|
Читайте также: |
В переполненном аэропорту Шереметьево-2 сидел глубоко погруженный в свои мысли мужчина лет пятидесяти азиатской наружности. Шеф сказал: «Буду держать твое место вакантным, пока ты не перейдешь черту таможни на вылет».
Начало девяностых годов уходящего века. После развала Союза, могучего государства в одну шестую суши Земного шара, большинство людей страны оказалось неустроенным, а если и устроенным, то с малой зарплатой, которой едва хватало на жизнь. Союз распался на полтора десятка государств, а его территория стала называться постсоветским пространством. Вся эта кутерьма оказалась на руку людям ловким и не всегда честным. Вот уж где раздолье им рыбку в мутной воде половить. Человек, оказавшийся наедине со своими думами в шумном аэропорту, к этой категории людей не относился: при бешеной инфляции со своей семьей едва сводил концы с концами. И тут подвернулась оказия – поехать за рубеж, подзаработать, помочь семье. А появился случай ехать в Экваториальную Африку, во франкоязычную страну. Французский язык он знал – до этого в течение трех лет работал в Северной Африке, а за девять лет до этого в течение пяти месяцев учил язык в институте усовершенствования врачей в Москве. Был он врачом-хирургом, работал неплохо; за работу в Алжире был отмечен Почетной грамотой Посольства, как писалось в ней – за образцовое выполнение своих обязанностей. Казалось бы, должен был наш доктор сидеть в хорошем настроении в ожидании билетов, за которыми ушла жена его Айнель. Но настроения не было, так как на телеэкране промелькнули новости, согласно которым в стране, куда собирался доктор с женой на работу на два года по подписанному контракту, разгорелся межэтнический конфликт.
Тут к нему подбежала Айнель и быстро сказала:
– Сакен! Кто-то сдал два билета. Давай деньги.
Жена была на шесть лет моложе, среднего роста, слегка полноватая, с широко открытыми глазами и при решении деловых вопросов – очень энергичной.
Сакен полез во внутренний карман пиджака за долларами на билет.
Вдруг на экране телевизора его внимание привлекло мелькание фигур, и посуровевший голос диктора сообщил, что в стране, куда собрались Сакен с Айнель, людей рубят мачете и по реке плывут трупы. Сакен показал Айнель на телеэкран: «Посмотри, что творится. Может быть, не поедем?»
– Как это не поедем?! – воскликнула Айнель. – Растрезвонили всюду, что едем работать за границу, заняли доллары, и теперь не ехать!
– Так мы эти же доллары и отдадим. Так сказать, рассчитаемся не отходя от кассы, и все будет без проблем.
– Без проблем?! А на что жить? А что скажут родственники, друзья, сослуживцы? Дети наши, конечно, обрадуются. А в остальном все безрадостно и бесперспективно.
В семье кардинальные решения, как правило, принимал Сакен. Но иногда доводы Айнель становились железно логичными.
– Давай, Сакен! Решайся! Работать тебе. А работы будет много – видишь, что делается. В конце концов, долг врача велит тебе быть там, где ты нужнее.
Последние слова жены смели последние сомнения.
При посадке в Каире вышло много пассажиров, но новых не было. Из Каира вылетели на рассвете. Внизу, извиваясь широкой лентой, блестел знаменитый Нил, но сколько Сакен ни вглядывался, не мог увидеть пирамид.
«Сорок веков глядят на вас с этих пирамид», – когда-то воскликнул Наполеон перед своими солдатами. «А я хотел на сорок веков цивилизации взглянуть сверху, – подумал Сакен. – Может быть, мы их уже пролетели... Ну, как-нибудь в другой раз, – усмехнулся про себя Сакен, – если Бог даст», – добавил он, уже без усмешки.
После 4-часового полета посадка в столице Уганды – Энтеббе. Сезон дождей – сырость. Из самолета вышли несколько пассажиров. Десять часов утра. За иллюминатором мокрая взлетная полоса, невысокое здание аэропорта, окруженное грозными железобетонными надолбами, солдат в дождевике с капюшоном, накинутым на голову, с автоматом «Калашникова» в руках.
Наконец взлетели. Последний перелет – и пункт назначения. Под крылом самолета бескрайняя саванна с редкими акациями.
В самолете было много свободных мест. И пассажиры, пересаживаясь на кресла у иллюминаторов, осматривали бескрайнюю африканскую степь то с одного, то с другого борта самолета. Стюардесса даже сделала замечание: может нарушиться центровка самолета. После этого расшалившиеся, как дети, пассажиры успокоились.
Посадка в конечном пункте назначения. Купол местного аэропорта, по форме напоминающий островерхую африканскую хижину. На летном поле военные. В зале ожидания обратили на себя внимание встревоженные лица европейцев, которые удивленно, а женщины даже испуганно, кидали взгляды на небольшую кучку пассажиров, прибывших из Москвы.
Но тут в толпе мелькнуло лицо земляка Ельжана, который помог Сакену заключить контракт. Сейчас Ельжан в Африке находился один: жена с двумя детьми уехала в Алматы. Восторженные возгласы, объятия и поцелуи погасили смутную тревогу.
Друзья загрузили в Ельжановский «Судзуки» багаж, после чего японский вездеход шустро побежал по асфальту пятикилометрового пути от аэропорта до города. Слева виднелось огромное озеро, впереди, на холмах и в низине, были видны дома столицы государства, в котором Сакену и Айнель суждено будет проработать два года. «Судзуки» въехал в город, где были заасфальтированы только центральные улицы. При проезде по второстепенной, без асфальта улице столбом поднималась красноватая пыль.
– Это африканский краснозем, – сказал Ельжан. – У нас чернозем, а у них краснозем, весьма плодородная почва, позволяющая собирать три урожая в год.
