|
Читайте также: |
дымился костерок. Пока все совпадало с рас-сказом графа Антона, помнится, он
упоминал про рыбаков. Алексей плыл у самого берега, стараясь быть
незаметным. На выходе из протоки обнаружилось много мелких островков, они
словно плавали в воде. Попробуй определить без карты, какой здесь остров
Камен-ный, а какой Вольный.
-- Алексей Иванович, воды набежало...
-- Так отчерпай.--Алексей сам сел на весла и направил лодку к
обрывистому, усеянному крупными камнями и галькой берегу. Наверное, это и
есть Каменный, граф говорил -- все время держаться левой руки.
Лодку спрятали в густой осоке, вышли на берег, осмотрелись.
-- Теперь слушай,-- сказал Алексей денщику.-- Ружье мы взяли для отвода
глаз, если нам здесь и понадобится оружие, то это будут пистолеты.
-- Кому здесь глаза-то отводить? Чайкам, что ли?-- недоверчиво
прищурился Адриан.
-- А хоть бы и чайкам, чтоб не орали. Главное, иди за мной след в след,
и полнейшая тишина.
-- Понял, чай не идиот,-- обиженно бросил Адриан, и они трону-лись.
Кустов на острове было немного, почва, как и говорил граф, была топкой,
иногда приходилось прыгать с камня на камень. Вдалеке темнело нечто, что
могло быть в равной мере и мызой, и купой деревьев.
Они шли ходко, прячась за валуны и редкие кустарники, скоро стало
явственно видно, что дерево там одно, а все остальное -- забор и торчащее
нечто, что могло быть башней.
Граф говорил, что мыза представляет из себя пристройку к ста-рому
маяку, который давно потерял свою функцию. На верхней площадке, где когда-то
зажигали фонарь, глухой Харитон устроил се-бе горницу и с завидным
постоянством взбирался наверх по винто-вой лестнице, дабы обрести
одиночество и помолиться. С маяка от-лично просматривались луг, гряда
камней, причал и море, то есть все подступы к мызе.
Эта старинная усадьба попала в собственность канцлера, Бестуже-ва при
конфискации имущества некоего опального дворянина. По обретении острова и
мызы Бестужев распорядился обнести ее высоким забором, обставил кой-какой
самой простой мебелью и, кажется, забыл о ее существовании, хотя дикий
остров был по-своему поэтичен, а в камышах водилось множество уток и прочей
дичи. Но Бестужев не любил охоты. Пришло время, и мыза понадобилась ему для
других целей, мнимый Сакромозо был отнюдь не первой жерт-вой, посетившей сии
стены из-за политических дрязг.
Все, пришли... Кусты кончились, перед разведчиками расстилался обширный
луг, заросший высоченными, чуть ли не в рост, зон-тичными. Белые кущи сныти
и дикого укропа несмотря на вечерний час расточали медовые запахи. Укрыться
в этой белой кипени было проще простого, и Алексей благословил небо, что
нерадивые страж-ники не догадались ее выкосить. В другое время года никто не
мог бы подойти к мызе невидимым.
Они сели на землю.
-- Вот под этим кустом меня и жди. Дальше пойду один,-- шепотом сказал
Алексей, хотя кто их тут мог услышать?
-- На разведку? Что ищем-то? Скажите, Алексей Иванович, Хри-ста
ради!--Любопытные глаза денщика так и буравили хозяина. Адриану было ясно,
что барин пожаловал на остров по нешуточному, тайному делу, и ему тоже
хотелось приобщиться к этой тайне, и чтоб страшно было, и чтоб мурашки по
телу.
-- На вот и сиди со взведенным курком.-- Алексей сунул в руки Адриана
пистолет.-- Если что, беги на выручку,
-- Это уж не сомневайтесь. Прибегу...
-- Нет, не беги.-- Алексей словно опомнился.
Бели их с Адрианом схватят, то никто не будет знать, где их искать.
Более того, сведения о Никите, которых они так долго ждали и которые сами
упали в руки, в случае их пленения пропадут втуне.
--Так бежать или не бежать?-- дергал за рукав Адриан.
-- Не бежать. За этим заборам держат Никиту Оленева. Эти сведения
необходимо проверить. Если я,-- он вложил в руки денщи-ка часы,-- не вернусь
через час, то шпарь к лодке и поспешай домой. Найдешь Белова, все
расскажешь. Понял?
