ЧАСТЬ V 2 страница

В это время в коридоре раздался крик, затем громкий женский плач...

В палате воцарилось молчание.

Вечером после ужина включили телевизор. После новостей началась передача о Шакариме. Профессор и Сакен внимательно смотрели телепередачу.

– Профессор, а вам не кажется, что мы сейчас в какой-то степени страдаем от родовых предубеждений?

– Да, это имеет место: в разных регионах страны в разной степени.

– И отчего эта степень зависит?

– От воспитания, культуры человека.

– А эти предубеждения имеют научное название?

– Это трайбализм, от латинского «traibal» – делю, и означает племенное отделение, обособление, как правило, ведущее к межплеменной розни. Этот анахронизм имеет серьезные негативные последствия, мешает социально-политической консолидации. В царское время трайбализм широко использовался чиновниками для сеяния розни в казахской степи. В нашей республике трайбализм отвергается в законодательном порядке.

– Но ведь человеку надо знать род – откуда он и кто он такой?

– Да, это знать надо. Каждый казах должен знать своих семь отцов, и многие их знают, но использовать принадлежность к роду для продвижения по службе или для обеспечения каких-то привилегий, согласитесь, – не совсем честно...

– А сколько родов входит в казахский народ?

– 43 рода, которые составляют три жуза, и еще три, которые в жузы не входят. Короче говоря, трайбализм – это межплеменная рознь и внутриродовые обиды. Абай принадлежал к родовой знати, но его беспокоили нужды простого народа. В 1886 году он писал: «Қалың елім, қазағым, қайран жұртым...».

О казахи мои! Мой бедный народ!

Жестким усом небритым прикрыл ты рот,

кровь на правой щеке, на левой – жир.

Где же правда? Твой разум не разберет...

Абай отчетливо видел пагубность этой родовой борьбы, всю неимоверную ее тяжесть для народа, терзался мыслями об участи бесправной народной массы. С особой силой он выразил это в своих «Словах назидания».

– К сожалению, я не читал их.

– Вы обязательно должны прочитать эту книгу... Позвоню жене, пусть принесет...

– Что-то, доктор, вы долго читаете? – обратился профессор к Сакену, читавшему «Назидания» Абая.

– Да, всего 125 страниц, а вот читаю и перечитываю уже вторые сутки. Остро писал наш предок, я бы даже сказал – беспощадно. Читаешь, и иногда даже мороз по коже пробирает.

– Вы слишком впечатлительны, доктор.

– Впечатлительный не впечатлительный, а оторопь берет. Ну, возьмем, например, Третье слово: «Почему казахи смотрят друг на друга волками? Почему у них нет сопереживания за родичей... если кыстау (зимовки) становятся тесными, начинаем торги с соседями или борьбу: в ход идут кляузы, взятки... Пострадавший же теснит другого соседа. Мы стали враждовать, драться, разделились на группы». Или вот абзац из Четвертого слова: «Человек приходит в жизнь с плачем, умирает сердясь. Не зная, в чем счастье, люди унижают жизнь пустыми делами. Они преследуют друг друга, хвастают друг перед другом, копят богатство, а когда наступает последний час, готовы отдать все нажитое ими за день жизни. Почему же прозрение приходит к людям так поздно?»

– Да, мудрые и искренние слова. Давно я их не читал, и сейчас, доктор, слушаю очень внимательно. Написанные великим Поэтом Слова как будто созданы для настоящего времени. Истина не подвержена тлению.

– Четырнадцатое Слово послушаем, профессор: «Самое дорогое у человека это сердце. У казахов “мужество” и “трусость” родились от слова “сердце”. В народе батыра называют “жүректі”, что означает джигит с настоящим сердцем, труса кличут “жүрексіз”, то есть человеком, у которого сердце отсутствует. Все лучшие человеческие качества, такие как отзывчивость, сострадание человеческому горю и человеколюбие, – рождаются сердцем».

А вот самое длинное Слово, Тридцать девятое, но в нем многое относится к настоящему времени: «У наших отцов и дедов, по сравнению с сегодняшним поколением, конечно, было меньше знаний. Они были бесцеремоннее в обхождении, менее культурны, чем мы. Но деды наши обладали такими двумя качествами, которыми мы сейчас не можем похвалиться. Это стремление к единству и забота о чести.