Впереди показался металлический забор, окружавший большую территорию с домами-бунгало.
– Этот жилой комплекс был построен к какому-то международному симпозиуму, а сейчас эти дома сдают в аренду. Поживете пока у Игоря, хирурга из Белоруссии. Когда он приехал, то поначалу тоже жил у нас с Кларой. Мы снимали тогда особняк. Да не волнуйтесь вы. Нормальный парень... Кстати, у вас на начальное житьё-бытьё деньги есть?
– Есть.
– Ну, значит, все будет в порядке.
Но до полного порядка было далеко. Не в плане быта, а дел вообще.
В доме Игоря был большой зал с камином, спальня, которую Игорь уступил Сакену с Айнель, и кухня. Рядом с домом находился навес для автомобиля.
Игорь, среднего роста крепыш, спокойный, лет сорока пяти мужчина, уходил на работу утром рано и возвращался вечером. Так что целый день Сакен с Айнель были предоставлены самим себе.
Иногда на обед приходил Ельжан. Айнель готовила вкусные блюда восточной кухни. Вроде бы наладился быт, но надо было работать, иметь свое жилье. А этого не было, что очень угнетало Сакена и Айнель.
В столице было спокойно, порядок поддерживался правительственными войсками, но ощущалась тревожная атмосфера военного времени. К ужину подходил Игорь, подъезжал Ельжан с новостями – отрадного было мало. На периферии, как здесь говорили в «interieur de pays», то есть в глубине страны, шли настоящие бои. Там, спиливая вековые деревья, перекрывали дороги, и рядом с завалами устраивались засады. Таким образом, передвижение правительственных войск ограничивалось, и племена продолжали свои кровавые разборки.
В один из дней Ельжан свозил Сакена в Министерство здравоохранения, где он довольно быстро получил направление в город Буингу, находившийся в 180 км от столицы, то есть на самой окраине страны. Страна была густонаселенная, но небольшая.
Женщина, выдававшая направление, сказала Ельжану: «Les hommes courageuxs»[1], – и с сочувствием посмотрела на Сакена.
Итак, контракт и направление были на руках, но до выезда было еще далеко – не было сообщения с Буингой – дорога закрыта.
Дни шли за днями. Счет уже пошел на недели.
Субботний вечер. Приехал Ельжан. Айнель приготовила лагман.
После ужина, не торопясь, попивали «Амстел». И тут Сакен спросил Ельжана: «А что, здесь и посмотреть нечего? Может быть, есть какие-то достопримечательности?»
– Особенного здесь ничего нет. Разве что зоопарк...
– На берегу озера, – сказал Игорь, – километрах в пятидесяти отсюда, на месте встречи Ливингстона и Стэнли есть обелиск.
– Это тот знаменитый Ливингстон, про которого писал Жюль Верн? Ребята! – разволновавшись вдруг, воскликнул Сакен. – Да мы же в таком интересном месте находимся... И эта история получше всякого детектива... Если я там не побываю, то буду жалеть об этом всю жизнь... Может, и случая такого больше не будет...
Ища поддержки, он бросил взгляд на Игоря.
– Да время больно беспокойное, чуть отъедешь от столицы – стрельба. И пятьдесят километров на сегодня – это очень далеко... хотя там, кажется, спокойно. Ну что, Игорь? – сказал Ельжан.
– Едем! – ответил тот.
Выехали ранним утром. Навстречу по обочине дороги вереницей шли люди. Мужчины в поношенных одеждах, некоторые на велосипедах. Но почти все женщины были в ярких одеяниях, разрисованных крупными красочными орнаментами или цветами. Одеяния эти, живописно окутывая их округлые формы, ниспадали до пят. К животу или к спине у многих женщин длинным куском ткани привязан ребенок. На головах корзины или узлы, которые они поддерживали одной рукой, а многие и вовсе не поддерживали, и все это живописной толпой проходило перед глазами наших путников.
– Воскресенье. Базарный день, – пояснил Игорь.
Некоторые женщины, показывая на машину Ельжана, кричали: «Му-зун-га!»
– Что это такое «музунга»? – спросила Айнель.
– Полный перевод означает – «человек, который пришел издалека», – сказал Ельжан. – Короче, иностранец.
– Вот она, настоящая Африка, – произнес Сакен, – а то все дома сидим.
– Не ворчи, Сакен, скоро уедете в настоящую Африку, – проговорил Ельжан, – говорят, освобождается дорога на Буингу.
– Ну вот мы и прибыли на место, – сказал Игорь и показал на два легких строения, на одном из которых было написано «Hotel», на другом «Restaurant».
Впереди кучка деревьев и небольшая площадь, усыпанная мелким гравием, а посередине нее каменный памятник метра три высотой. И площадь, и дома были пустынны – кругом ни души.
Подошли к памятнику. В центре его высечена надпись, из которой явствовало, что здесь 28 октября 1871 года состоялась встреча Дэвида Ливингстона и Генри Мортона Стэнли. Выше надписи барельеф – двое мужчин, один с бородой, в жилете и брюках, другой – в пробковом шлеме, куртке и шортах, пожимали друг другу руки.
– Надо полагать, что с бородой – это Ливингстон, – сказал Игорь.
– Расскажите поподробнее об этих людях, – попросила Айнель.
– Дэвид Ливингстон – англичанин-миссионер и путешественник, – ответил Игорь. – В XIX веке исследовал Африку и пропал. Его нашел Стэнли, корреспондент газеты «Нью-Йорк Геральд». Вот на этом самом месте состоялась их встреча.
– Когда Стэнли нашел его, то спросил: «Доктор Ливингстон, если не ошибаюсь?!» – добавил Сакен.
Айнель с удивлением и гордостью посмотрела на Сакена:
– Сакен, откуда ты все это знаешь? Я знаю, что ты интересуешься живописью, но откуда география?
