ЧАСТЬ II

Продолжение. Начало в № 5, 6

– Вот мы и стоим перед Эйфелевой башней.

– Нет, это Эйфелевая башня стоит перед нами, – сказала Айнель и протянула Сакену руку. Тот одобрительно хлопнул по вытянутой ладошке Айнель и рассмеялся. Жена иногда удивляла Сакена меткими замечаниями и неожиданными поворотами мысли.

Более 100 лет триста метров Эйфелевой башни возвышаются над Парижем. Сейчас Париж без башни и представить трудно. А ведь не все были за ее строительство, и среди них знаменитые, очень авторитетные люди того времени. Например, Ги де Мопассан яростно выступал против башни, а когда ее построили – он приходил сюда обедать. Когда ему говорили: «Господин Мопассан, вы же были против башни», – он отвечал: «Я и сейчас против». «Но почему же вы здесь обедаете?» – «Потому что это единственное место, откуда ее не видно», – отвечал он.

Лифт быстро доставил туристов на самую высокую смотровую площадку на высоте 276 метров.

– А до Алматы отсюда 5575 километров, – Айнель показала на таблицу, где были расписаны расстояния от башни до всех крупных городов мира.

Вся панорама Парижа раскрылась перед глазами. Между двух рукавов реки – остров Сите – колыбель Парижа.

– Айнель, смотри, слева от Нотр-Дам – Латинский квартал, где сбегал с уроков Франсуа Вийон. Вон виден университет, основанный Пьером Сорбонном в 1257 году, а вот возвышается Пантеон, посвященный великим людям Франции.

– Смотри на правый берег – там виднеется Лувр, а в центре его стеклянная пирамида.

– Стеклянная пирамида, архитектор Иео Минг Пей, – вспомнил Сакен.

– Дальше видна площадь Согласия с египетским обелиском в центре, неподалеку площадь де Голля с Триумфальной аркой.

– Триумфальная арка ведь находится на площади Звезды.

– Ей потом дали имя де Голля. Видишь, от нее лучами расходятся двенадцать улиц, вот почему она носит название Звезды.

– Париж ведь старинный город. А для старинных городов характерны кривые узкие улочки, а здесь в основном широченные проспекты.

– Наполеон Третий поручил Осману, префекту Парижа, перестроить его, что он и сделал, начав с острова Сите.

– Посмотри на север. Видишь купола? Это Монмартрский холм, где стояли виселицы, и Гревская площадь, где совершались казни, но не могу полностью сориентироваться...

– Смотри, вон Опера – театр Тарнье.

– А перед театром площадь Дягилева. Интересно, что такого Дягилев сделал для Парижа, что одну из площадей назвали его именем?

– Сергей Дягилев открыл французам русское искусство. Это был человек с необыкновенной художественной интуицией. В первом двадцатилетии двадцатого века он диктовал парижский вкус... Импрессионистская музыка Стравинского, неповторимый голос Шаляпина, декорации Бенуа, «Умирающий Лебедь» Анны Павловой, прыжок Нижинского через всю сцену буквально потрясли Париж. Дягилев поставит мужской балет на один уровень с женским... Ну, давай смотреть дальше: вон на севере различаются купола церкви – это Монмартский холм с базиликой «Священное сердце», мы там были, – и Сакен с Айнель продолжали осмотр великолепной панорамы Парижа, который был им уже знаком не понаслышке.

– Завтра аэропорт имени де Голля, и мы покидаем Париж. Каковы планы на сегодня? – спросила Айнель.

– Мы должны посетить музей современного искусства имени Жоржа Помпиду, пройтись по центру Парижа, ну если удастся, еще кое-что посмотреть.

Перед зданием Центра современного искусства простиралась обширная площадь с фонтанами и живописными скульптурами, некоторые из них вращались. Само пятиэтажное застекленное здание музея, с вынесенными наружу эскалаторами, лифтами и арматурными соединениями, вначале вызывает недоумение, но, попадая внутрь, посетитель оценивает те преимущества, которые дает это сверхоригинальное архитектурное решение: отсутствие лестничных маршей и других подобных аксессуаров давали возможность свободного размещения экспонатов живописи, скульптур и даже промышленного дизайна.

Как и другие посетители, наши герои молча ходили от одного экспоната к другому, у некоторых останавливались и осматривали их, меняя угол зрения, с разных позиций. Наконец Айнель спросила Сакена:

– Ну, как тебе современное искусство?

– Да как тебе сказать?

– Ты же близкий к искусству человек, во всяком случае, интересующийся.

– После изобретения фотографии точное копирование натуры перестало быть целью живописи. Это повлекло за собой пересмотр художественных законов. Художники начали экспериментировать с перспективой, формой, цветом.

– Длительное время, в течение многих веков незыблемым был академизм, но в 19 веке, ты знаешь, появился «импрессионизм», а затем «постимпрессионизм», «дадаизм, «футуризм», «экспрессионизм».

– Что такое, к примеру, «дадаизм», «футуризм»?

– «Футуризм» зародился в Италии и получил свое название от латинского «футурум», что значит «будущее». Футуристы объявили себя врагами реализма, обвинив его в однообразии и унификации форм.

– А как они изображали все это?

– Например, изображали бегущую лошадь со множеством ног, которые должны были передать ее движение, или изображали человеческую голову с множеством смещений, что должно было изображать последовательность движения головы. «Экспрессионизм» возник в начале ХХ века, происходит от французского «expression», что означает «выражение». Задачей является выражение своего «я», своего внутреннего мира, то есть они выражали свою исповедь, для чего прибегали к деформации, искажению форм предметов, фигуры, лица.

– Ну, хватит, достаточно этих «измов», пошли дальше смотреть, – нетерпеливо прервала Сакена Айнель.

– Подожди, вот еще «кубизм», одним из основоположников его был Пабло Пикассо – его, написанный одним росчерком пера «Голубь мира» облетел весь земной шар.

– Да, он был символом международного конгресса мира в 1949 году.

Айнель молчала.

– А вот картина Сальвадора Дали «L’ane poumi», 1928 год. На бледно-розовом фоне – яркая луна или бледное солнце. Полоска серого моря с одиноким парусом. Впереди пространство пляжа, по которому ступают две ноги, передняя чудовищно толстая, слоновья нога с уродливой стопой. Живописная, чудовищно-бесформенная фигура умыкает, наверное, женщину. За фигурой у моря то ли лошадь, то ли осел, почему-то с горбом. В общем, сплошная фантасмагория.

– Ну и какие чувства вызывает у тебя эта картина?

– Не знаю. Сразу даже не сориентируешься.

– Ну, к какому виду современного искусства принадлежит эта картина?

– Да, ты правильно сказала, «к какому виду». Это произведение Саль­вадора Дали принадлежит к сюрреализму, то есть сверхреализму, которое воспроизводит в картинах и скульптурах сцены, похожие на галлюцинации, параноические видения... Потом Дали очень моден сейчас, и его картины дорого стоят.

– Не знаю, я такую картину не купила бы.

– Да у тебя и денег на это не хватит.

– Ну, ладно. А другие «измы». Например, «абстракционизм».

– В физиологии различают конкретное и абстрактное мышление. «Конкретное» – это то, что мы видим и сразу осмысливаем, «абстрактное» – это, если вкратце, – представление воображаемого на основе реального. Некоторые ученые считают, что у животных есть только конкретное мышление. Так и в живописи – например, картина Репина «Бурлаки» – это образец конкретного изображения виденного художником на Волге. А вот картина Василия Кандинского называется «В сером». Что здесь мы видим? Элементы неразличимы, все сведено к абстрактным иероглифам, которые накладываются друг на друга на серо-коричневом фоне.

– Ну и что ты здесь видишь?

– Ничего конкретного сказать не могу. Кандинский, объясняя свои картины, говорил, что в качестве отправной точки использует образы реального мира, что он не стремился к тому, чтобы элементы картины были легко распознаваемыми, а предоставлял зрителю постепенно проникнуться «духовным смыслом» увиденного.

– Ну и что, ты проникся?

– Нет, я не проникся, я к этому еще не готов.

