ЧАСТЬ II. Авиалайнер компании «KLM» приземлился в аэропорту «Схипхол»

Авиалайнер компании «KLM» приземлился в аэропорту «Схипхол». Сакен и Айнель были поражены современным интерьером гигантского аэропорта: огромный главный зал, размером с футбольное поле, многочисленные служебные помещения, бутики, доходчивые указатели, сориентировавшись по которым, купили билеты на пятичасовую экскурсию по Амстердаму и путеводитель.

– Оказывается, на месте этого аэропорта когда-то было озеро, и «Схипхол» находится на 4 метраниже уровня Северного моря, – сказал Сакен, перелистывая путеводитель, – а сам Амстердам расположен на 90 островах, которые отделяются друг от друга каналами общей протяженностью в 100 км и соединяются между собой 400 каменными мостами-шлюзами.

– Слушай, Сакен, ведь все это было отвоевано у моря!..

– Ну да, а главное – все вручную сделано сотни лет назад: делали насыпи, рыли каналы, используя тачки, лопаты.

Экскурсионный автобус был удобен. Через широкие окна открывался вид на все четыре стороны. Сразу же обратило на себя внимание большое количество современных «ветряков» в виде стройных высоких башен, отдаленно напоминавших старые ветряные мельницы.

– Зачем столько ветряных мельниц?

– Это не те мельницы, которые мелют муку, эти изящные крылья крутят насосы, которые постоянно откачивают воду. Если бы не они, Амстердам бы затопило.

– Но тогда, наверное, механическая энергия, получаемая от ветра, превращается в электрическую? – в Айнель заговорил инженер-электрик.

– Навряд ли, ведь вся эта энергия уходит на механическую работу насосов.

– Ну, хотя бы небольшой электромоторчик, для обслуживания электронужд самой установки, – не успокаивалась Айнель.

Справа от автобуса появились жилые кварталы.

– Это новый город. В старом городе ничего не строят; сохраняют все в первозданном виде, – сказала экскурсовод, – а слева вы видите овцебыков.

Экскурсанты дружно повернули головы налево и увидели обширную зеленую поляну. Поляна с пасущимися на ней животными была огорожена двумя рядами горизонтально уложенных бревен на высоте одного метра от земли и друг от друга. Животные, величиной с хорошую телку, обросшие густой длинной шерстью, которая свисала почти до земли, и с крутыми мощными рогами, мерно жевали жвачку.

– Откуда в Голландии овцебыки?

– Из Гренландии, а возможно, со Шпицбергена. Роскошная шуба спасает их от полярных холодов. Несмотря на неказистый вид, они быстро бегают, а защищаясь от волков и медведей, они образуют круговую оборону рогами наружу.

Начались каналы. На воде часто встречались утки, серые цапли и даже пара лебедей.

– Мадам, расскажите, пожалуйста, о ветряных мельницах, – обратился Сакен к экскурсоводу.

– Когда Бог распределял землю, он велел голландцам самим добыть её себе. Тысячу лет назад большая часть Голландии была под водой, и голландцы начали строить дамбы и осушать земли при помощи ветряных мельниц. В ХХ веке старые мельницы вытеснила современная техника, но 19 ветряных мельниц, построенных почти 300 лет назад на юге Голландии, близ Роттердама, охраняются государством и занесены во всемирную книгу ЮНЕСКО, как образец человеческого гения и упорства.

Автобус въехал в старый город. Гид продолжила свой рассказ:

– История Амстердама начинается с 13 века, когда на реке Амстел близ рыбачьего поселения была сооружена плотина. Через 200 лет поселок уже обладал гаванью, а еще через столетие, во время 80-летней войны с Испанией, был обнесен стеной. В 1612 году отцы города решили выполнить его застройку вдоль трех каналов, которые были прорыты вокруг первоначального центра города. Около 7000 домов охраняются мэрией – это музеи, купеческие дома, склады и другие строения, имеющие свое лицо или характерные особенности. А почти все дома в центре имеют что-то характерное; например, каждый фронтон отличается замысловатой формой...

Туристы смотрели то налево, то направо, стараясь запомнить всю прелесть старины, которой веяло от каналов, улиц, переулков и домов.

– А что это за выступы в верхней части домов? – спросила Айнель.

– Это крюки. Входные двери и особенно лестничные пролеты настолько узки, что не позволяют внести или вынести из дома громоздкий предмет, например, шкаф, пианино или даже рояль. Так вот с помощью крюков эти предметы поднимают на нужную высоту и вносят или выносят через окна, которые, как вы видите, довольно широки.

– Смотри, смотри, – легонько ткнув жену локтем, Сакен кивнул в сторону распахнутого окна на третьем этаже: перед окном сидела обнаженная женщина.

– Ой-пырмай! Что это? – удивилась Айнель.

– Это женщина.

– Да я вижу, что женщина. Может, это статуя.

– Да нет, живая. Видишь, махнула рукой.

– Мы находимся на улице «красных фонарей». Это «жрица любви» зазывает клиентов, – сказала гид, заметив удивленные взгляды, обращенные к женщине в окне, и с лукавой улыбкой добавила: – Может, сделаем остановку здесь?

– Да! – сказали несколько мужчин.

– Нет! – воскликнули разом женщины.

– Большинство желает проехать дальше, – сказала гид и продолжила свой рассказ: – Сейчас мы подъезжаем к кварталу, где находится Рейксмузеум, – в нем располагается самая большая коллекция картин «Золотого века» и знаменитый «Ночной дозор» Рембрандта.

– Мадам, расскажите подробнее об этой картине, – попросил Сакен.

– Программой нашей экскурсии не предусмотрено посещение музеев, но об этой картине я вам расскажу. Прежде всего название. На картине изображено парадное шествие стрелков народного ополчения Амстердама. Парады ночью не проводились – они проводились днем, но краски в течение многих лет потемнели, и ее назвали «Ночной дозор»... В 1813 году эти ополчения перестали существовать. Вот одно из таких подразделений Рембрандт и увековечил. Но до этого картина пережила множество приключений... В 1715 году картину поместили в Королевский дворец, где над ней совершили акт вандализма: полотно не проходило в дверь и его обрезали. Но благодаря капитану Коку мы знаем, как картина выглядела первоначально: по его заказу была выполнена копия. Картина дважды покидала Рейксмузеум. В 1898 году, во время коронации королевы Вильгельмины II, картину вытащили через окно; на сей раз окно расширили, и во второй раз, когда началась вторая мировая война, картину решили спрятать в хранилище на побережье Северного моря. Холст скатали в цилиндр и поместили в деревянный ящик. Затем в 1942 году ее спрятали на юге страны, в горе «Сан Петерсбург». Но картина пострадала в мирное время. В 1975 году ей нанесли 12 порезов ножом, а в 1990 году один сумасшедший выплеснул на холст кислоту... Сейчас картина в музее находится на самом почетном месте и превратилась в национальную икону. Ее изображение поместили на многих изделиях, и даже создана копия из 480 керамических плиток: создано художественное произведение из одного синего цвета с полутонами и оттенками. А теперь, господа, выйдем из автобуса и прогуляемся по музейной площади, «Музеуплейн», – разомните ноги и проникнитесь атмосферой Амстердама.