Алексей вскинул руку в прощальном приветствии и, как в пену морскую,
нырнул в уже мокрую от росы белоснежную траву. Адриан влез в середину куста
-- отличный наблюдательный пункт -- и замер, глядя на высокий забор
безжизненной мызы.
Сейчас, когда Алексея не было рядом, ему почудились далекие голоса:
наверное, переговаривались за забором. Потом из трубы по-тянулась струйка
дыма: еду готовят, не иначе. Адриану остро захотелось есть, он достал из
сумки хлеб с сыром и принялся жевать, сетуя, что не успел засунуть в карман
Алексея Ивановича какой-нибудь еды: какая может быть разведка на голодный
желудок!
Алеша меж тем лежал на самом краю цветущей кущи и размыш-лял, как лучше
добраться до забора -- перебежать голый участок земли или преодолеть его
ползком.
-- Харитон, глухая тетеря!-- кричали за забором, потом стали кликать
какого-то Степана, грозя ему унтер-офицером, потом два мужика, непотребно
ругаясь, принялись где-то совсем рядом пилить дрова.
"Вот угомонятся немного, и поползу дальше",-- уговаривал себя Алексей.
На краю белого царства пробегал ручей, воды которого и питали корни
зонтичных. Прямо перед лицом Алеши торчали одуванчики, он устал их
рассматривать. Это были не те майские веселые цветки, которые желтым ковром
устилают все городские задворки и пустыри. Эти, луговые, выросли до
полуметра высотой, трубчатые их стебли толщиной в палец, а белая шапочка
столь плот-на, что может выстоять и против дождя, и против ветра-
Вид этого живучего, непобедимого растения заставил Алексея вскочить на
ноги. В несколько прыжков он преодолел голое про-странство и замер,
прижавшись к забору. Очевидно, его не заметили, не прозвучало ни выкрика, ни
выстрела. Теперь отдышаться и ти-хонько следовать вдоль забора; даже если
кто-то и дежурит на башне,Алексей уже не виден наблюдателю.
Он двигался в полный рост, плотно прижавшись к доскам живо-том и
грудью, словно полз по забору, пытаясь найти щелку, чтобы заглянуть внутрь.
Но не тут-то было, доски были толстые, поставле-ны внахлест. Неожиданно он
заприметил небольшой сучок в гладко оструганной доске. Он ткнул его пальцем,
и сучок поддался: круг-ляшка усохла и стала меньше своего гнезда. Алексей
нашарил в карманах нож и острием протолкнул сучок внутрь.
Словно глазок в занавеси, через который в бытность свою актером Алексей
смотрел в зрительный зал. Воспоминания о навигацкой школе были столь
реальны, что он даже не удивился, когда из темноты выплыло вдруг и замерло
лицо Никиты. Оно находилось на расстоянии вытянутой руки, и Алексей принял
его за воскресший в памяти бестелесный образ, а когда понял, что образ не
будет возни-кать в памяти бородатым и перечеркнутым железной решеткой, то
вскрикнул невольно и тут же зажал рот рукой, боясь, что его услышат.
Отправляясь в разведку, Алексей в глубине души не верил, что молодой
Бестужев сказал правду. Также подспудно зрела в нем мысль, что если граф и
замыслил каверзу или дрянь какую, то против Сашки -- это у них счеты, а он.
Корсак, здесь ни при чем, поэтому подставляться ему куда безопаснее, чем
другу. А здесь надо же какие дела -- граф почему-то сказал правду!
За спиной Никиты висел мрак, бледное лицо его не было изму-ченным или
страдальческим, оно было безучастным, глаза смотрели и не видели. Это
выражение глубокой задумчивости, почти отупения, делали друга никак на себя
не похожим. Он словно состарился вдруг на десять лет -- совсем чужое лицо!
Забыв о всяческой пре-досторожности, Алеша позвал его тихонько, но Никита
неожиданно круто повернулся и ушел в глубь комнаты. Какая она, камера,
Алексей не смог рассмотреть, что-то белеет, ничего не разберешь.