– Быстрее всего в жизни проходит отпуск, не так ли, дорогая?

– Да, как будто отпуска и не бывало. Быстрее всего прошли дни, проведенные дома, да и Париж с Амстердамом уже в далекой дымке. Но дома отдохнули, да и Париж с Амстердамом остались на фотографиях.

– В памяти нашей остались. А дом родной – что может сравниться с родным домом. «Воздух Родины, он особенный, не надышишься им», – пропел Сакен куплет давней песенки, чмокнул жену в лоб и пошел на работу.

Все встречавшиеся сотрудники госпиталя приветствовали Сакена и поздравляли с приездом. Сакен в ответ приветствовал их, благодарил и раздавал подарки и сувениры, привезенные с родины. Веронике, шефу хирургического отделения, он преподнес куклу в национальном наряде казашки, а Жаку, шефу оперблока, видеокассету «Большие кошки Африки». Остальным – брелки, авторучки «стило» и другие сувениры.

Продолжилась будничная, повседневная работа хирурга: обходы, операции до обеда. После обеда обязательный прием хирургических больных в поликлинике, по ночам вызовы на экстренные случаи. Дни потекли за днями – все пошло своим чередом. В общем, весь тот букет обязанностей хирурга, где он на весь госпиталь один и все хирургические, травматологические, урологические и гинекологические больные его.

Во время одного из обходов Сакен спросил Веронику – есть ли вести от больной, которая дважды была оперирована на желудке?

– Я как-то видела ее родственника, который работает в администрации госпиталя, он сказал, что она чувствует себя хорошо, не жалуется.

– Пусть она придет к нам; ей надо сделать контрольное рентгенологическое исследование желудка. Что-то я не вижу лаборантку, племянника которой я оперировал по поводу рубцов в области плечевого сустава?

– Она умерла.

– Как умерла?!

– От СПИДа.

Как-то на прием пришла сотрудница лаборатории госпиталя, молодая женщина, которая привела своего племянника 15 лет. У него после глубокого ожога в области левого плечевого сустава образовалась контрактура, то есть сформировавшийся большой послеожоговый рубец шел от верхней половины плеча к спине до поясницы: больной не мог двигать рукой в плечевом суставе – активные движения отсутствовали, то есть сам больной не мог двигать левой рукой в плече. Сакен взял его левую руку и подвигал больное плечо – пассивные движения были где-то на 10-15 градусов.

– Мадам, вашему племяннику нужна операция, без этого он останется инвалидом. Молодой человек, у него вся жизнь впереди – допускать этого нельзя. Когда он получил ожог, и где его лечили?

– Ожог он получил давно, и я его возила даже в столицу, но там сказали, что ничего сделать нельзя.

– Операция сложная, но восстановить работу больного плеча попытаемся. – Сакен вспомнил операцию Линберга, когда встречными треугольными лоскутами возможно произвести пластику, ликвидировать «парус», созданный рубцом, и восстановить движения в суставе.

Сакен сделал пластическую операцию, после заживления длительно занимался с больным лечебной физкультурой, и тот стал двигать рукой почти в полном объеме.

И вот тетя этого юноши – цветущая молодая женщина – умерла. СПИД приводил к резкому ослаблению иммунной системы, и присоединившаяся инфекция, чаще всего туберкулез, приводила к смерти этих больных.

– Доктор Сакен, пришла больная, которую вы оперировали на желудке, – сказала Вероника.

– Где она, приведите ее сюда.

– Как ваше самочувствие, какие есть у вас жалобы? – спросил Сакен у бывшей больной. Перед ним сидела улыбающаяся женщина.

– Чувствую я себя хорошо, жалоб никаких нет.

– Она после операции прибавила в весе пять килограммов, – сказала Вероника.

– Хорошо, оформите на нее историю болезни. Через пару дней будет доктор Сальвадор. Он сделает ей рентгенологическое исследование.

Рентгенографию в госпитале делал рентгенотехник. Рентгеновские снимки Сакен «читал» сам, а вот рентгеноскопию, то есть осмотр за рентгеновским экраном, делал рентгенолог из университета – Сальвадор, который преподавал рентгенологию на медицинском факультете.

– Пусть больная накануне и утром в день исследования ничего не ест и не пьет.

В условиях Африки Сакен встретился еще с одной проблемой: после операции у некоторых больных в области послеоперационного рубца развивалась избыточная ткань, так называемый келлоид, который иногда беспокоил больных, а на видных местах вызывал косметический дефект.

На прием в поликлинику пришла девушка 17 лет. После операции у неё на шее образовался обширный рубец, который обхватывал шею в виде «испанского воротника», то есть «жабо». Однажды ей уже убирали такое «жабо», но «воротник» снова нарос.

Девушка умоляюще смотрела на Сакена.

– Конечно, ходить с таким «украшением» мало приятного, я попытаюсь его убрать, но оно снова может вырасти, – Сакен знал гиперреакцию при келлоидозах и что от рецидивов никто не застрахован, – скажите больной, что я уберу это, – Сакен показал на келлоид, – но он снова может вырасти.

– Больная согласна, – перевел инфирмьер.

Сакен был в операционной, когда Жак сказал, что приехал Сальвадор и ждет Сакена в рентгенкабинете.

– Через 15 минут буду, – ответил Сакен. Он заканчивал удаление варикозно расширенных вен на ноге больного, которого госпитализировал за два дня до этого: у того были резко расширенные подкожные вены на голени и бедре. Кожа на голени над расширенными венами была бурого цвета – еще немного и на этом месте будут образовываться трофические язвы.

– Без операции нельзя, – сказал Сакен.

– Больной согласен, так как ноги сильно устают и уже начали беспокоить боли.

– Боли это одно, а вот пойдут язвы – это уже другое, – стал объяснять Сакен инфирмьеру об осложнениях варикоза.

Сакен наложил последний шов и поручил Жаку поверх повязок забинтовать конечность эластическим бинтом.

– Какую операцию производили? – спросил Сальвадор Сакена.

– Операцию Линтона при варикозном расширении вен нижней конечности.

– В чем она заключается, напомните, пожалуйста.

– Прежде всего при варикозном расширении вен нарушается нормальный ток крови по мешотчато-расширенным венам, из ламинарного, то есть линейного, он становится турбулентным, то есть с завихрениями. Повреждаются кровяные пластинки, форменные элементы крови, нарушается питание тканей, они изменяют окраску кожи, последняя уплотняется, образуются язвы, которые называют трофическими или варикозными. Все это приводит к инвалидности. Поэтому надо восстановить нормальное кровообращение, для чего убирают подкожную систему варикозно расширенных вен, всю нагрузку берут на себя глубокие вены. Для облегчения их функции производим перевязку перфорантных вен, которые играют роль коммуникации между подкожными и глубокими венами, и затем удваиваем фасцию голени, что обеспечивает более легкий отток венозной крови.

Пластика апоневроза в виде дупликатуры – удвоения, в обоснование которого положен следующий фактор. Основной движущей силой венозного кровотока от нижних конечностей к сердцу являются икроножные мышцы, которые иногда называют «периферическим сердцем». При сокращении мышц сжимаются расположенные в их толще глубокие вены голени, выталкивая кровь от периферии к центру. Чем мощнее сокращение мышц голени, тем полнее опорожняются вены нижних конечностей. При некотором сужении апоневроза и усилении его стенки мышцы голени получают лучшую опору, что приводит к их более полному и мощному сокращению, а это создает более благоприятные условия для сокращения мышц голени, следовательно, и для венозного оттока.

– Доктор, вы так объяснили, как будто прочитали лекцию.

– На родине я работаю доцентом в медицинском университете.

– Что касается больной после резекции желудка – пассаж контрастной массы нормальный, соустье функционирует хорошо. Посмотрите на экран.

– Я вижу, доктор Сальвадор. Спасибо.

– Доктор Сакен, вы давно хотели побывать в лагере для беженцев. Я сейчас еду туда, поедем вместе, не возражаете? – обратился к Сакену директор госпиталя.

– Конечно, господин директор, – согласился Сакен.