– Ну, что вам понравилось, и на что вы обратили внимание? – спросила экскурсовод, когда туристы снова расположились в автобусе.

– Множество велосипедов.

– Жилые лодки.

– «Амстердамчики», – раздались голоса.

– Да, внутри старого города велосипедист проедет расстояние в 5 километров быстрее любого автомобилиста. Муниципалитет Амстердама в последние годы потратил 30 миллионов гульденов на прокладку велосипедных дорожек и туннелей для велосипедистов, – стала комментировать гид.

– А что такое «амстердамчики»?

– По всему городу вы увидели чугунные столбики, которые служат для того, чтобы отгородить тротуары от автомобилей. Амстердамцы считают, что «амстердамчики» – это предметы искусства, и украшают их замысловатыми рисунками.

– Как не хватает таких «амстердамчиков» Алма-Ате, – сказал Сакен Айнель.

– Чтобы украсить город?

– Чтобы защитить пешеходов!

– А теперь мы поедем в «Гассан Даймондс» – фабрику алмазов.

– Лучше бы сходили в Рейксмузеум, – буркнул Сакен.

– Для осмотра Рейксмузеума у нас мало времени, а экскурсия к алмазам уже запланирована... В 1586 году в Амстердам из Антверпена приехал Виллем Вермет, заложивший основы амстердамской школы алмазов, которая к 17 веку стала известна как центр торговли и обработки алмазов, а Амстердам стали называть городом бриллиантов.

В выставочном зале туристы посмотрели образцы алмазов, которые еще не стали бриллиантами. Затем восточного вида сотрудник фабрики рассыпал на широком столе перед туристами блестящие, переливающиеся разными цветами камешки и сказал, что они могут купить понравившийся бриллиант со скидкой. Туристы зачарованно смотрели на это загадочное сияние, но никто не изъявил желания что-нибудь купить.

Через три недели Сакен и Айнель летели обратно на работу в Африку. В аэропорту Франкфурта их особенно поразили вагончики, что без водителей и кондукторов сами по себе курсировали между зданиями, доставляя пассажиров, куда следует. Неожиданно встретился сокурсник Айнель Вася – он возвращался из отпуска в Германию, где уже несколько лет работал по контракту. Затем Сакен увидел мэра своего родного города, и они, как земляки, перекинулись парой фраз. Мэр направлялся в Нант, побратим Алматы, и с удовлетворением отметил, что казахи нынче ездят по всему миру.

Через несколько часов самолёт приземлился в аэропорту Шарля де Голля. Аэропортовский шикарный автобус доставил их до электропоезда, а тот – до Северного вокзала. Там они довольно быстро нашли свою гостиницу, где на их имя был забронирован двухместный номер.

Оставив вещи в номере, наши туристы решили, не теряя времени, прогуляться по Парижу и пошли, куда глаза глядят.

– Я думала, в Париже улицы будут полны прохожих, – показала Айнель на небольшое количество пешеходов.

– Район Северного вокзала – это, я думаю, далеко не центр Парижа. Во всяком случае, ближе к окраинам. А вот на холме блестят купола какого-то храма. По своим очертаниям это похоже на собор. Пойдем туда.

Часа через полтора они подошли к ослепительно белому собору, возвышавшемуся на высоком холме. По крутым ступенькам поднялись к храму. На табличке было написано «Basilique Coer Sachre» и даты строительства: 1876-1910. Интерьер храма был богато декорирован мозаикой.

– Да, впечатляет, – сказала Айнель.

Отдохнув на ступенях храма, они решили также пешим ходом добраться до своей гостиницы: благо ориентир известен – «Северный вокзал». Спускаясь с холма, они вскоре оказались на небольшом пятачке среди старинных домов, где расположились художники, которые продавали свои картины, а некоторые и рисовали.

– Это Монмартр, – сказал Сакен. Тут какая-то женщина развернула свою папку, остановила Айнель и, присев на стульчик, который несла с собой, начала набрасывать карандашом рисунок Айнель. Здесь и Сакена начал «набрасывать» другой художник. Их вынудили позировать, и они, как благовоспитанные люди, не стали спрашивать о цене, в общем, как говорится, согласились. Художник, рисовавший Сакена, назвался сербом и на хорошем русском языке стал расспрашивать о Казахстане; оказался милым, обаятельным человеком. В течение получаса они закончили свои работы и показали Сакену с Айнель их портреты. Айнель оказалась совсем непохожей, а у Сакена художник глаза схватил немного, в остальном весьма условное изображение. Если сказать, что изображен Сакен, то, может, кто-то и найдет что-то от Сакена. Когда спросили о цене, художник сказал: «Вообще-то беру 50, но с вас – 35».

– Долларов? – спросил Сакен.

– Евро, – последовал ответ.

– С нее тоже 35 евро, – сказала женщина, скромно потупив глаза.

– Вот вам на двоих, – сказал Сакен и отдал 50 евро.

Сакен с Айнель поняли, что их «надули», но сказали друг другу, что пусть это будет пожертвованием Монмартру.

Вернувшись в гостиницу, Сакен сидел в задумчивости.

– О чем ты думаешь? – спросила Айнель.

– У нас было шесть дней на «взятие» Парижа, теперь осталось пять. Нам надо их рационально использовать, чтобы максимально больше увидеть.

– Помнишь, мы разговаривали с моей сестрой Розой? Она – единственная из наших родичей, кто был в Париже, и она сказала, что надо обязательно увидеть. Я вот записала, сейчас прочту: Лувр, Эйфелеву башню, Триумфальную арку, Отель инвалидов, Монпарнас, Елисейские поля, Мулен Руж, собор Парижской Богоматери... это минимум. А еще Василий Пальшин сказал, что надо побывать в Версале. Еще надо что-нибудь купить детям.

– Хорошо, начнем с Лувра, а закончим наш «экскурсион» на Эйфелевой башне – посмотрим свысока на Париж, на те места, где побывали...

Гостиница небольшая, но уютная. На первом этаже столовая с завтраком «a la fourchette». Еда сытная и вкусная.

– Сакен, по нашим условиям у нас в гостинице только завтрак, так что ешь поплотнее.

Выйдя из гостиницы, они направились к вокзалу. Там купили путеводитель по Парижу со схемой «Метро». Вход в метро оказался недалеко от здания вокзала. Эти входы оказались очень скромны: огорожены низенькой чугунной оградой и рядом небольшой столбик с маленькой табличкой «Метро».

