно присвистнул и тоже затих, с напряженным усердием погрузившись в работу.
Ладе не терпелось все обсудить:
– Это будет такой скандал!
Но, к ее глубокому разочарованию, ответной реакции не последовало.
Рабочую атмосферу в комнате накрыла тишина.
Колонка криминальной хроники в тот раз получилась еще меньше стандартной. Чаще там присутствовала сводка каких-либо событий, а теперь – лишь краткое сообщение.
Даже не верится, что чья-то жизнь, оборвавшаяся таким грубым образом, способна уместиться в несколько скупых фраз мелким шрифтом.
Через четверть часа, свободная, я вновь шагала по раскаленному асфальту. Глаза прикрывали солнцезащитные очки, дышалось трудно, сухой воздух царапал и обжигал ноздри, сочился сквозь гортань, оседая в легких тяжелой массой. Необходимо было срочно спрятаться куда-то в тень.
До дома оставалось рукой подать, но я подумала, что не помешает отвлечь себя чем-то второстепенным, чем-то обыденным.
Чем-то вроде парикмахерской.
- 4
Виолетта, женщина, которой я доверяла свою непокорную гриву, была самым лучшим специалистом в городе, ее руки творили чудеса. Это она подсказала мне постричься полгода назад, когда я путалась и терялась в волосах, как русалка в тине, и предложила стрижку «актриса 20-х», которая, к тому же, полностью отображала внутренние перемены, что настигли меня к тому времени.
Прическа – один из признаков характера. Кардинально меняя стрижку, мы позволяем измениться себе. Комфортны наступившие перемены или нет – уже отдельный разговор. Но если твое отражение в зеркале становится другим, ты видишь себя по-новому. Обрезав почти всю длину волос, оставив лишь короткие завитки, я обрезала и прошлую жизнь, которая мне больше не принадлежала. Я еще не привыкла к этому облику, но важно то, что я удалила ненужную информацию, и мое существование казалось облегченным.
Спасибо матушке-природе за ее гениальную милость подчинять это свойство нашим капризам, а течению времени – за то, что позволяет при желании вернуть себе утраченное равновесие.
В салоне работали кондиционеры и гудели фены. Я упала в кресло, расслабленно повиснув на нем всем телом, чувствуя, что снова подбираюсь и твердею, как сосулька на ветру.
Не успела я прийти в себя, как Виолетта уже припорхнула откуда-то из зазеркалья, ее ловкие пальчики принялись заботливо перебирать мои пряди.
– Ну, что желаем, радость моя? – спросила она, как всегда энергично и весело.
В отличие от нее, мое собственное отражение в зеркале выглядело не так бодро: скулы торчали на бледном лице, от чего глаза казались впавшими и бесконечно огромными, словно два зеленых фонаря. Волосы цвета спелой пшеницы отливали шелковой гладью, но при этом были небрежно заткнуты за уши. Белая рубашка и такие же джинсы, в сочетании с этой бледностью, делали меня и вовсе бесцветной.
– Если я просто посижу, послушаю, как гудят фены... Ты не возражаешь?
Виолетта даже не удивилась, она понимающе улыбнулась и я подумала, что, вероятно, подобный каприз клиента не новшество в ее салонной практике.
Сидя в кресле, я имела возможность наблюдать через зеркало за всеми движениями зала. Какое-то время смотрела, как работают стилисты, потом переключилась на посетителей. От входа меня отделяло шагов десять, он находился за спиной, но в зазеркалье все выглядело иначе. Прямо перед собой, как на экране кинотеатра, я отчетливо видела каждого, кто входил и выходил из парикмахерской. Достаточно забавное занятие, если нужно отвлечься.
Люди всегда такие смешные, когда не знают, что за ними наблюдают.
Растерянные, неуклюжие, с озабоченными лицами. А едва поймают посторонний взгляд – скулы напрягаются, животы подтягиваются, и появляются типично публичные, не редко проработанные в деталях жесты незаурядности.
