|
Читайте также: |
павильоном, дышал утренним воздухом и вдруг услыхал странный треск. Стоящий
на часах гвардеец сказал, что этот треск раздается уже часа два, если не
более. Да вы слушаете ли меня?
-- Ужас какой,-- раздался шепот великого князя, губы его дро-жали,
взгляд странно косил.
-- Вы бросили меня одну, сударь!-- с раздражением крикнула ему
Екатерина. В голосе ее против воли прозвучали истерические нотки.-- Бросили,
бросили,-- повторяла она, как заведенная.
-- Полно кричать! У вас нашелся спаситель,-- отмахнулся вели-кий князь
и, стараясь четко выговаривать слова, обратился к Чоглакову деловым тоном:--
Известна причина разрушения?
-- Выясняем... Но скорее всего -- глупость людская. Управляю-щий,
каналья, поддерживающие столбы в сенях вышиб, вот плиты и поползли в разные
стороны, как жуки.
Как оказалось впоследствии, предположения Чоглакова вполне
потвердились. Катальный павильон строили осенью в большой по-спешности. Его
установили на возвышенном месте, в основание по-ложили известковые плиты, а
для укрепления всей конструкции архитектор поставил в прихожей восемь
столбов, категорически за-претив убирать их без его разрешения. Конечно,
стоящие торчком плохо оструганные сосновые столбы портили вид, и, узнав об
имени-тых гостях, управляющий распорядился срубить их.
Всего этого Екатерина не могла знать, из слов Чоглакова она поняла
только, что накануне были вынуты балки, и усмотрела в этом не глупость, а
преднамеренность.
-- Их нарочно убрали, эти столбы?-- крикнула она громко.-- Нарочно?
Все страшные события этого утра прошли перед ее глазами уже в новом
освещении. Из дома вынесли кричащую фрейлину Кошину, у нее была разбита
голова, на белой ночной рубашке кровь выгля-дела особенно яркой. Кто-то
кричал: "Зовите лекаря!" Ему отвечали:
"Вначале священника! Лекаря потом!" Такая же участь могла ждать и
Екатерину.
-- Успокойтесь же! Что вы говорите?-- Страх прогнал обычную
инфантильность великого князя, и он угадал скрытый смысл слов жены.
-- Кто приказал убрать эти столбы?-- давясь слезами повторяла
Екатерина, с ней началась истерика.
Чоглакова попыталась поднести к ее носу нашатырь, но Екатери-на билась
в руках, отворачивала лицо и кричала. Пришлось поз-вать лекаря. Он
немедленно пустил кровь, и она затихла.
Когда Екатерину на носилках понесли к большому дому, она оч-нулась,
открыла глаза. Павильон стоял целехонький, даже стекла в некоторых окнах
были целы. Он только сполз с холма и застыл, как новоявленная падающая
башня. Екатерина поискала глазами Белова, но его нигде не было.
В большом доме события меж тем развивались так. Граф Разумовский, как и
подобает хозяину, узнал о разрушении павильона в числе первых. Реакция его
была неожиданной, в слезах он схватился за пистолет и бросился в свой
кабинет с намерением лишить себя жизни. Кутерьма учинилась страшная.
Пистолет у него отняли, но помешать напиться допьяну не посмели. В полном
одиночестве он проплакал до обеда, а как только государыня пробудилась,
бро-сился к ней в ноги. Растерзанный вид его мог вызвать только жалость, он
был немедленно прощен.
Обед прошел в очень теплой обстановке. Екатерина и великий князь пришли
в себя настолько, что могли украсить своим присутст-вием общество.
Избавление наследника и супруги его от нечаянной гибели придало гостям
особенно торжественное настроение. При громе пушек плачущий Разумовский
провозгласил тост за погибель хозяина дома и за благоденствие императорской
фамилии. Государы-ня тоже расплакалась от умиления. Гости бросились было
по-здравлять великих князя и княгиню, но, не встретив поддержки со стороны
Елизаветы, как-то стушевались, стихли. И опять пошли здравицы в честь
императрицы.
Только вечером Екатерина предстала наконец перед государыней. По
каким-то зыбким признакам Екатерина чувствовала, что ею не-довольны. Может
быть, виной тому был длительный разговор Елиза-веты с Бестужевым, который и
на празднике достал государыню со своими делами. Но думать об этом не
хотелось. Она была как в тума-не, ей даже казалось, что она хуже обычного
слышит. Екатерина решила, что как бы ни пошел разговор, жаловаться она не
будет. Главное -- назвать фамилию спасителя. Молодой Белов спас не толь-ко
ее, но всех, находящихся в павильоне. Он заслуживает большой награды.