– С чего начнем? – спросила Айнель.

– Начнем с начала – с древних времен.

В крыле «Ришелье» Сакен долго стоял перед базальтовой стелой Хаммурапи и вдруг прикоснулся ладонью к иероглифам, высеченным на ней. Служительница музея, миловидная девушка, до того спокойно наблюдавшая за посетителями, молниеносно подскочила к Сакену: «Что вы делаете?!»

– Простите, не удержался, здесь есть записи, относящиеся к моей профессии.

– Кто вы?

– Я – хирург.

– Но трогать экспонаты запрещается!

– Я знаю... Я больше не буду, – Сакен, как ребенок, виновато опустил голову.

– Что она тебе сказала? – спросила Айнель.

– Она говорит, чтобы я не трогал экспонаты.

– А что там написано на этом камне, что ты к нему прикоснулся?

– Здесь царем Вавилона около четырех тысяч лет назад написан свод законов, которые основаны на рассмотрении более чем трехсот дел. Среди них есть и законы, относящиеся к медицине, а именно к хирургии. Я хотел выразить почтение к ним и прикоснуться к вечности.

В египетском зале Сакен вновь застыл, теперь уже перед фигурой писца Каи из Саккары, который сидел в позе лотоса со свитком в левой руке, а правая рука его находилась в таком положении, словно держала перо, но пера не было.

– Смотри, глаза писца инкрустированы черным хрусталем, и как будто видят меня.

– Если ты будешь так стоять перед каждым экспонатом, то, чтобы обойти Лувр, нам понадобится вечность, – сказала Айнель, переводя взгляд с Сакена на писца и наоборот.

– Перед каждой картиной или скульптурой я так долго стоять не буду. Но перед некоторыми придется. Подумай, навряд ли мы еще посетим Париж. Так что не торопись. Дай запомнить самое значительное.

– Ладно, ладно, пойдем! – потянула за руку мужа Айнель.

В павильоне «Сюлли» на 1-м этаже, в зале № 12 Сакен воскликнул:

– Вот она!

– Кто?

– Венера Милосская.

В центре зала на возвышении стояла двухметровая мраморная статуя обнаженной до лона прекрасной женщины, у которой только ноги были укрыты драпировками покрывала. Полуобнаженная фигура, сильная и одновременно женственная. Мягкие складки одеяния подчеркивали упругость обнаженного торса. Сакен, обходя статую, стал смотреть на нее с разных сторон: она казалась то гибкой и подвижной, то спокойной и сосредоточенной. Удивительную жизненность скульптуре придавала посадка головы, немного влево и чуть вниз. Богиня любви, она была торжественна в своей возвышенной и строгой красоте и в то же время глубоко человечной.

– Перед этой статуей упал на колени Аполлон Григорьев, – сказал Сакен.

– А кто этот Аполлон – этот Григорьев, он что, как бог Аполлон, упал перед богиней Венерой?

– Это известный русский литератор, друг Достоевского и Фета. Он упал, как поэт перед несравненной женской красотой. Он был полон страстей, и жизнь его была бурной и буйной – был женат на красавицах, сидел в долговых тюрьмах и страдал от чувственной любви. Говорят, Григорьев послужил прообразом Мити Карамазова, страстного и безудержного человека из романа Достоевского.

– И чем прославился Аполлон Григорьев?

– Он был не только поэтом, но и критиком. А еще его песни-романсы до сих пор поют.

– Какие песни-романсы?

– Ты их слышала на вечеринках.

– Не помню.

– Он автор романсов «О, говори хоть ты со мной, подруга семиструнная!..» или «Две гитары зазвенев, жалобно заныли...». И так далее.

– Так это же цыганские песни, ставшие народными.

– Нет, у них есть автор, и автор этот – Аполлон Григорьев... А ты знаешь, почему Венера без рук? Руки Венеры закрывали грудь. Кто-то из посетителей, чтобы получше видеть эту часть тела богини, отломал ей руки.

– Шутишь?

– Конечно, шучу, – засмеялся Сакен и уже серьезно продолжил: – Греческий крестьянин с острова Милос по имени Юргос нашел Венеру весной 1820 года совершенно целой. Французский мореплаватель Дюмон Дюрвиль видел Венеру в сарае крестьянина: «В левой поднятой кверху руке она держала яблоко, а правой придерживала ниспадавшее от бедер одеяние». Дюрвиль хотел купить скульптуру, но она оказалась ему не по карману. В Стамбуле Дюрвиль рассказал о находке послу, маркизу де Ривьер. Тот отдал распоряжение секретарю посольства Марцеллюсу, и тот с отрядом матросов три дня спустя привез Венеру. Рук у нее уже не было. Маркиз передал статую в дар Лувру.

В соседнем зале вокруг одной картины толпились посетители. Наконец и Сакен с Айнель подобрались к ней – это была Джоконда, или Мона Лиза кисти Леонардо да Винчи. Проницательный взгляд Моны, ее улыбка или усмешка, неуловимое очарование веяло от сравнительно небольшого портрета, где гениально было изображено не только лицо прекрасной женщины, но и туманность, и влажность воздуха, и воздушная дымка окружающего пейзажа.

– Сакен! Это самая Великая картина в мире?

– Это одна из великих картин, но она самая знаменитая картина мира, и в этой знаменитости сыграло большую роль неожиданное происшествие, связанное с нею. В начале XX века картину похитили, и в течение года все сыщики мира не могли ее найти. Это событие держало в напряжении весь просвещенный люд того времени. И когда ее нашли, это стало сенсацией № 1 того времени. Оказывается, ее похитил один итальянец, который хотел вернуть картину на ее родину в Италию.

– А как картина попала во Францию?

– Ее привез ко двору короля Франциска I сам Леонардо да Винчи и подарил ему. «Мона Лиза» стала собственностью королей Франции. Когда же императором стал Наполеон, она всегда висела в его кабинете в Фонтенбло.

В крыле Ришелье на третьем этаже представлены картины Рубенса, на которых выделялись бело-розовые тела слишком полных женских фигур. Пройдя еще немного, Сакен и Айнель оказались в зале, где находились творения Рембрандта.

– Ты спрашивала о самой великой картине. Самый великий художник всех времен и народов – это Рембрандт Харменс Ван Рейн, что означает Рембрандт сын Харменса на Рейне. Здесь написано, что он сын плотника, по другим сведениям, отец его был мельником, и это, скорее всего, так, потому что в написании фамилии указано «на Рейне», то есть на реке; а на реке, как правило, находились мельницы. В любом случае Рембрандт был сыном мастерового и всего добился сам. Ты спрашивала: «Мона Лиза» самая великая картина? Она великая, но не самая. Она самая знаменитая – это да. А самая великая картина принадлежит кисти Рембрандта – это «Возвращение блудного сына», и она находится в Эрмитаже. Будем в Санкт-Петербурге, обязательно ее посмотрим. А здесь мы можем посмотреть его автопортреты.

