|
Читайте также: |
Веселовский. Они объявили Шетарди волю императрицы. Маркиз не поверил,
изволил артачиться, тогда ему предъявили экстракты из его же собственных
писем.
Под конвоем из шести человек Шетарди повезли к границе. По-следнее
испытание ждало его в Новгороде. Специальный курьер с депешей от Бестужева
потребовал, чтобы он вернул подарок госуда-рыни -- усыпанную алмазами
табакерку с ее портретом. Сей подарок Шетарди получил из царственных рук в
самые дорогие для него ми-нуты, в шелковом шатре, где он провел ночь с
Елизаветой во время богомолья. Шетарди решил, что это подвох, что Бестужев
нарочно хочет вырвать у него изображение государыни, чтобы потом веролом-но
сообщить Елизавете, что он сам отказался от дорогого подарка.
Шетарди не отдал табакерку курьеру, сказав, что оставил ее на
петербургской квартире, а сам тайно переправил ее Лестоку с надле-жащими
указаниями.
Мы бы не останавливались на этой мелочи столь подробно, ес-ли б
табакерка не сыграла в нашем повествовании отведенную ей ис-торией роль.
А пока она лежит под замком в кабинете Лестока, напоминая каждый раз о
страшном поражении, которое потерпела в России французская политика.
После падения Шетарди Лесток потерял прежнее влияние при дворе. Теперь
Бестужев мог нашептать государыне все, что ему за-благорассудится, и в конце
концов состоялся разговор, который мож-но было предвидеть. Бестужев всегда
обвинял Лестока, что тот берет взятки и от французов, и от пруссаков, то
есть ото всех, кто ему их предлагает. Знала об этом и Елизавета, но смотрела
на иностранный пенсион своего лейб-медика сквозь пальцы. Пусть уж лучше
получает чужие деньги (не обеднеют там--в Европе!), чем грабит русскую
казну. Но на этот раз канцлер сумел убедить Елизавету, что подоб-ная
неразборчивость в выборе средств Лестоком -- вещь опасная. Уж кто-кто, а
Бестужев умел и мыслить логически, и придать разговору высокий политический
смысл.
-- Никто не платит деньги просто так,-- сказал он государыне.-- Кто
знает, каких услуг требуют от лейб-медика иностранные мини-стры? -- И
добавил угрюмо: -- В этой ситуации я не могу поручиться за ваше здоровье.
И Елизавета уступила. Видно, пришло время пожертвовать чело-веком,
который когда-то был ее верным другом, советником и, как ут-верждают
некоторые документы, любовником. Лесток сделал послед-нее кровопускание,
получил за это 5000 рублей, вдвое больше обыч-ного, и вышел в отставку.
Негодяй канцлер за каждым карточным столом, когда сводил их случай,
глядя мимо Лестока, говорил с усмешкой: "Да, нет теперь достойных лекарей,
все неучи и плуты, то ли дело покойный Блюментрост, врач Петра I". Лесток
зубами скрежетал от негодования, но не возражал. Придет время, и он свое
возьмет!
Блюментрост, врачевавший по методу Парацельса, лечил метал-лами, и
Лесток в свое время даже пробовал у него учиться и делал выписки из
рукописного лечебника. Найти теперь эти выписки стоило большого труда, и
Шавюзо переворошил груду старых бумаг. Зачем они понадобились, Лесток и сам
толком не знал, но в глубине души теплилась надежда на внезапный недуг
государыни. Новая, неведо-мая болезнь, и он будет признан, и предложит уже
не кровопускание, нет, а совсем новую методу.
Скажем, сердцебиение... Вот оно -- толченое в порошок золото, давать
его с рейнским или с водкой коричной по пять зерен. От лихо-радки сухотной
лечат составы олова, в рвотный порошок входит не только сулема ртутная, но и
загадочный "меркуриум дулцие" и еще водка с лягушачьим млеком. Но где их
взять, новые заболевания го-сударыни? Разве что меланхолическая болезнь и
печали, которые хоть и редко, но настигают ее среди пиров и маскарадов.