Елизавета приняла Екатерину в розовой гостиной, полулежа на розовом
канапе. После обеда и государственных дел она успела сменить парадное платье
на домашний шлафрок и мягкие туфли. При появлении великой княгини она
отослала всех, Ягужинской среди свиты не было.
-- Ну?-- Елизавета села, некрасиво расставив ноги, и изучающе
посмотрела на Екатерину.
Та сделала шаг вперед, словно намеревалась броситься на колени, но
потом раздумала. Ушибленный бок болел нестерпимо, и кроме то-го, ей не в чем
каяться. Екатерина только склонилась в низком поклоне и, не поднимая головы,
тоном умоляющим, но твердым, высказала свою просьбу. Она нравилась себе в
этот момент -- не роптала, не скулила, никаких этих женских соплей, а только
скромно молила о награде спасителю. Екатерина ожидала, что государыня тут же
согласится, скажет что-нибудь вроде, да, да, конечно, каков герой мой
гвардеец, и прочее. Но Елизавета молчала, неодобри-тельно поджав губы. Потом
спросила быстро:
-- Вы очень испугались?
-- О, да, ваше величество. Это было ужасно!
-- Ас чего вы так сильно испугались? Я видела катальный павильон. Он
почти совсем не пострадал. Стоило устраивать истери-ку!
-- Но ведь столько человек погибло!-- в голосе Екатерины про-звучал
упрек, она явно корила Елизавету за несправедливость.-- Мне говорили,
шестнадцать человек было в подвале, их раздавило фундаментом. Не случись
поручику Белову быть подле павильона в тот роковой час, убитых было бы
гораздо больше.
-- А что он там делал поутру, этот Белов?--перебила ее Елиза-вета
резко, и Екатерина увидела, какие у нее стали непримири-мые, злые, почти
свинцового цвета глаза.
-- Не знаю... гулял,-- опешила Екатерина.
-- Стоит вам где-нибудь появиться, сударыня, как подле вас сразу
начинают гулять непонятные молодые люди. О чем вы с женой его шептались? Я
говорю о Ягужинской.
"Так она жена его? Значит, утром у павильона он появился не случайно.
Он искал встречи со мной. Зачем?"-- Все эти мысли про-неслись в голове
Екатерины со скоростью вздоха, но лицо ее против воли изменило выражение,
приняв озабоченный и виноватый вид.
-- За что вы меня обижаете?--прошептала она, навернувшиеся слезы
размыли розовое канапе и злое лицо Елизаветы.
-- "Меня хотят убить!" Это ты на лугу кричала?
-- Я не кричала.-- Екатерина словно опомнилась, даже слезы разом
высохли.
-- А я знаю, что кричала! Что, мол, у нас все подстроено! Это кто же,
по-вашему, подстроил? Алексей Григорьевич? Иль я сама приказала павильон на
твою голову рушить?
-- Я не понимаю... Я ничего подобного...
-- Дура! Сама перетрусила и Петру Федоровичу это в голову вби-ла. Он бы
без тебя до такого не додумался. Теперь Брейтлах растрезвонит по всей
Европе, что Елизавета наследника жизни хотела лишить! Неблагодарная
девчонка!-- Елизавета уже давно стояла вплотную перед Екатериной, с
ненавистью глядя ей в глаза.-- Выдворить бы тебя вслед за матерью в Цербст,
да скандала потом не оберешься. Вон с глаз моих! Чтоб через час тебя не было
в Гостилицах.
Именно через час, не раньше и не позднее, от усадьбы Разумовского в
направлении Царского Села отправилась скромная карета. В ней сидели
Екатерина, Петр Федорович и Чоглакова. Сам Чоглаков ехал следом верхом.
Далее следовала охрана, более напоминаю-щая конвой. Екатерина плакала, и не
столько жалко ей было так и не обретенной свободы, сколько угнетала душу
несправедливость. Петр неотрывно смотрел в окно, вид у него был одновременно
сму-щенный и надменный.
Поручик Александр Белов не получил никакой награды за свои старания, но
должен был Бога благодарить, что не услышал никаких нареканий. Ему даже
позволили увезти в Петербург жену, которую Елизавета, ничего ей не объясняя
и не тратя себя на гнев, отлучила от своей особы, запретив ей появляться при
дворе.