Он уже видел эти лагеря для беженцев. Вдоль дорог стояли целые палаточные городки синего цвета под эгидой ООН. Такой же палаточный городок недавно развернули недалеко от города, где Сакен работал.

Военные действия несколько поутихли. Но периодически продолжали поступать раненые – в основном с рублеными ранами, с переломами костей, иногда бывали огнестрельные ранения. Вследствие военных действий люди бежали с насиженных мест. Организация Объединенных Наций взяла на себя заботу о них – питание и другие виды помощи. Огромную работу проводили другие общественные организации, такие как «Врачи без границ», «Красный крест» и другие.

Существенную работу по заботе о местном населении проводили различные религиозные организации, миссионеры. Сакен часто видел женщин в монашеском одеянии, которые приводили больных для оказания им хирургической помощи. Они были, как правило, пожилого возраста. Сакен часто вспоминал женщину в черном, с белым чепчиком на голове – на вид ей было лет 78-80; худощавая, лицо, полное доброты и сочувствия к страдающим людям. В Африке она уже много лет, через каждые три года имеет отпуск, который проводит в родных местах на юге Франции, в Провансе. Сакен рассказал о ней Айнель. И в заключение с восхищением произнес: «Эти люди – последователи Швейцера».

– А кто такой Швейцер?

– Альберт Швейцер – врач, теолог, музыкант, философ, родился в Эльзасе, по окончании Страстбургского университета защитил диссертации на степень доктора философии и лиценциата теологии и получил право на преподавание теологии в 1902 году. Параллельно брал уроки игры на органе и фортепьяно. В начале широкую известность ему принесли научные труды по музыке и теологии, а также музыкантская деятельность. К тридцати годам он стал известным теологом, педагогом, признанным знатоком Баха и органостроения. Тем не менее он оставил свои любимые занятия и окончил после 7-летнего обучения медицинский факультет Страсбургского университета.

– Зачем ему это было надо? – спросила Айнель.

– На долгие годы лозунгом Швейцера стало: «Сначала я должен вылечить людей, а уж затем нести им слово Божье». Получив диплом врача, он отправился в Африку, где во французском Конго, теперешней Республике Габон, в селении Ламбарене на собственные средства построил больницу. А средства он собрал, выступая с органными концертами и лекциями в Европе.

– И что, в этой больнице он был единственным врачом?

– Швейцер замечал, что «личный пример – не просто лучший метод убеждения, а единственный». Люди стали жертвовать порой значительные суммы на поддержку больницы, а вскоре прибыли несколько врачей и медсестер из Европы, которые отказывались получать жалованье или какое-либо другое вознаграждение. К 1927 году была выстроена новая больница. Вскоре селение Ламбарене приобрело мировую известность. Крупнейшие университеты Европы присуждали Швейцеру почетные звания и степени, его именем называли учебные заведения и корабли. В 1952 году он стал лауреатом Нобелевской премии, на которую построил рядом с Ламбарене больничный городок для прокаженных. Умер Швейцер в Ламбарене в 1965 году и остался в памяти человечества как выдающийся гуманист, один из виднейших борцов за мир – одним из первых он поднял голос против применения атомного оружия.

Через полтора десятка километров лендровер, управляемый директором, въехал на территорию лагеря, которая занимала огромное пространство. На нем правильными рядами располагалось не менее сотни высоких больших палаток. Они образовывали жилые кварталы, на углах которых были вбиты деревянные указатели с номерами и обозначениями улиц. Этьен с Сакеном подъехали к кварталу со знаком Красного Креста, зашли в палату, где располагалась пара десятков кроватей, на которых лежали больные женщины. В одном из углов палаты находились шкафы с медикаментами, столик с инструментами и градусниками, стол, за которым восседала инфирмьер в форменной одежде.

– Давайте зайдем на склад, посмотрим, как хранятся продукты.

Они подошли к огромной палатке, вошли внутрь. На площади размером с теннисный корт рядами стояли металлические полки, на которых штабелями лежали пятидесятикилограммовые мешки. Этьен похлопал по паре мешков: «В них находятся бобы, крупа, мука, рис. Все это выдается старшим по кварталу, которые затем их раздают жильцам по разнарядке. Ведется тщательный учет и периодически проверяется».

– То есть во всем есть порядок.

– Да, во главе лагеря стоит администрация, которая обеспечивает порядок.

– А эти мешки привозят фуры, – Сакен вспомнил огромные грузовики, которые и днем, и ночью степенно везли не менее 20 тонн груза каждый и на подъеме их мощные моторы ревели от натуги.

– Вот здесь, в таких местах ощущаешь, что существует мировое сообщество, которое разделяет страдания попавших в беду людей, – сказал Сакен.

– Да, это так, – подтвердил Этьен, директор госпиталя.

Обход в реанимации. У постели ребенка 4-х лет с обширным ожогом Сакен делал назначения. Дети очень тяжело переносят ожоги, даже малый процент неглубокого ожога может привести к печальному исходу: возникает ожоговая болезнь, которая нарушает функцию всех органов и систем – почек, печени, сердца. Имеет большое значение ранняя пересадка кожи со здоровых участков на пораженные отделы, а также коррекция гомеостаза, т.е. вливание коллоидных и кристаллоидных растворов глюкозы и кровозаменителей. Этому ребенку Сакен сделал пересадку кожи вчера, на следующий день после госпитализации, и сейчас рассчитывал вливаемые жидкости на килограмм веса больного. Вдруг дверь резко распахнулась – в дверях стоял европейского вида человек с блокнотом в руке и фотоаппаратом, висевшим на животе. Он быстро сказал: «Мне нужен хирург!»

– Всем нужен хирург, – спокойно сказал Сакен, – закройте дверь с той стороны, здесь нельзя находиться посторонним.

Закончив назначения, Сакен вышел в коридор.

– В чем дело? – обратился он к человеку с блокнотом и фотоаппаратом.

– Я корреспондент газеты, – человек назвал свою газету, – в сорока километрах отсюда произошел межэтнический конфликт с множеством раненых, которых, говорят, доставили к вам?

– На территории радиусом в сорок километров находится несколько госпиталей. К нам никого с места конфликта сегодня не привозили. Не так ли, мадам Вероника? – спросил хирург у шефа отделения.

– Нет, сегодня таких больных не было.

– Вот как, так куда же мне ехать? – растерянно протянул корреспондент.

Во дворе послышался шум подъезжающих машин.

– Мадам Вероника, скажите всем, что раненых с места конфликта к нам сегодня не доставляли, но если таковые будут, то мы готовы их принять и оказать необходимую помощь, – сказал Сакен и, вернувшись в отделение реанимации, продолжил обход.

– Какое разочарование было на его лице, – вспомнил корреспондента Сакен, – но его можно понять: приехал первым и первым мог дать сенсационный материал в свою газету, но не получилось. Как все-таки жесток мир – кому страдания, а кому хлеб насущный. Что ж, работа у них такая...

В одну из сред, день консультаций, Сальвадор сообщил Сакену следующее:

– В университете сейчас нет хирурга-преподавателя. Дуайену медицинского факультета, то есть декану, я рассказал о вас, он просил прислать ваш «Curicullum vitae».

– Но я ведь не читал лекций на французском языке.

– Ничего, я уже привез вам перечень лекций, а в следующий раз привезу литературу, напишете и будете читать.

– Так ведь госпиталь останется без хирурга.

– Дуайен обещал уладить вопрос – министерство пришлет вам замену.

– Вот вы мне задали задачу, доктор Сальвадор!

– Доктор Сакен, вам дадут ставку профессора, а это больше вашей нынешней зарплаты... И университетский город все-таки больше и благоустроеннее этого городка.

– Доктор Сальвадор, вы умеете убеждать. Спасибо.

– Айнель, собирай вещички!

– Что, нас выселяют?

– Возможно, переедем в город, где находится государственный университет.

– И что мы там будем делать?

– В университете имеется медицинский факультет, там, возможно, буду преподавать будущим врачам.

– Ой! Студентам же надо читать лекции, вести практические занятия.

– Я об этом и сказал. Но меня успокоили, сказав, что есть время подготовиться к занятиям и лекциям.

