ЧАСТЬ I

Продолжение. Начало в № 5

– Айнелька! Посмотри, что я принес! – Сакен потряс роскошной книгой, которую держал на вытянутых вверх руках.

– Ой, Сакен, да она дорогая, наверное? – сказала Айнель и, взяв в руки толстый фолиант, погладила его суперобложку. – Где ты ее достал?

– Стоит она недешево, но она того стоит, – скаламбурил Сакен. – Директор Этьен по моей просьбе привез ее из столицы.

– Ой! Из столицы!.. А что дороги уже открыты?

– Не все и не всегда.

– Что значит – не всегда?

– Стрельба хоть и уменьшилась, но еще идет. Дороги освобождают от завалов, а их снова заваливают.

– «Альбом репродукций Ван Гога», – медленно перевела Айнель название книги. – Ван Гог – это художник, который отрезал и подарил свое ухо любимой женщине?

– Ну, не совсем любимой.

– Как, не совсем любимой, разве так бывает?

– Бывает. Он подарил свое ухо проститутке.

Айнель начала перелистывать альбом.

– Какие здесь чудесные иллюстрации! Да как их много! И как мы будем этот альбом читать? – спросила Айнель. – А вот и биография...

– Мы этот альбом будем вместе изучать. Днем, когда я на работе, ты будешь его рассматривать, а по вечерам рассказывать увиденное, спрашивать, что непонятно.

– Да что здесь непонятного. Картинки – они и есть картинки.

– Ну не скажи. При жизни Ван Гога почти никто не знал, и продал он всего одну картину, а написал сотни. Ими он рассчитывался с хозяином кафе, где обедал. А тот, не зная, куда девать их, огораживал ими курятник... Так что 19-й век похоронил Ван Гога в полной безвестности – за его гробом шло 5-6 человек: брат, пара друзей да владелец кафе. 20-й век Ван Гога воскресил, и за его картины стали платить миллионы... Кстати, Винсент означает Победитель. И он стал победителем, правда, только после смерти.

– Значит, темными вечерами будем изучать Ван Гога, так сказать, ликвидировать свою безграмотность по искусству.

– Ну, не совсем безграмотность. Ты, Айнелька, человек грамотный, высшее учебное заведение за плечами. Мы, так сказать, подчеркнем некоторые особенности, оттеним некоторые детали, разберем направления в живописи.

– В тебе заговорил художник.

– Да ты ведь знаешь, в молодости я рисовал и вообще интересовался искусством.

– Вот и хорошо, вот и славненько. Вот и будет, что темными вечерами делать, – радостно заключила Айнель.

– А ночью? – прищурился Сакен.

– А ночью... а ночь дана для сна, – засмеялась Айнель.

Дни текли своей чередой. Как-то на прием пришел молодой человек, на первый взгляд, атлетического телосложения – могучий торс, мускулистые руки. Но правая нога представляла собой «тумбу» – резко увеличенная в объеме, с массивными, бугорчатыми складками. «Слоновость, – определил Сакен. – В Африке к этой болезни приводит филяриотоз, то есть болезнь, вызванная филярией, которая паразитирует в лимфатических сосудах и узлах; их личинки находятся в лимфе и крови. Источник заражения – человек, обезьяна, собака, кошка. Личинки переносятся комарами. Филярии нарушают и даже полностью прекращают течение межтканевой жидкости, что приводит к застою лимфы в тканях и увеличению в объеме этих тканей, то есть к слоновости».

– Спросите больного, сколько времени он болеет?

– Уже несколько лет. В последнее время стало трудно ходить.

– Скажите ему, что единственное лечение – только операция. Все эти увеличенные ткани – кожу, подкожную клетчатку, фасции – надо будет убрать, а на это место пересадить здоровую кожу. Это длительное лечение – потребуется много времени.

Озадаченный больной ушел, обещав подумать об операции. После него зашел другой пациент – парень, который также пожаловался на ногу. Там, под кожей, показал он на правое бедро, что-то бегает, отчего нога болит и сильно зудится. При осмотре Сакен обнаружил образование, которое перемещалось под пальцами.

– Нематода! – коротко бросил Сакен. – Когда и как он заболел?

– Несколько месяцев назад он ловил рыбу в реке, провел в воде много времени, после чего появился зуд и шишка, которая стала расти и бегать, – перевел инфирмьер.

– Пусть ложится, – показал Сакен на операционный стол.