– И география, и история, и кое-что другое. Знаем немного, – ответил Сакен.
– А я в детстве увлекался Жюль Верном, ну и еще кое-что читал, – сказал Игорь.
– Да, история с географией – это хорошо, но надо ведь искупаться в Танганьике, а то потомки не поймут... Как это в песне поется: «В тихой гавани, после плаванья, вспомнить будет о чем»? – сказал Ельжан.
...Теплая вода, мелкая галька, солнце – настроение у всех было хорошим. Не хотелось думать о тревожном, но надо было уже возвращаться домой. Кстати, за все время пребывания на пляже кроме отважной четверки больше никто не появился.
Отдохнувшие, разомлевшие путешественники подошли снова к памятнику. Айнель и Сакен, прощаясь, прикоснулись к нему руками.
Дни шли. Столица жила слухами – где произошли столкновения, сколько человек убито и все прочее, относящееся к военному времени.
По утрам Сакен ходил за продуктами. Жена, принимая сумки, встречала его вопросительным взглядом. В ответ он только пожимал плечами. К вечеру ждали Ельжана, который, приехав, говорил, что выехать невозможно – дорога на Буингу все еще блокирована, положение в стране по-прежнему тревожное...
Где-то через месяц Ельжан наконец привез долгожданную весть.
– Собирайтесь. Дорога на Буингу открыта, вечером будет машина.
– Да что нам собираться-то. Все вещи упакованы. Вот только книги в коробку уложу – и в путь.
Вечером прощальный ужин. Открыли «Советское шампанское». Сакен решил произнести тост.
– Ребята, – обратился он к Ельжану и Игорю, – мы с Айнель прожили здесь месяц. Встретили с вашей стороны гостеприимство. Хотелось бы вас поблагодарить...
– Да что там говорить, мы все бывали в таких ситуациях, а соотечественники всегда помогали друг другу, – прервал Ельжан.
– Да вот Игоря стеснили на длительное время...
– Наоборот, – сказал Игорь, – я на месяц был освобожден от кухни, и по вечерам нескучно было. Pas de probleme. Acuna matata,как говорят африканцы.
– В любом случае, – поддержала Айнель Сакена, – мы очень вам благодарны... Игорь, а после «pas de problemе» ты что-то сказал?
– Я сказал на суахили «нет проблем». А суахили – это народ, живущий в Танзании и Кении, и здесь их язык служит языком межнационального общения.
– Ну, я поехал за вашим «хозяином», – кивнул в сторону Сакена Ельжан.
Через несколько минут Ельжан вошел радостно-оживленный и представил вошедшего вслед за ним высокого местного жителя:
– Это хозяин вашего будущего дома. Зовут его Дамиен, это Сакен и Айнель, – представил их Ельжан. – Быстро собирайтесь, уже поздно, темень на дворе, – показал в окно на темноту тропической ночи, – пора выезжать.
Рука Сакена буквально утонула в большой черной кисти Дамиена.
Дамиен, впрочем, как и многие местные жители, общался с иностранцами большой частью по-французски. И Сакен погрузился в стихию языка, которым овладевал на протяжении многих лет.
– Дамиен, как обстоят дела в Буинге?
– Все в порядке, доктор! Дорогу от завалов расчистили. Больница переполнена больными. Некоторые нуждаются в операции.
– Дамиен, вы врач?
– Нет, директор больницы мой друг, и я в курсе всех больничных дел.
– Долго ли еще ехать до Буинги?
– Буинга находится в 180 километрах от столицы. Но сейчас ведь ночь... – Дамиен протянул руку в сторону окружающей темноты. Только фары освещали узкую, среди холмов, полосу дороги. – Нам понадобится часа три, чтобы добраться до дома.
Настроение у Сакена и Айнель улучшилось. Ехали в неизвестность, к «черту на кулички», но все-таки там работа, и хоть и на время, но свой дом. Дорога петляла меж темных холмов, подъемы сменялись спусками с бесконечными поворотами.
– Сакен, спроси у Дамиена, сколько поворотов до Буинги.
– Месье Дамиен, сколько поворотов до Буинги?
– Поворотов всего два – левый и правый.
«А он не так уж и прост, этот Дамиен», – подумал Сакен.
Дамиен на своем языке о чем-то переговаривался с шофером. Сакен с Айнель тоже вели тихую беседу, вспоминая детей и дом родной: «Надо же, волею судьбы находимся за десятки тысяч километров от родных мест. Там дети думают о нас, здесь мы за них переживаем. Особенно беспокоит внук Азат, он родился слабеньким и до сих пор в своем физическом развитии никак сверстников не догонит».
Так проехали несколько военных постов со шлагбаумами и автоматчиками, которые, проверив документы, поднимали шлагбаум и пропускали их машину дальше.
Тихую беседу путников вдруг прервал шум. Шофер остановил машину. Что-то спросил у проходивших мимо людей. Они ему, смеясь, ответили. Сакен спросил:
– Кто эти люди, Дамиен?
– Это жители соседней деревни, доктор. На одном из поворотов перевернулся грузовик с рисом. На головах они несут рис.
– Господин Дамиен, спросите, пожалуйста, есть ли пострадавшие?
– Ранен шофер, его отвезли в госпиталь Буинги.
– Буинга далеко отсюда?
– Пятнадцать километров.
– Скажите шоферу, пусть гонит быстрее!
Вскоре показались смутные силуэты строений. А какая она, Буинга, на самом деле, в темноте было не разобрать – освещения в городке не было.
– Дамиен, надо сначала ехать в госпиталь, там я останусь. Потом вы отвезете мою жену.
– Здесь все рядом. Будьте спокойны, доктор.
– Айнель, ты не боишься остаться одна? – спросил Сакен жену.
