|
Читайте также: |
вице-канцлер доверил сей секретный документ обычной почте -- это одна из
загадок русского характера: забывчивость, рассеянность, беспечность -- Бог
весть!
В письме Иоганна давала советы дочери, не советы -- инструк-ции, как
сподручнее влиять на русский двор, сообщала также, что в Воронцове находят
"человека испытанной преданности, исполнен-ного ревности к общему делу". В
конце письма приписка: "Усердно прошу, сожгите все мои письма, особенно
это". О Лестоке тоже было несколько слов, как о преданном друге.
Бестужев знал, что императрица ненавидит Иоганну и охладела к
Воронцову. Да, этот человек помог ей воцариться на троне, но по-следнее
время дружит не с теми дворами, какими надобно, ведет са-мостоятельную
политику и вообще достоин нареканий. Бестужев соб-ственноручно от имени
Елизаветы составил депешу Воронцову в Берлин, в коей писал, чтоб жена его
Анна Карловна не смела цело-вать руки Иоганне Цербстской, а лучше бы и вовсе
с ней не виделась, а тут, оказывается, вот какие у них отношения.
Бестужев предоставил письмо Иоганны императрице с подобаю-щими
комментариями, которые были ею поняты и одобрены. Отныне канцлер обладал
абсолютными полномочиями в пресечении перепис-ки Екатерины, а также в
выявлении и примерном наказании тех лиц, кои в этом для великой княгини
стараются.
</b><ul><b><a name="13"></a></b><h2><b>-12-</b></h2></ul>
<b> Из дома Нарышкиных Саша направился на службу. Пару часов ему удалось
поспать на неудобном, коротком канапе, что стояло в тесном коридорчике, а
потом генеральские дела закрутили его, за-вертели. Домой он попал только к
вечеру и был немало удивлен сооб-щением, что чуть ли не с утра его
дожидается камердинер Оленева Гаврила.
-- Где он?
-- В библиотеке. И еще... Их сиятельство Анастасия Павловна из дворца
записочку изволили прислать.
-- Где записка?
-- Сейчас принесу.
-- Неси в библиотеку и ужин туда подай. При появлении Саши Гаврила не
встал, а неудобно изогнул шею, пытаясь рассмотреть что-то позади вошедшего.
-- Ты что впотьмах сидишь? А где Никита? При этих словах Гаврила
стремительно вскочил и запричитал, молитвенно сложив руки:
-- Вот этого вашего вопроса, Александр Федорович, я и страшил-ся больше
всего! И Бога молил, чтоб вы мне его не задали. Л вы пря-мо с порога!
-- Что ты плетешь? Говори толком!
Лохматые брови Гаврилы сдвинулись шалашом, прочертив на лбу глубокую
складку, глаза запали, вид у него был крайне несчастный.
-- Ах, батюшка, значит вы тоже ничего не знаете? -- И он раз-рыдался,
потом вытащил огромный, прожженный кислотой платок и долго приводил себя в
порядок.
Саша устал, хотел есть, все его раздражало, но горе Гаврилы бы-ло таким
бурным и неожиданным, что он только смотрел на него молча. Мысль о том, что
случилась какая-нибудь беда, не приходила Саше в голову: Гаврила умел
драматизировать самые пустяшные со-бытия,
-- Ну? -- не выдержал он наконец.
Камердинер отреагировал на окрик тем, что вытянул руки по швам и долго,
путано, с ненужными подробностями рассказывал о том, что Никита уехал вчера
неведомо куда, дома не ночевал и где обретается по сию пору -- неизвестно.
-- Гаврила, ты сошел с ума! Ну и что из того, что барин дома не
ночевал? Можно хоть на сутки освободиться от твоей опеки?
Запалили свечи. Слуга принес записку. Саша рассеянно сунул ее в карман
и принялся большими шагами мерить библиотеку. Гаврила вдруг совершенно выбил
его из равновесия. Экий болван! Гаврила поворачивался за ним, как флюгер,
повинующийся невидимым сквознякам, рожденным Сашиными шагами. Похоже, он не
мог внять голосу разума, а дельных Сашиных замечаний просто не слышал. Он
все твердил, что барин уехал, нарядившись в парик "крыло голубя",
намеревался ехать к Саше ночевать, но исчез. Словом, он твердо уве-рен, что
с Никитой стряслось что-то такое, что надо немедленно ку-да-то бежать, бить
в барабан и скликать людей. В довершение всего Гаврила вдруг упал на колени
и сознался, что ночью ему был знак.