Обработав операционное поле, обезболив кожу и подкожную клетчатку, Сакен сделал разрез над образованием, извлек продолговатой формы паразита и поместил его в банку с формалином.

– Для исследования, – сказал Сакен взглянувшей на него медсестре. В это время резко открылась дверь, и в кабинет ворвалась толстая женщина в черном платье и белой косынке на голове.

– Сестра милосердия Жанет, – представилась она, крепко пожав руку Сакена. – Простите за вторжение, но в коммуне, где я живу, у женщины сильные боли в животе. Вы должны ее срочно осмотреть.

– Асунта, – обратился Сакен к медсестре, – посмотрите, есть ли еще кто на прием?

– Двое больных на перевязку.

Жанет, оживленно разговаривая, уверенно вела видавший виды, с открытым верхом, вездеход.

«Пикап времен второй мировой войны», – определил Сакен автомашину.

Толстые пальцы Жанет крепко держали руль. Из-под колес временами выскакивали камешки, которых на проселочной ухабистой дороге было множество.

Жанет, окончив медицинский колледж и духовную семинарию, два десятка лет назад приехала сюда из Бельгии. Хорошо знала местные обычаи, изучила язык. Люди ее уважали и охотно шли к ней. У нее в доме было две комнаты: в одной оборудован кабинет для приема больных. Она удаляла зубы, вскрывала гнойники, делала инъекции.

– Ну вот мы и приехали, – Жанет остановила машину у небольшого дома.

Молодая женщина жаловалась на схваткообразные боли в правом подреберье, отдающие в правое плечо и лопатку. При обследовании Сакен определил напряжение мышц в правом подреберье и положительный симптом Щеткина-Блюмберга – симптом перитонита.

– У больной перитонит вследствие воспаления желчного пузыря. Ей показана экстренная операция.

На заднее сидение постелили одеяло, на него уложили больную, и медленным ходом Жанет на своем вездеходе вернулась в Буингу.

На операции был обнаружен холецистит – редкое для этой страны заболевание. Отметив это, Сакен удалил желчный пузырь, стенка которого была деструктивно изменена, в ее гнойной полости находились камни. Размываясь в предоперационной, думал о том, почему здесь мало желчнокаменной болезни? Здесь питьевая вода чистая, да и в питании населения мало жирной, холестериносодержащей пищи. Кстати, почечная колика тоже встречается редко. Интересный факт! Вот бы изучить этот вопрос.

Заживление раны у больной прошло первичным натяжением. Через неделю Жанет, поблагодарив Сакена, увезла больную в свою коммуну.

– Ну, что там с этим Ван Гогом. Давай рассказывай, – попросила в один из долгих вечеров улыбающаяся Айнель. И Сакен, поудобнее расположившись в кресле, начал рассказывать.

– Сакен! Уже семь вечера, темно, а света нет, – сказала вдруг Айнель озадаченно.

– А что нам свет, что нам электричество, мы и в темноте можем рассказывать и слушать. Хотя, чтобы видеть друг друга, лучше зажечь свечу... Итак, Винсент Ван Гог родился на юге Голландии в 1853 году, пережил мучительную жизнь со множеством разочарований. У него были две любви, и обе оказались безответными. Но давай все по порядку.

Винсент вырос в многодетной семье священника и только с младшим братом у него были доверительные отношения. Это Тео, который был младше его на 4 года.

В шестнадцать лет Винсент стал служащим фирмы по продаже картин. Он с детства любил рисовать, и эта работа пришлась ему по душе. В награду за рвение фирма «Гупиль» перевела с повышением трудолюбивого, добросовестного, аккуратного Винсента в лондонский филиал. Там он поселился у вдовы, мадам Луайе, у которой была дочь Урсула. Винсент сразу влюбился в нее. Кокетка по натуре, Урсула забавлялась неказистым голландцем, скверно изъясняющимся по-английски.

Винсент просил руки Урсулы, но она была уже помолвлена с молодым человеком, снимавшим комнату в их доме до него. Удар поразил Винсента в самое сердце. Боль буквально переменила его – он сделался молчаливым и замкнутым, стал безразличен к своей работе. Этого не могли не заметить его работодатели, и вскоре он был уволен.

Винсент начал находить утешение в религии. Он учится на священника, становится им и в течение двух лет проповедует в беднейшем шахтерском поселке, ведя при этом полную лишений жизнь. Он возмущен условиями существования шахтеров и их семей, идет к хозяевам шахт с требованием улучшить шахтерскую жизнь. Церковные власти, видя, что деятельность Ван Гога выходит за поставленные рамки, отстраняют его от должности проповедника.