– Да люди-то уже знакомые. Я не боюсь, Сакен.
Госпиталь представлял ряд одноэтажных зданий, соединенных между собой навесами от дождя.
В предоперационной, рядом с пустой каталкой стоял инфирмьер[2].
– Добрый вечер. Где я могу переодеться?
– Там...2 – инфирмьер показал на узкий металлический шкафчик. – Одежда хирурга.
Быстро переодевшись, Сакен вошел в операционную. На операционном столе лежал больной – шофер перевернувшейся машины. Безучастный взгляд его был устремлен вдаль. У изголовья стояла женщина в белом халате. В вену на шее больного шла система для вливания, на другой стороне шеи женщина щупала пульс.
– Здравствуйте. Меня зовут доктор Сакен. Я направлен в ваш госпиталь хирургом. Что с больным?
– Я анестезиолог, – сказала женщина. – Больной в шоке. Артериальное давление измерить не представляется возможным, – анестезиолог кивнула на забинтованные руки больного. – Но пульс на сонной артерии удовлетворительный.
– Что вы вливаете?
– Мы переливаем макродекс.
– Что у него с руками?
– Мы ждем господина директора, который сейчас должен прийти, чтобы оперировать.
В это время вошел мужчина высокого роста, широкоплечий и вопросительно глянул на Сакена. Сакен представился:
– Я хирург, имею направление на работу в ваш госпиталь.
– Директор госпиталя доктор Этьен, – ответил вошедший.
– Можно осмотреть больного? – обратился к анестезиологу Сакен.
– Да, доктор, я только что ввела успокоительное.
Сакен начал ощупывать живот, грудную клетку, голову, ноги и дошел до рук.
– А рентгеновские снимки сделаны?
– Да, доктор. Вот рентген.
Инфирмьер показал рентгеновские снимки. Множественные переломы обеих кистей и предплечий.
– Снимем бинты, – и Сакен начал разбинтовывать одну руку. Инфирмьер стал снимать окровавленный бинт с другой руки. Перед медиками обнажились кисти рук и предплечья с обширными, загрязненными ранами и множеством костных осколков. На правой руке рана шла от кисти до верхней трети предплечья, на левой – от кисти и заканчивалась на нижней трети предплечья.
Сакен начал соображать – у больного живот спокоен. Шофера, как говорили сопровождавшие, с трудом вытащили из кабины – его руки были зажаты между рулевой колонкой и дверной стойкой.
– Доктор, – обратился Этьен к Сакену, – кисти нежизнеспособны, надо делать ампутации.
Сакен задумался: «Человек останется без рук. Он не то что машину водить, даже штаны надеть не сможет. А ему ведь семью кормить надо, да и самому есть надо, а ложку он держать не сможет. Правую руку надо убрать, сохранив верхнюю треть предплечья, ее культя с сохраненным локтевым сгибом будет на что-то пригодна. А левую руку...» Сакен посмотрел на Этьена:
– Сантиметровая лента есть?
– А зачем она?!
– Чтобы сделать руку Крукенберга.
– Вы хотите из двух костей предплечья сделать двухпальцевую клешню?
– Вы правы, господин директор, эта клешня из двух пальцев будет держать ложку во время еды и делать еще кое-что.
– Жак, принесите ленту, – приказал директор инфирмьеру.
Жак принес ленту. До раны 21 см, а чтобы сформировать руку, достаточно шестнадцати сантиметров.
– Какая рука, доктор?! Надо спасать жизнь больному, он в шоке. Надо как можно быстрее сделать ампутации, и все. После трудной дороги вы, доктор, должны обустроится на новом месте. Я хоть и администратор, но в экстренных случаях, по необходимости могу сделать срочную операцию, например ампутацию. В сложных ситуациях я отправляю больного в соседнюю больницу, где есть хирург.
– Господин директор, позвольте приступить к исполнению своих обязанностей...
После обработки операционного поля антисептиком и обкладывания стерильным материалом Сакен сделал разрезы по наружной и внутренней поверхности левого предплечья, разрез на внутренней поверхности продлил к локтевому сгибу в виде буквы «V». Выделил нижние концы бицепса и трицепса, затем плечелучевую мышцу, а также «супинатор» и «пронатор»[3]. Удалив остальные мышцы, отделил две кости предплечья друг от друга. Между двумя костями образовалась щель. Кости окутал оставшимися мышцами и начал покрывать кожей. Кожи на верхнюю часть предплечья не хватало. Обнажив бедро больного, Сакен обработал его и дерматомом[4] снял тонкий лоскут кожи, которым наложил заплатку на непокрытую кожей часть предплечья.
Сакен почувствовал усталость. Здесь было и переживание последнего дня, и тяжесть дороги, и, конечно, сложность проведенной операции.
– Господин Этьен! Вторую ампутацию сделаете вы? – спросил Сакен у ассистировавшего ему директора.
– Конечно, доктор Сакен. Не беспокойтесь.
Сакен пощупал пульс на сонной артерии – 90 ударов в минуту, удовлетворительного наполнения и напряжения.
Сакен взял досье: Больной, 32 лет, поступил в состоянии травматического шока. Пульс при поступлении – 140 ударов в минуту. Проведено адекватное противошоковое лечение. Противошоковая терапия и проведенная операция дали эффект.
– Как вас зовут? – обратился Сакен к анестезиологу.
– Мадам Отри.
– Очень рад знакомству с вами, мадам Отри, – сказал Сакен и пожал руку улыбнувшейся женщине.
Жак проводил Сакена до его жилья. В темноте высился большой дом. Сквозь зарешеченное окно в зале тускло просвечивал огонек свечи.
– А что, в городе нет электричества?
– Да, доктор, уже несколько месяцев в Буинге нет электричества. Но в госпитале есть портативная электростанция. Механик включает ее только на время операции.