В давние времена в народе умели почитать лучших мужей. Самых мудрых и честных из них наделяли особыми полномочиями и называли “елбасы” – глава народа и “топбасы” – предводитель общины. Они решали тяжбы и управляли жизнью страны, а все остальные беспрекословно подчинялись их воле и занимались своими делами.

Да, народ стоял горой за своих предводителей, отдав им в руки бразды правления и помогая им во всем. Он не замечал недостатков своих кумиров, славил их прозорливость, и, почитая их, как божество, он становился лучше и сам. О чем же, как не о благоденствии и возвышении своей страны печься вождям, когда богатство народа было их богатством, а люди были их братьями?»

– Ну, «почитать их как божество» – наверное, излишне.

– Профессор, эти слова были написаны почти 150 лет назад, и гиперболизация тогда была принята. А остальное – все правильно?

– Остальное все в «точку».

– «Назидания» должны стать настольной книгой. А гиперболы... у них иная цель. А наша цель – усвоить мысли мудрого предка... Ну что же, лечение мое заканчивается, пора на работу... Потом отпуск. Приедет мой друг из Ленинграда, простите, из Санкт-Петербурга. Я ему обещал показать Казахстан... А вы, профессор?

– Врачи говорят о возможной операции, так что судьба моя еще не решена.

– Ничего, все будет в порядке. Наши хирурги не хуже заграничных. Есть такая операция Торека; ее автор удалил пищевод при его опухолевом поражении и, демонстрируя, возил больную по всей Европе. А одна из клиник Алматы представила материал о более чем ста случаях удаления пищевода, да еще и с последующей пластикой. Это высший класс сложности в хирургии органов пищеварения. Наши хирурги освоили современные технологии и применяют их не только в центрах, но и на периферии...

– И каков ваш маршрут по Казахстану?

– Маршрут наметил я несложный: Алматы – Боровое – Астана – Кзыл-Орда – Туркестан – Алматы.

– Гостиницы в Боровом дороги, доктор, я предлагаю следующий вариант: в Кокчетаве живет мой друг Анварбек, он на автомашине встретит вас в Щучинске, в течение дня провезет по достопримечательностям Борового, и вечером того же дня вы его покидаете и через 2 часа будете в Астане.

– Великолепный вариант!

– В таком случае вот телефон Анварбека, а вот мои телефоны, – и профессор Саин с доктором Сакеном обменялись адресами и телефонами.

Болеслав приехал в двадцатых числах мая. В эти дни его брату Владимиру исполнялось семьдесят лет. Сакен по объявлению в газете нашел профессионального баяниста и вместе с ним объявился в Рабочем поселке. На подходе к дому Володи баянист по сигналу Сакена заиграл и начал петь частушки Курочкина из фильма «Свадьба с приданым». Калитка тут же открылась.

Хвастать милая не стану –

Знаю сам, что говорю.

С неба звездочку достану

И на память подарю.

Баянист пел, широко растягивая меха своего трехрядного баяна.

В доме уже сидели гости: их было человек восемь в тесной комнате за столом, уставленным обильной снедью. Именинник поднялся из-за стола, обнял Сакена, расчувствовался: «Сакен, ты вспомнил, как много лет назад мы ходили с гармошкой по улице Первомайской. Спасибо!»

– И ты, Володя, был, как говорится, первым парнем на деревне. У тебя был четвертной трофейный аккордеон, который тебе с фронта привез дядя...

Баянист играл, пел и пил; гости произносили тосты и тоже, конечно, пели и пили – в общем, веселье получилось на славу. Сноха Володи при прощании тихо сказала: «А мы вот не догадались», – и кивнула в сторону баяниста.

...Поезд, как и водится, дав гудок, вышел точно по расписанию. Двухместное купе. Проехали железнодорожный мост через речку Аксай.

Последняя декада мая: за окнами вагона потянулась степь, обрамленная на юге белоснежными вершинами Алатау. И по всему зеленому простору были разбросаны алые маки, которые то собирались в маленькие полянки, то рассыпались на всю ширь – до самого горизонта. Озерки из алых лепестков превращались в озера и безбрежные маковые моря – чудное зрелище. Болеслав схватился за свой фотоаппарат и снимал этот маковый разлив то из одного, то из другого окна вагона: дверь купе была открыта.

– Из иллюминатора самолета большей частью видна серая степь, а из окна вагона как красочен и разнолик наш край! – сказал Болеслав.

– Что можно увидеть с высоты в 10 тысяч метров? Землю можно увидеть с земли, – возразил Сакен, – вот мы с тобой по зеленому маршруту и проедем.