Сперва я разглядывала пожилую дамочку с прической-адуванчиком неестественного рыжего отлива. Виолетта назвала бы это «взрывом не на том месте». «Взрывная» женщина была одета в яркую многослойную одежду, ужасно не гармонирующую по цвету, и что-то непрерывно искала в битком набитой сумке. Лицо ее выражало крайнюю сосредоточенность, словно говоря: «Что я вам – старая склерозница, чтобы оставить деньги дома?»
Потом были две девушки лет по пятнадцать, надолго засевшие за выбор стрижек. Обе с длинными прямыми волосами, из косметики только помада, зато много-много перешептывания и приглушенного смеха, когда они показывали друг другу что-то в журналах.
Но вот появился мужчина, одетый очень необычным образом, совсем не по погоде: в затрепанной фетровой шляпе и в наглухо застегнутом бежевом плаще.
Что-то жутко настораживающее присутствовало в его поведении. Он как будто немного щурился, но не от солнца, и не от того, что страдал аллергией на препараты, используемые в салоне. Это был до такой степени холодный и пронзительный взгляд, что у меня на коже вздыбились волоски от отвращения.
Внезапно он повернулся – и в упор посмотрел на меня.
Еще когда этот странный человек возник за стеклянной перегородкой двери, стало ясно, что он ищет кого-то внутри зала. И как только колючие, словно битое стекло, глаза впились в мое лицо, я невольно содрогнулась и стала следить за каждым его движением.
Он уверенно вошел в парикмахерскую, бесшумной целенаправленной походкой терминатора, достигшего объекта поиска.
Шаг, второй, третий.
Немигающий мертвый взгляд придавил меня к креслу и лишил возможности пошевелиться. Рот онемел, не в силах выдать хоть звук. Я видела, как он приближался, вот уже стоял за спиной. Все тело сжалось, стало болеть от напряжения, сердце стучало уже где-то в висках. Зеркало показало, как из кармана плаща не спеша появляется грубая волосатая рука и ложиться мне на плече…
Встрепенувшись, я едва не перевернулась вместе с креслом – и с ужасом уставилась на Виолетту. Ее рука замерла в воздухе, она не сводила с меня перепуганный взгляд. Она всего лишь тянулась за чем-то к своему рабочему столику, когда ненароком коснулась меня и… разбудила.
Я сухо сглотнула и обернулась на выход.
Там никого не было.
Никаких мужчин в плащах.
Никаких маньяков.
Сама не понимаю, как умудрилась задремать. Жара совсем разморила…
Стало неудобно перед Виолеттой, пришлось попрощаться. Но меня по-прежнему трясло, когда я уходила от нее. В горле возник неопределенный горький привкус, а ноги слегка подкашивались.
Теперь точно пора домой.
По сердцу разлилось приятное тепло при воспоминании о любимой двухкомнатной норке.
Остаться одной. Выпить чашку ароматного чая. Зарыться в какой-нибудь роман.
Разве что-то может быть лучше?
Но, пока я так думала, небольшая площадь, вымощенная белой шашкой и от того носившая символическое название «Белая», привела меня к театру.
Красивое светлое здание, исполненное архитектурного величия, с высокими гладкими колоннами и рельефными балкончиками в стиле барокко, являлось истинным предметом гордости для нашего города.
Еще одно достояние – сразу через дорогу – гигантский памятник одному из основателей древнего града – господину в длинной свите. Он стоял на высоком постаменте, как на холме, будто бы обдуваемый дикими ветрами и, прижав к груди неведомый талмуд, устремлено разглядывал даль, примеряясь к просторам еще не отстроенной тогда местности. Либо с тревогой, запавшей в межбровные складки, лицезрел картину многоэтажного рая...
Так или иначе, он вовремя оказался поблизости. Из парадного входа театра вышел напарник Борщева. И не вышел даже – выскочил, как ретивый мальчишка, спешащий на приключения.