Рассказывая, Сакен ходил по комнате, садился и вновь вставал, и все время жестикулировал, и не заметил, как быстро бежало время. Айнель ставила чай, угощала и слушала Сакена с широко раскрытыми глазами. Сакен взглянул на часы. Уже была полночь. Взглянув с улыбкой на внимательно слушавшую Айнель, Сакен, вспомнив сказки тысячи и одной ночи, сказал: «И Шехерезада прекратила дозволенные речи. Айнель, пора спать, через 4 часа уже на работу идти надо».

– Вас с утра ждет священник, – во время утреннего обхода сказала Вероника.

– Как с утра, и почему священник?

– Священник-итальянец привез больную, которая корчится от болей в животе.

– Почему вы сразу не сказали об этом?

– Вот я и говорю.

– Так уже с полчаса, как мы делаем обход. Где больная? – резко спросил Сакен.

– Она лежит на каталке в коридоре поликлиники.

Сакен прервал обход и быстро в сопровождении Вероники прошел в поликлинику. На каталке в коридоре стонала худенькая женщина. Рядом стоял пожилой, лет шестидесяти священнослужитель.

– Вы говорите по-французски? – спросил Сакен у священника.

– Да, говорю, – спокойно ответил священник.

Далее рассказал, что он член монастырского ордена, живет километрах в тридцати от Буинги; там, в поселке выполняет обязанности священника и оказывает различную помощь местным жителям, в том числе и медицинскую. С больной приехал приблизительно час назад. А к ней был вызван среди ночи, когда ее начали беспокоить сильные боли в животе. Он увидел большой живот и привез ее сюда.

Сакен начал обследовать больную. Начав с левой подвздошной области, стал ощупывать живот. Больная постанывала, периодически бросая взгляды на руки Сакена. Прощупывалось округлое эластичное образование, которое слегка перемещалось под пальцами Сакена. При перкуссии над образованием выслушивался тупой звук.

«Скорее всего, киста, – подумал Сакен, – а боль дает то, что она перекрутилась на «ножке».

– Давно у нее такой большой живот? – спросил Сакен у священника.

Священник обратился на местном наречии к больной.

– Давно, но она не помнит, сколько времени. А сильно болеть стало сегодня ночью.

– Сколько ей лет?

– Она сказала много, но сколько – не знает.

– У нее «острый живот»^[1], надо срочно оперировать. Спросите, согласна ли она на операцию?

На вопрос монаха больная в знак согласия кивнула головой.

На операции была обнаружена огромная киста, которая после разреза быстро вышла в операционную рану, как говорят гинекологи – «родилась».

«Парадокс, – подумал Сакен, – чем больше киста, тем быстрее она «рождается». Хотя удивительного в этом ничего нет – чем больше киста, тем меньше ей места в животе, тем скорее она стремится вырваться на «свободу».

Киста действительно оказалась на «ножке» и исходила из правых придатков матки.

Сакен сразу же на ножку, не разворачивая кисты, наложил мощный зажим.

На взгляд Жака – почему не разворачиваете, Сакен объяснил:

– После разворота по сосудам «ножки» пойдет кровь, насыщенная токсинами, то есть ядами, и усилится отравление организма. А мы ее сейчас уберем, – и с этими словами Сакен выше первого зажима наложил второй и между ними рассек «ножку».

В четыре руки Сакен и Жак вытащили образование из живота и передали санитару.

– Пусть взвесят ее, – сказал Сакен Жаку и стал обрабатывать культю ножки йодом, затем прошил толстым шелком дважды и крепко перевязал.

– Десять с половиной килограммов, – сказал санитар, показывая на весы, на которых лежала киста.

Сакен, пересчитав тампоны, ушил живот. Жак стал обрабатывать йодом швы на животе больной.

– Такому плоскому животу позавидовала бы и Мэрилин Монро.

– А кто такая, Мэрилин Монро? – спросил Жак.

– Мэрилин Монро, непревзойденная звезда Голливуда, как-то сказала, что нет ничего красивее плоского живота.

В коридоре Сакена терпеливо дожидался священник. Сакен сказал ему, что операция прошла нормально и через 3-4 дня священник может забрать больную, а еще недели через 3-4 она будет абсолютно здоровым человеком.