-- Какой еще? -- Саша замер на месте.
-- Плохой.
-- От кого?
Гаврила опять понес околесицу, беду-де он увидел в глубине сине-го
камня. Как выглядела беда, он наотрез отказался говорить, но за-верял Сашу в
правдивости своих слов, бил себя в грудь и поминал ца-ря Соломона. Разговор
соскользнул на новый виток и предвещал быть бесконечным.
-- Но Бог ты мой! Может, он в гости поехал. С кем он дружит? Вспоминай!
Мало ли к кому... к Куракиным, Строгановым, Бутурли-ным...
Под салфеткой на столе остывал ужин. По высоте бутылки Саша пытался
понять, что принес лакей -- вино или английское пиво?
-- Мы только четыре месяца из Германии,-- орал Гаврила.-- Мы ни с кем
не дружим. И дружим только с Корсаком Алексеем Ивановичем и вами. А
поскольку Корсак в отъезде, то вам барина моего и искать!
И Саша сдался. Он велел Гавриле повторить весь свой рассказ с самого
начала, но при этом сел к столу и пододвинул к себе поднос с едой. Жаркое
остыло, мясо было жестким, а в бутылке против ожи-дания оказался, черт
побери всех, квас. Что это за мода такая -- в фигурные бутылки обычный квас
лить?
В новом, уже относительно связном изложении ситуация и впрямь
показалась несколько странной. Отчего Никита, поехав к не-му, вдруг вернулся
с полдороги. Невероятно, чтобы он что-то вспом-нил! Поворотил домой
переодеваться, значит куда-то зван, значит кого-то встретил по дороге. Нет,
кучер клянется, что ничего такого не было.
-- Что говорил Никита, когда воротился?
-- Он сказал: "Пиррон не прав".-- Гаврила хватался за лоб, за-катывал
глаза, пытаясь вспомнить все дословно.-- И еще сказал:
"Покой человеку вреден". Пиррон, мол, просто выжил из ума за две тысячи
лет. Александр Федорович, кто такой Пиррон?
-- А шут его знает,-- с досадой бросил Саша.-- Наверное, у Монтеня
вычитал. Он сейчас на Монтене помешался. А почему ты решил, что он поехал к
даме?
-- Дак... нарядился, весел был, как весна. Хохотал прямо!
-- Куда отвез его кучер?
-- До старого Исаакия. Дальше, говорит, я пешком дойду. Де-скать, тут
рядом.-- Далее было подробно пересказано все, что делал затем кучер.
-- Ладно,-- подытожил Саша.-- Иди домой и жди. Может, Ники-та уже дома.
Если он там, немедленно пришли записку.
Гаврила отбыл, а через час прибежал с запиской Сенька-казачок. Послание
камердинера дышало почти мистическим ужасом: "Нету моего голубя дома и
вестей о нем никаких. Александр Федорович, Христом Богом заклинаю -- бей в
кимвал, ищи! Камни зря не гас-нут!"
Здесь уже и Саша начал нервничать. Были в рассказе Гаврилы два крайне
неприятных совпадения. Наряжался и весел был, так это, как говорят
французы,-- ищи женщину! И второе... Кучеру он сказал:
"Здесь близко, пешком дойду". А что там близко? Близко там дво-рец...
Саша даже зажмурился, так не понравились ему эти выводы. Но это же
вздор! Всякий во дворце знает, как стерегут великую княгиню. Это что же
получается? Отчитала ее государыня за маскарад, а она на свидание поспешила?
И с кем? Так не бывает...
А может быть, дело совсем в другом? Как он забыл про убитого во дворце?
Помнится, Никита сказал, что он его знает. И почему он, дурак, не спросил
тогда -- откуда? В тот момент главным было увес-ти из дворца Софью.
Однако что же делать? Бить в барабан, как призывает Гаврила, будем
позднее. А пока хорошо бы посоветоваться с Лядащевым. Но при чем здесь
Лядащев? Тайная канцелярия будет заниматься рас-путыванием любовной интриги?