Дабы избежать бесполезной встречи, я укрылась в тени памятника. Не меньше часа прошло с того момента, как я покинула отделение. Все это время лейтенант находился здесь. И судя по довольной, как у отличника физиономии, ему удалось найти полезную информацию в театре, вопреки неутешительным прогнозам Борщева.
Через минуту молодой человек прошел в метре от меня, но не заметил. Я проводила его удаляющуюся широкую спину опасливым взором и только тогда вышла из своего укрытия. В памяти почему-то всплыли слова Борщева: «То, что мы не занимаемся подобными делами каждый день, не значит, что мы плохо подготовлены!»
Я не имела ни малейшего представления, как подготавливаются профессионалы и что они делают для поимки преступника. Знала только, что иногда убийцу так и не удается найти.
Неоспоримая правда, удачно подмеченная Борщевым: я писала о ворах и мошенниках, а этих особей не сложно отыскать в приделах маленького города.
Внезапно я совершенно по-новому взглянула на знакомую с детства «Белую площадь». И поняла, что нисколько не представляю, чем живет этот тихий пыльный город в перерывах между сном и работой!
***
Заниматься журналистикой я решила еще в школе.
В сердце пылал неугасимый огонь амбиций и неукротимое рвение заявить всему миру о своем таланте. Мечты рисовали космический взлет, головокружительную карьеру, достигающую не просто высшей ступени, а самого пьедестала!
Потом была столица…
Учеба и работа давались на редкость легко.
Вот только судьба не всех угощает сладкими пряниками. Порой у нее возникает злобливое желание пошутить.
И теперь я снова жила в городе своего детства. В городе, о котором хранила самые теплые и нежные воспоминания, и не догадывалась, какое зло могло там притаиться.
Трудно определить, что за нотка тогда во мне зазвучала. Но что делать в таких случаях простому человеку? Спрятаться в квартире и не высовываться даже за куском хлеба? Или бросить вызов причине параноидального страха, который, если сразу не пресечь, глубоко внедриться в душу, укорениться и распустит метастазы.
Я любила свое тихое, комфортное жилище, и практически не расставалась с домашними стенами, но вряд ли согласилась бы превратиться в агорафоба и сдохнуть от голода или страха, только потому, что некто психованный может избрать меня в качестве своей следующей жертвы.
Эта актриса, Мирослава Липка, юная и беззащитная, не заслужила такого несправедливого конца для своей цветущей, многообещающей жизни.
Кем бы ни был убийца, но никто, никакая земная или высшая сила не давала ему право назначать кому-то смертный час. Любое бездушное существо, что сознательно отбирает жизнь у другого, должно быть наказано. Неумолимо, неотвратимо наказано!
И пусть не дрогнет рука палача, когда наступит момент воздаяния!
Красавец-театр возвышался над «Белой площадью» несокрушимым Сфинксом.
Я чувствовала, что могучее белое здание могло поведать о многом, будь у него способность речи. Но оно хранило строгое, надежное безмолвие.
Зато, несомненно, есть люди, которым найдется, что сказать.
- 5
Казалось, цель высоких потолков и мраморных стен в большом и светлом холле театра – внушать исконный трепет холодным благородством языческого храма. Портреты местных небожителей расположились ровными рядами и горделиво взирали на меня сверху вниз.
Огражденная от посетителей стеклом, как в аптеке, меня встретила престарелая вахтерша, с важным видом, словно снежная королева, восседающая на троне вахты. Руки с деловито скрещенными пальцами неподвижно покоились на столе. На голове, будто сказочный чурбан, красовался высокий старомодный начес из искусственных каштановых волос. В точности такие же холодные и блеклые как стены холла глаза смотрели от чего-то строго и неприязненно.
– Здравствуйте, – обратилась я в окошко. – Вы не подскажите, как можно увидеться с руководителем «Молодой сцены»?