После ужина Айнель снова спросила:

– Ну, и что дальше с Ван Гогом?

– А на чем я остановился?

– Ты сказал, что церковные власти отстранили его от должности проповедника.

– Итак, проработав два года в шахтерском поселке, Ван Гог вернулся к родителям в Голландию. Здесь он влюбился в свою кузину – Кею Вос, и вновь ему пришлось испытать боль, когда любовь его была отвергнута.

– Что ж это на долю Винсента выпадали несчастные любови или любви, как правильнее сказать? Может, они сыграли какую-то роль в его судьбе, как художника? – спросила Айнель.

– Да, как ни говори, а несчастная любовь остается несчастной, – грустно пошутил Сакен. – Почти такая же судьба у другого замечательного художника – Нико Пиросмани. Однако вернемся к нашему Винсенту. Отвергнутый в очередной раз, он уехал в Париж к брату. Тео Ван Гог был служащим крупной фирмы по продаже картин и знал почти всех художников, обитавших в то время в Париже. Он познакомил Винсента с художниками, сыгравшими значительную роль в создании и развитии импрессионизма и постимпрессионизма. Последние годы жизни, а прожил он всего 37 лет, были наполнены лихорадочной, яростной работой. Карьера художника продолжалась всего 10 лет. Десять лет каторжного труда. В письмах к Тео, а он их написал более 800, он писал: «...надо спустить с себя кожу», «...лучше ничего не делать, чем выражать себя слабо». Большинство его гениальных работ создано именно в последние два-три года жизни.

– Сакен, а ты видел картины Ван Гога в оригинале?

– Да, в Москве, в музее имени Пушкина видел я «Красные виноградники в Арле», «Прогулка заключенных», «Пейзаж – в Овере после дождя» и в Эрмитаже – «Арльские дамы», «Хижины».

– Ты в Москве и Ленинграде только по музеям и ходил?

– Не только там. Знакомство с любым городом я начинаю с музеев. А в Москве в общей сложности я провел около года и почти каждое воскресенье ходил по музеям.

– Я поняла, что Винсент Ван Гог замечательный художник. Теперь расскажи мне, к какой школе он относится и почему при жизни его не признавали, а сейчас называют великим и за миллионы долларов покупают его картины?

– Был какой-то настрой общества против новых направлений, которые были непривычными людям того времени. Говорят, нужно, чтобы прошло 25 лет, чтобы правильно судить о прошедшем. Так вот большую роль в известности Ван Гога сыграла его невестка Иоханна, жена Тео, – она сохранила б о льшую часть картин и почти все письма Винсента к Тео. Ван Гог в начале своего пути был близок к импрессионизму. В 1874 году в Париже у «Нодара» Клод Моне выставил свою картину, которая называлась «Impression. Soleil Levant» – «Впечатление. Восход солнца». Критик Луи Леруа назвал в газете эту выставку выставкой импрессионистов, и так с тех пор обозначился и начал развиваться импрессионизм. Живопись импрессионизма – живопись видимости, игры света на поверхности вещей, его беглых и радужных переливов. Импрессионизм – это «светлая» живопись, воздушное колдовство цвета, темные тона.

– Я уже запуталась в этих впечатлениях, предметах, освещении и цвете.

– Сейчас уже ночь, давай спать.

– Давай, но все-таки скажи, какую картину продал Ван Гог?

– Ван Гог смог продать лишь одну свою картину «Красные виноградники в Арле» за 400 франков. В день рождения Винсента 30 марта его знаменитые «Подсолнухи» были проданы на английском аукционе «Кристи» за 22,5 миллиона фунтов стерлингов. Всего Ван Гог создал семь «Подсолнухов»: четыре хранятся в музеях, одна картина в частной коллекции, а седьмые «Подсолнухи»погибли в Японии при бомбардировке в годы второй мировой войны.

Ван Гог и его картины заинтересовали Айнель. Она стала углубленно изучать фолиант. Со временем у нее начали появляться и другие интересы. И она в конце концов перестала тяготиться своим вынужденным одиночеством.

Нередко в их небольшой дворик залетали птицы – тропические, красочные, фантастические. Однажды за обедом она сказала: «Конечно, наши птицы замечательны, но красота здешних просто неописуема».