Чрезвычайно взволнованный, взмокший от переживаний, Алексей двинулся
дальше вдоль забора. Всем существом его овладела новая мысль --а что если
напасть?! Сейчас же, немедленно. В башне пусто, судя по голосам, караул
невелик. Сейчас он сбегает за Адрианом, у них две шпаги. Однако надо выйти к
причалу, где-то у них там калитка.
Забор повернул под прямым углом, и Алешкиным глазам открыл-ся обрыв,
только узенькая тропочка позволяла удерживаться вблизи ограды и не упасть в
воду. Он проследовал по тропочке до самого конца ее, дальше забор шел по
огромным валунам, заподлицо с их неровными боками. Оставался один путь --
вплавь, им Алексей и вос-пользовался, сняв предварительно камзол и башмаки.
Пристань представляла из себя дощатый настил на сваях. В шторм волны
наверняка заливали пристань, расстояние от поверх-ности воды до настила было
совсем небольшим. Хлопнула калитка, над Алешиной головой заскрипели доски.
Он затаился.
-- Все, Кушнаков, я пойду. Зря, что ли, баню топили,-- раздался голос.
- Я тебе пойду! Баню протопили по недосмотру. Сегодня не мыться никому!
Чай не завшивеешь.-- Второй попыхивал трубкой, говорил добродушно, но
непреклонно.
- Злоумышленников ждать?-- хмыкнул первый.-- Да брехня все это,
розыгрыш.
-- Приказы не обсуждаются. Приказы выполняются!
-- Добро бы кто путный приказал. Я подчиняюсь только старше-му по
команде.
-- Вот я тебе И приказываю: стоять на часах, а о венике
за-будь.--Старший, казалось, улыбался, попыхивая трубочкой, потом сплюнул в
воду, сел на лавку. Прямо над Алешиной головой застыли непомерно большие
подошвы его сапог.
Второй тоже сел, и солдаты пошли беседовать на самые раз-ные темы: мол,
поясницу ломит к дождю, вода на острове солоновата, а Харитон, негодник, еще
похлебку пересаливает. Время от времени они опять касались
"злоумышленников", которые должны с моря осуществить нападение на мызу.
Охране надлежало заманить разбой-ников на мызу, связать и доложить по
начальству. Какому на-чальству, кто приказал--об этом говорено не было, но у
Алексея возникла твердая уверенность, что это не просто игра в
бдитель-ность. Караул предупрежден кем-то, кто вроде бы и приказывать не
имеет прав, но кому тем не менее не подчиниться нельзя. Вывод напрашивался
сам собой -- граф Антон устроил им ловушку. Но зачем?
Ожидая, пока солдаты наговорятся и уйдут в калитку, Алексей порядком
продрог, а мысль о том, что в лодке он будет сидеть в мокрых портах,
приводила его в бешенство. Вплавь он добрался до тропочки, у глазка в заборе
остановился, надеясь опять увидеть Ни-киту, но зарешеченное окно закрыли
тяжелой ставней. Около бывшего маяка заросли белых цветов подходили к забору
куда ближе, чем в прочих местах. Именно здесь Алексей и вполз в заросли
зонтичных.
Настороженный Адриан сидел за кустом с пистолетом в руке и при виде
барина вздохнул с облегчением. Оказалось, что Алек-сей отсутствовал целых
два часа, путешествуя вдоль забора, он по-терял представление о времени. Без
всяких приключений они добра-лись до лодки и к десяти часам вечера уже были
дома.
Наскоро поужинав, Алексей отправился к себе в "каюту", как называлась в
доме рабочая его комнатка с картами на стенах, гло-бусами, барометром,
готовальнями и "прочими ноктурналами"*. Здесь он сел за стол и принялся
рисовать план Каменного Носа и всего, что ухватил его взгляд. На отдельном
листе, вспомнив рассказ графа, он начертил предполагаемый план двора и
самого дома.
Утром с рулоном бумаг под мышкой Алексей, моля Бога, чтобы друг был
дома, направился к Саше. Ему долго пришлось дергать веревку колокольчика,
прежде чем за дверью раздался недоволь-ный голос лакея:
-- Александр Федорович не принимают!
-- Прохор, отопри, это я!
Загремели засовы, Алешу пустили в дом. Озабоченный лакей ше-потом
сообщил, что господа приехали ночью, были они в большой печали и зело
раздражительны. Теперь же барыня почивают, а Алек-сандр Федорович хоть и
встали, но кофию, однако, не кушали, ру-гаются...