Да, если интрига связана с импера-торским домом. Вот кто ему нужен --
Анастасия!
Только тут Саша вспомнил, что в кармане у него лежит записка от жены.
Письмо начиналось с кляксы. Почерк у Анастасии был от-вратительный. Чтобы
такую красавицу и умницу природа совершенно лишила умения пользоваться
письменными принадлежностями...
Саша пододвинул свечу, "Друг мой дражайший, солнышко! Ее имп.
величество и все мы срочно уезжаем в Петергоф. Когда увидим-ся -- не знаю, В
Петергоф не приезжай. Государыня в великом гневе. То, о чем рассказывала,
повторилось! И предмет сей с супругом со-слан в Царское Село".
Предмет сей... Ах, Анастасия, милый конспиратор! Предмет-- не иначе как
великая княгиня.
Записка от жены никак не улучшила Сашиного настроения. Он попробовал
как-то склеить недавние события, поймал себя на том, что обкусывает костяшки
пальцев -- скверная, забытая привычка! Плюнул, выругался и здесь же в
кабинете повалился на старую, ко-жей обитую кушетку, чтобы проспать на ней
до утра.
</b><ul><b><a name="14"></a></b><h2><b>-13-</b></h2></ul>
<b> Лядащев сидел в углу гостиной, почти спрятавшись за штору, и прилежно
смотрел в окно, то есть старался быть незаметным и до времени не участвовать
в разговоре, который вел Саша. Софья веж-ливо отвечала, а сама все косилась
на Василия Федоровича, о кото-ром столько была наслышана, и недоумевала,
почему он появился в ее доме.
Саша вел странную беседу, вопросы задавал как бы между прочим, после
каждого ответа Софьи хмурился, словно она никак не могла угадать, что от нее
требуется. И добро бы спрашивал о ней самой. Но Сашу куда больше
интересовало не то, что она видела и чувство-вала на маскараде, сколько
поведение Никиты: с кем он встречался во дворце, что говорил да куда
смотрел. И уж совсем не понравился Софье вопрос; "А о чем вы беседовали с
Никитой, когда он вез вас с маскарада?"
Не будь здесь этого господина, Софья, конечно, ответила бы на все
вопросы без утайки, да и что утаивать-то, подумаешь, тайны мад-ридского
двора, а если на балу человека убили, так в Петербурге ред-кий день
обходится без убийства -- сходи на Пустой рынок, еще не то услышишь. Саша
быстро, словно оценивающе глянул в сторону Лядащева.
-- Почему вы меня об этом спрашиваете, Александр Федорович?-- не
выдержала, наконец, Софья.-- Не проще ли справиться у самого Никиты?
Поймите, мне неприятно, я как на... следствии,--добавила она неожиданно для
себя.
Саша сделал неопределенный жест. О любом другом Софья по-думала бы, что
он беспокойно заерзал на стуле, но для светской, не-принужденной позы Саши
надобно было подыскать другое выраже-ние.
-- Дело в том, Софья Георгиевна,-- сказал вдруг Лядащев, от-рываясь от
окна,-- что Никита Оленев пропал три,-- он оглянулся на Сашу, тот кивнул,--
три дня назад при невыясненных обстоятель-ствах.
-- Как пропал? Этого не может быть! -- Софья стремительно со-рвалась с
места и вышла из комнаты.
Саша и Лядащев переглянулись, у первого даже появилась на-дежда, что
вся эта глупость с исчезновением друга разъяснится сей-час самым простым и
естественным образом.
Софья вернулась назад очень скоро, села на кончик стула и стро-го
посмотрела на Сашу.
-- Я к маменьке ходила. Вчера казачок был от Оленевых. Меня дома не
было, я в парке с Николенькой гуляла. Казачок справлялся, нет ли у нас
барина, а записки никакой не оставил.
Лядащев чуть заметно кивнул, и Саша подробно рассказал Софье все, что
ему было известно об этой истории.
Софья слушала его нахмурившись. Она и мысли не допускала, что с Никитой
могло вот так, ни с того ни с сего случиться что-то страш-ное, однако тут же
поняла, что весь разговор с Сашей надо словно вывернуть наизнанку. Как
только Саша мысленно поставил точку, Софья быстро сказала:
-- Я знаю, куда он поехал.