Сакен постучал в дверь. В окне показалось встревоженное лицо Айнель.
– Открывай, родная. Это я, твой муж законный, – пошутил Сакен.
В центре большого зала с закопченным камином были сложены вещи, наполовину распакованные. Айнель обняла Сакена и, сделав полукруг рукой, сказала:
– Это наше жилье на два года. Поздравляю!
– Ничего, Айнель. Вспомни, как мы приехали в Алжир. Вот также посреди пустой комнаты лежали вещи. А оконное стекло было разбито, и брешь прикрыли фанерой. Один угол сорвало ветром, и она постоянно хлопала, а через щель на пол намело кучу песка. И нам казалось, что эта куча растет прямо на глазах.
– Да, вспомнила! Но то, что было, то прошло. А что будет? Что нас ждет?!
– Нас ждет работа. А дом у нас уже есть. На два года, но свой дом, посмотри, сколько комнат.
Комнат было много, но вид их был унылым, даже убогим: две грубо сколоченные кровати, сервант с выдвижными ящиками, которые полностью не входили в пазы, несколько стульев и стол с облупившейся черной краской. Но сердце радовали работающий холодильник и газовая плита на кухне, где уже закипал чайник.
Легли далеко за полночь, но Сакен проснулся рано. На часах было без четверти шесть. Айнель еще спала. Во дворе вовсю пели птицы, встречая рассвет, который быстро сменил тропическую ночь. Кончался сезон дождей, сегодня было солнечное утро. Сакен был бодр, настроение хорошее, несмотря на унылый вид нежилых комнат – «как их много!» – подумал Сакен. Он насчитал четыре комнаты, кухню, ванную и туалетную. Две комнаты были сырыми, с лужами воды на полу. «Крыша течет, – посмотрев на потолок, «диагностировал» Сакен. – Эти две комнаты закроем, будем жить в двух других: большая с камином будет залом, а та, что поменьше, спальней».
Дом находился рядом с госпиталем. Дворы их не были огорожены и незаметно переходили один в другой. «Это хорошо, – подумал Сакен, – на обед можно будет домой приходить».
Обогнув более высокое, по сравнению с другими, строение, Сакен увидел перед его фасадом установленный на треноге огромный барабан, флагшток с приспущенным флагом и пять-шесть местных людей в белых халатах, которые выстраивались в рядок перед флагштоком. Сакен взглянул на часы – было без одной минуты восемь. Сакен поздоровался, в ответ ему кивнули и внимательно оглядели с головы до пят. Директор госпиталя Этьен пожал руку и указал ему на место рядом с собой. Сакен встал, и в полной тишине флаг был поднят.
– Я хочу повысить дисциплину сотрудников. Работа начинается в 8 часов утра, но, как видите, пришло вместе с нами только шесть человек... А вот и доктор Рафаэль, – кивнул он на направлявшегося к ним небольшого роста, восточного вида человека, в светлой куртке и с зонтом в руке. Сакен взглянул на яркое солнце, потом на него.
– В сезон дождей я всегда хожу с зонтом, – сказал доктор Рафаэль.
Директор представил Сакена и Рафаэля друг другу. Господин Рафаэль рассказал о себе. Он – окулист, приехал по линии гуманитарной помощи из Каира, он с любовью произнес по-английски «Cairo», с ударением на «о». Живет в дельте Нила, недалеко от Каира, в местечке, которое называется «Rozetta», или по-арабски «Рашида». Тут обрадовался Сакен: Розетта, Розетский камень[5], Шампильон, который расшифровал Rosette stone. Да-да, он, то есть Рафаэль, живет рядом с пирамидами. И тут Сакен не удержался и спросил, а что он думает о великих пирамидах. «Все боится времени, и только время боится пирамид», – сказал Рафаэль и, безапелляционным тоном заявив, что они не являются творением рук человеческих, тут же скрылся в своем офисе. Такая уверенность коренного жителя Египта в неземном происхождении пирамид озадачила Сакена. Но надо было идти в отделение на работу.
Через пять минут директор представлял ему une infirmi re en chef de service chirurgicale – медсестру, ответственную за хирургическое отделение, – невысокую, средних лет женщину с озабоченным лицом.
Мадам Вероника, так звали ответственную за службу хирургического отделения госпиталя, пожала руку Сакена и спросила:
– С чего мы начнем наш обход?
– Начнем с больного, госпитализированного этой ночью.
– Хорошо. Он находится в отделении интенсивного ухода.
В интенсивном отделении было развернуто четыре койки. На двух лежали больные. Вчерашний больной уже не спал, лежал в глубокой задумчивости, глядя куда-то вдаль невидящими глазами.
– Скажите ему, он должен быть доволен, что остался жить. Вчера еще он был между жизнью и смертью.
– Я доволен этим, доктор, – ответил вдруг шофер по-французски и кивнул на забинтованные руки: – Что... с моими руками?
– Мы вынуждены были их отнять. Но все остальное у вас на месте – ноги, голова.
– И желудок, доктор, который должен есть, и семья, которую я должен кормить...
– Мадам Вероника, скажите ему, что те руки, которые остались у него, будут работать.
И Сакен начал объяснять, что он должен делать с остатками своих рук: чтобы они стали как можно полезнее, больному надо постоянно тренировать свои мышцы. Мускулы начнут шевелиться, а затем выполнять команды на повороты, на сгибание, на разгибание. Затем эти сформированные пальцы начнут хватать и отпускать. Кожа на предплечьях очень чувствительна и будет сигнализировать о захвате предмета, то есть вновь созданная рука будет захватывать и осязать это. Таких рук в мире много. И владельцы этих рук пишут ими, а некоторые даже рисуют.
– Жаль, правая рука у него получилась короче левой.