– Мне-то что: что там варить, что здесь варить – была бы плита да продукты. Тебе трудно будет, Сакеша, дорогой.

– Как говорил Наполеон: «Надо ввязаться в бой, а там видно будет».

– А политическая обстановка как? Войны там нет?

– Там спокойнее. Не беспокойся, все будет хорошо. Как говорят арабы: «Шуф-шуф, хабиби!.. Все обойдется, любимая!..»

Время шло. Настал день переезда. Прощание прошло без слез, но Жак, Вероника и директор госпиталя долго и крепко жали Сакену руку, и все благодарили друг друга.

Город, в котором находился университет, был небольшой, но аккуратный, с прямоугольными кварталами и асфальтированными улицами. Университетский кампус располагался на холме, а корпус медицинского факультета был при госпитале.

В здании факультета был один большой актовый зал, где читались лекции для всего курса. В этом зале парты для студентов поднимались амфитеатром, по высоте занимая два этажа – большая, удобная аудитория, с хорошей акустикой, но был и микрофон, а также слайдоскоп.

И вот настал час первой лекции.

– По моему внешнему виду вы можете заключить, что я не француз, – кто-то в верхнем ряду хихикнул, но все затихли и стали слушать. – Поэтому прошу простить мое произношение, а если я затруднюсь в подборе какого-то слова, вы мне подскажите, ведь мы коллеги, а есть такое понятие – коллегиальность, то есть взаимопомощь сотрудников. А сегодня мы сотрудничаем: я читаю лекцию, а вы слушаете и записываете... Лекция вводная и посвящается истории хирургии. Оказывая помощь себе и друг другу, люди еще в древности останавливали кровотечение сдавливанием раны, наложением повязок.

– А что, в древности были повязки?

– Вопросы будете задавать в конце лекции, для этого я оставлю пять минут, но я отвечу на ваш вопрос. В качестве перевязочного материала использовали сухой мох, листья, которые привязывали бечевой из коры деревьев. При раскопках стоянок древнего человека были найдены скелеты со следами трепанационных отверстий на черепе и ампутированными конечностями, и зажившие кости показывают, что с этими дефектами люди жили длительное время. Но эти зачатки медицинской помощи еще не были медициной в настоящем смысле слова. Родоначальником или отцом медицины считается Гиппократ, врач, живший в Греции, на берегах Средиземного моря 2,5 тысячи лет назад. Он собрал воедино все знания того времени по медицине, и в частности по хирургии, в единый сборник, который называется Гиппократовым. Но по справедливости надо бы сказать, что медицина зародилась в Африке.

– Как, в Африке?! – Обычно при чтении лекции в аудитории бывает небольшой шумок: кто покашливает, кто что-то переспрашивает или шушукаются давно не видевшиеся друг с другом молодые люди. Сейчас же воцарилась абсолютная тишина – все обратились в слух.

– Гиппократ не только собрал все имевшиеся к моменту его жизни сведения по хирургии и медицине в целом, но и ездил, как бы мы сейчас сказали, на усовершенствование. В то время все страны Средиземноморья были взаимно посещаемы. Особой популярностью пользовался Древний Египет. А Египет где находится?

– В Северной Африке, – раздался дружный хор голосов.

– Правильно. В Древнем Египте уровень развития медицины, и в том числе хирургии, был довольно высок. 6000 лет назад там успешно производились такие операции, как ампутация конечностей, кастрация, удаление камней из мочевого пузыря, трепанация черепа, при переломах применялись отвердевающие повязки, для лечения ран использовались мед, масло, вино. Так вот, отец медицины – Гиппократ жил в 5 веке до нашей эры, то есть за 2,5 тысячи лет до нас, а в Древнем Египте в 3 тысячелетии до нашей эры, то есть за 2,5 тысячи лет до Гиппократа, жил врач Имхотеп. По его записям совершенствовал свое мастерство Гиппократ, когда посетил Египет. Так что по праву отцом медицины должен называться Имхотеп, но это мое мнение. Кстати, по мнению некоторых археологов, Имхотеп был архитектором пирамиды Хеопса, первого из семи чудес Света и единственного, которое сохранилось до сих пор.

Большой вклад в развитие хирургии внес Абу Али ибн Сина, живший в 11 веке в Средней Азии, это в наших местах, откуда я родом. Он в Европе был известен под именем Авиценна. Его труд «Канон врачебной науки» оставался для врачей настольной книгой до 17 века. Говоря об Ибн Сине, я не могу не вспомнить его предшественника Абу Рази, который при выборе места для больницы в Багдаде развесил по городу куски свежего мяса. В месте, где мясо сохранилось дольше, то есть в наиболее здоровом месте, и была построена больница. Но родоначальником хирургии следует считать Амбруаза Паре, жившего с 1517 по 1590 годы. В молодые годы скромный французский цирюльник стал затем ученым и преобразователем хирургии: так, он отказался прижигать раны раскаленным железом или заливать кипящим раствором смолистых веществ – он прикрывал раны чистой тканью, предварительно залив их яичным желтком и розовым маслом, и обнаружил гораздо больший эффект от такого лечения. Он заменил сдавливание и перекручивание сосудов их перевязкой; он описал перелом шейки бедра и операцию при этом; он сделал детальные рисунки ряда сложных ортопедических приборов; в акушерстве им был предложен поворот плода на ножку.

Но настоящий прорыв в развитии хирургии произошел с середины XIX века. В 1846 году американский зубной врач Уильям Мортон открыл наркоз, что позволило производить безболезненные операции. В 1863 году французский химик Луи Пастер открыл причины гниения; он показал, что в ее основе лежит проникновение и жизнедеятельность микробов. Шотландский хирург Джозеф Листер в 1867 году создал систему профилактики гнойных осложнений ран. В 1890 году немецкий хирург Бергман открыл асептический метод, который заключался в стерилизации всех предметов, соприкасающихся с раной. В 1895 году немецкий физик Конрад Рентген открыл лучи, которые произвели переворот в диагностике заболеваний. По своей скромности он их назвал «Х»-лучами, но благодарное человечество назвало их рентгеновскими. Так по крупицам все народы мира вносили свою лепту в развитие хирургии...

Сакен на новом месте сразу втянулся в работу: прием больных, операции, лекции, практические занятия, обучение студентов хирургии, разбор интересных клинических случаев. Также начал проводить со студентами научный анализ проделанной хирургической работы.

Налаживался быт. Сняли небольшой дом со всеми удобствами; купили магнитофон, телевизор, холодильник.

Утром на подъем флага рядом с Сакеном уже стояли два интерна Клод и Мартин. Старательные ребята смотрели вместе с ним больных и активно ассистировали при операциях. Сакен уже не брал на операции инфирмьеров, а оперировал с интернами.

В самом начале он им объяснил:

– В хирургии два основных действия: рассечение тканей и их сшивание. Рассекаем ткани скальпелем, в котором есть рукоятка, шейка и лезвие. Скальпель держим за рукоятку, ближе к шейке, первым пальцем у одной боковой поверхности, а третьим и четвертым пальцами у другой боковой поверхности рукоятки в средней ее части; вторым пальцем надавливаем на скальпель сверху, ближе к шейке, крайняя часть рукоятки упирается в ладонь. Ткани рассекаем послойно, под контролем зрения одним, а не пилящим движением кисти.

Швы накладываем иглами. Режущими сшиваем кожу и подкожную клетчатку, колющими – кишечную стенку. Иглу захватываем иглодержателем между верхней и средней ее третями.

Иглодержатель держим следующим образом. – Сакен обхватил бранши первым пальцем с одной, а третьим и четвертым пальцами с другой стороны. – Вторым пальцем надавливаем сверху в области перекреста бранш. Иглой протыкаем кожу, затем проводим иглу через подкожную клетчатку до фасции, где и выкалываем иглу, при этом между клетчаткой и фасцией не остается свободного пространства.

Теперь завязываем узлы морским или хирургическим способом. – Сакен показал, как это делается. – Завязывание узла – архиважная деталь операции. При слабом завязывании возможно развитие кровотечения из перевязанного сосуда, или несостоятельность анастомоза, то есть соустья между полыми органами, что приведет к катастрофе.