– Ты, Сакен, обозначил ориентиры маршрута, и никаких подробностей.

– Все продумано, Слава. На местах нас будут встречать друзья. А по дням наш недельный вояж будет складываться так: завтра в обед прибываем в Щучинск, там на машине объезжаем Боровое, а вечером выезжаем в Астану. В столицу прибываем часов ближе к полуночи. Ночуем. Во вторник ходим по городу пешком и снова ночуем. В среду до обеда досматриваем Астану, потом нас забирают и везут в аэропорт. Оттуда самолетом до Кзыл-Орды. Там отдыхаем три дня, в субботу утром на автомобиле доезжаем до Туркестана. Три часа на осмотр города, в 15.30 садимся на поезд и прибываем на вокзал Алматы-II в 8 часов утра следующего дня. Все ясно?

– Как говорится, гладко было на бумаге, да забыли про овраги, а по ним ходить, – засомневался Болеслав.

В это время в купе заглянула девушка. Сакен купил у нее ведерко вишни.

Перед сном Сакен включил радио. В приоткрытое окно в купе врывался прохладный майский ветерок с запахом степных трав. Из динамика слышался неторопливый мужской голос. Сакен стал прислушиваться, и Болеслав спросил: «О чем он говорит?»

Сакен знаком попросил помолчать, мол, потом расскажу. После небольшой паузы послышался звук домбры – низкий, печальный, глухой. Затем умеренно, сдержанно полились слова песни. Мягкая теплая мелодия с первых же нот захватила слушателей: за умеренной сдержанностью певца скрывались страсть, большие чувства. Мелодия, вначале неторопливая, постепенно устремлялась ввысь, вот достигла кульминации, задержалась на некоторое время на высоте и... с последней строчки пошла вниз... Сакен молчал, повторно переживая мелодию и слова песни. Болеслав, из такта, также молчал. Наконец он сказал:

– Похоже на романс. Наверное, о неразделенной любви?

– Эта песня называется «Хорлан», и сочинил ее акын, композитор и певец Естай. Это был степной бард. А по-казахски их называли «сал» и «серi», то есть поэт, певец, рыцарь.

– О чем все-таки эта песня, Сакен?

– Э-э, Болеслав, куда торопиться? Дорога дальняя, времени много. Послушай, как раньше наши предки жили.

– Хорошо-хорошо. Но я боюсь забыть мелодию чудесной песни. Ты можешь хоть пару строк спеть и донести до меня их смысл?

– Мои вокальные данные весьма слабы, но я попробую, – и Сакен начал кряхтеть, как бы прочищая голос. Колеса равномерно постукивали на стыках рельс, и Сакен, набравшись мужества, запел... Пропев первый куплет, Сакен, старательно подбирая слова, стал переводить:

– Есть девушка одна в урочище Маралды. Природа щедро одарила ее и жаром солнца, и сиянием луны. В облике ее видно все ее совершенство. Вмиг понял, что навсегда пропал я... В переводе теряется прелесть стиха, но суть песни ты понял?

– Да, я примерно так и понял. И что дальше было с ними?

– Естай часто пел эту песню, и очевидцы говорили, что при этом слезы наворачивались ему на глаза. Кстати, он сочинил несколько вариантов песни, а мелодию её неоднократно использовали в своих произведениях композиторы: Тулебаев в опере «Биржан и Сара», Брусиловский в опере «Ер-Таргын», Шабельский и Шаргородский в «Концерте для кобыза с оркестром».

– Ты смотри – степные мелодии были использованы профессиональными композиторами!

– Так знаменитая опера Брусиловского «Кыз-Жибек» почти вся основана на народных мелодиях.

Поезд шел согласно расписанию. В купе тускло светили ночные лампы. Друзья молчали; в полуоткрытое окно вливалась прохлада степной ночи.

В Щучинск поезд прибыл около полудня.

Выйдя из вагона, друзья стали ждать, не отходя от него.

– Здесь нас должен ждать Анварбек.

– А вот он я, – ответил стоявший чуть поодаль молодой, слегка полноватый мужчина. Анварбек крепко пожал протянутые руки: – Машина здесь недалеко, давайте я возьму ваши вещи.

– Да нет, мы сами, – Болеслав взял свой саквояж на колесиках.

– А это вам, Анварбек, салем из Алматы, – Сакен протянул Анварбеку ведерко с вишней.