</b></b></b></b><ul><b><b><b><b><a name="34"></a></b></b></b></b><h2><b><b><b><b>-8-</b></b></b></b></h2></ul>
<b><b><b><b> -- Видно, и сегодня не приедет,-- сказал себе Алексей, поглядев на часы
в Сашиной библиотеке: они показывали половину двенад-цатого.
Он подумал, что надо немедленно бежать домой, а то нареканий от Софьи
не оберешься, однако руки его продолжали деловито ша-рить по книжной полке.
Что он раньше сюда не заглянул? Библиоте-ка в доме была изрядной, но книг по
навигации не было, все больше по истории греческой и римской, по праву и
наукам юридическим. А вот и новые, недавно купленные в академической лавке:
"Марк Аврелий", цена один рубль, "Похождения Телемака, сына Улисова"--
полтора. Однако Сашка мот, денег на книги не жалеет, только когда он их
читает, интересно, если всегда занят.
А это что за старый фолиант? Батюшки-светы, да это же атлас!
Алеша с волнением открыл старую книгу: карты побережья Бал-тийского
моря, изданные в типографии Тессинга в Амстердаме. Ти-пографию эту основал
государь Петр в конце прошлого века во время поездки своей в Голландию.
Откуда у Сашки эта дивная книга? Не иначе как прокурор Ягужинский в свое
время купил ее за какой-то надобностью, скорее всего, чтобы государю
угодить.
В этот момент дверь в библиотеку отворилась и в нее просуну-лась голова
лакея:
-- Барин, там внизу неведомо чей слуга бранится, требует Алек-сандра
Федоровича. Я ему говорю -- нету их дома, а он не верит и записку сует. Я
подумал и взял -- может, что-нибудь срочное?
-- Давай сюда записку.
Листок был сложен пополам, слова нацарапаны вкривь и вкось, подписи не
было, но текст заслуживал внимания: "Я жду вас в карете для важного
разговора. Записку уничтожьте".
Алеша с сожалением посмотрел на атлас: как бы славно сейчас над картами
посидеть. Если бы не этот постскриптум об уничтоже-нии записки, он бы так и
сделал. Пусть Сашка сам по возвраще-нии разговаривает важно с кем ему
заблагорассудится. Но в припис-ке угадывалась тайна, и он не имел права
отмахнуться от нее в по-добной ситуации: Никита под арестом, Сашка
неизвестно где... Алеша сунул записку в атлас как закладку, водрузил книгу
на место и поспешил вниз.
"Неведомо чей слуга" был стар, вернее сказать, дряхл, но одет чисто,
даже с некоторым шиком, словно донашивал старые вещи хозяина,
-- Кто ждет меня в карете?
-- Соблаговолите следовать за мной,--церемонно сказал слуга, распахивая
дверь на улицу. Алексею ничего не оставалось, как последовать за ним. И
странно, мысль о западне или ловушке даже не пришла ему в голову, он только
подумал: надо бы после разго-вора попросить хозяина кареты, чтоб подвез его
домой, а то Софья совсем с ума сойдет.
Никакой кареты возле подъезда не было, однако слуга проворно заковылял
в сторону собора Святого Исаакия, время от времени он останавливался и манил
Алешу за собой. Карета обнаружилась за кустами в тени деревьев. Как только
они приблизились к ней, слуга залез на козлы, видно, он исполнял обязанности
кучера. Дверца распахнулась вдруг, и из темноты раздался насмешливый высокий
голос:
-- Прошу вас, сударь. Невидимая рука выбросила подножку.
-- Куда вы меня везете и с кем имею честь?--спросил Алеша, совершенно
забыв, что в карете ждут не его. а Белова, и не мешало бы об этом
предупредить.
-- Мы сделаем кружок и вернемся на старое место. Не надо тру-сить,
молодой человек!--со смехом сказал невидимка.
-- Однако...-- с негодованием прошептал Алеша и залез в карету. На него
пахнуло запахом винного перегара и какой-то пряной, чесночно-перечной
закуски. Если на улице был полумрак, то в карете за зашторенными окнами
стояла полная темнота. Лица мужчины не было видно, но, судя по голосу, он
был молод, только пьян по-рядком.
-- Хорошо, поехали. Я вас слушаю.
-- Ух ты...-- с удивлением произнес мужчина.-- Это кто же сюда явился?
Я жаждал Александра Белова.