Услышав последние слова, шофер ответил:
– Так я левша, – и глаза его при этом заблестели.
Сакен дружески похлопал его по плечу и продолжил обход.
Хирургическое отделение представляло собой длинное здание с высоким потолком, цементным полом и обшарпанными грязными стенами. В палатах было по 12-18 коек, на которых кучками сидели больные и их родственники. Все они шумно разговаривали и оживленно жестикулировали – женщины в пестрых красочных платьях, мужчины в латаных, а нередко и в дырявых брюках и пиджаках, явно с чужого плеча.
Было еще утро и довольно свежо. В глубине большого больничного двора виднелось приземистое здание, из которого валил дым. Это была «централизованная» кухня – каждому больному родственники варили, что бог послал.
Палаты в отделении соединялись открытым коридором, под галереей, крытой рифленым железом от дождя.
Вероника стала рассказывать о больных, показывала их досье, рентгеновские снимки, снимала повязки, демонстрируя различные раны, большинство из которых были гнойными. Сакен вдруг увидел рану, среди гноя в которой ползали черви.
– Что это?
– Это личинки мух, доктор. Так она быстрее очищается от гноя.
Сакен вспомнил статью в медицинском журнале. Автор, кажется, был из Израиля. В ней говорилось, что личинки мух, выделяя ферменты, очищают рану от гноя и омертвевших тканей.
– Посмотрим, как рана будет заживать, – решил Сакен.
В одной из палат, взглянув на потолок в грязном углу среди паутины, Сакен увидел огромного паука.
– А это еще что такое?
– Паук, – безразличным тоном ответила Вероника.
– Я прекрасно вижу, что это паук. Он ядовитый?
– Да, доктор.
– И если укусит, то человек умрет?
– Да, доктор, – Вероника смотрела на Сакена удивленно-наивными глазами.
Сакен продолжил обход, двух больных назначил на операцию. После окончания обхода распорядился, пока нет дождя, освободить палаты и вынести тяжелобольных на койках. Силами медперсонала, родственников и выздоравливающих сделать генеральную уборку. Разделить палаты на мужские и женские с детьми. Иметь два перевязочных стола – для чистых и гнойных больных. Разделить отделение на две половины – для чистых и гнойных больных.
Сделав распоряжения, Сакен прошел в операционный блок. Жак уже был там. В блоке было два операционных зала с операционными столами, наркозной аппаратурой и столами для инструментов.
Сакен попросил операционный журнал. Судя по записям, в неделю здесь проводились две-три экстренных операции.
После обеда был поликлинический прием. Шли разные больные – с болями в суставах, с ушибами и вывихами. У одного средних лет мужчины, с проседью в курчавых волосах, была масса патологий в прямой кишке.
– Скажите ему, что он нуждается в операции.
– Он согласен, – сказал инфирмьер, который помогал Сакену вести прием.
На следующий день Сакен провел операцию на прямой кишке больному, которого смотрел накануне в поликлинике. Сакен поблагодарил мадам Отри за хорошее обезболивание и, довольный, с чувством исполненного долга, вышел из операционного блока. Встретившаяся в отделении Вероника вдруг сказала Сакену, что у больного, которого только что прооперировал Сакен, СПИД.
– Как СПИД?! – ошарашенный Сакен вытаращил глаза на старшую медсестру. – Почему вы не сказали об этом раньше?
Вероника пожала плечами и, простодушно улыбнувшись, ответила:
– Я забыла...
Расстроенный Сакен, не зная, что сказать, просто махнул рукой. Знай Сакен, что у больного СПИД, он бы надел двойные перчатки и предпринимал бы другие меры предосторожности. Сакен посмотрел на свои чистые целые руки – на этот раз, кажется, все обошлось.
Такова была Вероника, но Сакен уже к ней привыкал, тем более она очень тщательно перевязывала больных, особенно с гнойными ранами. Больных с гнойными процессами было очень много: гнойничковые заболевания кожи, панариции, нагноения огнестрельных ран.
Как-то Сакена вызвали в терапевтическое отделение на консультацию к больной с высокой температурой. Больная была повышенного питания, но несмотря на это обращал на себя внимание большой живот. При его обследовании определилась флюктуация, то есть зыбление, но что было удивительно – зыбление по всей поверхности живота. Там была жидкость, по всей вероятности – гнойная.
Больную перевели в хирургическое отделение. В самой нижней части зыбления, чуть выше выступа подвздошной кости, Сакен сделал небольшой разрез – фонтаном хлынул гной. Сакен разрез расширил – гной потек медленнее, но широкой «рекой». Вся передняя брюшная стенка, от края мечевидного отростка до лобка, представляла единую полость, то есть мешок, заполненный гноем. Сакен сделал такой же широкий разрез с другой стороны. Гной бежал по обе стороны в два лотка – всего пришлось вылить шесть лотков, то есть три литра гноя.
Другая проблема, как оказалось, – большое количество травм, значительную часть которых составляли переломы костей.
На родине в больницу, где Сакен начал работать после получения диплома, часто доставляли больных с переломами, и он довольно быстро научился репонировать, то есть сопоставлять сломанные кости пальцев, предплечий и голеней, накладывать гипсовые повязки и скелетное вытяжение. Поэтому лечение несложных переломов было ему не в новинку. Но при лечении сложных переломов, где было показано оперативное лечение, Сакену пришлось много думать; как выйти из положения – деталей для фиксации костных отломков в оперблоке не имелось. И Сакен разработал собственную методику репозиции и фиксации костных отломков без операции и стал успешно ее применять.
Он довольно быстро принимал травматологических больных: сопоставлял отломки костей, накладывал гипсовые повязки и после снятия рентгеновского снимка, убедившись в правильном положении сломанных костей, отправлял больных домой. Но лечение осложненных переломов представляло большие трудности. Однако большое число велосипедных травм озадачивало Сакена, и он часто над этим задумывался.