Две бесцветные стеклянные бусины скользнули по мне с придирчивой оценкой, а на узком сухом лице недовольно стянулись в тонкой полоске губы вахтерши. Когда она заговорила, рот ее почти не открывался, только немного подрагивал, пропуская мало разборчивый скрипучий звук, словно приоткрывалась крышка старого сундука.
– Что такой у всех интерес к руководителю сегодня? Милиция уже приходила… А тебе чего?
– Я из газеты. – В эту фразу я постаралась вложить максимум достоинства и самоутверждения. Но, поняв, что этого не достаточно, добавила уже обстоятельнее:
– Разумеется, по делу.
– Удостоверение покажи, – ничуть не оттаяла вахтерша.
Я тряхнула сумочку, мысленно отдавая должное старой привычке ничего из нее не выкладывать и, не смотря на весь сыр-бор, там всегда находилось именно то, что могло пригодиться, в том числе и удостоверение корреспондента.
«Снежная королева» нацепила на переносицу очки и через толстые выгнутые линзы вчиталась в предоставленный пластик, поглядела исподлобья, составляя идентификацию, и проворчала, наконец, куда-то в нос:
– На фотографии волосы длинные, ее менять надо… Как я знаю, что это ты? Машут они непонятно чем...
– Простите, – напомнила я нетерпеливо. – Где я могу найти руководителя?
Вахтерша снова недоверчиво оглядела меня.
– Глаза вроде твои... Повернешь налево, дальше прямо по коридору – последняя дверь.
Не отошла и я и на полшага, она забубнила себе что-то под нос. Похоже, это ее любимое занятие, которое мне не посчастливилось прервать...
Когда я внедрилась в кабинет, пышная круглолицая женщина лет сорока с темными вьющимися волосами громко плакала, сотрясаясь всем телом, крупные слезы падали на дощечку отполированного стола. Она не заметила, как я вошла, да и вряд ли это обстоятельство ее интересовало.
Я догадалась, что это и есть руководитель «Молодой сцены» – Лариса Михайловна, как сообщала небольшая табличка на входной двери.
В убогой обстановке кабинета резкий запах валерьянки смешался с застоявшимся запахом дешевых сигарет, и, хотя единственное окно было распахнуто настежь, духота все равно оставалась здесь, плотно вжимаясь в небольшое помещение и отбирая возможность свободно дышать.
Возле женщины сидели две девушки и парень. С трудом подавляя истерику, они производили очень слабые и, судя по всему, бесполезные попытки утешить руководителя.
– Бедная моя девочка, – стонала женщина, глотая слезы. – Умница моя…
Бумажные салфетки в трясущихся руках превращались в бесформенные комки, она то разрывала их, то снова складывала, совершенно не владея собой от несчастья.
Молодые люди растерянно повернулись, не понимая моего присутствия. Мне стало неуютно из-за этого вторжения. Я прилипла ногами к полу у входа и не смела шевельнуться.
– Простите... Знаю, что не вовремя, но, может, позже кто-то сможет поговорить со мной…
Сделав усилие, я все же сдвинулась с места, положила на стол визитку и вышла.
В коридоре царил полумрак и я чудом не заблудилась, пытаясь разглядеть обратный путь. Или это слезы застилали глаза?
Когда развиднелось, передо мной возникли три широкие, зеркально гладкие ступени, ведущие в холл. На первой же из них я поскользнулась – и лететь бы так до самого выхода, но откуда-то взялся тот молодой человек, видимо, шел навстречу. Его рука, как стальной браслет обхватила мое предплечье, я ощутила боль, но смогла удержать равновесие. Он сделал это машинально, в силу хорошей реакции. Наши глаза встретились лишь на мгновение, я не успела заметить ничего, кроме высоко роста и черной одежды. Не сказав ни слова, он отпустил мою руку и пошел дальше, растворившись в темном коридоре практически как тень...
- 6
Я ошиблась, думая, что найду покой дома.