-- Ну так мы вместе кофе попьем,--уверенно сказал Алеша и, отстранив
слугу, направился к лестнице.
Алеша так давно ждал этой встречи, столь сильно распирали его
удивительные новости, планы его были настолько грандиозны, что ему просто не
пришло в голову спросить у Саши, почему он вернул-ся из Петергофа вместе с
Анастасией и чем вызвано их плохое настроение. Однако спроси он, вряд ли
получил бы вразумитель-ный ответ. Саша отнюдь не был расположен сейчас
беседовать о своих семейных делах.
Поздоровавшись, Алеша сразу приступил к рассказу. Имя графа Антона
заставило Сашу еще больше нахмуриться. Слово "врет!" было единственным
комментарием, коим снабдил он сообщение о месте за-ключения Никиты. Алексей
счастливо рассмеялся и стал подробно рассказывать, 'что и его мучили
подобные подозрения, потом не выдержал, развернул рулон, ткнул пальцем в
план мызы и сказал: "Я сам его здесь видел!" Далее пошло подробное
объяснение нарисованного. Помимо плана местности, мызы, причала, башни и
прочего, карта была украшена стрелками, кружочками, крестами, то есть до
краев наполнена стратегической мыслью создателя.
________________
* Ноктурналы -- инструменты для определен| времени по наблюдениям
звезд.
________________
Саша мрачно дослушал рассказ до конца, и когда Алеша на-конец перевел
дух и, схватив чашку, жадно стал пить кофе, он спро-сил угрюмо:
-- Ты собираешься нападать на мызу в две шпаги?
-- Почему в две? В три... Главное -- проникнуть на мызу, а там уж
Никита за себя постоит. Ты бы видел, какие у него глаза! Знаешь, такой
взгляд... стоячий. Ну как стоячая вода в пруду -- без движения, без
выражения.
-- Я сейчас сам как стоячая вода в гнилом омуте.
-- Да будет тебе, Саш... Какой-то омут выдумал. Ты меня послушай! Еще
есть Гаврила. Уж чем-чем, а дубиной он работать умеет. И еще Адриан...
-- Ну хорошо, напали... Ты отсюда, мы оттуда. А дальше? Мы должны будем
перебить всех солдат! Если хоть один из них оста-нется жив, он даст
показания. Через час нас всех опознают и упекут в крепость.
-- Ну, положим, не через час... И потом, как они нас опознают, если вы
будете в масках. Вы -- разбойники, а я пьяный рыбак в бо-роде до глаз.--
Алеша с новыми подробностями и еще большим во-одушевлением повторил свой
проект, пририсовал еще стрелки:-- Вот здесь карета будет стоять, вот здесь я
в лодке плыву...
Он говорил до тех пор, пока Саша недоверчиво не бросил:
-- Погоди, не тарахти. Дай подумать... В этом что-то есть...
-- А я что говорю?-- радостно отозвался Алеша,
-- Глупости ты говоришь,--бурчал Саша, рассматривая нарисо-ванный
Алешей план.-- Бестужевым ни отцу, а тем более сыну ве-рить нельзя. Вторую
лодку вот сюда надо поставить. Здесь бежать ближе.
-- Нет, там голое место, мы как на ладони,-- азартно, с блеском в
глазах сказал Алеша.--А здесь гряда камней, за нее лодка и спрячется.
-- И когда ты намерен это осуществить?
-- Надо торопиться. Иди к Лестоку, узнай про корабль. Если дело на
мази, то хоть завтра в плавание. В противном случае Никиту спрячем
где-нибудь. Но к лейб-медику надо идти немед-ленно.
- Это я и сам знаю,-- грустно кивнул головой Саша.-- Лекарь нам
необходим, но толковый. Анастасия заболела. По всем призна-кам -- нервная
горячка.
</b></b></b></b><ul><b><b><b><b><a name="36"></a></b></b></b></b><h2><b><b><b><b>-10-</b></b></b></b></h2></ul>
<b><b><b><b> Лесток сидел за столом в своем кабинете. Перед ним лежала ма-ленькая
записка оскорбительного характера. Стоило опустить палец, и бумага опять
свертывалась в трубочку, восклицательный знак в конце фразы торчал, как
воткнутый в стол кинжал. "Прощайте, граф! Я ждал от вас большей ловкости в
политической игре!" По-черк четкий, уверенный, видно, писал Сакромозо не
впопыхах. Более того, в целях безопасности было куда разумнее вообще не
посылать никаких записок, уехал и уехал, но мальтийский рыцарь не отказал
себе в удовольствии послать с нарочным пощечину.