При слишком сильном же завязывании узла будет нарушено кровоснабжение тканей в области этого шва, вследствие чего будет плохо идти заживление раны.

Nota bene! Запомните хорошо на всю свою хирургическую жизнь – то, что я вам сейчас показал и рассказал, – это начатки и основа хирургии. Научитесь делать все правильно, и фундамент вашей хирургической деятельности обеспечен. Поняли?

– Поняли! – с энтузиазмом ответили интерны Мартин и Клод.

Затем Мартин сказал:

– Доктор, сегодня я еду в коммуну к родственникам, у них в деревне есть гончарная и говорящие там-тамы. Не желаете посмотреть и послушать?

– Поеду и с удовольствием. Но только после работы. Мобильный телефон при мне, будет что экстренное – вызовут.

Гончарная мастерская, если так можно назвать место для обжига, и два навеса, под одним из которых стояли готовые к обжигу горшки, а под другим хранились уже готовые, обожженные изделия, находилась на краю деревни из двух десятков домов из сырцового кирпича и хижин из тростника.

– Я просил до нашего приезда костер не зажигать, – сказал Мартин.

Метрах в десяти от навесов находилось кострище. Земля в диаметре метров 7-8 была черной от пепла, по краям валялись обгоревшие головешки. В центре черного круга кучей были навалены дрова.

– Под дровами находятся горшки, – сказал высокий худощавый мужчина, который, покрикивая, руководил работами. Видимо, это был главный гончар.

– Сколько их?

– Дюжина, – ответил мужчина и дал команду: «Зажигай!»

С трех сторон люди с факелами подожгли сухую траву.

– Сколько времени горит костер, – спросил Сакен.

– Время обжига зависит от качества и сухости дров. Обычно для готовности изделий необходимо несколько часов, когда они проходят, я беру крайний нижний горшок, и если он при постукивании по нему издает звонкий звук – изделие готово.

Постояв некоторое время у пышащего жаром костра, Сакен подошел к полкам из бамбука и банановых листьев, уставленным горшками. На некоторых по кругу были нанесены волнообразные и зигзагообразные линии.

– А вы их не раскрашиваете?

– Нет. Эти горшки жители соседних деревень и так раскупают.

Сакен подошел к другому навесу, где одна женщина разминала глину, периодически поливая ее водой, другая из размягченной глины делала «колбаски», третья, разминая их, делала «колбаски» потоньше и спиралью укладывала их на дощечке. Она поглаживала их изнутри и снаружи и, поливая водой, формировала стенки и форму горшка. В течение получаса основная часть горшка была готова, после чего женщина раскатала из глины «лепешку», то есть дно, и посадила на него основную часть. Излишки дна обрезала и загладила все неровности – горшок к обжигу был готов.

– А гончарный круг вы не знаете? – спросил Сакен.

– Гончарного круга они не знают и не пользуются им, – ответил Мартин.

– И что, в каждой деревне есть своя гончарная?

– Нет. Горшки делают в одной из 8-10 деревень, расположенных недалеко друг от друга. Эта деревня самая большая и считается главной. В центре деревни стоит символ главенства – старший там-там. Идемте туда.

Посреди деревни, на небольшой площади находился внушительных размеров барабан, выдолбленный из ствола дерева, нижняя часть которого в виде конуса была вставлена в треногу. Высотой барабан около метра, на верхней широкой его части была туго натянута плотная, потемневшая от времени и рук кожа, которая по краям была фиксирована к деревянным колышкам сыромятными ремнями, ход которых был симметричен и весьма искусен. Сакен долго вглядывался в их хитросплетения, чувствовал в них порядок, но полностью представить их замысловатый ход так и не смог.

– Кожу натягивают в сыром виде. По мере высыхания она натягивается всё туже. Чем сильнее натяжение, тем выше звук. Звук особенно слышен утром и вечером. В старину королевские барабаны были слышны до 15 км. Считалось позором утеря барабана в сражении. Барабан охраняли подобно знамени.

– А где барабанные палки, постучать можно? – спросил Сакен.

– Ни в коем случае, – ответил Мартин. – Барабанные палки хранятся у главного барабанщика, и барабаном пользуются только для передачи каких-либо сообщений.

– Да, я слышал, что барабанами переговариваются между собой деревни.

– Звук этого тамтама слышен за несколько километров. Деревни обычно находятся в двух-трех километрах друг от друга, таким образом, коммуна из 8-10 деревень легко общается друг с другом.

– Но каким образом? Расскажите хотя бы принцип.

– Каждый барабан имеет свой тембр, так сказать, «голос». Пробив свои позывные, по которым узнают, какая деревня говорит, сигнальщик передает свое сообщение. К примеру: два удара – сигнал сбора, три – опасности, четыре – выборы вождя. Затем звуки чередуются с различной частотой, как в азбуке Морзе.

– Принцип понял. А это что такое? – Сакен показал на лежавший под навесом толстый обрубок дерева длиной около двух метров.

– О, это гонг – полый цилиндр, одна стенка которого толще другой. При ударе о тонкую стенку получается высокий звук, а при ударе о толстую – низкий. Чередуя звуки, можно получить целые фразы, пользуясь которыми, можно посылать извещения: сообщение о рождении ребенка, о женитьбе, смерти и так далее. Когда говорит один гонг, другие в округе молчат. И еще, гонг находится над землёй, – Мартин показал на параллельные брусья, на которых лежал гонг, – для усиления звука.

– Поистине нет предела изобретательности людей. Это замечательно! – восхитился Сакен. Но в этот момент раздался звонок мобильника: в поликлинике находится экстренный больной с «острым» животом.

– Доставьте его в отделение, поставьте систему для переливания. Выезжаем, – сказал Сакен и, обратившись к интернам, пояснил: – Надо срочно ехать в госпиталь...

Худощавый мужчина лежал на койке под системой. Живот вздут, деформирован. В правой половине прощупывается округлой формы образование, гладкое.

– Мартин! Обследуйте больного «per rectum».

Мартин надел перчатки и, обследовав прямую кишку, сказал:

– Профессор, ампула пустая.

– Что здесь может быть, Клод?

– У больного схваткообразная боль в животе, нет стула в течение нескольких последних дней, – начал Клод.

– Ампула прямой кишки пустая, деформированный живот, отсутствие стула в течение нескольких последних дней, неотхождение газов – все говорит о кишечной непроходимости, – продолжил Мартин.

– Правильно. Но какая форма? Какие обследования мы еще должны провести? – Интерны смотрели на Сакена и ждали от него ответа на его же вопросы. –...Необходимо еще провести аускультацию, то есть выслушивание шумов, и перкуссию, то есть выстукивание живота.

Пьер взял фонендоскоп и стал выслушивать живот. Клод стал выстукивать живот: над вздутой частью послышался звонкий звук.

– Тимпанит,– сказали одновременно Клод и Пьер.

– Еще что нужно сделать?

– Рентгенологическое исследование, – сказали оба интерна.

– На все обследование больного нам дается 1,5–2 часа. Систему снимаем, везем больного в рентгенокабинет. Потом будем решать, что делать дальше.

На рентгеновском снимке были видны чаши Клойбера – это горизонтальные уровни жидкости в кишечнике с газом над ними.

– Итак, явления кишечной непроходимости налицо. Нам надо знать – какая форма? – спросил Сакен.

– Механическая... наверное, – сказал Мартин.

– Да, механическая – косой живот, шум плеска, чаши Клойбера: все это говорит о механической кишечной непроходимости, – сказал уверенно Клод.

– И что будем делать?

Интерны молчали, зная, что дальше сам же ответит профессор.

– У нас есть полтора часа времени на консервативное лечение, если непроходимость не разрешится, тогда будем оперировать. В правой половине живота прощупывается образование, возможно опухоль, но на опухоль мало похожее, так как оно гладкое и подвижное. Проведем терапию, стимулирующую кишечник, для чего сделаем следующее: прозерин 1,0 подкожно, затем через 15 минут прозерин 1,0 внутримышечно, затем через 15 минут прозерин 1,0 внутривенно, затем гипертонический раствор, то есть 10% NaCl – 60,0 внутривенно, струйно и через полчаса очистительную клизму.