Мысли жужжали и цеплялись, как назойливые мухи, от которых невозможно увернуться.
Окна моей квартиры выходили на центральный кольцевой перекресток. Он широко раскинулся на четыре стороны ровным серым покрывалом, отороченный по контурам пышными клумбами. Самый центр города. Здесь начиналась и простиралась к театру «Белая площадь».
Мне нравился этот вид на рассвете или поздно ночью, но днем он внушал раздражение. По улицам с грохотом проносились грузовики, тряслись развинченные автобусы и шныряли легковушки. Пусть их было не так уж много, но они успевали поднимать облака пыли и врываться в тишину моего уединенного мира.
К вечеру слышались молодежные компании, песни под гитару, иногда пьяные выкрики, но к двум часам ночи все стихало, окна в соседних домах потухали и на улице оставались только фонари, которые тихонько вглядывались в мои окна грустными глазами брошенных в темноте щенят.
Тогда я выходила на балкон и долго смотрела на ночной перекресток. Совершенно одна в этом пространстве и, казалось, – в целом мире. В легкой пижаме и халате я стояла на краю балкона, будто несясь навстречу ветру на носу неведомого корабля, отправляясь в сказочное путешествие по усыпанному крошечными огоньками небу.
В тот момент во мне странным образом оживали звуки волшебной старинной мелодии – лунной сонаты для души, которую я слушала с упоением. То была мелодия великого таинства, мелодия великого спокойствия, глубинная и всепоглощающая, как медитация – песнь тишины!
Я могла не замечать, как мерзнут босые ноги, как остывает чашка с кофе в руках. Могла забыться и ни о чем не думать.
Каждый раз при наступлении полночи меня охватывало трепетное волнение, сравнимое разве что с прикосновением прохладного летнего ветерка. И я снова предавалась своей летаргии.
Ночь была моей единственной подругой.
Ночью думалось яснее, дышалось глубже. Я владела тайной свободой. От того и переводы получались легкие, живые, в точности передающие дух и суть, вложенные авторами.
День же только кормил меня пылью, душил в своих знойных объятьях, и мне некуда было деться от его вечного шума и суеты.
Поэтому днем я спала.
Закрыв балконное окно и задернув его портьерами, чтобы ни один лучик не смог пробраться ко мне в комнату, я разделась, приняла теплую ванну, чтобы окончательно расслабиться, затем выпила чая с ромашкой и улеглась на мягкий белый диван в гостиной, сосредоточившись на сне.
Но по прошествии двух с лишним часов так и не сомкнула глаз.
Никакие посторонние звуки в этом виноваты не были. Я ощущала бешеную внутреннюю усталость, но даже она не помогала мне уснуть.
Возможно, всему виной являлось переходящее состояние. Я не могла уснуть, потому что во мне просыпался кто-то другой. Тот, кто жил все это время в изоляторе подсознания, и кого я больше не надеялась когда-нибудь увидеть.
И все же…
И все же я задремала.
Незаметно потерялась в калейдоскопе сновидений, если конечно, такая характеристике уместна для несвязанных мрачных обрывков.
Прошлое и настоящее то стремительно склеивались, как два магнита, то с треском размыкались, не желая знать друг друга.
Я снова была студенткой: бесконечно длинные волосы, бесконечные статьи о знаменитостях…
Вот уже день моей свадьбы. Я красивая и счастливая в платье невесты…
Дальше снова нарезка из фраз и образов…
И ВДРУГ…
ТРЕВОГА ВИХРЕМ ВРЫВАЕТСЯ В ДУШУ, ТЕЛО БЬЕТСЯ В ОЗНОБЕ.
ПРЕКРАСНАЯ НЕВЕСТА РОНЯЕТ БУКЕТ… ОН МЕДЛЕННО ПАДАЕТ НА ЗЕМЛЮ, НЕЖНЫЕ ЛЕПЕСТКИ РАССЫПАЮТСЯ ПОД ДАВЛЕНИЕМ БЕГУЩИХ НОГ...