– А ты попытайся их описать. Заведи тетрадь: на листе попытайся нарисовать птицу, назови ее, – к примеру, «хохлатка» или «лирохвост», – либо дай собственные имена. Что не удастся изобразить – опиши словами. Например: длина ног – 8 см; хвост – 12 см; клюв – слегка изогнутый, острый – 5 см; окрас крыльев – желто-оранжево-синий; в хвосте преобладают зеленые перья. На крыльях по дуге расположены черные точки, – Сакен по памяти описывал птицу, которая как-то залетела к ним и стала расхаживать по двору. – Разлинуй лист, чтобы в колонках проставить дату и сколько птиц прилетело за день. К концу года подсчитаешь их количество, опишешь повадки, разделишь по типам, напишешь статью и пошлешь в орнитологический журнал.

– Ой, какие еще там статьи. Мне бы только, чтобы время быстро проходило. Кстати, Сакен, в журнале, который ты давеча принес, есть чертеж станка для плетения шалей. Он достаточно прост: треугольная рама с равным количеством гвоздей без шляпок, набитых по стороне. Я видела в бутике яркие нити, буду плести шали.

– Для рамы нужны оструганные рейки да длинные, наверное?

– Три рейки по 120 см длиной; при госпитале есть же плотник или столяр? Ты им скажешь, они тебе не откажут... Да, ты знаешь, Сакен, я все забываю тебе сказать – уже несколько дней прилетает одна и та же птичка, колибри, наверное. Я посвистела, и она на мой свист прилетела к стеклу двери и долго висела на одном месте и так часто махала крыльями, что их не было видно. Сегодня выходной день, ты дома, когда она прилетит, я тебя позову...

– Мадам Вероника, сколько дней после операции у этой больной? – Сакен показал на худенькую пожилую женщину.

– Прошло уже три дня, как вы удалили гигантскую кисту.

– Ее кто-нибудь навещает?

– Да, сегодня будет священник, который ее привез на операцию.

– Скажите, пусть он зайдет ко мне. В оперблоке я буду налаживать приспособление для сопоставления переломов.

«Да, здесь масса переломов. Травматическая эпидемия», – думая так, Сакен прошел в оперблок.

Большую часть переломов жители получали в междоусобных разборках от мачете. Причем у одного и того же больного бывало по несколько переломов – костей предплечий, кистей, плеч. Первая помощь на местах им не оказывалась, в госпиталь эти больные поступали через несколько дней с нагноившимися ранами, вплоть до развития остеомиелита. Сакен лечил гнойные раны по общепринятой методике, обрабатывая антисептиками, вскрывая гнойные затеки и используя различного вида дренажи. Видя, как хорошо очищается гнойная рана от личинок мух, он не стал возражать Веронике, которая бережно относилась к этим самым личинкам. От нее он требовал только одного, чтобы личинки из одной раны не переносились в другую.

– A chacun – ses larves^[2], – восклицал на обходе Сакен у постели такого больного, поднимая вверх указательный палец.

– Bien sur,^[3] – потупив глаза, улыбалась Вероника.

– Айнель, с тебя суюнши!

– Что? Все твои больные выздоровели, и мы едем домой?!

– Чтобы все больные разом выздоровели, такого быть не может. Как говорится, болезнь входит пудами, а выходит золотниками. Больные выздоравливают потихоньку, и на смену им поступают другие, и эта череда никогда не кончится, во всяком случае пока существуют госпитали и больницы. Но в одном ты права – мы едем домой!

– Как? Директор госпиталя отпускает нас в отпуск?

– Да, мы отработали уже год, и время отпуска подошло. У директора я взял расписание авиарейсов. Нам нужно выбрать оптимальный вариант, чтобы не только дома побывать, но и заехать по пути куда-нибудь.

– Куда?

– Например, увидеть Париж.

– Ну, ты загнул – Париж ему подавай. Да мне бы только съездить домой, посмотреть на наших детей, понянчить внука – да больше ничего и не надо.

– Азат уже подрос, что его нянчить.

– Не скажи, внуку еще расти и расти, тем более Асель, доченька, пишет, что он плохо разговаривает – многих букв не произносит.

– Конечно, самое главное – побывать дома с детьми, вдохнуть воздух родины, отдохнуть, но, может, что-нибудь еще увидим по пути домой: ведь летим через Европу. Посмотри, помаракуй, может, что и придумаешь. Ведь тебе иногда цены нет. В экстремальных ситуациях ты проявляешь большую находчивость и сообразительность.

– А ты что – уже не соображаешь?

– У меня сейчас отяжелела одна больная после операции, все время думаю о ней.