Они стали молча ходить от одной картины Рембрандта к другой, подолгу останавливаясь.

– На автопортретах Рембрандт разный, но у него везде очень пытливый взгляд и печальный вид, – сказала Айнель.

– Да, вид у него невеселый. Рембрандт – одна из самых трагичных фигур в мире искусства. Но сейчас я вспомнил другого великого человека – Чарльза Лаутона, который воплотил образ Рембрандта в кино.

– Давай посидим; нам надо отдохнуть – ходим уже без остановки часа три. Посидим, и ты мне расскажешь и о Лаутоне, и о фильме «Рембрандт».

– Чарльз Лаутон – великий английский актер – родился в 1899 году. В 1935 году Александр Корда предложил Лаутону сыграть роль Рембрандта в его новой картине. Лаутон объездил все западноевропейские музеи, где было хотя бы одно полотно Рембрандта, проводил дни перед автопортретами художника: изучал взгляд, выражение лица, характер морщин. Лаутону хотелось рассказать о судьбе отвергнутого гения, о его одиночестве, о его отношении к людям и творчеству. Помнишь, в Амстердаме гид рассказывала о «Ночном дозоре»?

– Когда его одолевали нелепые претензии заказчиков?

– И где художник защищал свое право на романтическое видение мира. И в фильме Рембрандту втолковывают мещанские критерии красоты: торговец отказывается дать денег на краски, ибо незачем Рембрандту рисовать нищего; нищий объясняет, что рисовать с него царя Саула – безумие; любовница-экономка требует сознательного компромисса с мещанством – рисуй, как все! В финале кинофильма Рембрандт, получив подаяние, бросается в лавку за красками и начинает свой последний автопортрет. В фильме показано, как Рембрандт испытал серию взлетов и падений, имел несколько подруг: в начале картины умирает Саския, герой переходит к экономке, далее короткое счастье с Хендрикье Стоффельс. Вот мы сидим перед картиной Рембрандта «Вирсавия в купальне». Натурой для картины послужила его возлюбленная Хендрикье Стоффельс.

– А каков сюжет картины?

– Для этого надо вспомнить Библию, а именно Ветхий завет. Однажды Давид прогуливался по кровле царского дома и увидел купающуюся женщину, а та женщина была очень красива. И сказали ему: «Это Вирсавия».

– Рембрандт мог бы изобразить другую женщину, почему нарисовал именно свою возлюбленную?

– Он был не одинок в этом. Рубенс в знаменитой картине «Шубка» изобразил свою прекрасную жену Елену Фоурман тоже нагой.

Недалеко от Рембрандта, в другом зале Айнель подошла к небольшому полотну и долго стояла перед ним. «Кружевница», – прочитала она.

– Ты смотришь, как тщательно нарисована эта картина?

– Да. Как точно изображены все детали. Как старательна и внимательна женщина за рукоделием, как тонко все здесь выписано!

– Это Ян Вермеер Дельфтский – художник из города Дельфта. Современники считали его тонким художником, он писал только по два-три полотна в год. Всего известно 35-36 его картин, и они очень стали цениться в XIX-XX веках. В конце 2-й мировой войны произошла одна курьезная история, связанная с его именем. В мае 1945 года в Амстердаме был арестован художник Антониус Ван Меегерен – его обвинили в сотрудничестве с нацистами: в обход голландских законов, он продал Генриху Герингу, по приказу которого бомбили беззащитные Нидерланды, «Христа и грешницу» кисти Вермеера. Арестованный Ван Меегерен признался, что продал... подделку. Что «Христа и грешницу» написал не Вермеер, а он – Ван Меегерен. Ему не поверили. Тогда Меегерен сказал, что он написал еще пять «Вермееров». Ему не верили. Тогда он сказал, что в подвале его виллы сохранились этюды, наброски и посуда, которую он изобразил на столе в картине. Тогда он сказал: «Дайте мне старый холст, кисти из барсучьего волоса, те краски, которые укажу, и я напишу «Вермеера», и ни один эксперт не отличит его от подлинных», – и он доказал. Картины, которые Меегерен указал своими, признали подделками под «Вермеера».

– Ты сказал, что он изучал творчество великих художников, то есть он подделывал картины и других художников?

– Да. Картины Питера де Хоха, Герарда Тербоха, Франса Хальса он тоже подделывал и продавал.

– Ты посмотри, какой он был способный.

– Да. Некоторые владельцы его подделок до сих пор еще оспаривают их подлинность... Ну, отдохнули?

– Да.

– Тогда пошли дальше.

Проходя по анфиладе помещений дворца, Сакен и Айнель оказались в просторном дворе Марли, в котором выставлено множество скульптур, и среди них выделялись бьющие копытами, пританцовывающие лошади.

– Кони! Какая красота! – воскликнул Сакен. – Благодаря коню мы жили в своих бескрайних степях и высоких горах.

– Бескрайние степи, я согласна, а высокие горы? – спросила Айнель.

– А наш родной Ала-Тау, сколько там пиков более пяти тысяч метров.

– Да-да... – смутилась Айнель.

– Сакен, мы уже ходим десять часов. Я устала. Мы еще раз придем в Лувр.

– Хорошо. Зайдем еще в зал прикладного искусства – туда, где представлены скульптуры африканских и других народов.

– Мы эти скульптуры и маски уже видели и покупали на африканских базарчиках. Да ты и сам вырезал несколько масок.

– Так-то оно так, но здесь лучшие образцы, так сказать, эталон.

В зале, где было представлено искусство народов Африки, Азии, Америки и Океании, поражало разнообразие форм и стилей самобытной культуры, богатое воображение ее создателей: пластические массы из дерева, глины и других материалов в большинстве своем были элементарны, но геометричны. Контуры, узоры, орнаментика впечатляли. Но через некоторое время Айнель потянула Сакена к выходу.

– Айнель, посмотри на это неисчерпаемое богатство символов. Через них художники передали свои представления и ощущения об окружающем мире, о душе человека... о душе...

– Куда сегодня идем? – спросила Айнель.

– Как отдохнула, как спала?

– Все хорошо. Вчера мы, конечно, устали – ходили столько времени. Давай поменьше ходить, почаще отдыхать.

– Мы не отдыхать сюда приехали, а познать Париж. А чтобы познать этот великий город, нужны время и силы. Времени у нас осталось 3-4 дня, а силы мы восстанавливаем. Так что вперед, как поется в Марсельезе: «Allez, les enfents de patrie... Час славы настает...».

– Вперед-то вперед. Но мы должны наметить маршрут.