-- Он вам сказал? -- подался вперед Лядащев.
-- Нет... Когда мы ехали с маскарада, мы говорили совсем о другом.
Никита хотел развеселить меня, но это у него плохо получа-лось. Против воли
мы все время возвращались к убитому. И знаете, Никита как-то философически
об этом говорил.-- Видно было, что Софья сама удивилась, что вспомнила эти
подробности.--Странно... Впрочем, нет, не странно. Никита всегда видит то,
на что другие не обращают внимания. Понимаете? -- обратилась она к Лядащеву.
Тот неопределенно кивнул, боясь спугнуть Софьин настрой.
-- Никита тогда сказал, что в природе существует... как же он его
назвал? Ах, да, закон парности.-- Софья подняла два пальца.-- Ну, в смысле
пары каких-то событий. Например, никогда не видел, как лодка
переворачивается. А тут мало того, что увидел, как люди в воду попадали, так
в этот же день на твоих глазах опять лодка пе-ревернулась. И с этим
человеком то же самое. Никита увидел его на мосту в карете, а потом на этом
диване... во дворце.
-- Какой человек? -- не понял Саша.
-- Убитый. Купец... Гольденберг, кажется. Никита ему паспорт оформлял,
потому и запомнил. Он потом на маскараде его встретил, и Никите показалось,
что тот от него прячется. Но Никита сказал еще, что все это глупости, просто
Гаврила заразил его мистицизмом.
-- Гаврила -- это?..
-- Камердинер Никиты. Очень забавный и добрый человек. И еще я хочу
сказать,-- понизила Софья голос, словно стеснялась,-- на маскараде этот
закон пары был соблюден еще раз...
В гостиную с улыбкой вплыла Вера Константиновна с рабочей коробкой в
руках, села в кресло и неторопливо принялась за шитье. На ней был немецкий
наряд; чепец в кружевах, атласная, обшитая бахромой по подолу юбка, но
все-таки в этом наряде проскальзывало что-то русское, допетровское. Она не
собиралась принимать участия в разговоре и зашла только из приличия --
что-то уж слишком заси-делись гости с замужней дамой.
Разговор при ее появлении сразу прекратился, и все взоры.устре-мились
на рабочую коробку. Человеку свойственно вдруг замереть и тупо уставиться на
какой-либо предмет, будь то огонь, вода или де-ловитые пухлые руки, быстро
сшивающие куски ткани. Вера Кон-стантиновна почувствовала напряженность
гостей и осведомилась вежливо:
-- Не прикажете ли чаю аль кофею.-- И видя, что гости молчат, все также
напряженно в нее вглядываясь, добавила беспомощно:-- Может, шоколаду?
Сошлись на чае, и Вера Константиновна ушла распорядиться. Лядащев тут
же вернулся к прерванному разговору.
-- Я не очень понял, Софья Георгиевна, смысл вашей последней фразы. Что
значит закон пары соблюден еще раз?
-- На маскараде был человек очень похожий на Никиту,-- охот-но пояснила
Софья.-- В маске их вообще нельзя отличить.
Показалось ли ей, или Лядащев первый раз изменил своему не-возмутимому
выражению лица и чуть-чуть нахмурился.
-- Он был в таком же костюме?
-- Ну не совсем в таком же, но... очень похожем, тот же берет, плащ...
И этот двойник разговаривал с убитым... То есть тогда он был еще жив.--
Софья запуталась в словах и беспомощно махнула рукой.
-- Вы хотите сказать, что Оленев был одет на маскараде точно так же,
как некий мужчина? Вы считаете, что Оленев сознательно это сделал? Он не
объяснял вам -- зачем?
Софье не понравился напористый тон.Лядащева, очень не понра-вился.
-- В чем это вы подозреваете Никиту? И какое вы имеете на это право? --
Она встала и с негодованием заходила по комнате.-- Ни-кита вообще этого
двойника не видел. Я хотела ему об этом сказать, но забыла. Я не думала
тогда, что это важно.
-- Костюм для Никиты в прокатной лавке брал я сам,-- вмешал-ся Саша.--
Он мне ничего определенного не заказывал. Сказал толь-ко -- поскромнее. И
потом на его рост вовсе не просто подыскать костюм!