Лесток не заметил, как стал искать в старых рукописях раздел "яды". Не
для государыни, упаси Бог, но уж Бестужеву, доведись ему врачевать, он бы
изготовил рецепт, даже если бы ему понадо-билось не лягушачье млеко, а
птичье. Но ядов в записках он не на-шел, может, неприлежно учился, а может
быть, у Блюментроста не было такого раздела в лечебнике.
Правда, при дворе и по сию пору к его должности прибавляют приставку
"лейб", но это только по старой привычке. Государыню теперь пользует
голландец Бургав, а Лесток довольствуется практи-кой у великой княгини
Екатерины и ее царственного супруга. Но Екатерина редко болеет, Петр
предпочитает других лекарей, и теперь у Лестока масса свободного времени.
День он начинает с проклятия Бестужеву, этим же и кончает его.
Лесток не сдался, нет! Завел дружбу с прусским послом Финкенштейном,
присланным в Россию вместо Мардефельда, изгнанного за шпионаж, женился на
девице Менгден, с Екатериной он давно нашел общий язык, придворные
продолжают быть почтительны... Он может появиться при дворе в любое время
суток, вот только в покои госу-дарыни не смеет как прежде войти без стука.
Но отношения у них остались теплые, Елизавета верит в его преданность, верит
и, черт побери, в Бестужева!
</b><ul><b><a name="7"></a></b><h2><b>-6-</b></h2></ul>
<b> Мальтийский рыцарь Сакромозо появился только к вечеру, как раз к ужину,
и Лесток пригласил его к столу. Тот охотно согласился: о поваре Лестока
ходили по Петербургу легенды.
Рыцарь был молод, хорош собой, во всем, что касается жизнен-ных благ,
обладал отменным вкусом. Благородная бледность лица и надменность его
выражения придавали рыцарю загадочность, из-за которой Лесток при каждой
встрече одергивал себя: "Друг мой Гер-ман -- осторожнее... Этот человек --
черная лошадка!"
Сакромозо был прямо нашпигован тайнами. При первом их свидании,
фактически -- знакомстве, рыцарь отвел Лестока за штору и вручил в несколько
раз сложенную плотненькую записку, которая ока-залась письмом от высланного
из России Брюммера, бывшего вос-питателя великого князя Петра Федоровича.
Брюммер был выслан со скандалом, на имя его был наложен запрет, а теперь в
письме он сообщал ничего не значащие банальности. Главным было то, что он
рекомендовал господина Сакромозо как человека надежного и по-рядочного. Но
помилуйте, зачем рыцарю Мальтийского ордена реко-мендательное письмо, да еще
вынутое из потайного кармашка?
Двести лет назад родосские рыцари получили у Карла V во владение остров
Мальту, дабы защитить в Средиземном море хрис-тианский мир от турков и
африканских корсаров. Рыцари с честью выполнили возложенную на них задачу,
слава Мальтийского ордена столь безупречна, что они не нуждаются в чьей-либо
рекомендации, тем более в протекции бывшего обер-гофмаршала Голштинского
дво-ра. Лестоку пришла в голову мысль, что в недрах модного костюма
Сакромозо кармашков не меньше, чем потайных ящиков в бюро, и что если
славного рыцаря взять за ноги и потрясти, то на пол посыпятся не только
записки из Германии или, скажем, Франции, но так-же от турок и африканских
корсаров.
То, что Сакромозо рыцарь,-- это ясно, вот только с Мальты ли? Понять
бы, чего он добивается, чего хочет? И какая ему может быть выгода от бывшего
лейб-медика? Лесток сейчас не та фигура, на ко-торую ставят в большой
политической игре. Но очень скоро Лесток понял, что Сакромозо послан ему
самим небом. Рыцарь был как раз тем человеком, через которого можно будет
возобновить обрубленные связи с европейскими домами. Только надобно
закрутить хорошую интригу и доказать Елизавете, что без его, лестоковых,
услуг ей не обойтись. А если будет чуть-чуть шпионства, так это только во
благо России.
Пытаясь запродать себя подороже, Лесток так оформил их от-ношения, что
рыцарь сам искал встреч с лейб-медиком, последнему оставалось только
назначить час и место свидания.