Алеша резко отодвинулся, желая повернуться к собеседнику лицом, однако
тот, видимо, иначе истолковал этот жест, потому что цепко схватил его за
руку и крикнул угрожающе: "Сидеть!"
Карета меж тем неторопливо тронулась. Мужчина распахнул дверцу и
крикнул слуге:
-- Подай фонарь!
-- Оставьте меня, сударь. Я не собираюсь бежать.-- Алеша с трудом
выдернул руку и стал растирать запястье. Мерзавец пьяный, как клещами сжал.
Незнакомец не сказал еще ни слова о деле, а уже очень ему не понравился.
Слуга на ходу передал горящий фонарь, внутренность кареты осветилась, и
двое сидящих в ней с любопытством уставились друг на друга.
При первом взгляде Алеша не увидел в лице незнакомца ничего
неприятного, оно было даже, пожалуй, красиво, но при внимательном изучении
поражало несоответствие между узкими, недобрыми глаза-ми -- в них были и
сила, и власть -- и капризным ртом над малень-ким круглым подбородком.
Мужчина вдруг рассмеялся, показывая длинные белые зубы.
-- Я вас знаю. Вы с Беловым всегда в одной упряжке. Вас зовут?..
-- Алексей Корсак к вашим услугам.
-- О, ваши услуги мне не нужны. Я сам готов оказать... по мере сил. А
вы меня не знаете? И не догадываетесь, кто я? Неужели ваш друг Белов никогда
не рассказывал вам о графе Антоне Бесту-жеве?
-- Так это вы?-- воскликнул Алеша потрясение и подумал: "Ну и влип!"
Алеша не мог узнать сына всесильного канцлера, потому что ни-когда его
не видел, но о скандальной дуэли и дурной славе этого человека был наслышан.
Довольный произведенным эффектом, граф поставил фонарь, по-шарил под
ногами, ища шляпу, нашел. Когда он двумя руками нахло-бучил шляпу на голову,
Алеша решил, что с ним прощаются, видно, важному разговору не суждено было
состояться, однако головной убор нужен был графу только для того, чтобы
снять его светским жестом и дурашливо представиться.
-- Если Белов говорил обо мне что-нибудь эдакое,-- он неопре-деленно
повертел пальцами,-- не верьте. Мы приятели, а меж прияте-лями чего не
случается... Особенно если один из них горд не в меру. Последнее я не о себе
говорю.-- Он подмигнул, захохотал и вытащил из кармана плоскую металлическую
фляжку, богато украшенную камнями.
Отхлебнув значительную порцию вина, он долго полоскал им горло, потом,
поперхнувшись, выпил и наконец протяжно и чрезвы-чайно противно икнул. Алеша
не столько брезгливо, сколько удивлен-но наблюдал все эти манипуляции.
Нельзя было понять, всегда ли граф ведет себя так, словно другие суть
неодушевленные предметы и при них можно ковырять в носу, плеваться и
издавать непотреб-ные звуки, или просто Бестужев его дразнит, испытывает
терпение.
-- Теперь объясните,-- очень вежливо сказал граф,-- почему вы почтили
меня своим присутствием вместо Белова. Он сам вас по-слал?
-- Ни в коем случае, ваше сиятельство. Белов в отъезде, и слуга по
ошибке вручил мне вашу записку. А теперь разрешите откла-няться...
-- Нет, нет, не уходите. Может, оно и к лучшему, что здесь именно вы, а
не Белов. Он горяч. В отъезде, говорите?-- Граф опять подмигнул.--
Затосковал по жене? Говорят, он с ней хлебнул беды. И еще хлебнет. Не женись
на красавице, бери себе скромную.-- Он вздохнул горестно.-- Как куропатку.
-- Вряд ли вы меня удержите здесь из-за разговора о его жене...
-- Не нужно сердиться, сударь Алеша. Вы не понимаете шу-ток. Просто я
не знаю, как перейти к главному. Предупреждаю, наш разговор должен остаться
для всех тайной. В противном случае вы навлечете на меня, да и на себя,
бо-ольшие неприятности. Только Белов и вы достойны знать, что...-- Он
отвалился на подуш-ки.-- Нет, при такой езде невозможно разговаривать: Гони,
черт тебя возьми!-- крикнул он кучеру, высовываясь из кареты.-- Что они у
тебя на ходу спят? Не кони, одры!
Лошади побежали быстрее. Карета запрыгала по ухабам адмирал-тейского
луга. Граф Антон опять достал флягу, вино, булькая, поли-лось в глотку.