ИСТОШНЫЙ КРИК!
ОТЧАЯНИЕ И СТРАХ! СОКРУШАЮЩИЙ ДИКИЙ СТРАХ НАВАЛИВАЕТСЯ ГРУДОЙ БОЛИ, ИСТЯЗАЕТ В НЕРЕАЛЬНЫХ МУКАХ, РВЕТ НА КЛОЧКИ, УРОДУЕТ…
КУДА ОНА БЕЖИТ, – ЭТА ПРИНЦЕССА В БЕЛОМ? ПОЧЕМУ КАЖЕТСЯ, ЧТО ВМЕСТО СЛЕЗ НА ГЛАЗАХ КИСЛОТА: БЕСПОЩАДНАЯ, ЖГУЧАЯ, ВЫЕДАЮЩАЯ ВЕКИ?
В ГРУДИ СТУЧИТ ОТБОЙНЫЙ МОЛОТОК. ВСЕ ПРОИСХОДИТ НАЯВУ, ПО-НАСТОЯЩЕМУ… НА ПЛАТЬЕ КРОВЬ… БЕЛОЕ И КРАСНОЕ!.. НА РУКАХ И ЛИЦЕ КРОВЬ… КТО-ТО УДЕРЖИВАЕТ В ЖЕЛЕЗНЫХ ОБЪЯТИЯХ…
ПУСТИТЕ!!!
КАК ЖЕ БОЛЬНО!
НЕ МОГУ ДЫШАТЬ!
ЧЕЛОВЕК В БОЛЬНИЧНОМ ХАЛАТЕ ДАВИТ НА ГРУДЬ, НЕ ДАЕТ ВЫРВАТЬСЯ, РИТМИЧНО НАЖИМАЕТ. СКЛОНИВШЕЕСЯ ЛИЦО КАЖЕТСЯ СЕРЫМ И ВЫРАЖАЕТ БЕЗНАДЕЖНОСТЬ. ОН НЕ ЖЕЛАЕТ МНЕ ЗЛА, НО БОЛЬ ДОСТАВЛЯЕТ НЕВЫНОСИМУЮ. И ВСЕ ЭТО ЗДЕСЬ, В МОЕЙ КОМНАТЕ. Я ВИДЕЛА У НЕГО ЗА СПИНОЙ ЗАДЕРНУТОЕ ПОРТЬЕРАМИ ОКНО, СВОЙ РАБОЧИЙ СТОЛ ВОЗЛЕ БАЛКОНА, ДАЖЕ ХРУСТАЛЬНУЮ ЛЮСТРУ НА ПОТОЛКЕ.
ПОМОГИТЕ, Я ЗАДЫХАЮСЬ!
Сделав резкое движение, я упала на пол, брыкаясь и путаясь в пледе, мокрая, взмыленная, перепуганная. В ушах стоял крик, сотни криков, размноженных эхом прошлого. Голова готова вот-вот взорваться, в легких спазмы, воздух вырывается комками, с хрипом и стоном. Сознание не сразу воспринимает действительность, я не могу определить, где я и кто я…
Холодные пальцы пытаются ухватиться за край дивана, чтобы подняться. Мозг лихорадочно соображает. Понемногу я все же высвобождаюсь из этого плена, но навеянные сном ощущения не покидают меня, все так же цепко стараются удержаться в голове.
Комната к тому времени совсем потемнела, видны были только очертания предметов. Я прижалась к дивану щекой, вытерла слезы и попробовала выровнять дыхание.
Итак…
Кто я?
Самодостаточная молодая женщина.
Вдох-выдох.
У меня очень интересная работа.
Вдох-выдох.
Я приношу людям радость печатного слова.
Вдох-выдох.