Между делом Лесток помог сближению рыцаря с молодым дво-ром. Петр
Федорович отнесся к далекой Мальте без должного инте-реса, зато юная
Екатерина была в восторге от экзотического знаком-ства. Их живые беседы были
посвящены тайнам мальтийского ры-царства: "А правда ли, что орден сказочно
богат? А какие они, воины-иоанниты? Расскажите, о1 расскажите о великом
магистре Ла-Валетте!" И Сакромозо рассказывал...
В иные минуты Лесток готов был поклясться, что рыцарь видел Мальту
только во сне, а сведения о ней почерпнул из книг. Но с другой стороны...
"Ах, Герман,-- говорил он себе.-- не доверяй инту-иции, верь факту! Что ты
знаешь о ближайших задачах ордена? Понять бы, кому Сакромозо служит?"
Первый их разговор был посвящен Франции, О, искусство тонкой беседы,
когда по гостиной порхают сама простота и доброжелатель-ность, когда каждое
слово собеседника воспринимают с восторгом и тут же дают понять, как он умен
и остроумен, а тот, простак, и распахнет душу! В такой беседе Сакромозо был
бесподобен. Но Лес-ток, старая лиса, сам играл с ним в поддавки. Еще только
что говори-ли о том, как велики сосульки на здании сената, какой дивный
эки-паж у графа Разумовского и как искусно разрисован плафон в при-хожей у
Анны Алексеевны Хитрово, и вот уже Лесток должен отве-тить на невинный
вопрос:
-- Правда ли, что Шетарди в бытность свою в Москве пробил бутылкой
голову послу д'Аллиону? Говорят, посол прячет под пари-ком огромный шрам.
-- Пустое,-- рассмеялся Лесток.-- У них действительно была ссора.
Д'Аллион устроил из посольства мелочную лавку, накопил в нем товаров и
принялся торговать. Шетарди возмутился этим, вспых-нула ссора, но в ход
пошли не бутылки, а шпаги. Дуэли не получи-лось. Шетарди отвел шпагу рукой и
поранил пальцы. Только и всего. Этой истории четыре года, она с бородой.
-- Но ведь Шетарди был выслан из России не за дуэль, не прав-да ли? Он
был нескромен. Забыл, бедняга, что почта в России при-надлежит Бестужеву, а
потому письма его были вскрыты.
-- У нас, как и во всяком государстве, есть цензура,-- холодно сказал
Лесток.
-- Конечно, но отношения России и Франции оставляют желать лучшего,--
вкрадчиво заметил Сакромозо. Лесток вздохнул.
-- В чем причина? -- продолжал Сакромозо.-- Неужели госуда-рыня
Елизавета не могла простить Франции выходки Шетарди? Насколько я знаю,
маркиз был примерно наказан дома. И потом, вы сами говорите, эта история с
бородой...
"Он служит Франции",-- отметил про себя Лесток, вежливо улы-баясь и
медля с ответом.
-- О! Если вам неприятен вопрос, я не буду неволить вас, В конце концов
не пристало в частной беседе обсуждать полити-ческие тайны.
-- Никакой тайны здесь нет,-- ответил наконец Лесток.-- Госу-дарыня
благоволит к д'Аллиону. Но Париж отказывает государыне нашей в императорском
титуле. А как же обмениваться дипломати-ческими нотами при этаком
неестественном положении? Людовик почему-то уперся, простите, как бык... У
него, видимо, нет хороших советчиков.
Лесток не грешил против истины, впоследствии именно эта при-чина
выставлялась как главная при разрыве дипломатических отно-шений с Францией,
но лейб-медик знал, что подобная информация малого стоит. Русские министры
не делали тайны из неуважительно-го отношения Людовика XV к русской
императрице.
Второй разговор с Сакромозо произошел в доме прусского посла
Финкенштейна, куда Лесток был приглашен на ужин. Встреча с ры-царем была
полной неожиданностью, и как-то само собой получи-лось, что они уединились,
пошли вдвоем смотреть персидские миниа-тюры. Оба, как выяснилось, были
большие охотники до этого вида искусства -- не корми, не пои, на месяц
отлучи от карт, только дай всласть полюбоваться персидскими миниатюрами.
Однако в отдален-ной гостиной старые фолианты с персами были забыты,
разговор прыгнул на лаковую живопись, вспомнили Монплезир, любимый дво-рец
Петра.