– О, спасибо! В Алматы уже появилась вишня.

– Мы на подъезде к Щучинску перекусили, а вы, Анварбек?

– Да, я тоже пообедал.

– Хорошо. У нас 5-6 часов на осмотр достопримечательностей Бурабая.

Асфальтированная дорога шла по лесистой местности из хвойных и лиственных деревьев, на которой среди полянок довольно часто встречались коттеджи и гостиницы.

– Здесь с каждым годом возникают проблемы экологического характера – растет количество туристов, отелей, ресторанов, – сказал Анварбек.

– А вы кто по профессии, Анварбек?

– Я преподаю географию в школе.

– Прекрасно! – воскликнул Болеслав. – Расскажите, пожалуйста, о Боровом.

– Географически этот край называется «Кокшетауская возвышенность». «Кокшетау» в переводе с казахского означает «Синие горы». Природа на небольшом участке, окруженном степями, собрала здесь горы, озера и леса, с прекрасным здоровым климатом. На этот счет есть старинная легенда, по которой, когда Аллах, создавая мир, одним народам дал богатые леса, широкие реки; другим – красивые горы и голубые озера. Казах же получил только степи и попросил Всевышнего дать и ему частицу великолепия природы. И вот Аллах выскреб со дна своего коржуна и рассыпал посреди безбрежной ковыльной степи остатки живописных гор, разбросал озера и весело журчащие ручьи с хрустально чистой водой, изумрудные луга, покрытые цветами, и населил всё это всякой живностью – птицами, зверями, рыбой. Так возник Бурабай. Все озера, а их более 30, мы посетить не сможем, но наиболее крупные и красивые посмотрим, а по дороге увидим и достопримечательности Бурабая.

По обеим сторонам дороги тянулись леса, в основном из сосны и березы. Подъехали к большому озеру.

– Это озеро Щучье, оно наиболее глубокое...

– А рыба в нем водится? – спросил Болеслав.

– Ну, прежде всего щука, почему озеро и называется «Шортанды», то есть «Щучье», а кроме нее окунь, чебак и другие.

Неторопливо, с частыми остановками, Анварбек провез туристов по холмам и горам Синегорья, мимо больших и малых озер. Подъехали к ресторану.

– Здесь перекусим, затем поедем к Большому Чебачьему и оттуда на трассу до Астаны.

– Друзья, здесь плачу я, – сказал Болеслав, широко улыбаясь. У него было хорошее настроение, да и откуда было взяться плохому посреди такого великолепия.

– А это озеро – Большое Чебачье, – сказал Анварбек, остановив машину у большого озера, – всё озера здесь чистые, но самое чистое это, поэтому здесь водятся раки. А еще здесь отлично освоились сазаны, судаки, лини, караси и другие. Ну что – на трассу?! – спросил Анварбек.

– Уже солнце садится, пора и в Астану, – сказал Сакен. – Анварбек, останови машину, – Сакен показал на холмик земли, на котором столбиком сидел толстенький зверек с серо-бурой шерстью. Всклокоченная его голова была повернута в сторону машины – он удивленно взирал на нее, потешно держа на груди расслабленные, короткие лапки-ручки.

– Байбак, – сказал Анварбек, – килограмм на пять потянет, посмотрите в бинокль, – он достал из бардачка артиллерийский бинокль с 8-кратным увеличением. – Отцовский, с войны, – сказал он.

Зверек жмурился, смотря на автомашину. Толстая лоснящаяся шкура висела складками. Он явно вышел погреться, а здесь появился какой-то незнакомый предмет.

– Это же сурок, – сказал Болеслав.

– Да, сурок-байбак. Мясо его вкусное и даже лечебное, да из шкурки шапка теплая получается.

Машина вновь двинулась, а сурок, заслышав шелест шин, свистнул и моментально исчез.

– Где-то в этих местах когда-то проводились большие ярмарки, на которые съезжались люди из северо-восточных областей Казахстана и юго-запада Сибири: шла торговля скотом, шкурами, пшеницей, мукой, мануфактурой.