Софья задержалась подле Лядащева, весь ее вид говорил: ну вот, видите?!
-- Допустим, это случайное совпадение,-- задумчиво сказал тот, глядя
мимо Софьи.
-- Что значит "допустим"? В чем вы нас подозреваете? Вид у Софьи был до
крайности возбужденный, ей и в голову не приходило скрывать свою обиду от
Лядащева, она разве что ногами не топала, и он, опомнившись, обратил все в
шутку.
-- Простите, Софья Георгиевна. Это у меня привычка такая ду-рацкая, на
все говорить--допустим. Встаю утром, смотрю в окно и говорю себе: допустим,
идет дождь... Или, допустим, я пью кофе...
-- Допустим, мы будем пить чай... Раньше про кофе надо было думать,--
вмешался с улыбкой Саша, стараясь убрать с лица Софьи остатки озабоченности,
и как ни в чем не бывало вернулся к прежне-му разговору:--А скажите, Софья,
вы упомянули, что в маске их не отличишь. Значит, вы видели двойника Никиты
без маски?
-- Да. Я танцевала, потом танец кончился, и я его увидела со спины в
глубине зала. Конечно, я бросилась к нему. А мужчина снял маску и сказал:
"Милое дитя...о Рядом стоял Гольденберг. Он ска-зал что-то по-немецки этому
высокому, и они долго смеялись,
-- Опишите, как выглядел двойник.
-- Лицом он совсем не похож на Никиту. Вообще он неприятный человек,
знаете... Такой насмешливый взгляд! Так смотрят люди, для которых все вокруг
дурочки и дураки, один он умный.-- Она по-молчала, подыскивая слова, потом
добавила:-- Лицо очень бледное, и еще у него очень заметные руки... их
помнишь...
Софья еще помнила мушку, приклеенную к подбородку, настолько большую,
что в голову пришла мысль, что он прятал под этой мушкой шрам или порез --
поранили, когда брили, помнила указательный па-лец с большим кольцом, этим
пальцем незнакомец фамильярно взял Софью за подбородок, а она ударила по
нему веером. Все эти подроб-ности не хотелось рассказывать гостям.
-- Теперь скажите, куда поехал Никита? -- перешел Лядащев к своему
главному вопросу.-- Почему вы молчите?
Она еще размышляла: сказать не сказать, не повредит ли она Ни-ките
излишней откровенностью, и вообще -- мало ли куда он мог отлучиться на три
дня, почему обязательно--пропал?!--как Саша пресек ее колебания неожиданным
вопросом:
-- Он поехал к великой княгине Екатерине?
-- А ты откуда знаешь? -- Волнуясь, Софья зачастую обраща-лась к Саше
на "ты", но потом возвращалась к прежним, несколько отстраненным отношениям.
-- Догадался.
-- Вот и я... догадалась.-- Софья умоляюще посмотрела на Лядащева.
Взгляд ее говорил -- не навреди! Если узнал чужую тайну да еще такую
деликатную -- молчи. И корила себя, что проболталась.
-- Никита был знаком с великой княгиней, еще когда она была невестой,--
осторожно сказал Саша.-- Собственно, он и не знал то-гда, что она невеста.
Познакомились по дороге из Германии в Рос-сию.
Ответный взгляд Лядащева сказал, что он понял куда больше, чем услышал.
Софья не знала, куда деть глаза; это ужасно, от-кровенничать с Тайной
канцелярией, даже если Василий Федорович, как утверждает Саша, "хороший
человек".
-- Может быть. стоит поговорить с Анастасией? -- обратилась она к
Саше.-- Во дворце ведь все все знают.
-- Знают, да молчат,-- неохотно отозвался тот.-- Государыня и все
прочие отбыли в Петергоф, а молодой двор отбыл в Царское Село. Вот и все
новости.
Дверь деликатно скрипнула. Служанка принесла чашки, медный кувшин с
кипятком и жаровню с углями. Вера Константиновна принялась сама готовить
чай. Просто удивительно было, как легко Лядащев переключился на простые,
обыденные вопросы. При этом он обращался в основном к Вере Константиновне:
ах, у нее двое внуков, как это приятно, а у него только пасынок... да, он
зна-вал ее сына Алексея, весьма приятный молодой человек. Незамет-но
разговор перешел на галерный и парусный флот. Вера Констан-тиновна в этом
мало понимала, Лядащеву тем более было глубоко наплевать на этот вопрос, но
говорили они с упоением.