-- А правда ли, что Петр Великий выменял у прусского короля Вильгельма,
батюшки ныне правящего Фридриха, отряд гренадер на кенигебергский янтарь?
-- Святая правда,-- согласился Лесток.-- Янтарь понадобился государю
для отделки кабинета. Вы его видели? Янтарная комната теперь -- гордость
Петровского дворца.
"Он служит Пруссии,-- с уверенностью подумал Лесток.-- Как ловко он
подобрался к сути вопроса!"
Старая тяжба Елизаветы с Фридрихом о возвращении солдат-ве-ликанов на
Родину вошла сейчас в новую стадию. Кроме гренадер, отданных на чужбину
Петром, государыня пеклась о солдатах, по-павших в Пруссию при содействии
Анны Иоанновны. Елизавета гово-рила при этом высокие слова, но Лесток
понимал: главное в этой тяжбе -- насолить "Надир-шаху", как прозвала
Елизавета Фридриха, доказать этому прусскому вандалу, что не все ему
позволено.
-- Государыня желает сейчас вернуть на Родину своих солдат,--
значительно сказал Лесток, понимая, что именно этой фразы ждет от него
рыцарь.
-- Но зачем?
-- Как зачем? Из человеколюбия. Старые воины не могут от-правлять в
лютеранской Германии свои православные обряды,
-- Но ведь совершали же.-- Глаза Сакромозо смеялись.-- Отчего же теперь
не могут?
Лесток оставил последнее замечание рыцаря без ответа и мель-ком глянул
на его руки. Лицо его было бесстрастно, поза непринуж-денна, но руки
выдавали его глубокий интерес. Очень подвижные, холеные, с длинными пальцами
и розовыми ногтями, они жили своей жизнью -- любопытствовали, недоумевали,
удивлялись, а иногда ве-рили.
Интересно, о чем его сегодня будет выспрашивать рыцарь? Сладкое мясо
ягненка, куропатки с трюфелями и гусиная, вымоченная в меду и молоке,
печенка -- прелесть какой паштет готовил из нее повар -- помогут хорошо
спланировать беседу.
Пока шли из кабинета в столовую, разговор коснулся предстоя-щего
маскарада.
-- Я не поеду туда,-- несколько капризно заметил Лесток.-- Государыня
знает, что я нездоров.
-- Вы тоже больны, сударь? -- участливо вскричал Сакромозо.-- Только
поднялась от болезни великая княгиня, как лихорадка свали-ла вас1 Уж не
заразились ли вы гнилой лихорадкой? Вам надо ле-жать, а я мучаю вас своим
визитом!
-- Нет, нет... Я вполне пригоден для общения. И будьте спокой-ны, моя
болезнь не заразительна. Просто... разыгралась желчегон-ная болезнь,
Лесток не хотел ехать на бал, дабы не сидеть за карточным столом рядом
с Бестужевым. Последнее время один вид канцлера-- подозрительный и мрачный
-- вызывал в Лестоке такую ненависть, что у него и впрямь начиналась изжога.
Пока лакей наполнял бокалы вином и обносил салатом, рыцарь продолжал
сокрушаться по поводу гнилой лихорадки, которая косит Европу, но как только
они остались вдвоем, без обиняков спросил:
-- И как продвигается дело с возвращением русских солдат?
-- Никак не продвигается,-- несколько удивленно ответил Лес-ток, считая
эту тему закрытой.-- Такие вещи не решаются в один день.
-- Не отдает Фридрих солдат? -- понимающе рассмеялся рыцарь, и Лесток
понял, что Сакромозо известна эта история во всех подроб-ностях.
-- Король прусский утверждает, что гренадеры сами не хотят возвращаться
на родину, мол, они там, в Германии, семьями обзаве-лись. У некоторых даже
внуки.
-- Их можно понять,--утирая рот салфеткой, проговорил ры-царь.--Зачем
им возвращаться в эту варварскую страну? Чтобы во-евать со своими детьми и
внуками?
-- Почему воевать? В России, слава Богу, пока мир.
-- Мир? -- искренне удивился Сакромозо.-- А за какой надобно-стью тогда
двинулась за пределы России армия князя Репнина? Ка-кие другие планы могут
быть у армии, кроме войны?