– Мы должны посмотреть собор Парижской Богоматери, побывать на Эйфелевой башне, посетить Дом инвалидов с гробницей Наполеона, Триумфальную Арку, Бастилию, Версаль и кое-что еще, что сумеем посмотреть по дороге. На Эйфелеву башню поднимемся в последний день перед отъездом и с трехсотметровой высоты окинем взглядом весь Париж, те места, где побывали. А сейчас едем на остров Сите, по словам Виктора Гюго – колыбель Парижа, начнем с «Notre Dame de Paris».

– Какая громадина этот собор, – в восхищенном удивлении произнесла Айнель, когда они оказались перед порталом Собора, возвышавшимся над Сеной.

– Его строили почти двести лет. Строительство было начато епископом Морисом де Сюлли в 1163 году на месте старой церкви Меровингов и завершено в 1345 году.

– Значит, Собор строили несколько поколений.

– Если считать возраст поколения двадцать лет, значит, его строили девять поколений. Чтобы лучше представить замысел архитектора, на здание нужно смотреть не слишком издали и не слишком вблизи.

– И откуда мы будем осматривать собор? Вблизи нельзя, издали тоже нельзя.

– Будем смотреть со средней дистанции.

– С воды, что ли?

– Да, с воды. Осмотрим собор со всех сторон, а потом ознакомимся с интерьером.

Действительно, со средней дистанции, то есть с деревянной скамьи речного трамвая, Нотр-Дам не виделся уже исполинской громадой, в то же время, имея внушительный объем, казался легким, ажурным строением. Ажурность ему придавали каменные узоры порталов и стройные контрфорсы, упершиеся упругими дугами на стены снаружи, – они являлись искусными подпорами и в то же время были деталью, которая подчеркивала архитектурное чудо.

– Да, величественное здание, – сказал Сакен после водной прогулки. Они стояли перед входом центрального портала.

У входа висела табличка: площадь Собора 130 на 48 метров, высота внутренней части храма 32 метра, а вместимость – 6500 человек, – прочитал вслух Сакен.

Сакен и Айнель с потоком людей шли, смотря по сторонам, но чаще взглядывая вверх. Два ряда параллельных колонн разделяли просторное, как футбольное поле, помещение храма на три нефа. В среднем располагались ряды мощных деревянных скамей, на некоторых из них молились люди. По боковым нефам бродили толпы с экскурсоводами, были и одиночные пары. В боковых нишах располагались киоски, в которых продавались различные сувениры, в том числе и с видами Нотр-Дам и остального Парижа. В помещении было светло. Свет лился через многочисленные огромные витражи.

– Теперь ты представляешь торжественность мероприятий, которые проводились в Нотр-Дам.

– Я помню картину Давида «Коронация Наполеона».

– Да, там запечатлен величественный интерьер Собора. Наполеон был очень умен. Коронацией в Нотр-Дам он хотел показать, что царствование ему дано Богом.

– А что, только Наполеон короновался в Нотр-Дам?

– Нет. До него здесь короновался Генрих IV. И в Нотр-Дам проходил процесс реабилитации Жанны д’ Арк.

– А там наверху за колоннами проходят какие-то галереи.

– Это антресоли, по ним бегал Квазимодо, персонаж романа Гюго «Собор Парижской Богоматери». Давай посидим на этой удобной скамье. Собору посвящена одна из замечательных книг Виктора Гюго, по которой было поставлено немало художественных фильмов. Но самый впечатляющий я видел очень давно, в юности, когда на наших экранах демонстрация иностранных фильмов начиналась со строк: «Этот фильм взят в качестве трофея в Великой Отечественной войне».

– И чем тебя этот фильм впечатлил?

– Кстати главную роль Квазимодо играл Чарльз Лаутон, о котором я уже тебе рассказывал. Огромный, похожий на гигантскую черепаху, Квазимодо наделён Лаутоном величием, которое дает человеку истинная любовь и уцелевшее, вопреки всему, достоинство души. Я тогда был потрясен драматизмом изображаемых событий и игрой актера, который слился с персонажем. Для меня это был один человек.

– А каких актеров ты ставишь в один ряд с Лаутоном?

– Ну, актеры все разные, и в один ряд их поставить невозможно, но по силе таланта, по выразительности я бы еще выделил Спенсера Трэси, Марлона Брандо, Тосиро Мифунэ. Из русских актеров – Михаила Москвина, Михаила Ульянова, Евгения Евстигнеева. А из казахских – Серке Кожамкулова, Жантурина, Сюртубаева, Сабита Оразбаева, сыгравшего старика Сюеу в «Крови и поте»...

– А Чаплина? Ты не упомянул своего любимого Шарло.

– Чарльз Спенсер Чаплин – это вообще из ряда выходящая личность. Это гений!.. Ну, что, отдохнули? Пойдем! Давай дальше смотреть Нотр-Дам...

– И как только это держится?! – посмотрела Айнель на купол, который еле просматривался в выси, на вытянутые пропорции ажурных окон.

– Да, искусство и упорство строителей поразительно. Сразу и не поймешь, как они этого достигли... Посмотри на эти башни, – Сакен показал на высоченные огромные башни над центральным порталом, – это дозорные башни, на них, по всей вероятности, находятся колокола, в которые звонил Квазимодо, созывая горожан и на молитву, и на сходки.

– Сакен, идем.

– Сейчас. Надо купить какой-нибудь сувенир на память о Соборе.

Айнель осталась у скамьи. Через некоторое время Сакен вернулся, держа в руках кулон желтого цвета с изображением святой Марии.

Айнель посмотрела на этикетку, к которой был прикреплен кулон:

– Здесь обозначен вес – 18 карат.

– Раз вес в каратах, значит, кулон золотой. По Библии, Иисус изгнал торговцев из храма, а здесь, в главном храме Парижа, торгуют. Киоски можно было бы вынести наружу. Куда смотрят церковные власти?

– Купил сувенир, доволен и критикуешь. В этом соборе, наверное, службы не идут?

– Не знаю...

Выйдя из Собора, снова посмотрев на его громаду, Сакен сказал:

– Эпоха средневековья характеризовалась сложностью и напряженностью в обществе. Мятущийся дух его передал поэт того времени Франсуа Вийон:

«От жажды умираю над ручьем,

Смеюсь сквозь слезы и тружусь играя.

И для меня полыни горше мед:

Но как понять, где правда, где причуда?

И сколько истин? Потерял им счет.

Я всеми признан, изгнан отовсюду».

– Ладно, пойдем, – потянула Сакена Айнель.

Отойдя на значительное расстояние, Сакен еще раз обернулся на Нотр-Дам:

– Кто-то из великих сказал, что архитектура – это застывшая музыка. Ведь правда же?

– Правда, правда... Куда мы дальше идем?

– Надо перекусить. Затем пройдем до проспекта «Елисейские поля», оттуда до Триумфальной арки и к Дому инвалидов с гробницей Наполеона.