Проделав все это, через 1,5 часа Пьер с Клодом подошли к профессору:

– Профессор, проведенное лечение дало эффект – был обильный стул, боли исчезли, пойдемте, посмотрим больного.

Живот больного был правильной формы, образование исчезло. Сакен пропальпировал живот – болезненности никакой. В рационе местного населения преобладает растительная пища. При ее плохом переваривании остатки пищи могут собраться в клубок и создать непроходимость.

– Так что здесь было? Думайте, думайте и еще раз думайте.

– Профессор, но была же механическая кишечная непроходимость?

– Была.

– А куда же она делась?

– Здесь была «фекалома», то есть каловый «камень», который закупоривал просвет кишечника и создавал непроходимость. Проведенная терапия дала эффект, каловый завал был ликвидирован, и мы обошлись без операции.

– Ну что, господа, – пойдем по домам? Мартин, посмотри, нет ли новых больных.

– Профессор, поступил больной с ранением голени.

– Какое ранение – огнестрельное, рубленое?

– Рогом.

– Чем? Рогом?!

– В заповеднике дикий буйвол своим рогом нанес ранение.

При осмотре на правой голени по ее задней поверхности имелась линейная рана длиной около 20-25 см, в глубине которой были запекшиеся кровь и мышцы.

– Как ножом порезали, – удивился Сакен. – Вы, Мартин, произведете первичную хирургическую обработку раны, введете антибиотик и противостолбнячную сыворотку. Клод вам поможет, а я буду смотреть.

После этой операции пришлось оперировать еще одного раненого – у того в животе торчала стрела. Произвели лапаротомию. Хорошо, что не было попыток удалить стрелу – древко стрелы закупоривало рану. Пришлось произвести резекцию поврежденной части кишки. Оперировал сам Сакен, а Мартин и Клод ассистировали. После операции Сакен спросил, какие животные, кроме буйволов, находятся в заповеднике?

– Гиппопотамы, антилопы.

– Вот бы посмотреть.

– Профессор, это опасно. Там идут военные действия.

Придя домой, Сакен застал Айнель слушающей «Времена года» Антонио Вивальди. Айнель в окно показала на соседскую собаку. Сосед, преподаватель университета, после окончания контракта уехал, а собаку оставил. Через дыру в заборе Балу заходила в Сакеновский двор, и Айнель стала ее кормить. Так Балу прижилась у них. Когда Сакена привозил госпитальный «Ambulance», Балу весело выбегала навстречу и бежала рядом с колесами едущего автомобиля, ничуть его не опасаясь.

У Сакена за всю жизнь была всего одна собака.

...Шел он как-то с братом по улице. Особых дел у них не было, да и какие дела у двух детей – брату было десять лет, а Сакену – восемь. На берегу речки Алматинки около магазина шумная толпа. Ну, и они, как нормальные пацаны, подошли посмотреть – что за дела, да почему толпа?

Толпа собралась вокруг маленького, видимо, еще слепого щенка, который сильно повизгивал и крутился, тянулся мордой к своему хвосту, вернее к тому, что от него осталось. Кто-то обрубил ему хвост. Наверное, это случилось недавно, так как кровь редкими каплями еще сочилась из раны.

– Да он же еще очень маленький!.. И кто же его так?! – возмущался кто-то в толпе.

– Давай возьмем его, – шепнул Булат на ухо Сакену.

– Давай! А нам дадут его взять?

– Давай спросим.

– Дяденьки, а можно, мы его возьмем?

– Конечно, можно, – обрадовались те. – Кому он нужен теперь?..

Дети завернули щенка в обрывок газеты и радостные понесли его домой.

Обрадовались ли бабушка с мамой их находке, никто не помнит, но согласились, это точно, так как щенок остался у них. Дети назвали его Бобиком, но почти всегда звали Бобкой. Рядом с домом они вырыли ему конуру, обложили ее ветками, изнутри выстлали ветошью, почти ежечасно кормили его молоком из бутылки с соской. Вскоре у него открылись глаза. Он превратился в резвого щенка, с лукавой мордочкой.

Вскоре семья Сакена переехала из города в совхоз. Помнится пасмурный день переезда, когда семья сидела на своих нехитрых пожитках в ожидании грузовика. Все с беспокойством смотрели на небо – не будет ли дождя, не намочит ли их имущество? Кто-то сказал, что дождя не будет.

– Посмотрите на собаку! У нее ухо вывернулось.

Известно, что перед дождем у собак уши слегка прикрываются, чтобы туда не попала влага. Все посмотрели на безмятежно спящего Бобку – он лежал, свернувшись калачиком, положив голову бочком на лапы. Верхнее ухо развернулось посередине, обнажив внутренние складки. Дети обрадовались, ведь это верный знак. Вскоре солнце вышло из-за туч, и летний день вновь засверкал всеми красками.

Чтобы Бобка приносил неприятности, этого никто не помнит. С ним всегда были связаны радостные события. Но однажды все услышали крики бабушки. Она сильно кричала, размахивая дохлой курицей перед Бобкиным носом, а тот лежал покорно, положив голову на лапы и закрыв глаза, – видно, смирившись со своей участью. Продолжая кричать, бабушка нашла прутик и пару раз хлестнула его по спине. После этого бабушка как-то быстро успокоилась, но еще раз помахала перед мордой собаки окровавленной шеей курицы. Этого урока Бобке хватило на всю жизнь. Конура его находилась рядом с курятником, но кур он больше не трогал. Нахальные куры, которые раньше дробью рассыпались при его появлении, теперь даже лазали по нему, а он только жмурился и терпел.

Братьев Бобка любил, бабушку очень уважал и даже боялся, а вот как он относился к матери, уже забылось. Мать очень рано, часов в 6 утра, когда все еще спали, уходила на работу и возвращалась домой поздно вечером. Работала она в конторе, где нередко задерживалась до темноты. Первые годы после войны улицы совхоза не освещались. Мать опасалась ночных походов. Дети были еще малы, чтобы встречать ее, да и почти всегда спали к ее возвращению. Поэтому бабушка с наступлением темноты отвязывала Бобку, и он бежал к конторе, которая находилась в полутора километрах от дома. Там садился перед дверью, ожидая выхода матери, чтобы сопроводить ее домой. Как бабушка внушила ему эту обязанность и как он это понял, для детей осталось тайной.

Бобка вырос в крепкую рослую собаку рыжей масти со свирепой мордой. В поселке почти в каждом дворе была собака, и по улице бегало много бездомных псов. Но люди, проходя мимо их подворья, всегда заглядывались на Бобку. Некоторые хотели купить его, предлагая большие по тем временам деньги. Но Бобку не продавали. С ним детям было весело. Он радостно встречал их, когда они приходили из школы, ластился, упираясь передними лапами в грудь. Одежда детей на груди всегда была в следах и царапинах от его когтистых лап, за что попадало от родителей.

Прожив в совхозе четыре года, семья снова переехала в город. Бобку забрали с собой. Но с ним в городе появились проблемы. Хозяева, у которых они сняли квартиру, поставили условие – жить без собаки. Бобку пришлось отдать. На счастье, он попал в хорошие руки. Тетя Зоя была приятельницей мамы. Сын ее, Карлин, лет на пять был старше, но к Сакену относился хорошо. Жили они почти в центре города, рядом с Зеленым базаром, дом был с небольшим двориком. Вот в этом дворе и прижился Бобка. Хозяева им были довольны. Сторожем он был хорошим. Тетя Зоя рассказывала: «Как-то ночью проснулись от истошного крика «Помо-о-гите!». Мы вышли с сыном. Кричал мужчина, стоявший плотно прижатым к стене с поднятыми руками. А прижал его Бобка, который стоял на задних лапах, передние положив ему на грудь. Когда мы, отозвав Бобку, придержали его за ошейник, человек этот, проникший во двор, пулей вылетел, перемахнув через забор в долю секунды. Сильный был мужчина, но Бобка лишил его присутствия духа и, парализовав волю, обездвижил».