– Ну, ладно, давай свое расписание. Когда начинается отпуск?

– Через три недели.

Состояние больной после резекции желудка действительно ухудшилось.

Подошел как-то сотрудник госпиталя, monsier Pierre: у его сестры какие-то боли в животе, рвота. Не мог бы доктор Сакен посмотреть ее.

Средних лет женщина, худая, обезвоженная, больна много времени, точно сколько, не помнит. Боли постоянные, отдают в спину, усиливаются за 1,5-2 часа до еды. После еды боль успокаивается. Сакен больную госпитализировал. При рентгеноскопическом обследовании обнаружена язва двенадцатиперстной кишки с явлениями стеноза, то есть сужения выходного отдела желудка, – показана операция в плановом порядке. Сакен назначил ей предоперационную подготовку, в том числе переливание жидкостей.

Когда состояние больной несколько улучшилось, Сакен взял больную на операцию: желудок больших размеров, в выходном его отделе рубцовое сужение, затрудняющее выход пищи из желудка – вот из-за чего рвота, и на задней стенке язва, прорастающая в поджелудочную железу; вот почему сильные боли, отдающие в поясницу. С трудом выделив из рубцовых тканей измененную часть двенадцатиперстной кишки, Сакен удалил ее вместе с 2/3 желудка, чтобы не было рецидива язвы. Для нормального прохождения пищи наложил соустье между оставшейся частью желудка и двенадцатиперстной кишкой. И вот на второй день после операции больная что-то скисла, глаза потеряли блеск, язык стал сухим, участился пульс. Живот в правом подреберье резко болезненный, проявились симптомы воспаления брюшины: есть показания для релапаратомии, то есть для повторной операции, со вскрытием брюшной полости и ее ревизии. В это время в госпиталь приехал хирург из Италии по линии медицинской помощи «Врачи без границ».

– Я – доктор Алессандро из Пизанского университета, – представился высокий, лет 40 мужчина.

– О, город Пиза, вы земляк Галилео Галилея? Очень приятно, а я – доктор Сакен из Казахстана.

– Казахстан, Казахстан – это где-то рядом с Китаем?

– Да, между Россией и Китаем... На сколько времени вы приехали?

– Я приехал к вам на три дня, затем поеду в другой госпиталь.

Сакен не стал спрашивать, почему только на три дня, но подумал, что в случае с отяжелевшей больной Алессандро поможет разобраться: одна голова хорошо, а две лучше.

– Доктор Алессандро, вы не посмотрите одну больную.

– А что с ней?

Сакен показал досье больной, рассказал ее историю болезни и сказал, что после операции развиваются явления перитонита и нужно производить релапаратомию.

– Конечно, и если надо оперировать, то я вам проассистирую, – любезно согласился доктор Алессандро.

Через пару часов анестезиолог мадам Отри сказала: «Доктор Сакен, вы можете делать разрез».

На операции в правом подреберье была обнаружена мутная жидкость и в области созданного соустья на передней стенке был обнаружен один развязавшийся узел – несостоятельность анастомоза.

– Это, наверное, ваш ассистент завязывал, – сказал Алессандро.

Сакен ничего не ответил, но вспомнил, что швы на передней стенке анастомоза действительно вязал инфирмьер, помогавший ему на этой операции.

Сакен убрал развязавшийся шов, сопоставил края стенок двенадцатиперстной кишки и желудка и наложил два новых шва, которые сам и завязал. Брюшную полость промыли, поставили дренажную трубку для введения антибиотиков и после этого зашили.

Удовлетворенные хирурги размывались в предоперационной.

– Доктор Алессандро, где вы остановились?

– В гостинице «Faucon»^[4].

– На обед, может, пойдем ко мне? Я позвоню жене, чтобы она приготовила макароны по-казахски.

– О макароны, доктор Сакен. С удовольствием!

Выйдя из операционной, Сакен позвонил домой, чтобы Айнель приготовила лагман. Придет гость! Будем через два часа.

На работе время идет быстро. Сакен и Алессандро стали делать обход в хирургическом отделении. У больных, которым Сакен одномоментно сопоставил переломы и наложил гипсовую иммобилизацию, он стал рассказывать о своей методике репозиции отломков. Алессандро, увидев на рентгеновском снимке сопоставленный перелом бедра у юноши, сказал: «Это же очень трудно – одномоментно сопоставить отломки бедренной кости и удержать их в одном положении при накладывании гипсовой повязки. Покажите, доктор Сакен, как вы этого достигаете на деле».