– И домой! – сказала Айнель.

– Не домой, а в гостиницу.

– Я это и имею в виду, – стала раздражаться Айнель.

По дороге на подъем к Триумфальной арке Сакена и Айнель кто-то окликнул. Они остановились и видят: великолепный лимузин и из него, склонившись над картой, им кивает симпатичный молодой человек и на ломаном французском языке, в котором проблескивают итальянские слова, что-то говорит им. Сакен ему объясняет, что они тоже приезжие и ничем ему помочь не смогут. Но молодой человек настойчиво продолжает говорить, и Сакен решил выслушать его до конца и понять, чего он хочет.

Вот здесь, – молодой человек ткнул в карту, – проходила выставка его изделий, а он сам «модельеро итальяно де Милано». Выставка закончилась, и он свои изделия, смешно сказать, везет назад в Италию. Но, увидев Сакена с Айнель, решил подарить им, так как они ему очень понравились. Он вытащил с заднего сидения пакеты с надписями по-итальянски. Затем из одного пакета вынимает прекрасно сшитый пиджак из черной кожи. Весь черно-лоснящийся, блестящий, в полном смысле слова, пиджак так и блеснул из его рук в руки Сакена.

Сакен спрашивает: «Это бесплатно?»

– Да-да, синьоры, – говорит молодой человек, – совершенно бесплатно, так как изделие с выставки он не имеет права продавать. Но если они дадут ему немного денег на бензин, чтобы доехать до Милана, то он будет непротив...

– А сколько вам надо, – спрашивает Сакен, – чтобы вы доехали до Милана?

– Двести евро, – ответил он.

– А двести долларов вам подойдут? – спросил Сакен.

– Подойдут, подойдут, – поспешно закивал молодой человек.

Тут Айнель говорит Сакену:

– Два кожаных пиджака за 200 долларов? Дай-ка я их посмотрю.

Сакен передал ей черный пиджак, при этом он показался ему из кожзаменителя, и спрашивает Айнель:

– А искусственная замша бывает?

– Бывает, – ответила Айнель, рассматривая и щупая пиджак. – Дай-ка этот.

Парень смущенно улыбнулся: «Синьоры, нельзя их так рассматривать, что могут подумать люди». И тут Сакен с Айнель поняли, что это с блеском разыгранная афера. Сакен быстро пихнул парню его пиджаки со словами: «Мерси, граци, рахмет...» – и скорым-скорым шагом от парня и от лимузина. И слышат вслед: «Мадам, мадам!» Но Сакен с Айнель еще больше ускорили шаг и вскоре, опустившись на скамейку, на бульваре близ Триумфальной арки, дружно выдохнули: «Құдай сақтады!»^[5].

Вскоре наши туристы оказались на площади Звезды, в центре которой возвышалась 50-метровая Триумфальная арка.

– А что, эту арку построил Наполеон?

– Однозначно ответить на этот вопрос трудно. Первоначально Людовиком XV было задумано на этом месте, которое в то время было полем посреди загородного парка, построить дворец в виде огромного белого слона. Но замысел этот не был осуществлен из-за финансовых трудностей. В 1806 году император Наполеон I подписал указ о начале строительства, за счет контрибуций с покоренных стран, Большой Триумфальной арки, проект которой разрабатывал архитектор Шальгрен. Этому строительству суждено было продлиться долго. Менялись замыслы, архитекторы, а главное – политическая ситуация. Гвардейцы Наполеона так и не совершили свой триумфальный марш под ее сводами. Трон занял Людовик XVIII, затем Карл Х, а затем Луи Филипп, герцог Орлеанский. Проекты были пересмотрены, и Триумфальную арку решили посвятить Наполеоновской эпохе и победам времен Республики. Общий вид ее должен был остаться таким, как замыслил Шальгрен, но совершенно новыми должны были стать групповые скульптуры, – рассказывая это, Сакен обходил с Айнель колоссальную арку, осматривая со всех сторон. Постояли у могилы неизвестного солдата. На монолите надпись: «Ici repose un soldat Francais mort pour la Patrie»^[6]. Остановились перед горельефом, где был изображен революционный отряд, выступающий в поход: шесть мужских фигур – бородатый воин и мальчик, старик со щитом и еще трое других, с оружием в руках. А над ними, в неистовом порыве, с мечом в руке, на фоне знамен и коней, огромная, метров шести, крылатая женщина.

– Это богиня Победы Нике? – спросила Айнель.

– Это богиня Свободы и Победы Марианна – Франция. Она зовет вперед, она ведет.

– Какая решимость и самоотверженность на ее лице.

– И мужество, и отвага. А самое главное – беззаветная любовь к родине. А одетые в античные доспехи герои выражают жестокую ненависть к врагам и спокойную уверенность в своих силах.

– А почему античные воины?

– Это не античные воины, это восставший французский народ.

– Кто автор этой замечательной скульптуры? – спросила Айнель.

– Франсуа Рюд, французский скульптор. Парижане назвали эту скульптуру Марсельезой, помнишь: «Allons, enfant de la patrie... Вперед сыны отечества!..».

– А кто написал «Марсельезу»?

– И слова, и музыку написал капитан Роже де Лилль, инженер-сапер. Он за одну ночь сочинит походную песню для Рейнской армии. Но с этой песней, с этим походным маршем выступит в бой марсельский отряд, самый революционный отряд Франции. Эта песня, как на крыльях, облетит всю страну, она станет национальным гимном. Марсельеза – это живой голос революции, это сама борющаяся Франция. В этой скульптуре, в героических образах передан дух революции: победа или смерть! – провозглашает она.

– В Алматы тоже есть памятник воинам, погибшим за Отечество, там тоже в их память горит Вечный огонь, – задумчиво сказала Айнель.

– На войне погибли старший брат матери и два брата отца, – сказал Сакен.

– А мой отец и твой отец вернулись с войны ранеными.

– Честь им и слава!

– Дом инвалидов был создан Наполеоном? – спросила Айнель, когда они подошли к нему.

– Это скорее Дворец инвалидов, и он был основан Людовиком XIV для солдат, получивших увечья в войне. Они здесь находились на полном содержании и получали леченье. Наполеон уделял большое внимание Дому инвалидов и очень заботился о солдатах, а те отвечали ему искренней любовью. Например, он издал декрет, который звучал так: «Мы, Наполеон, император французов, король Италии, повелели и повелеваем следующее: Статья 1. Мы усыновляем детей генералов, офицеров и нижних чинов, павших в Аустерлицком сражении. Статья 2. Они будут содержаться и воспитываться на наш счет: мальчики в императорском Рамбульском, девочки в императорском Сен-Жерменском дворцах наших. Первые будут впоследствии определены нами, а вторые выданы замуж. Статья 3. Кроме имени, данном при крещении, и фамилии, они имеют право носить имя Наполеона». В первый раз Наполеон отличился при осаде Тулона, когда он, возглавив артиллерию французской армии, взял его. За это 24-летнего капитана произвели в генералы. Затем, в самом Париже возник монархический мятеж, который Наполеон подавил артиллерийской картечью.