– Да. Я слышал о знаменитой Кояндинской ярмарке. У моего тестя Газиза был старинный друг Константин Петрович, которого тесть уважительно звал Костеке. Среднего роста, плотный, с наголо бритой головой – колоритной личностью был этот Константин Петрович, житель Караганды. Когда он приезжал в Алматы, то захаживал к тестю в гости – я его там часто видел: он прекрасно знал казахский язык и наши обычаи. Так вот, относительно Коянды он как-то сказал, что его отец из купцов и был одним из организаторов Кояндинской ярмарки. К сожалению, он умер. В 90-х, когда Советский Союз распался и на всем постсоветском пространстве люди были растеряны и даже бедствовали, когда хаос и неразбериха начинали брать верх в сообществах, он был на городском собрании активистов Караганды: выступал на казахском языке, говорил о нерушимой дружбе народов нашей страны, ему бурно аплодировали. После собрания он приехал домой и умер.

– Он, значит, сильно переживал, – сказал Анварбек.

– Он умер от положительного стресса, – заключил Сакен.

– И сколько ему было лет?

– Тесть мой был с 1910 года рождения и Константина Петровича называл курдасом, то есть одногодком. Значит, было чуть больше восьмидесяти лет.

Воцарилось молчание. «Волга» на высокой скорости мчалась к Астане.

К Астане подъехали близко к полуночи. Сакен позвонил по мобильнику: «Здравствуй, Хамит, мы уже в Астане, скажи, куда ехать?» – и передал телефон Анварбеку. Через полчаса Сакен и Болеслав простились с Анварбеком, сердечно поблагодарив его за поездку и записав адреса друг друга.

У Хамита была двухкомнатная квартира. Одну из комнат он предоставил гостям. За чаем Сакен рассказал о цели приезда: показать другу детства молодую столицу. Что будут завтра целый день, переночуют еще ночь и в 3 часа следующего дня вылетят в Кзыл-Орду. Билеты на руках. Средство для передвижения по Астане есть. Хамит дал ключи от квартиры, сказав, что утром рано его забирает служебная машина.

Утром, когда гости проснулись, Хамита уже не было. Болеслав развернул карту-схему Астаны и долго рассматривал ее. Сакен достал из своей сумки тушенку. В холодильнике оказались столь любимые Болеславом помидоры; позавтракали с аппетитом и с хорошим настроением, отдохнувшие Болеслав с Сакеном вышли на улицу.

Улица представляла собой широченную трассу, по которой в обе стороны мчались автомобили.

– Болеслав, у меня предложение – сегодня город познавать пешком, так мы, может быть, меньше увидим, но больше узнаем. А назавтра вызовем машину, досмотрим то, что не успели, и на ней же нас доставят прямо к трапу самолета.

Спросив у встречного, в каком направлении центр города, друзья отважно зашагали по проспекту.

– Слушай, Сак! Наш родной город был прекрасной столицей, в обрамлении величественных гор, с теплым климатом. Зачем было переносить столицу?

– По этому поводу, как говорится, было много копий сломано. Большинство людей вначале не поняло, зачем при наличии прекрасной столицы Алматы создавать новую. Но глава государства убедил.

– Какими аргументами?

– Я тебе, Слава, скажу после осмотра Астаны. Лады?

– Лады!

Приятели подошли к полноводной реке, через которую шел шикарный мост, над которым в виде треноги была перекинута арка.

– Река Ишим, мост называется «Найза».

– Что такое «Найза»?

– Копье. Три копья собраны в пирамиду и олицетворяют «Ворота города»... А идем мы... по проспекту Кабанбай-батыра, – подсмотрел на карте название улицы Сакен. – Он прославился своими подвигами в борьбе с джунгарами, которые нападали на казахские земли.

– А что это за строения по левую сторону от проспекта?

Сакен посмотрел на карту города:

– Это развлекательный центр «Думан», затем «Памятник жертвам политических репрессий» и «Салтанат сарайы», то есть «Дворец торжеств».

– Оригинальные, необычные здания. А что за памятник жертвам политических репрессий?

– Как тебе известно, Казахстан, как и Сибирь, был местом ссылки политических заключенных. Здесь были построены тюрьмы-лагеря. Один из них под названием «Алжир» располагался на трассе, где сейчас стоит этот курган с титановым шпилем.

– Почему «Алжир»?

– Это аббревиатура – Акмолинский лагерь жен изменников родины.

– Да, терниста история наших стран.

– Слушай, Болеслав! Нам надо идти. Сколько уже времени прошло, а мы только в начале пути.

– Да, ты прав. Как это у вас говорят, дорогу осилит идущий. Вперед!

К обеду друзья оказались в самом центре нового города.

– Сакен! Посмотри в свой путеводитель и расскажи о центре города.