Как только интерес к русскому галерному и парусному флоту истаял, гости
начали прощаться. Софья ждала, что Саша улучит минутку, отзовет ее в сторону
и скажет что-нибудь такое, что не надо знать Лядащеву, или постарается ее
утешить, подбодрить. Ничего этого Саша не сделал, сказал только, что заедет
сра-зу же, как появятся новости. Его прощальная улыбка была скорее вежливой,
чем сердечной.
"Он стесняется этого Лядащева,-- подумала Софья, оставшись одна,--
боится выглядеть мальчишкой..." Это было так похоже на Сашу, что она не
огорчилась, но позднее ее стала тревожить дру-гая мысль: Саша боялся
показать ей, что дело с пропажей Никиты куда серьезнее, чем ей
представлялось.
</b><ul><b><a name="15"></a></b><h2><b>-14-</b></h2></ul>
<b> Отдав лучшие годы жизни своей службе в Тайной канцелярии и возненавидев
это заведение всей душой, Лядащев Василий Федоро-вич пять лет назад вышел в
отставку, женился и зажил барином. Вдова подполковника Рейгеля была не
только богата, но и краси-ва, добра, щедра, а если и глуповата, то где их
взять -- умных. Но уж что совсем непереносимо -- обожала давать советы и
неукос-нительно следила за их исполнением. Словом, брак не дал Василию
Федоровичу истинного вечного блаженства, но он на него и не рассчитывал.
Вначале жили в Москве, потом в Кашире в огромном, богатом и несколько
запущенном имении. Оно могло давать доходы вдвое больше обыкновенных, но
управляющий был разгильдяй, староста -- плут, крестьяне нерадивы -- обычная
русская история. Лядащеву и в голову не пришло вмешаться каким-то образом в
эту систему, пы-таясь ее улучшить. Он уговорил жену не расстраиваться
попусту и поехать посмотреть свет.
Уж поездили по Европам, поездили. Лядащев вошел во вкус вольной жизни,
понравилось ему и расточительствовать, тратя деньги на "безделки", как
называла их супруга Вера Дмитриевна.
Началось все с того, что в каширском доме все часы либо спешили, как
неуемные торопыги, либо вовсе не шли, являя собой как бы скульптуры,
украшенные зачем-то циферблатами. Василий Федорович приступил к их осмотру и
к своему величайшему удив-лению починил, затикали. Красота механизма, вот
что его порази-ло! Как все ловко придумано, а пружина не иначе как
спрессован-ное время. Ослабляясь, она дарит нам секунды жизни, высочайший
божественный дар!
Он побывал во многих часовых мастерских Германии и Франции, ездил в
Руан, где творил свои часы мастер Легран, посмотрел круглые карманные часы
-- "нюрнбергские яйца", и всюду покупал, торговался, выменивал, а потом
упаковывал замечательные творения механики и, не доверяя оказиям в Россию, а
тем более почте, возил часы с собой в специальных, самим сконструированных
ящи-ках. Любимая супруга никак не мешала увлечению мужа, и уже за одно это
Василий Федорович с радостью прощал ей любые издержки характера.
По возвращении домой богатства были распакованы, выставлены в
библиотеке, заведены, и зазвучал вселенский перестук -- симфо-ния времени.
Лядащев и в России не оставил собирательства, по-тому что часов из Европы
было завезено много, а людей, готовых расстаться со своими механизмами --
настольными, напольными и карманными, было тоже достаточно. Он брался теперь
за починку са-мых сложных часов, и поэтому с гордостью говорил жене, что он
не только граф и барин, но еще и часовщик.
Каждый часовщик в душе еще и философ. Время -- загадка все-ленной. Ум
человеческий не может постичь, что есть бесконечность, но, вот, пожалуйста,
время... Оно всегда было и не может кончиться. Но, простите, время может
кончиться в нашем сознании. Вот я уже труп, и нет времени, потому что время
-- это движение. Но ведь и труп не пребывает в покое, его гложут черви, он
станет по-том почвой, зато душа бессмертна. Есть здесь о чем подумать и
вкусить философического чтива, можно развлечься еще книгами по истории часов
от древних, библией помянутых, гномов до маятников.