– А что, Наполеон и там командовал артиллерией, и здесь опять артиллерия?

– Изначально он был артиллерийским офицером. За эту услугу Ди­рек­тория, которая правила Францией, сделала Наполеона командующим итальянской армией.

– То есть она его направила в Италию.

– Совершенно верно. А что собой представляла итальянская армия – она походила на скопище оборванцев, до такого разгула хищничества и казнокрадства еще никогда не доходило. На эту армию не очень много и отпускалось Парижем, но и то, что отпускалось, быстро и бесцеремонно разворовывалось – 43 тысячи человек жили на квартирах в Ницце и около Ниццы, питаясь неизвестно чем, одеваясь неизвестно во что. Не успел Наполеон приехать, как ему донесли, что один батальон накануне отказался исполнять приказ о переходе в другой, указанный ему район, потому что ни у кого не было сапог. Развал в материальном быту этой заброшенной и забытой армии сопровождался упадком дисциплины. Солдаты не только подозревали, но и воочию видели повальное воровство, от которого они так страдали. Наполеону предстояло труднейшее дело: не только одеть, обуть, дисциплинировать свое войско, но сделать это на ходу, уже во время самого похода, в промежутках между сражениями. Откладывать поход он ни за что не хотел: у него начинались трения со старшими генералами, которые поначалу не хотели признавать своим начальником 27-летнего Наполеона – это казалось им оскорбительным. Но Наполеон дал понять всем, что он не потерпит в своей армии никакого противодействия и сломит всех сопротивляющихся, независимо от их ранга и звания. Например, маленький Наполеон сказал, глядя снизу вверх на высокого Ожеро: «Генерал, вы ростом выше меня, как раз на одну голову, но если вы будете грубить мне, то я немедленно устраню это отличие». Впоследствии Ожеро станет одним из Наполеоновских маршалов. Наполеон резко и немедленно повел борьбу с безудержным воровством. Солдаты это сейчас же заметили, и это гораздо больше, чем расстрелы, помогло восстановить дисциплину. И он обратился с воззванием к своей армии: «Солдаты, вы не одеты, вы плохо накормлены... Я хочу повести вас в самые плодородные страны на свете». Наполеон считал, что армия должна сама себя кормить, и не стал откладывать поход до того, как все нужное будет армией получено: все необходимое ей она должна забрать у неприятеля – Наполеон действовал на своих полуголодных и полуобутых солдат реальным указанием на блага, ожидающие их в Италии. А сам Наполеон с первых дней своего командования обнаружил доходящую до дерзости смелость и презрение к личным опасностям: он полагал, что если обстоятельства складываются так, что личный пример решительно необходим, то военачальник должен не колеблясь идти под огонь. Первые битвы Наполеона военные историки назовут «шесть побед в шесть дней». Австрийские войска терпели поражения, паника объяла все итальянские дворы.

Тут Сакен и Айнель подошли к склепу Наполеона, который представлял помпезное здание округлой формы. Войдя внутрь, прошли вверх на галерею – внизу могила Наполеона, под надгробием из порфира.

– Айнель, помнишь «орла Сюже» из порфира в Лувре?

– Да, там был небольшой кувшин из прекрасного камня, обрамленный великолепным орлом из позолоченного серебра. А здесь многотонный порфир обрамлен великолепным мавзолеем?

– Один историк насчитал около 200 тысяч трудов, посвященных Наполеону. Одни хулят и клянут Наполеона, другие возносят хвалу, но все они сходятся в одном, что это человек неповторимой, удивительной судьбы.

– А что это за надписи по кругу?

– А это названия наполеоновских сражений.

– И сколько он их провел?

– Он провел около 60 сражений, из них важнейшие начертаны здесь: Тулон, Монтенотте, Лоди, Риволи, Маренго, Арколе, Ваграм, Аустерлиц.

Наполеон выиграл много сражений. Самой замечательной победой среди них он считал Аустерлиц. Наполеон был не только великим полководцем, но еще и выдающимся государственным деятелем, дипломатом и прочая, прочая... Он перекроил старую Европу, нанес сокрушительный удар по обветшалому феодальному миру, рутинным взглядам, концепциям и канонам. Историки считают, что Средневековье закончилось с началом великой Французской революции и в становлении современности немалая роль принадлежит Наполеону I. Байрон о нем сказал: «Не родившись царем, влек царей за своей колесницей».

У Триумфальной арки я хотел бы оказаться 15 августа. Говорят, в день рождения Наполеона солнце на Елисейских полях заходит в пролете арки. И ещё, он создал «Свод Законов», который называется «Кодекс Наполеона». Говорят, этим «Кодексом» Наполеон гордился больше, чем всеми своими победами.

На пути из Дома инвалидов Сакен и Айнель долго не могли найти вход в метро. Усталость была страшная. Скорее в гостиницу, снять обувь и вытянуться на постели.

– Сакен, спроси у этой женщины, где ближайшая станция метро.

Сакен обратился по-французски к идущей навстречу женщине средних лет и приятной наружности. Та внимательно посмотрела на них и ответила на чистейшем русском языке: «А вы случайно не наши?» Сакен с Айнель едва не бросились к ней в объятия: «Ваши, ваши!» Оказалось, что работает она в Посольстве Украины и зовут ее Галя. Она выразила большую радость тому, что, несмотря на развал и кризис на постсоветском пространстве, «совьетики» разъезжают по миру, бывают в Париже, и рассказала, что посмотреть, где и как дешевле купить.

Галя проводила их до входа в метро, и они расстались, как настоящие друзья.

Вечером после ужина Айнель спросила Сакена:

– Сегодня ты дважды упомянул Франсуа Вийона: сначала в Нотр-Дам ты читал его стихи, потом сказал, что тот подозрительный модельер, наверное, потомок Вийона. Расскажи о нем.

– О модельере?

– Нет, о Вийоне... хотя и о модельере тоже.

– Хорошо, спать еще рано, а телевизор смотреть неохота... Первой печатной книгой французской лирики были стихи Франсуа Вийона, или Франсуа де Монкортье. Он жил в середине XV века, когда по Парижу бродили волки и иногда пожирали людей. Он учился латыни и церковному праву в одном из учебных заведений Латинского квартала. Вийон, первый французский поэт-лирик, был осужден на изгнание из Парижа.

– Как на изгнание?