Передавший записку мужчина был неприметен, как булыжник, как пыльный
придорожный куст, во всяком случае Шавюэо, а именно ему на улице была
вручена записка, уместившаяся между пальцев, не мог потом вспомнить ни одной
приметы этого нарочного. "Про-стите, сударь,-- придержал он Шавюзо за
рукав,-- мне велено пере-дать, что рыцарь Сакромозо оставил Россию. Дайте
вашу руку..." И исчез, вопросы задавать было некому.
А какое право этот рыцарь имеет на претензии? Он обезопасил его как
мог, свалив всю вину на арестованного Оленева. Лесток улыбнулся -- а ловко
получилось! Депеша Финкенштейна на-верняка на столе Бестужева, и тот сидит
теперь, ломает мозги... И не он ли, Лесток, старался вывезти тайно Сакромозо
за пределы страны? Выбран морской путь, и это правильно. Все складывалось,
как нельзя лучше, мичман Корсак сидит и ждет его приказа.
Но чтобы отдать приказ, надобно как минимум иметь корабль, а морское
ведомство вдруг заупрямилось, мол, все корабли в доке, к навигации не
готовы. Только один и есть, который плывет в Гам-бург. Но не на военном же
корабле вывозить Сакромозо, тем более, что капитан на нем -- старый недруг
Лестока. Ну не получи-лось... Надо было подождать.
Шавюзо стоял в дверях, ожидая указаний. В выражении его носатого лица
было что-то настороженное, угрюмое, он словно под-слушивал мысли хозяина. "А
можно ли ему доверять?-- вдруг поду-мал Лесток.-- Где гарантия, что он тоже
не прусский шпион?--Лейб медик резко тряхнул головой:-- Я схожу с ума..."
Последний жест Шавюзо понял как -- свободен, и с поклоном удалился.
Все дело в том, что не судьба Сакромозо и даже не оскорбитель-ный тон
записки волновал Лестока, его мучило предчувствие беды. Но если Сакромозо
вообразил, что может писать Лестоку в подобном тоне, то значит он уверен,
что впоследствии ему не понадобится помощь лейб-медика, он считает Лестока
политическим трупом. Лесток с силой ударил кулаком по столу. Шандал
подпрыгнул, но свеча продолжала гореть. Лесток вдруг успокоился, поднес
записку к огню, потом выкинул пепел в камин. Что с того, что Елизавета
отказалась от его услуг в медицине и в политике? Бестужев смотрит волком, ну
так он на весь мир так смотрит. Они занимают-ся своими делами, а он будет
заниматься своими.
Лесток расправил плечи, искоса глянул на себя в зеркало. Оса-нистый,
прекрасно одетый, моложавый человек с хорошим цветом ли-ца. Ему еще нет
шестидесяти, это хороший возраст! Забудем про интриги и двор. У него
молодая, прелестная жена, и они любят друг друга без памяти. В средствах
пока стеснения нет и не будет, главное -- правильно вести себя при дворе.
Пока с ним любезны, ни одно значительное торжество не обходится без
присутствия министра Медицинской коллегии.
Сейчас по его сведениям государыня отправилась пешком в Свя-то-Троицкий
монастырь, не велико расстояние, всего-то девятнадцать верст, но
паломничество займет дней десять, а может быть, и месяц*, Елизавета не
позвала его с собой, потому что знает -- в глубине души он католик. И потом,
Бестужев тоже не таскается на бого-молье, у него дела. Ах, кабы у Лестока
тоже были государственные дела!
________________
* К святым местам Елизавета ходила пешком не менее раза в год. Ритуал
был таков. Государыня шла со свитой, обычно в отдалении следовала карета.
Когда госу-дарыня уставала, а усталость появлялась после одного-двух
километров, то садилась в карету и возвращалась во дворец, чтобы на
следующий день продолжить прерванное паломничество с того же самого места.