– Мадам Вероника, – обратился Сакен к шефу отделения, – больного с переломом костей голени доставьте в манипуляционную и скажите Жаку, чтобы он все приготовил для одномоментной репозиции.

Закончив обход, Сакен с Алессандро прошли в манипуляционную.

В первые годы после окончания института Сакену пришлось заниматься травмами: вправлял вывихи, сопоставлял переломы, лечил ожоги. Затем травма отпочковалась от хирургии – переломами и вывихами стали заниматься травматологи, ожогами – комбуциологи.

В госпитале, куда был направлен Сакен, специалиста-травматолога не было, и ему пришлось заняться и переломами, и вывихами, и ожогами. В данной местности в настоящее время таких травм оказалось много: конфликтная ситуация поставляла рубленые раны, которые зачастую сопровождались переломами, а также имели место огнестрельные переломы и переломы у велосипедистов – горные дороги переворачивали тех, кто не справлялся с крутыми спусками и поворотами.

При переломах Сакен чаще применял консервативное лечение, так как для проведения операций не было подходящего инструментария, да и металлических штифтов и пластинок для фиксации отломков тоже не было.

Он стал думать, каким образом можно облегчить репозицию и как удержать отломки после их сопоставления, когда уже надо накладывать гипс.

При одномоментной репозиции необходимо преодолеть сокращение мышц, для чего хирургу нужны два помощника, осуществляющих тягу в противоположные от места перелома стороны. Эффективность такой ручной тяги зависит от силы и выносливости ассистентов. И, что очень существенно, эта тяга не стабильна, так как не создает одних и тех же условий на протяжении времени наложения гипса: все это не обеспечивает постоянную удерживающую силу, необходимую для состояния неподвижности сопоставленных отломков при наложении гипса. Для преодоления этих недостатков травматологами были предложены различные механические приспособления: аппарат Соколовского – громоздкое приспособление или аппарат с винтовой тягой, при которой через пяточную кость или отросток локтевой кости проводится металлическая спица. Эти аппараты представляют сложную металлическую конструкцию, и их в госпитале не было.

И Сакен разработал собственную методику для одномоментной репозиции переломов трубчатых костей: предплечья, плеча, голени и в некоторых случаях бедра – использовал обычный операционный стол с имевшимися приспособлениями: блоки, ремень с кольцами, прочный шнур, лебедочное устройство, фиксаторы голеней, деревянную планку с мягкой прокладкой; все это, кроме лебедочного устройства, есть в операционной.

Готовый к списанию, стоявший в коридоре старый операционный стол Сакен разместил в манипуляционной; там же собрал все необходимые приспособления, а лебедочное устройство сделал сам с помощью механика из гаража госпиталя.

Сакен и Алессандро прошли в манипуляционную, где уже был Жак, шеф оперблока, бессменный помощник Сакена. Вскоре доставили больного, который ждал ручной репозиции с переломом костей голени.

Посмотрели рентгеновский снимок – косой перелом большеберцовой кости в средней трети. Сакен стал рассказывать о своей методике и показывать соответствующие приспособления.

– Раньше, при таком переломе мы налаживали скелетное вытяжение: на шину Белера укладывали больную ногу, проводили спицу через пяточную кость. Это вы все знаете, доктор Алессандро, – тот согласно кивнул головой. – Я это для того рассказываю, чтобы стала понятна сущность нашей методики, а главное – ее простота и эффективность. Вот она: берем фиксатор голени, которым фиксируются ноги больного перед операцией, чтобы он не шевелился, – Сакен взял фиксатор, – закрепляем основание нижней конечности в области паховой складки с больной стороны, под коленный сустав и под нижнюю треть голени подкладываем возвышение из свернутого трубкой картона, обернутого плотной тканью типа джерси или частью простыни, на стопу накладываем ремень с перекрестом на тыле, и чтобы кольца оказались под подошвой, – Сакен рассказывал и делал свои манипуляции одновременно. В боковой паз на операционном столе вставил металлический штырь, изогнутый под прямым углом. Через блок на штыре протянул шнур и завязал его за кольца, другой конец шнура привязал к лебедке, прокрутил ее рукоятку, потянул шнур.

– Жак, проба на новокаин сделана?

– Да, больной новокаин переносит.

Сакен ввел в гематому в области перелома новокаин, подождал 5 минут. Пощупал пульс больного – нормально.