Сакен очень скучал по Бобке и, хотя жил теперь далеко, захаживал к нему: встанет перед забором и зовет: «Бобка! Бобка! Ках, ках!» Пес подходил к забору и так вилял обрубком хвоста, что никаких сомнений в его чувствах не оставалось.

Но время шло, Сакен приходил все реже и реже. И однажды Бобка не узнал его. Прошло уже много времени, мальчик подрос, изменился. Когда в очередной раз он позвал его, пес зарычал вежливо, но грозно. После этого Сакен перестал приходить к нему. Но бабушку Бобка помнил долго, и, когда она с детьми приходила в гости к тете Зое, пес ложился перед ней, покорно положив голову на лапы, и виновато моргал. Видимо, на память ему приходил тот «куриный переполох».

Собачий век короток. Бобка стал стариться и однажды, когда его отпустили погулять, с прогулки не вернулся. По казахскому поверью, хорошая собака своей кончины хозяевам не показывает. Бобка свою смерть встретил вдали от дома...

Уже спустя много лет, идя с сыном из детского сада, Сакен вдруг встретил Бобкиного двойника. Такой же статный, мускулистый, с короткой рыжей шерстью. Ну вылитый Бобка. Кинув на них быстрый взгляд, он пробежал мимо. И тут Сакен, как в детстве, свистнул ему вслед и окликнул:

– Бобка, Бобка! Ках, ках!

Да... улица полна неожиданностей. Давно умерший пес, и... его точная копия. Но откуда... откуда такая схожесть?! И тут его осенило! Детский сад сына находился неподалеку от домика тети Зои. Ну, конечно, этот двойник был результатом Бобкиных ночных прогулок, вернее, отпрыском его в каком-то колене. Бобка был жизнелюбив и энергичен. В этом Сакен еще раз убедился...

Двойник остановился, посмотрел на него внимательно... Бобкиными глазами... и побежал дальше по своим делам.

Дни тянулись вроде бы медленно, но колесо времени крутилось быстро, и вот уже замаячил конец контракта. Дуайен поинтересовался, не хочет ли Сакен продлить его, но Сакен и Айнель уже все обговорили и решили – надо ехать домой.

Последняя лекция у старшекурсников была посвящена перитониту.

– «Мы воспитаны в страхе перед Господом Богом и перед перитонитом», – с этих слов, которые когда-то произнес знаменитый хирург Рише, начал свою последнюю лекцию Сакен. – Не все сидящие здесь студенты будут хирургами, но все врачи должны уметь диагностировать перитонит, чтобы своевременно направить больного к хирургу. Это моя последняя лекция в вашем университете. Мой контракт заканчивается, и я должен ехать на родину. В течение двух часов я буду говорить о перитоните, после чего сделаем перерыв на 5-10 минут. Затем я просто хочу поговорить с вами. Кто желает – может остаться, у кого же есть какие-то дела – могут уйти, я в обиде не буду...

После лекции никто из студентов не ушел.

– О чем я хотел с вами поговорить? Прежде всего поблагодарить за то, что вы внимательно слушали мои лекции и выполняли все то, что нам было определено учебной программой. Вы выбрали своей специальностью врачебную профессию – профессию, полную труда и тревог. Особенно это касается хирургов. Хотя один знакомый психиатр уверял меня: «Вам, хирургам, легко – взял и прооперировал больного, а вот нам, психиатрам, надо много беседовать с больным, чтобы установить диагноз и определить лечение». В каждой специальности есть свои трудности. Но возьмем хирургию. Вы решили стать хирургом. Слово «хирургия» переводится как «рукодействие», но это «рукодействие» является только конечным или начальным этапом исцеления хирургического больного. Суть понятия «хирургия» очень глубока и определяется всем развитием этой специальности от истоков ее научного становления до сегодняшнего дня. Что же понимать под этим? На этот вопрос дал ответ один из крупнейших французских хирургов Рене Лериш: «...чтобы обладать соответствующими качествами, современный хирург должен от ранга анатома достичь высокого звания физиолога». – Сакен прошел к доске и начертил мелом волнистую линию. – Это океан, а это айсберг – ледяная гора. Чтобы понять, какая она большая, я нарисую лайнер «Титаник». – Он нарисовал маленькое судно рядом с айсбергом. – На этом фешенебельном пароходе находилось более 2000 человек. В северных морях ледяная гора отламывается от ледников и погружается в воду. – Кто-то из студентов выкрикнул с места: «Такие горы отламываются от ледников не только на севере, но и на юге». – Совершенно верно, – Сакен посмотрел на бросившего реплику студента, – совершенно верно, Пьер, на Южном полюсе, в Антарктиде, тоже имеются ледники, и в прибрежных его водах тоже плавают айсберги. Вот айсберг, – и он над волной нарисовал его верхушку, а под волной изобразил огромную его подводную часть, – так вот то, что находится над водой, это 1/6 часть ледяной горы, – это знания, которые вам даем мы, преподаватели. А вот нижняя часть, то, что находится под водой – это 5/6 ледяной горы, – это то, что вы должны постичь сами, своим умом, размышляя над книгами, конспектами и лекциями. И это будет сопровождать вас всю жизнь, ибо учеба врача любой специальности никогда не заканчивается. Я хочу сказать, что учебный процесс – это процесс двусторонний, это не только и не столько деятельность преподавателя, сколько упорная, целеустремленная работа студента. Он должен активно работать на всех занятиях. Только тогда он сможет приобрести знания на таком уровне, чтобы не только суметь рассказать, но и суметь практически применить полученные знания, то есть получить необходимые умение и навыки. Я думаю, что, решив стать врачом, вы нашли свое призвание, а утвердиться в своем призвании – это найти источник счастья. В чем высшее наслаждение жизни? Оно в творческом труде, приближающемся к искусству. Это приближение – в мастерстве. Надо, чтобы в каждом человеке разгорелась его искра божья, вот тогда и получится настоящий специалист.

– Профессор, нам тяжело учиться в военных условиях.

– Учиться всегда тяжело. А война не будет вечно длиться, будет и ей конец.

– А можно к вам приехать в аспирантуру?

– Далековато, правда. Но в принципе, наверное, возможно.

– У нас нет выхода к морю.

– Вот в этом плане мы с вами одинаковы. У нас тоже. У нас тоже «анклав», то есть нет выхода в океан. Хотя два моря у нас есть. Вернее это озера, но настолько большие, что называются морями.

– У вас наверняка есть нефть и другие полезные ископаемые?

– Да, у нас есть полезные ископаемые, и их довольно много. Но самая главная ценность нашей страны – это наш народ – люди.

– Что может народ, если нет промышленности, если нет полезных ископаемых.

– Промышленность создают люди. Вы ее создадите – молодое поколение страны: умное, образованное, энергичное. А полезные ископаемые, они у вас под ногами.

– Где под ногами?

– В вашей стране, к счастью, очень мало желчнокаменной и мочекаменной болезни. О чем это говорит? О том, что вода здесь очень чистая. Здесь после сильного ливня, когда, казалось бы, в течение длительного времени должна быть грязь под ногами, уже через полчаса земля опять сухая. Почва быстро впитывает, фильтрует и дает в реки эту воду, уже чистой, отфильтрованной. Так почему бы вам эту воду не продавать? Ваша страна холмистая, гористая, много бурных рек – а это электростанции и электроэнергия, которую вы можете продавать в соседние страны. По дороге в столицу есть обширная долина вокруг полноводной реки, которая в отличие от горных бурных речек течет медленно, потому что течет по ровному месту. Она течет так тихо, что иногда кажется, что вообще не течет, и вдоль реки много болотистых мест. Ширина этой долины километра четыре, а длина, не знаю, наверное, десятки километров. Так вот на этом пространстве можно создать плантации риса, а также десятки крокодильих ферм – условия идеальные, температура не ниже 18 и не выше 25 градусов, обилие воды, надо только, чтобы во главе этого стояли энергичные, компетентные люди.

– И средства!

– Средства, когда уже дело пойдет, найдутся: кредиты, займы, спонсоры. Надо сказать, что-то уже делается: завозятся высокопродуктивные коровы, создаются предприятия... В общем, жизнь налаживается. Нужно терпение и... старание... труд и удача.