Иногда она не возвращалась во дворец но-чевать, а разбивала лагерь прямо на
дороге. Если место было пригожим, она задер-живалась со свитой в палаточном
городке на пару дней. Испортившаяся погода могла смять все планы и вернуть
государыню во дворец для того, чтобы после прекращения дождей начать все
заново.
_______________
В конце концов можно широко заняться медициной, не самому, конечно,
практиковать, его клиент -- или государыня, или никто. Но можно провести
ревизию госпиталей, проверить уровень мастерства хирургов, организовать
широкий сбор лекарственных трав на Апте-карском острове. Все на покос
ромашки придорожной! Каждому па-харю косу в руки, а бабам серп, чтоб жали
пижму глистогонную и первоцвет. Мальчишки пусть по болотам отлавливают
пиявок. Сам он против пиявок, дурную кровь удаляют кровопусканием, но Бургав
обожает пиявок, и Лесток даст понять при дворе, что ему не чуждо новое слово
в науке. Нужен проект о сохранении народа, для чего разобраться как-то
следует с повивальными бабками. Надо добиться наконец, чтоб в Петербурге их
было не менее десяти и чтоб они были освидетельствованы лекарями.
Шавюзо осторожно постучал пальцем в дверь и, не ожидая отве-та, вошел в
кабинет.
-- Опять стоит... И на том же месте...
Лесток тупо уставился на секретаря; медицинские мысли вознесли его,на
вершину успеха, а здесь надо возвращаться в унылое и страшное сегодня, к
незаметному мужичишке, который бродит вдоль палисадника, беззастенчиво
глазея на окна особняка лейб-медика.
Сколько времени "агент", как стала называть его прислуга, наблюдает за
домом, выяснить не удалось. Одно ясно, не день, не два, а давно. Кучер
вспомнил, что видел того агента сидящим на крыльце казенной аптеки, что
против особняка, еще в Троицин день. Вся улица тогда была в хмелю, каждый
пел и веселился, а этот сукин сын сидел трезвый и глаза пялил. Агенты
наверняка меня-лись, но других как-то не помнили, а этот лупоглазый всем
приметился.
Но прислуга видела, да молчала, кому ж захочется приводить в ярость
барина, у которого и так испортился характер: и капризен стал, и вздорен, и
рукоприкладствует без причины. Только когда Шавюзо сам заприметил агента и
допросил дворню, и выяснил, что слежка не прекращается и по ночам, только
тогда секретарь посмел доложить обо всем хозяину. Лесток испугался, да, но
чувство страха было заглушено яростью, охватившей его до корней, до белых
глаз: "Схватить немедля!"
Шавюзо немалого труда стоило уговорить хозяина проверить по-дозрения и
попытаться обходным путем выяснить, по чьему приказу торчит здесь этот
лупоглазый. Словно почувствовав неладное, агент на два дня исчез, а потом
появился как ни в чем не бывало -- тот же засаленный камзол, тот же
нахальный взгляд и полный карман семечек, шелуху от которых он сплевывал
прямо в ограду палисада.
И опять Лесток зашелся от ярости:
-- Я не хочу больше ждать! Я сам его допрошу. Бери кучера, лакеев.
Вязать негодяя и в подвал!
Как только Шавюзо с четырьмя слугами направились к калитке, лупоглазый
забеспокоился, прекратил лузгать семечки и с незави-симым видом,
посвистывая, пошел прочь, а потом и вовсе припустил-ся бежать.
К счастью, в этот поздний час Аптекарский переулок был пуст. Беглеца
настигли у Красного канала и -- кляп в рот, мешок на голо-ву. Через десять
минут агент лежал на каменном полу подвала, а лейб-медик стоял над ним,
широко расставив ноги, опираясь на массивную палку. Лестоку большого труда
стоило сдержать себя и не ударить палкой по этой жалкой, извивающейся плоти.
-- Развяжите его. Кляп изо рта вон. Будешь орать, свинья,-- прибью!
Лупоглазый не собирался орать, он только широко раскрывал рот, словно
брошенная на берег рыба, и инстинктивно прикрывал руками голову.
-- Кто приказал следить за моим домом?