В каждом циферблате Лядащев находил сходство с человеческим лицом, тут
были и мудрецы, и праведники, простаки с шепелявым боем, а про розовые часы
с ангелочками и розочками он говорил:
"Экая мордашка!"...
Лядащев оставил Москву и переехал в Петербург по настоятель-ному совету
супруги: она хотела быть близкой ко двору. Это толь-ко называлось постно --
советом, а на самом деле было капризом, неумеренным желанием настоять на
своем. Да черт с тобой, женщи-на! Поехали, часы вот только упакую. В конце
концов не так уж это плохо, переехать в столицу. Опять же по настоятельному
сове-ту Веры Дмитриевны он возобновил отношения с Беловым.
Голово-кружительная карьера молодого человека, который всего пять лет назад
был у нее в доме репетитором, не давала ей покоя. "Дружи с ним, я тебя
умоляю! Анастасия Ягужинская, говорят, теперь первейший человек при
государынею.
Приятно выполнять советы, если они соответствуют твоим жела-ниям.
Встретились, поговорили, словно и не было этих пяти лет. Саша всегда был
симпатичен Василию Федоровичу, кроме того, не считая себя мистиком, Лядащев
тем не менее полагал, что они связаны с Беловым самой судьбой -- ведь не кто
иной как Саша устроил когда-то его женитьбу. При десятилетней разнице трудно
дружить, но Василий Федорович говорил себе с иронической усмеш-кой, что
испытывает к Саше отцовские чувства. Это так естественно при Сашином
уважении, хотя порой трудно разобраться, к чему Белов испытывал больше
почтения -- к Тайной канцелярии или к самому Лядащеву.
Почему-то Саша решил, что Василий Федорович вернулся на службу в
прежнее ведомство. Пусть его, зачем разубеждать, оправ-дываться, тем более,
что представился случай помочь -- если не де-лом, то хотя бы советом.
Без особой натуги Василий Федорович внял Сашиным уговорам и нанес визит
милой девочке Софье, Просто удивительно, что она мать двоих детей. Разговор
против ожидания получился интересным. Здесь было о чем подумать. По
возвращении домой Лядащев на цыпочках, дабы избежать забот супруги, прошел в
библиотеку и за-перся там на ключ. Успокаивающе тикали часы. Он сел к столу,
положил перед собой чистый лист бумаги, запалил свечу и надолго задумался,
глядя на огонь. Пламя горело ровно, только кончик его поминутно делился
натрое, образуя зубцы прозрачной короны. Вокруг фитиля скоро вытопилась
ямка, воск капнул на бумагу и за-стыл в виде носатого профиля. Лядащев ткнул
пером в еще мягкий воск, наметив глаз. Потом перо его пошло само бродить по
бумаге.
Говорят, что по бессознательным рисункам можно определить характер
человека. Характер Василия Федоровича выражал себя в виде кущ длинных,
словно на болоте выросших листьев и примитив-ных цветков, которые все
прилепились к одному крайне вертляво-му, изгибистому стеблю. Вокруг кущ
выросли какие-то кубики, ромбы, табакерки или домики, потом пошли легкие,
как птицы, женские профили.
Наконец он перевернул лист и украсил его римской цифрой I, легкая
заминка, и цифра облачилась в юбку, потому что была великой княгиней
Екатериной Алексеевной. Как говорил этот умник? Думаем, что живем в
настоящем, а на самом деле в про-шедшем, забывая о будущем. Можно, конечно,
предположить, что Оленев убит. Шел нарядный на свидание, а кто-нибудь из
шайки Ваньки Каина его дубиной по голове... Чушь! Семь часов, центр
города... Скорее всего он благополучно дошел, и все приключи-лось во дворце.
Надобно объяснить Белову, что главное сейчас выяснить, что случилось в этот
Дата добавления: 2015-09-05; просмотров: 38 | Нарушение авторских прав
| <== предыдущая страница | | | следующая страница ==> |
| Нина Соротокина. Свидание с Петербургом 7 страница | | | Нина Соротокина. Свидание с Петербургом 9 страница |