-- Ну, тридцать тысяч -- это еще не армия,-- бросил Лесток и понял, что
попал в цель.
Сакромозо сразу принял безразличный вид и даже спрятал руки под стол,
но и без этой азбуки Лесток увидел -- численность войска его весьма
интересует.
"На этом и будем строить игру,-- подумал Лесток,-- ему нужна армия, а
кому он запродаст эти сведения -- время покажет".
Сакромозо стал вдруг очень серьезен, почти торжествен.
-- Перед отъездом в Россию я был на приеме у их величества короля
Пруссии. Беседа была частной, но весьма плодотворной. Мальтийский орден
принимает близко к сердцу дела Европы и, в частности, сложные отношения,
возникшие между прусским и рус-ским дворами.
Лесток понимающе кивнул, пригубил вино.
-- В разговоре было упомянуто и ваше имя.
-- Фридрих передал мне привет? -- весело спросил Лесток, но Сакромозо
не отреагировал на шутку.
-- Их величество король Фридрих помянул о ваших заслугах в делах мира и
понимания в отношениях прусско-русских и уполно-мочил меня передать вам
старый долг -- пенсию размером десять ты-сяч ефимков.
"Ну и скор молодец!" -- ахнул про себя Лесток. Ему очень хо-телось
спросить: "Деньги при вас?",-- но вместо этого он сказал под-черкнуто
вежливо:
-- В какой форме мне передать благодарность королю Фридри-ху --
письменно или на словах?
-- На словах,-- без тени улыбки ответил Сакромозо.
Они отлично понимали друг друга.
На сладкое был дивный ореховый торт, украшенный цукатами и инжиром. В
отсутствие рыцаря Лесток отпробовал бы добрую поло-вину этого кулинарного
чуда, но здесь он решил быть сдержанным. Рыцарь с отвлеченным видом
выковыривал из ломтика торта грецкие орехи.
-- Вчера у меня случился разговор с голландским посланником Шварцем,--
сказал он наконец, делая какой-то неопределенный жест рукой, словно
закручивая ее спиралью.-- Посланник негодует, что армия Репнина застряла в
Гродно. Репнин что -- болен?
-- Генерал-фельдцейхмейстер не столько болен, сколько стар,-- с
готовностью ответил Лесток.-- Армия действительно три недели проторчала в
Гродно, но теперь она заметно продвинулась. К местеч-ку Гура... это в десяти
верстах от Гродно. А по договору с союзника-ми армия должна была на исходе
апреля быть уже в австрийских владениях. А что барон Претлак? Вы с ним не
разговаривали? Тоже, должно быть, негодует. А лорд Гринфред?
Претлак был австрийским посланником, Гринфред--английским. Привлекая к
разговору Австрию и Англию, Лесток расставлял все знаки препинания, называя
союзников.
-- В Лондоне каждый день высчитывают, сколько миль в сутки проходит
русская армия,-- продолжал он насмешливо, словно и не разглашал
государственной тайны, а мило острил по поводу челове-ческой глупости,-- По
моим сведениям, если пройденные мили разде-лить на дни, то получится, что
наша армия уже повернула назад.
-- А это возможно? -- быстро спросил Сакромозо.
-- Ни в коем случае! Она идет к Рейну. Зачем? Ах, сударь, я думаю, об
этом не знает еще Господь Бог, настолько запутал Все-вышнего канцлер
Бестужев. В Иностранной коллегии запротоколиро-ваны все его противоречивые
указания.
-- В Иностранной коллегии?
-- А где же еще? Этим занимаются тайный советник Веселовский, а также
генерал-фельдмаршал Леси, вице-канцлер Воронцов и кригс-комиссар Апраксин.
Армия идет через Литву на Краков, затем в Силезию. Идет одной дорогой,
разделившись на три колонны. Пла-тят, а также обеспечивают продуктами и
фуражом англичане. Счи-тается, что армия идет для восстановления мира в
Европе. Однако,-- Лесток поднял палец,--если для восстановления мира
понадобится еще одна война, Россия пойдет на это, естественно, вместе с
союз-никами.
-- С кем именно?
-- По обстоятельствам, мой друг,-- вздохнул Лесток и подивился
внутренне, как естественно он назвал Сакромозо своим другом.-- Одного боюсь,
что Бестужев задержит продвижение нашей армии и этим спасет ее от
неминуемого поражения.