Приняв как-то такого больного с переломом бедра, Сакен решил осмотреть его велосипед – два колеса, руль, цепная передача... и здесь Сакен обратил внимание, что втулка заднего колеса ничем не отличается от втулки переднего. «А ведь задняя втулка должна быть толще передней, так как там располагается тормозное устройство», – вспомнил Сакен далекое время, когда катался на велосипеде.
– А как же велосипедист тормозит? – спросил Сакен сопровождавшего его Жака.
– Вот тормоз, – Жак показал на рычажок на правой стороне руля.
– А куда он идет? – проследил Сакен ход тросика тормоза.
– Он идет на переднее колесо.
– А не заднее?
– А на заднем – его нет.
Так что же это получается?! Когда велосипедист спускается с горы, он тормозит, и тормозная колодка сжимает переднее колесо, и оно перестает вращаться. Инерция передается на остановившееся переднее колесо, и велосипедист запрокидывается вместе с задней частью велосипеда. Велосипед становится подобен взбрыкнувшей лошади, и всадник, то есть велосипедист, вылетает из седла.
– Но это же элементарно! – чуть не вскрикнул Сакен. – Надо на заднее колесо поставить вторую тормозную колодку. При нажатии на рычаги оба колеса остановятся одновременно, и велосипед не станет запрокидываться и брыкаться. Надо эту идею оформить в виде записки и направить в Министерство здравоохранения...
– Сакен! Вставай, кто-то в окно стучит, – тормошила крепко уснувшего после тяжелого рабочего дня Сакена встревоженная Айнель.
– Что такое?! – Сакен не мог сразу полностью проснуться.
– Посмотри, кто-то стучит в окно.
Подняв занавеску, Сакен увидел за окном сторожа Мориса, который знаками показывал, что за хирургом приехали. У ворот стоял военный лендровер, в котором молча сидели три суровых автоматчика: у каждого к основному магазину «Калашникова» с обеих сторон были прикручены два запасных, то есть у каждого было по три рожка.
Госпитальный двор был полон стонущих раненых, вокруг которых суетились плачущие, причитающие родственники. Коридор госпиталя был также забит людьми. Шум стоял неимоверный. На каталках лежало несколько окровавленных людей. Осматривавший их Жак подошел к Сакену: в 40 километрах от Буинги во время ужина в окна интернат-колледжа были брошены гранаты – взрывы прогремели почти одновременно и сколько их было, никто точно не знает.
– Жак! Все родственники пострадавших должны выйти из здания госпиталя. Вызвать весь медперсонал, и давай осматривать больных.
Когда сопровождающие вышли, в коридоре осталось два десятка раненых, остальные стонали во дворе госпиталя. У шестерых был перитонит, у двух – повреждение грудной клетки, у одного – из глазницы свисал выбитый глаз. Многие раненые находились в состоянии шока, и им, по распоряжению Сакена, тут же внутривенно наладили введение противошоковых жидкостей.
– Кто из врачей прибыл в госпиталь?
– Здесь находятся анестезиолог мадам Отри, терапевт Эммануель и офтальмолог Рафаэль. А господин директор уехал в столицу по госпитальным делам.
– Жак! Этих больных, – Сакен показал на шестерых, – с катастрофой в животе, подать в первую операционную – их буду оперировать я, а вот этого – с кровотечением – в первую очередь.
Сакен на листках бумаги написал диагнозы, очередность операций и разложил их по больным.
– Так, этого с вырванным глазом подать во 2-ю операционную, его будет оперировать доктор Рафаэль. Сам с другими инфирмьерами оперируй больных с ранениями на руках и ногах.
Все операционные будут заняты.
Больных уложите на каталки, оперируете в коридорах, сделайте им перевязки и ходячих отправьте по домам. Завтра, то есть уже сегодня днем, они должны прийти на контрольный прием в поликлинику.
К 7 часам утра всем раненым была оказана хирургическая помощь. Всего оказалось 42 раненых, шестерым из них была произведена лапаротомия. Одному удален глаз. Всего госпитализировано 16 человек. Один, с травмой глаза, умер.
По делам госпиталя Сакен уехал в столицу. Пробыл там целый день, а когда вернулся, была уже ночь. В доме было темно: обычно Айнель включала свет рано. «Опять нет электричества», – подумал Сакен и постучал в дверь. На стук никто не отозвался. Сакен постучал сильнее. Дверь открыла заспанная Айнель.
– Что такое? С тобой все в порядке, Айнель, дорогая?! – Сакен обнял жену.
– Стреляли, – сказала Айнель и показала на матрас, лежащий в зале на полу перед дверью, нижняя часть которой была металлической. – Я положила матрас и легла у самой двери, как ты говорил, и щелкала семечки. – Айнель показала на полупустой мешочек для семечек и шелуху на тарелке рядом с матрасом.
На следующий день, придя на обед, Сакен сказал:
– Айнель! Из российского посольства пришла депеша. Неработающим женам граждан России и СНГ предлагают покинуть страну, так как снова активизировались военные действия. Через два дня прибудет специальный самолет, и все желающие по законам военного времени могут улететь бесплатно. Может быть, ты поедешь домой?
– Нет, я останусь с тобой.
У нас есть время подумать до завтра.
Утром, во время завтрака Айнель, не дожидаясь вопроса Сакена, повторила:
Да, я остаюсь с тобой.
Городок затих, но работа в госпитале не прекращалась.
В воскресный день Сакен пошел за сигаретами: пустынные улицы, бутики закрыты. Дошел до базара – ни души. Около одного бутика показался человек. Сакен подошел – открыто. Купил блок сигарет и пошел обратно. Людей нет. Вдруг навстречу колонна автомашин, на передней флаг с красным крестом.