Возникла небольшая пауза, после чего Сакен продолжил:

– И еще одно – каждый день в течение нескольких часов вашим собеседником и учителем должна быть книга. Причем ее надо не только читать, но и перечитывать. Причем не только учебник или научную статью, но и художественную литературу. И каждое новое чтение будет открывать новые грани прочитанного... Нет людей одинаковых. На руках у нас десять пальцев, и все они разные. Одни умеют только наблюдать, другие способны здраво рассуждать, третьи – успешно действовать. Бывает, что человек тонко анализирует прошлое и верно предсказывает будущее. Очень редко все качества сочетаются в одном человеке. Но надо развивать все качества, и придет время, и вы достигните успеха... Но помимо этого надо поднимать и общий культурный уровень. Надо иметь широкий кругозор – разбираться в поэзии, музыке, живописи, архитектуре... Я занял много времени своими лирическими отступлениями.

– Говорите, говорите, – раздались возгласы студентов.

– Нет, надо уже заканчивать, рабочий день окончился час назад. Прощаясь, я хочу поблагодарить за внимание и пожелать процветания вам, счастья вашим семьям, мира вашей земле: амагоро – мира вам!

Ответом студентов были аплодисменты, а затем выступил староста курса, который поблагодарил профессора Сакена за его работу и сказал, что благодарственное слово от них от всех написал студент Ерик Евгений, который обладает литературным даром.

Дома Сакен рассказал Айнель о прощальной лекции и показал письмо студентов, которое извлек из красочного конверта. Сакен прочитал письмо и на какое-то время ушел в себя.

– Ну, что ты задумался? Переведи мне письмо.

– Задумался я о своем Учителе. Сколько лет прошло, а в памяти все так живо... А студенты написали трогательное письмо, в котором сожалеют о моем отъезде и надеются, что я вернусь. И что я пришел к ним не с автоматом «Калашникова», а со знаниями, и, передавая их, относился к студентам, как родной отец.

– А ты какого учителя вспомнил?

– За всю жизнь у меня было несколько Учителей, которых я помню. А вспомнил я сейчас Михаила Ильича.

Давно Сакен не был в своем родном поселке. Приехал к другу Евласу, на похороны его матери, Полины Харлампиевны, небольшого роста, заботливой, но чуточку ворчливой женщины, без устали хлопотавшей по дому. Да вот пришел срок, и Евлас сообщил Сакену эту скорбную весть.

После похорон Полины Харлампиевны друзья прошлись по кладбищу, осматривая ближайшие могилки. И тут вдруг луч солнца высветил на памятнике знакомое лицо. С фотографии смотрели строгие глаза за стеклами очков в круглой оправе, седой ежик волос на макушке, крупный крючковатый нос, нависший над суровым ртом. Подойдя поближе, Сакен прочитал: Михаил Ильич Великодин.

В пятом-шестом классах трех приятелей – Володю Цоя, Айдара Хамитова и Сакена объединяли многие мальчишеские интересы. Айдар хорошо рисовал, особенно у него получался тонущий во льдах «Челюскин» или восседающий на вздыбившемся коне вождь восставших гладиаторов Спартак: мощная рука его сжимала короткий меч, а в раненом бедре у него торчало длинное копье. Айдар учил рисовать Сакена с Володей. Володя быстрее всех бегал. Видимо, Сакен тоже обладал какими-то качествами. Но, помимо всего прочего, их объединяло еще одно: слово «скверный». Впервые они услышали его от Михаила Ильича. Слово незнакомое, и полного смысла его ребята не понимали. Но оно привлекало их необычностью звучания, да и слышали они его только от Михаила Ильича... и только в свой адрес.

Михаил Ильич был учителем русского языка и литературы и слово «скверный» произносил, выводя из класса кого-нибудь из учеников за провинность – читал ли кто постороннюю книгу, шумел или еще как-нибудь нарушал дисциплину. Удаляя из класса, он при этом помогал нарушителю дисциплины физически. Был он высок, сутул, довольно крепок. Ученик ощущал это, когда он клал ладонь на шею провинившегося, опускал ее вниз и брал за шкирку своими цепкими пальцами. Затем приподнимал слегка, и нарушитель шел, как загипнотизированный, едва касаясь ступнями пола. Открывая дверь, он повторял: «Скверный мальчишка», – и выставлял его из класса.

«Скверный, скверный», – дразнили друг друга Володя, Айдар и Сакен, бегая на перемене. Видимо, значения этого слова, кроме Михаила Ильича, никто и не знал, так как никто, слыша это слово, их не поправлял. Да это для них было и неважно. Важно то, что им это было интересно и слово это служило своеобразным паролем.

Чаще он выставлял двоих. Володю и вслед за ним Сакена. Или наоборот. Видимо, тот из них, кто оставался в душном классе, так стремился за своим другом на свежий воздух, что через некоторое время они вновь оказывались вместе.

Володя Цой жил недалеко от школы, и они, не теряя времени, устремлялись к нему домой. Взрослые, как обычно, были на работе. Пацаны снимали обувь на входе, ложились на кан – приподнятый теплый пол корейского жилища и уплетали пышные пампушки, сваренные на пару. Какое это было наслаждение – есть вкуснятину и лежать, ничего не делая, на теплой лежанке, в то время как их соклассники парятся в классе.

Как-то Михаил Ильич вывел Сакена из класса, когда он после бессонной ночи дочитывал «Всадника без головы». Книгу ему дал отличник Ернис всего на одни сутки. Сакен читал всю ночь напролет, а на уроке литературы дочитывал увлекательную повесть про храброго мустангера, коварного капитана Кассиуса Кольхауна (помните три буквы К.К.К. на пулях, которыми он вершил свои подлые дела) и прекрасную Луизу. И вот почти в самом конце урока Михаил Ильич застукал Сакена на ее последних страницах. Еще немного, и будет раскрыта последняя тайна «Всадника», но... в пылу чтения Сакен не заметил, как учитель тихо зашел к нему со спины, приподнял нерадивого из-за парты и со словами «скверный мальчишка» помог ему выйти из класса.

– Нет чтобы читать классиков – Гоголя и Щедрина, он читает пустые приключения! – воскликнул Михаил Ильич и захлопнул дверь за Сакеном.

Школьная программа не понимала, что дети двенадцати-тринадцати лет еще не доросли до «Шинели» и «Пошехонской старины». Но строгий Михаил Ильич, неуклонно следуя программе, требовал от школьников ее выполнения. Но Сакен до сих пор убежден, что он следовал программе и по собственным убеждениям.

Среди учителей того времени были и такие, кого в сороковые-пятидесятые годы выслали из центральных городов России. Михаил Ильич, видимо, был одним из них – суровый, неуклонно следовавший своим принципам, он и ученикам своим пытался привить определенные правила. Но они, как многие другие дети, воспринимали не все и не сразу. И им странно было слышать, что женщина – это не просто женщина, а дама, которой надо целовать руку. Для них это казалось нелепым. Целовать кому-то руку, тем более женщине.

Михаил Ильич учил их не только спряжению глаголов и грамотной речи. Он давал уроки культуры, красоты и благозвучию языка, учил детей заглядывать в глубь слов, в глубину понятий.

– Русский язык – один из богатейших языков мира, так как он впитал в себя много слов с Востока и Запада. Казалось бы, слова «карандаш», «ямщик», «калоша» – русские. Ан нет, эти слова тюркского происхождения. «Карандаш» происходит от двух слов – «кара», то есть «черный», и «даш» или «таш», что означает «камень». Вместе они переводятся «черный камень». Это графит. А слово «ямщик» образовано от тюркского «ям» – почтовая станция, где меняли лошадей. А людей, которые погоняли лошадей, называли «ямщик». Слово «калоши» образовано от тюркского «кавуши». Это кожаные туфли, которые надевались на мягкие сапожки «мяси»... Кошенов, – обратился к Сакену Михаил Ильич, – как по-казахски «голова»?

– Бас.

Дата добавления: 2015-09-01