Рыцарь долго смеялся над удачной остротой, которая через день полностью
вошла в депешу прусского посла своему государю в Пот-сдам. На все вопросы в
этот вечер рыцарь получил ответ, время следующей встречи -- оговорено,
обещания кое-что узнать, вернее уточ-нить--даны. Ах, лейб-медик, налицо
шпионская деятельность, но более всего Лесток пострадал именно за остроту в
депеше Финкенштейна, которая была расшифрована в кабинете Бестужева,
перепи-сана и тяжелым грузом осела в досье на Лестока, которое собира-лось
канцлером уже много лет.
</b><ul><b><a name="8"></a></b><h2><b>-7-</b></h2></ul>
<b> На левом берегу Невы, выше впадения в нее Фонтанной речки, размещался
район города, называемый ранее Московской стороной и переименованный
впоследствии в Литейный по имени заводика, занимавшегося литьем пушек.
Первоначально этот район города был задуман как аристократический, и Первой
Береговой улице, по за-мыслу Петра, надлежало стать главной магистралью
северной сто-лицы. Архитектор Трезини строго распланировал улицы, вдоль
на-бережной один за другим выросли дворцы для родственников Петра и самых
именитых сановников. Здесь поселились Наталья Алексеевна, любимая сестра
царя, и сын его Алексей Петрович, тогда еще наслед-ник, и Марфа Матвеевна --
вдовствующая государыня, супруга по-койного Федора Алексеевича, и любимец
царя Юрюс -- генерал-фельдцейхмейстер и директор литейного завода. Дальше
находился дом обер-гофмаршала Ливенвольде и роскошные палаты Кикина.
Жизнь кипела в Московской стороне, но время забирает всех. Разной
смертью ушли в мир иной обитатели аристократического квар-тала. Центр
Петербурга переместился, и Литейная сторона зажила новой трудовой и
озабоченной жизнью.
Дворец Натальи Алексеевны со всеми подворьями был занят Канцелярией от
строений и мастерскими департаментами. Дом Алек-сея Петровича перешел в
ведение Дворцовой канцелярии, в нем стали варить различные пития для
царского дома. В палатах покойной Марфы Матвеевны поселились архитекторы, в
бывших амбарах оборудовали печи, и скульптор Растрелли принялся за отлив-ку
конной статуи императора. Палаты Кикина были отданы под Морскую академию, в
которой проходили курс кадеты и гардема Словом, сейчас, двадцать три года
спустя после смерти Петра Великого, Литейная сторона совершенно изменилась
против первоначального плана. Указ строить дома "вплоть нити", натянутой
между вехами, здесь уже не соблюдался. В былые времена нарушителей, чей
особняк выпирал из ряда или, наоборот, пятился в глубь улицы, или -- еще
того хуже -- прятался за забором, мало того, что штра-фовали, так еще лишали
построенного жилья.
Теперь же всюду царствовала живописность почти московская. Искрошив
границы площадей, выстроились какие-то склады, палатки, пакгаузы, боком
примкнули к улице какие-то новые рубленые хоро-мы, разрослась молодая роща,
поглотив останки разрушенного, кое-где еще блестевшего позолотой дворца,
сами собой бестолково и не к месту выросли заборы, вдоль них поднялся пышный
пырей и прочий бурьян. Улицы стали изгибисты, пробираться по ним в карете
стало сущим мучением, не забывайте еще про топкую, пропитанную вла-гой
почву. Ближе к Фонтанке разместилась убогая слобода мастеро-вого люда с
хижинами, крытыми соломой и дранкой, рынок, прозван-ный Пустым, и наконец
литейный завод с башнями и шпилями на них, которые наперекор окружающему
пейзажу имели экзотический восточный вид.
По соседству с Канцелярией от строений за типовым забором (впрочем,
слово "типовой" тогда не применялось, говорили "повтор-ный") разместился
каменный двухэтажный дом с высокой с изломом кровлей и крыльцом по центру.