– Сити – административный центр города. Служащие этого центра могут пешком пройти в любое нужное здание: в парламент, в правительство, в банки. Вон видишь две огромные золотые бочки – это банки.

– Банк в виде золотой бочки – это символично.

– А вон Байтерек – наша Эйфелева башня.

– А что означает слово Байтерек?

– Древо обилия или Древо жизни. В нашем народе есть легенда: один батыр попал в подземное царство и лежит под деревом. К дереву прилетает гигантская птица Самрук и сносит одно яйцо. Каждый раз его съедает змея. Батыр убил змею. Птица смогла высидеть птенца и в благодарность за это вынесла батыра на землю.

– Красивая легенда, и, видимо, этот шар символизирует яйцо.

– А в целом конструкция создает впечатление воздушности, невесомости и напоминает колосок пшеницы.

– А мне Байтерек напоминает, – начал Болеслав и стал подбирать подходящее слово, – стебель цветка... может быть, гладиолуса. Конструкция ажурная, легкая. Интересно, сколько она весит?

Сакен заглянул в путеводитель:

– Высота Байтерека 105 метров, вес свыше 1000 тонн, стоит на пятистах сваях, а шар весом в 300 тонн, единственный в мире, диаметром в 22 метра.

– Вообще, Сакен, вот эта площадь в центре Сити, по моему мнению, уникальна.

– Да. Мы стоим на возвышении, так сказать, на пандусе, а впереди на 10-15 километров и окрест, километров на пять, просматривается простор, перспектива. Ведь Астана находится в центре равнины, которую мы, казахи, называем Сары-Арка, многие переводят как «желтый хребет». Более правильный, смысловой перевод Сары-Арка – Золотая Спина, или Золотая Равнина, или Золотая Долина. Кстати, великий казахский композитор Курмангазы один из лучших своих кюев назвал «Сары-Арка». Это величественная, грандиозная симфония, достойная, по моему мнению, Бетховена или Баха. В исполнении оркестра имени Курмангазы она производит незабываемое впечатление.

Друзья сидели в тени Байтерека, как вдруг Сакен соскочил и быстрым шагом нагнал какого-то мужчину. Они стали похлопывать друг друга, затем Сакен призывно помахал Болеславу рукой.

– Болеслав, позволь представить тебе непревзойденного любителя, что нередко, и знатока, что довольно редко, поэзии – Ермека Ильясовича. А это Болеслав, друг детства, тоже любитель стихов, и даже сейчас он пописывает их.

– Ермек, – улыбаясь, протянул руку худощавый, среднего роста казах с внимательными большими глазами на смуглом лице.

– Слава, – пожал Болеслав руку Ермека.

– Давно мы не виделись с тобой, Ермек, все так же в Комитете работаешь?

– Да, вот сейчас иду в министерство.

– Ермек, можешь нам уделить 5-10 минут своего драгоценного времени?

– Да, конечно, что за вопрос?

– Ермек, память все та же, стихи помнишь?

– На память пока не жалуюсь. А что бы ты хотел послушать?

– Кого бы, кого бы... А хотя бы Заболоцкого.

– Вот его «Рыбная лавка».

И вот, забыв людей коварство,

Вступаем мы в иное царство.

Тут тело розовой севрюги,

Прекраснейшей из всех севрюг,

Висело, вытянувши руки,

Хвостом прицеплено за крюк...

– Продолжать?

– Нет, достаточно. А вопрос «на засыпку» можно? – смеясь, спросил Сакен.

– Ты стихи Лохвицкой знаешь?

– Миры Александровны? Знаю. Стихотворение «Умей страдать».

Когда в тебе клеймят и женщину, и мать –

За миг, один лишь миг, украденный у счастья,

Безмолвствуя, храни покой бесстрастья –

Умей молчать!..

И если радостей короткой будет нить

И твой кумир тебя осудит скоро

На гнет тоски, и горя, и позора –

Умей молчать!..

– Ермек, а почитай Хлебникова, – попросил Сакен.

– Прошло уже десять минут, а Велимир Хлебников сложный поэт, создатель новых слов и понятий. Чтобы прочесть и понять его, у нас времени маловато. Как-нибудь встретимся в Алматы, и там я его почитаю...

– Кто это? – спросил Болеслав, когда Ермек ушел. – Он что, в «комитете по поэзии» работает?