– Артериальное давление, Жак?

– Нормально.

Сакен прокрутил лебедку до «отказа», подождал немного, сделал еще пол-оборота – шнур натянулся, как струна, деформация в области перелома сгладилась. Сакен стал руками подправлять отломки относительно друг друга – деформация исчезла.

– Отломки встали на свои места, – сказал Алессандро.

– Теперь немного расслабим тягу, чтобы зазубрины одного отломка вошли в зазубрины другого, – сказал Сакен и уменьшил тягу на один зубец колеса лебедки, прогладил место перелома, убеждаясь, что отломки кости сопоставились. Затем скомандовал Жаку: – Мочите гипс!

Гипсовые бинты, сложенные в лонгеты, опустили в теплую воду. Булькая, пошли пузырьки воздуха, лонгеты плавно опустились на дно тазика, пропитавшись водой.

– Конечность не тянут в разные стороны от перелома наши помощники-инфирмьеры, – обратился в сторону Алессандро Сакен, – все выполнено и зафиксировано механически, – Сакен показал на фиксатор, закрепленный в верхней части ноги, и на лебедку, которая, осуществляя тягу, фиксировала нижнюю часть ноги, – теперь накладываем гипс, – Сакен с Жаком гипсовыми лонгетами зафиксировали место перелома от основания пальцев до середины бедра.

– Подождем, пока гипс высохнет, проверим, не сдавлена ли нога повязкой, сделаем контрольный рентгеновский снимок, убедимся, что перелом сопоставлен, и дня через 3-4 выпишем больного домой.

– Да, доктор, я понял, как сопоставляются сломанные кости голени, а как вы репонируете переломы предплечья, плеча и особенно бедра?

– При всех этих переломах принцип тот же – механическая тяга костных отломков для репозиции перелома и стабильная фиксация после сопоставления этих отломков. Сложнее всего репонировать из-за большой мышечной массы отломки бедренной кости, и в этих случаях для расслабления мышц приходится прибегать к кратковременному общему обезболиванию, чаще всего к внутривенному наркозу.

– Доктор, вы – хирург, хорошо разрешили травматологическую проблему в местных условиях, особенно когда нет материала для производства операций при переломах. Я вас поздравляю! – сказал Алессандро.

– Ну, а теперь надо отметить нашу встречу и вашу положительную оценку этого метода лечения. Едем ко мне, Айнель Газизовна ждет нас. – Сакен посмотрел на часы. – Уже 16 часов, выговор мне обеспечен.

– Доктор Сакен, а что такое «выговор»?

– У вас жена есть, доктор Алессандро? То есть вы женаты?

– Да, конечно.

– Когда вы поздно приходите домой, она вам выговаривает?

– О-о! Да! Я понял, что такое «выговор».

Стол был накрыт, как говорили Сакен с Айнель, по высшему разряду – это когда, кроме всего прочего, выставлялась черная икра, которая здесь была известна под названием «caviar», кстати, последняя из запасов Айнель. Но главное блюдо – лагман: восточная лапша, где каждая лапшинка вручную выкручивается из крутого теста, и все это заправляется острыми пряностями и нежнейшими кусочками обжаренного мяса.

Мужчины проголодались и быстро принялись за еду. Айнель была довольна: все, что было положено на тарелки, – съедено.

– Мадам Айнель, все было очень вкусно. Пикантность восточного стола – это было прелестно. А ваши макароны не уступают итальянским, а может быть, и превосходят их, – похвалил Алессандро. – Доктор Сакен, мне надо в гостиницу, мои сотрудники заждались – ведь я не один приехал и у нас общие дела.

Сакен вызвал по телефону дежурный «Ambulance».

– Будете в Италии, заезжайте в город Пизу, – сказал на прощание Алессандро.

Сакен проводил гостя.

– Сакен, домой мы летим через Амстердам, там ждем свой рейс до Алматы около семи часов. Дома находимся три недели и обратно сюда летим через Франкфурт.

– А почему только три недели дома?

– Неделю мы посвятим Парижу.

– То есть как?

– Из Алматы вылетаем за неделю до окончания отпуска. Летим сюда через Франкфурт до Парижа, откуда через неделю обратно во Франкфурт и прямиком сюда.

– Ничего себе прямиком.

– Короче, по дороге домой заезжаем в Амстердам, а на обратном пути посещаем Париж.

– Я же говорю, Айнель, тебе порой цены нет!

Дата добавления: 2015-09-01