– Во времена Вийона преступников пороли розгами, варили живьем в кипящем масле, вешали или кидали в колодец, или высылали. Франсуа должен был кончить свою жизнь на эшафоте за неоднократное участие в разбоях, драках и грабежах, но казнь была заменена 10-летней высылкой. Но людям остались его стихи. Он был искренен в своих мыслях и чувствах и смог это выразить словами. Для поэзии до Вийона характерен извилистый, напыщенный стиль. Для этих поэтов была характерна цветистая, выспренняя речь. Это была не поэзия, а поэтизм. А Вийону стихотворные строки приходили сами, обретая форму и размер. В них слышался тайным ритм, который придавал им жизнь, а Франсуа только управлял их биением. В стихах он использовал народный язык, а в некоторых балладах – «арго».

– Ну, прочти что-нибудь.

– «Когда б я, будучи юнцом,

Так не беспутствовал, о Боже!

Давно бы у меня был дом,

А в доме – пуховое ложе.

Но разум леностью стреножа,

Пренебрегал ученьем я

И вот скорблю, свой путь итожа,

И рвется с горя грудь моя».

– Да, просто и доходчиво... Но зачем же он занимался грабежами?

– Иногда он жил при герцогах, в их замках. Так, в Блуа Вийон предстал перед герцогом Карлом Орлеанским, который принял его благосклонно. Там он создал знаменитую «Балладу поэтического состязания в Блуа». Он был непоседа – бродил из города в город. Стихи его не кормили. Вийона с пути сбивала нужда и среда. Но сердце его не ожесточилось, и людям осталась его поэзия. В перерывах между пребываниями в замках он «промышлял», не брезгуя воровством и грабежами. Но он – поэт, и потому наивысшее удовлетворение ему давали только хорошо сделанные стихи. Думая о том синьоре, который его как-то накормил, Франсуа говорил себе: если бы эти господа не ставили такие преграды между своими драгоценными персонами и голодными нищими, то, возможно, тем не приходилось бы прибегать к силе, чтобы найти себе пропитание. Он вспомнил историю, как Александр Македонский помог одному пирату, дав ему средства, на которые тот мог жить. Вийон написал такие стихи:

«Когда бы с Александром Бог

Свел и меня, чтоб в полной мере

Вкусить я каплю счастья мог,

Жил по-другому бы теперь я.

И с правильной дороги – верю –

Не удалось бы мне сойти:

Из лесу голод гонит зверя,

Сбивает нас нужда с пути».

Он вспоминал о своей юности, о потерянном времени, о дурных знакомствах, что привели его на скверную дорогу, и написал следующие строки:

«Как я о юности жалею

В печальной старости своей,

Хоть пожил многих веселее!

Как незаметно были в ней

Разлучены мы с бегом дней!

Она, умчась резвей коня

И птицы в небесах быстрей,

Ни с чем оставила меня.

Она ушла, и жизнь влачу я,

Гол как сокол и нищ умом,

Кончины горестно взыскуя

С пустой душой и кошельком».

– Стихи Вийона язвительны, точны, каждое слово незаменимо.

– А после ссылки он вернулся в Париж?

– Нет, сразу же после оглашения приговора Франсуа ушел, и следы его теряются – не известно ни место его смерти, ни даже год.

– Да, грустная история.

– Поэт Осип Мандельштам посвятил ему такие строки:

«Рядом с готикой жил озоруичи

И плевал на паучьи права,

Наглый школьник и ангел ворующий,

Несравненный Вийон Франсуа».

– Но к чему ты вспомнил о Вийоне после встречи с модельером. Ты думаешь, «модельер» тоже не в ладах с законом?

– Ты же знаешь, что бесплатным бывает только сыр в мышеловке... К тому же мошенники хорошо знают психологию туристов: они уверены, что из-за каких-то 200 долларов те не станут обращаться в полицию... Нет, все-таки симпатичный молодой человек... А как держался! Право, я до сих пор иногда думаю, что он действительно модельер из Милана.

– Возможно, из Милана, но явно других моделей мастер...

– Сегодня куда идем? – с обычным вопросом обратилась Айнель.

– На схеме «Метро» есть станция «Бастилия», давай съездим туда, посмотрим на королевскую тюрьму, возможно, в камере, где сидел таинственный узник под именем «железная маска», побываем. Потом поедем в Версаль, резиденцию Людовиков, и еще я хотел бы посмотреть Шартрский собор.

– А это где?

– В городе Шартре, что в 90 километрах к юго-западу от Парижа.

– Ой, Сакен, в один день и Версаль, и Шартр, наверное, не успеем. А что в Шартре интересного?

– Шартрский собор почти так же знаменит, как Нотр-Дам. Посмотрев Нотр-Дам, можно составить представление и о соборе в Шартре. Но меня интересуют скульптуры в Шартрском соборе, их там около десяти тысяч. Самое главное, я хотел посмотреть на скульптуру «Бог дней творения». Говорят, она очень похожа на «Мыслителя» Родена.

– Оставим это на последний день, если он будет свободным, – посвятим Шартру.

Путешественники доехали до станции метро «Площадь Бастилии», вышли на площадь и стали озираться, ища знакомый по иллюстрациям в учебниках силуэт крепости. Ничего похожего не просматривается, только в центре высится какая-то огромная колонна. Спросили у пожилой женщины. Кстати, с вопросами они чаще обращались к пожилым – больше знают и охотнее объясняют.

– А... где же Бастилия?

Женщина с улыбкой объяснила, что Бастилию разрушили, а на ее месте поставили вот эту колонну. И здесь Сакен вспомнил, что Бастилию в одну из революций разрушили и на ее месте поставили Вандомскую колонну, отлитую из пушек неприятеля, захваченных в Наполеоновских войнах.

Айнель укоризненно посмотрела на Сакена... и они рассмеялись.

Версаль поразил их безбрежными парками, каналами и фонтанами. Ну и, конечно, дворцами, замками и другими строениями, с их апартаментами, кабинетами и покоями, с их сверхбогатым убранством и утонченной роскошью.

В Версале особенно ясным становится понятие «перспектива», которая просматривается с верхних этажей главного дворца: через водный партер, бассейн Латоны, королевской аллеи, бассейн Аполлона – виден Большой канал и до горизонта, где с трудом угадываются холмы с растительностью, – все это перспектива Версаля. На Сакена обычно наводил уныние вид стриженых деревьев. Здесь же, подстриженные под пирамиды, конусы и шары деревья, обрамляя аллеи и тропы, создавали благоприятное настроение. Говорят, совершая вояж по Европе, Петр І посетил Версаль, который он и взял в качестве образца для создания Петергофа.

Вернувшись в Париж, решили пройтись до Мулен Руж через Place Pygale. Крылья «Красной мельницы» крутились так же, как и при Тулуз-Лотреке. По дороге зашли в музей восковых фигур. С некоторыми из восковых знаменитостей сфотографировались на память.

Дата добавления: 2015-09-01