Дом этот с садом и подворьями был откуплен у канцелярии неким весьма богатым
иностранцем -- юве-лиром Луиджи, работавшим украшения для двора ее
величества. Венецианец Луиджи займет особое место в нашем повествовании, а
пока лишь скажем, что он же является хозяином небольшого фли-гелька с
мезонином, стоящего -в- глубине сада.
Флигелек два года назад был снят мичманом Корсаком с семей-ством. Дом
этот, может быть, и не отвечал всем запросам молодого мичмана, он был мал и
отнюдь не дешев, по весне подвалы его зали-вала талая вода, плодя целые
сонмы лютых комаров, но сад и некая изоляция от большого города пленили жену
его Софью и маменьку Веру Константиновну. Сам мичман находил удобство в том,
что бук-вально в двух шагах находилась удобная пристань, к которой могли
подходить катера, верейки и рябики. Кроме того, Морская академия была рядом.
В академии Алексей Корсак учился два последних кур-са, имел добрые отношения
с преподавателями, посему, хоть и слу-жил теперь на флоте, был в палатах
Кикина частым гостем.
Спроси у Софьи любой -- счастлива ли она в браке? -- о, конечно,
другого ответа нет и быть не может! У нее лучшие в мире дети, Николеньке уже
четыре года, Лизанька -- прелестный младенец. Ве-ра Константиновна почти
примерная свекровь. Время не охладило Алешиных чувств, не убавило нежности,
и Софья ни в коем случае не завидует женам сухопутных мужей, которые видят
своих супругов каждый день или хотя бы каждую неделю. Она жена моряка, и
этим все сказано.
Но одно дело, когда моряк в плавании, торговом или географи-ческом,
или, скажем, держава воюет. Но если флот русский пребы-вает в состоянии
постоянного ремонта, если чинят и зимой, и летом, то можно, кажется,
выкроить время для семьи. Три года Алеша с хмурым и решительным видом
твердил, что эскадра давно бы вышла в море, если б не равнодушие
Адмиралтейства, не происки чиновни-ков Военной коллегии, месяцами пропадал в
Кронштадте, словно ку-пец, занимался покупкой такелажа и леса для мачт, а
потом и вовсе отбыл в безвременную командировку в порт Регервик бить сваи.
Те-перь пишет письма и в каждом заверяет, что если к следующему месяцу не
вернется, то непременно заберет Софью с детьми к себе. А зачем ей в
Регервик, если и в Петербурге хорошо?
Вера Константиновна в отличие от Софьи ко всему относилась спокойно.
Удел мужчин -- служить, удел женщин -- ждать, она давно привыкла к
отсутствию сына. На старости лет Господь подарил ей семью и сподобил жить в
столице! Петербург поражал ее вообра-жение. Проживя всю жизнь в псковской
глуши, она не переставала восхищаться славным городом и удобством его быта,
а что касаемо погоды и угрозы наводнения, то все в воле Господней, а дождь
тоже божья роса.
Внуки ее забавляли, но она не вмешивалась в их воспитание, не ссорилась
с няньками, не выговаривала Софье, что гуляют много и лекарь у детей плох.
Вера Константиновна вела хозяйство, и хоть в доме милостью благодетеля Софьи
князя Черкасского был полный достаток, можно даже сказать -- богатство, она
экономила на каждой мелочи, находя невинную радость в том, чтобы набивать
чулок моне-тами разного достоинства -- "на черный день". Она сама ходила со
служанкой на Пустой рынок, отчаянно торговалась в мясных рядах, и в овощных,
и в рыбных, но совершенно теряла бдительность в по-судной лавке, которая
торговала раз в неделю.
При виде пузатого молочника с цветком-колокольчиком или ло-патки для
пирога с длинным стеблем и львиной рожей на конце, или старинной чары в виде
лебедя, она забывала, что "черный день" впол-не может обойтись без подобных
излишеств. Принеся посуду домой, она прятала ее в шкапчик под ключ, а потом,
краснея, как девица, и кляня себя за расточительность, показывала покупки
Софье. Та пожимала плечами: "Нравится, маменька, так и покупайте". Не таких
Дата добавления: 2015-09-05; просмотров: 39 | Нарушение авторских прав
| <== предыдущая страница | | | следующая страница ==> |
| Нина Соротокина. Свидание с Петербургом 3 страница | | | Нина Соротокина. Свидание с Петербургом 5 страница |