«Эвакуируются», – догадался Сакен. Из машин смотрели настороженные, а у некоторых и удивленные глаза на одиноко идущего Сакена.
Дни шли за днями. Прошло несколько месяцев пребывания в Буинге. Сакен втянулся в работу, служебные заботы захватили его. Но дома оставалась Айнель. Однажды, придя с работы, он увидел, вышагивающую по дворику, Айнель.
– Привет. Как дела, что нового? – обратился как всегда Сакен.
– Как дела, что нового?! Это ты у меня спрашиваешь, что нового? – На Сакена в упор смотрели большие глаза Айнель с расширенными зрачками. – Да не могу я эти двадцать два шага больше делать!
– Какие двадцать два шага, при чем здесь шаги, и почему двадцать два, – Сакен пытливо смотрел на Айнель, стараясь понять, что творится в ее душе. Лицо Айнель стало каменным, губы были плотно сжаты. Глаза уже смотрели в себя. Сакен положил руки на плечи Айнель, потерся носом об ее нос. – Что с тобой, родная?
– Надоело мне шагать туда двадцать два шага и обратно двадцать два, – успокаиваясь, сказала Айнель.
– Ну, во-первых, двадцать два – это перебор, – пошутил Сакен. – Делай, пожалуйста, на один меньше. А кстати, где это ты вышагиваешь?
– Вот здесь, – Айнель показала на бетонную площадку под навесом.
– Ну, вот – ровно двадцать один... – сказал Сакен, пройдя по двору.
– Твои шаги шире, – ответила Айнель.
– Шагай пошире... Или делай на один меньше.
– Хорошо, – неохотно сказала Айнель, – буду отмерять двадцать один шаг, но своими, – и, помолчав, спросила: – Неужели так важно двадцать один или двадцать два.
– Хирурги народ суеверный, – засмеялся Сакен, прижав правую ладонь к сердцу, и склонил голову. Простояв так несколько секунд, Сакен спросил: – Айнелька, жаным, ну что ты сварила на ужин? Вареники?! Мои любимые вареники!
Айнель пошла накрывать на стол.
– Какие вкусные вареники получились на сей раз. – Сакен вытер рот салфеткой и звучно чмокнул Айнель в раскрасневшуюся щечку. Но с того дня одна мысль не покидала его: чем занять Айнель?
Сложные переломы конечностей продолжали беспокоить Сакена. Их трудно было сопоставлять, а плохо сопоставленный перелом плохо заживал, а если и заживал, то функция конечности становилась неполноценной. Такие переломы надо было оперировать, но Сакен все-таки не был травматологом, да и металлических конструкций для фиксации таких переломов в госпитале не было.
При сопоставлении переломов после обезболивания два помощника хирурга тянут части сломанной конечности в разные стороны от места перелома. Хирург в центре направляет концы отломков так, чтобы относительно друг друга они заняли правильное положение, то есть такое положение, которое кость занимала до момента перелома. После этого накладывают гипс. Отломки костей в это время не должны смещаться. Помощники продолжают свою тягу, а они живые люди, устают, начинают шевелиться, и отломки могут сместиться. Как же все-таки добиться достаточно равномерной тяги и после сопоставления отломков кости достичь стойкой, длительной фиксации?..
– Доктор! В отделение привезли тяжелобольного, – на пороге кабинета поликлиники стояла Вероника. Сакен посмотрел на часы, уже пора бы и домой. Но...
В коридоре стационара на каталке, устремив взгляд вверх, лежал худой, средних лет мужчина.
– Он жалуется на слабость, головокружение, черный стул, который появился день назад.
– Спросите, раньше у него желудок болел и лечился ли он?
– Да, последние полгода сильные боли в надчревной области, которые после еды уменьшаются. Раньше не лечился.
Сакен стал обследовать больного: общее состояние тяжелое, сознание сохранено, склеры глаз бледные, тоны сердца приглушены. Артериальное давление 95/65. Пульс 98 ударов в минуту, слабого наполнения и напряжения. Живот мягкий, умеренно болезненный в эпигастрии. Печень и селезенка не прощупываются, отеков нет.
– Введите зонд в желудок.
По зонду пошла жидкость типа «кофейной гущи».
– Желудочное кровотечение, зовите мадам Отри – экстренная операция.
На операции в области тела желудка обнаружена хроническая язва, на дне которой виден кровоточащий сосуд. Резекция по Финстереру – удалены две трети желудка с язвой. За время операции перелито 2 литра жидкостей и литр крови. После операции в реанимационном отделении в течение 12 часов – искусственная вентиляция легких. Внутривенно – кровезаменители, кристаллоиды и растворы белков. В течение ночи состояние больного оставалось тяжелым: перелито 1250 миллилитров крови, 5500 миллилитров жидкостей. Выделилось 500 миллилитров концентрированной мочи. Состояние оставалось тяжелым. Больной заторможен, сознание временами спутанное. Склеры бледные. Артериальное давление 110/70. Пульс – 118 ударов в минуту. Тяжесть состояния обусловлена геморрагическим шоком, то есть кровотечением. Перелита кровь – 1250 миллилитров, белковые препараты. Всего за сутки перелито 3650 миллилитров.
В течение последующих двух суток заметное улучшение. Больной стал активен, бледность склер уменьшилась. Дыхание нормальное. Перелито 500 миллилитров крови, глюкоза, белки.
На третьи сутки состояние больного значительно улучшилось, хотя в анализах оставалась анемия. На десятые сутки больной выписался.
Дата добавления: 2015-09-01; просмотров: 33 | Нарушение авторских прав
| <== предыдущая страница | | | следующая страница ==> |
| Посвящается 80-летию КНМУ им. С.Д. Асфендиярова | | | ЧАСТЬ I |