– Он юрист, работает в Комитете по проблемам законодательства, родился в России, с отличием закончил МГУ. Он всегда удивлял нас знанием стихов. Как-то на одной вечеринке, на спор, стали ему называть поэтов и названия стихов, так он в течение часа-полутора читал их наизусть, без запинки, выполнив все заявки.

– Заболоцкого я читал, а вот Лохвицкую не знал.

– Теперь будешь знать. Слушай, после «Рыбной лавки» что-то есть захотелось, – и друзья пошли искать ближайший пункт питания.

Вечером на такси вконец уставшие приятели вернулись в квартиру Хамита, который уже был дома.

– Удивительный город. В студенческие годы я был здесь со стройотрядом. Кокчетавская область была подшефной целинной областью Ленинграда, и сюда мы приезжали через Акмолинск. Тогда это был город с глинобитными домами. А теперь это чудо, выросшее в степи... Ваш Президент, как Петр I, создал новую столицу, – сказал обычно скупой на похвалы Болеслав.

– Наш Президент не только создал столицу, но и, как Петр I, прорубил окно в Европу: Казахстан председательствует в ОБСЕ, а это уже мировой авторитет, – сказал с гордостью Хамит.

– Завтра в 9 утра нас заберет авто и до вылета самолета повозит по тем местам Астаны, где мы еще не были.

– Сак, а мы не можем посетить какие-то заведения, или всё только снаружи будем смотреть?

– Я думаю, договоримся с водителем... А куда бы ты хотел зайти?

– Ну, в Пирамиду, например, или в Океанариум – хочется сравнить с тем, что я видел в других странах.

За час до вылета друзья были в аэропорту: современный аэропорт Астаны, как и все остальное, поражал и экстерьером, и интерьером, и размерами, и продуманной планировкой.

– Во всем чувствуется размах и вкус, – сказал Болеслав.

– Ну, а что тебе больше всего понравилось?

– Ты, как Анварбек, не унимаешься? – улыбнулся Слава. – Всего не перечислишь... Слушай, Сак, а единый архитектор у Астаны есть?

– Архитекторов много: и своих, и из ближнего, и из дальнего зарубежья. Единого архитектора нет. Есть главный архитектор – это глава нашего государства, все проекты и решения по строительству проходили и проходят через него. Президент дал много своих идей: Байтерек, «танцующие здания-березки», Пирамида и многое другое.

– Сакен, ты сказал, что после осмотра Астаны ты приведешь аргументы в пользу переноса столицы.

– А все, что ты перечислил, разве это не аргументы в пользу Астаны. Раньше была одна красавица Алма-Ата, а сейчас стало две. Какая из них красивее?!

– Алматы обрамляет белоснежный Алатау!

– А Астану огибает полноводный Ишим!.. Пусть спорят Северная и Южная столицы – кто из них красивее и лучше. От этого горожанам будет только хорошо.

Через час полета самолет пошел на снижение в аэропорт Кзыл-Орды: внизу широкой лентой извивалась Сыр-Дарья с зеленью берегов.

– Среднеазиатские леса, называются тугаи. Раньше здесь водились тигры.

– Ну, ты, как охотник, сейчас начнешь заливать.

– Да нет, серьезно. В тугайных зарослях водились туранские тигры.

– Я слышал о бенгальских, уссурийских, суматранских тиграх, а о туранских не слышал.

– Последний туранский тигр был убит охотниками в тугаях реки Или в 1947 году. Чучело этого тигра находится в Центральном музее Казахстана. Есть и документы на это чучело, то есть все документально подтверждено.

В аэропорту стояла шумная толпа, и среди них Сагындык с младшим братом и двумя друзьями.

– Поедем к Нурлану, у него дом просторнее и баня есть, – сказал Сагындык.

– Ты хозяин, тебе лучше знать, – сказал Сакен, – только прошу, проедем мимо медучилища: много лет назад я там преподавал хирургию и анатомию.

– Мимо медучилища не проедешь, там сейчас площадь.

Сакен смотрел в окно автомобиля и не узнавал старые улицы Кзыл-Орды – многоэтажные дома, новые улицы, реклама, фонари.

– Что загрустил, Сакен? – обеспокоенно спросил Сагындык.

– Да, все изменилось, не узнаю Кзыл-Орды.

– Радоваться надо.

– Я радуюсь, – повеселел Сакен и широко улыбнулся, а в груди что-то щемило: здесь прошла молодость – невозвратно ушедшая молодость.

Дата добавления: 2015-09-01