В моей гостиной все на своих местах: диван посреди комнаты, шкаф с книгами, телефон на стене. Я дома. Я одна, а значит, в безопасности. Если хочешь, можешь выпить таблетку, сама знаешь, какую…
Телефонная трель внезапно прорвала тишину, поразив меня, как электрошокер. Я резко вскочила, схватилась за голову и уставилась на стену.
ПОЧЕМУ БЫ ВАМ НЕ ОСТАВИТЬ МЕНЯ В ПОКОЕ?!!
– Алло…алло-о... – звучал настойчивый высокий голос в трубке.
– Я слушаю…
– Это Анна Гром? Вы просили позвонить.
Я быстро моргнула в темноте, не сразу сообразив, что хочет от меня этот незнакомый девичий голос.
– Оставили свою визитку…
Чтобы окончательно проснуться, я отклонила трубку в сторону и прокашлялась. В памяти воскресли события минувшего дня, театр…
– Ну, конечно, – отозвалась я максимально уверенно.
– Вы хотели про Миру поговорить?
– Да, про Мирославу Липку.
Девушка скорбно вздохнула:
– Мы были лучшими подругами.
– Как тебя зовут?
– Алиса. Алиса Боднер.
– Мы сможем увидеться завтра?
– Приходите на три, на репетицию...
– Спасибо… э-э…
– Алиса, – твердо напомнила девушка.
– Да. Спасибо, Алиса.
Я повесила трубку и включила в комнате свет.
Кажется, все в порядке.
Сон развеялся почти без остатка.
Нужно было приступать к работе.
Распахнув двери балкона, я впустила в комнату божественную вечернюю свежесть, бодрую и в то же время умиротворяющую. И после нескольких чашек крепкого и горького как полынь кофе, села, наконец, за ноутбук.
Но перевод в ту ночь получался сырым и безжизненным, красивые слова не желали выуживаться из памяти.
Очередной исторический роман на триста страниц известного американского писателя. Я застряла на одной из последних глав, где молодой граф выгнал свою возлюбленную посреди ночи в дождь, подверженный ревностным подозрениям, что красавица-жена принесет позор и несчастье его фамильному гербу. Лучше избавиться от нее сейчас, пока еще хватало мужества, решил он для себя. Но одумавшись несколько часов спустя, герой бросился на поиски девушки, ненавидя себя самое за жестокость и безрассудство. Все графство поднято на ноги, красавицу бегут искать прямо в ночных сорочках, с факелами… Находятся же люди, которое это читают?
Я никогда не любила подобного рода сочинения, хотя в последнее время с ними часто приходилось иметь дело. Наверное, просто не понимала. Чего всегда не хватает этим ненормальным, неужели обязательно нужно создать столько проблем для того, чтобы, в конечном итоге, найти любовь в своем несчастном сердце? Или это всего лишь особенности жанра? Приходиться буквально хватать читателя за «жабра», чтобы он перевернул следующую страницу? В этих романах вечная неразбериха: где кровь, где любовь. На протяжении нескольких сотен страниц влюбленные то сходятся, то расходятся, ненавидят друг друга до смерти и снова страстно любят. Такая книга просто выскальзывает из рук, сочась ядом мазохизма.
Еще страшнее, когда взятые за образец злосчастные взаимоотношения воплощаются в жизни. Естественные испытания, которыми судьба экзаменует каждого влюбленного, отходят на задний план, теряясь на фоне откровенного насилия. Критерием ласки становится грубость, комплиментом – насмешка, целью – одержать верх, подчинить, унизить. Закономерное равенство двоих друг перед другом превращается в ожесточенное соревнование: кто-то должен стать Хозяином, а кто-то Рабом.
И в таком случае, то единственное, что есть добро – превращается в рутину зла.
Дата добавления: 2015-09-02; просмотров: 48 | Нарушение авторских прав
| <== предыдущая страница | | | следующая страница ==> |
| Алгоритм выполнения графической работы | | | Мои родные, любимые люди. 2 страница |