Агент молчал, все так же нелепо открывая рот. Видно было, что он хочет
сказать, да не может. У Шавюзо даже мелькнула мысль -- может, он немой, из
тех, у кого в свое время язык рубанули. Многие вельможи любили держать у
себя подобных агентов на служ-бе, чтоб в случае чего не болтали лишнее. Но
Лестоку подобная мысль не пришла в голову. У него даже не хватило терпения
ждать, пока этот подлый червяк очухается и обретет дар речи. В дело пошла
палка. Лестока охватил азарт мясника. Он не знал жалости. Лупо-глазый устал
орать, что приказали в Тайной канцелярии, он по три раза прокричал фамилии
тех, кто его сюда послал, и тех, кто следил за домом помимо него, а Лесток
все бил и бил. Последний раз он пнул ногой уже бесчувственное тело, агент
потерял сознание.
-- Вы прибили его, ваше сиятельство,-- прошептал бледный, тря-сущийся,
как паралитик, Шавюзо.
-- Оклемается,-- сквозь зубы прошипел Лесток.-- Агенты в этом заведении
живучи. Вывезите его к Красному каналу да там и бросьте. Хотя лучше бы его в
крепость свезти да к розовому до-мику и прислонить...
Розовым домиком Лесток называл Тайную канцелярию. Здание это давно уже
было перекрашено в неприметный серо-белый цвет, но Лесток помнил, что
когда-то оно было розовым.
-- Принеси в кабинет переодеться,-- бросил Лесток камердинеру.-- Да
принеси туда рукомой. Эко я перепачкался...-- Он откинул палку, вытер о
камзол окровавленные руки и тяжело стал подни-маться по лестнице.
Перепуганный слуга бросился в ноги Лестоку:
-- Ваше сиятельство, там вас дожидаются... Я не пускал, а они говорят,
мол, вы сами приказали...
-- Кто еще?-- взревел Лесток и бросился в кабинет. У окна стоял
невозмутимый и светский Александр Белов. Он увидел все разом-- и
окровавленный камзол, и бешеные глаза, и яро-стно сжатые, испачканные кровью
кулаки. Прояви он сейчас не нужное сочувствие или задай бестактный вопрос,
Лесток и на него бы бросился с кулаками. Но Саша деликатно отвернулся, давая
хозяину время прийти в себя, и как бы между прочим сказал:
-- Ваше сиятельство, наверное, я не вовремя, но не имею воз-можности
обойтись без благодеяния вашего.
Саша ждал если не ответа, то какого-нибудь знака, мол, продол-жайте, я
вас слушаю, но Лесток как стоял посередине комнаты столбом, так и продолжал
стоять, только поднял вверх, словно после операции, руки. В кабинет вошел
слуга с рукомоем, поставил его и застыл почтительно рядом с полотенцем в
руках.
-- Я не мог отнести свой визит, время не терпит,-- продолжал Саша.--
Нам стало известно, где содержат нашего друга. Мы готовы вывезти из России
нашего человека, но обещанный корабль...
-- Пошел вон!-- взревел Лесток.-- И не ходи ко мне больше! О разговоре
забудь! Все забудь!
-- Позвольте откланяться,-- шипящим от негодования голосом сказал Саша.
Ах, кабы судьба послала ему такую минутку, чтобы он тоже мог крикнуть этому
надменному борову: "Пошел вон!"
Выходя из кабинета, Саша встретился с юной женой Лестока Марией и
склонился в поклоне. Мария Менгден, сестра фаворитки опальной Анны
Леопольдовны, до замужества успела побывать в любовницах Лестока, но
сохранила и непосредственность, и пыл-кость, и истинно девичий, неглубокий
взгляд на вещи. В одежде она предпочитала бледно-зеленый цвет, мелко
завивала белокурые воло-сы, очень любила сладкое, цветом лица дорожила куда
больше, чем тонкостью талии, и верила только в хорошее.
Если бы Сашин взор мог проникнуть сквозь дверь кабинета, он увидел бы
идиллическую картину: Лестока на кушетке в пене из оборок капустного цвета.
Их было так много, что совершенно нельзя было понять, жена ли сидит на
коленях у мужа, или он сам привалился к обширным фижмам, грозя раздавить
Дата добавления: 2015-09-05; просмотров: 33 | Нарушение авторских прав
| <== предыдущая страница | | | следующая страница ==> |
| Нина Соротокина. Свидание с Петербургом 17 страница | | | Нина Соротокина. Свидание с Петербургом 19 страница |