Обнажившаяся шея графа была нежной, белой, а ка-дык маленьким, как горошина.
Он спрятал бутылку, отер ладонью рот и сказал значительно:
-- Мне стало известно, где прячут вашего пропавшего друга.
-- Оленева?-- воскликнул Алеша, стремительно подавшись впе-ред и
невольно стукнувшись о колени своего собеседника. Тело Бестужева мягко
подалось назад, словно фигура его была из ваты.
-- Не надо фамилий. Мы отлично понимаем друг друга, этого достаточно.
Он содержится на нашей старой мызе, что на Каменном Носу. Я наведался туда
случайно по своим делам. Папенька превратил мызу в крепость.-- Граф умолк,
бессильно покачиваясь в такт езде.
Алеша слушал не дыша, боясь пошелохнуться. Последняя порция вина не
подбодрила графа, наоборот, речь его замедлилась, он все время как-то
странно вздыхал, словно ему не хватало воздуха. Страшно было, что он вдруг
раздумает говорить из-за пьяного каприза или просто уснет на полуслове.
-- Где это -- Каменный Нос?
-- Каменный Нос на Каменном мысу, а тот в свою очередь на Каменном
острову,-- проговорил граф скороговоркой.-- Ясно?
-- Ясно,-- тупо кивнул Алеша.
Бестужев искоса посмотрел на него, словно проверяя: верит-- не верит.
-- Это Малый Каменный остров, тот, что в устье Екатерингофки. Там со
стороны моря бухточка небольшая, в ней мыза и сто-ит. Попасть туда можно
только со стороны моря. Дощатая пристань и сразу забор. Папенька обожает
заборы! Забор высоченный, в нем калитка, но она охраняется. И не вздумайте
идти к мызе со стороны луга! На вышке, это бывший маяк, всегда кто-нибудь
торчит... из стражи.
-- Вы видели нашего друга?
-- Не перебивайте меня!-- резко одернул его граф и опять на-чал
рассказывать про мызу, окрестности ее, вспомнил кучу мело-чей, где какой
двор, да какие покои, и в каком из них содержат арестованного. Говорил он
медленно, веско, и нельзя было понять, отговаривает ли он от сложного
предприятия или дает совет, как лучше его осуществить. Кончил он на
неожиданно веселой ноте:
-- Я бы вам все нарисовал, да позабыл прихватить письменные
принадлежности.
-- Но как вы узнали, что там содержится именно наш друг?
-- А это вас не касается. Это моя мыза, моя1 И остров мой! А он
запрещает мне туда ездить... еще грозится!
Алеша понял, что граф говорит об отце -- канцлере Бестужеве.
-- Арестованного сторожит наш глухой Харитон. Помимо него есть караул,
и серьезный.--Он вздохнул, словно скука его сморила.-- Когда четыре
человека, а когда шесть.,. Каждый вторник в десять вечера они меняются. В
субботу у них баня. Запиши.
-- Куда записать-то?
-- В головку! В головку запиши!-- Граф постучал себя по лбу.
-- Насколько я вас понял, ваше сиятельство,--Алеша старался говорить
убедительно, неторопливо,-- вы советуете нам напасть на мызу именно в
субботу? То есть послезавтра?
-- Ничего я вам не советую, но торопитесь, потому что Оленева вашего не
сегодня завтра переводят в крепость.--Граф открыл двер-цу, вдохнул свежего
воздуха и крикнул кучеру:-- Назад!
После этого он откинулся на подушки, отодвинул шторку на окне и, словно
забыв о своем спутнике, принялся внимательно сле-дить за пробегающим мимо
городом. Однако далеко они заехали... Вдоль дороги тянутся постройки
казенного вида: склады, провиант-ские магазины, всюду пусто, обыватель мирно
спал. За каретой увязалась собака и долго, молча, не лая, бежала вдоль
дороги, словно не собака вовсе, а волк. На Адмиралтейской набережной у
почтового двора Алеша попросил графа остановить карету. Тот рав-нодушно, не
задавая вопросов, исполнил его просьбу.
Алеша спрыгнул на землю, вежливо попрощался. В ответ не раз-далось ни
звука, но когда Алеша уже направился к мосту, граф вдруг резко его окрикнул:
-- Как тебя там... Корсак... вернись! Алеша пожал плечами, неторопливо
подошел к карете, не оби-жаться же на этого пьяного индюка!
-- Белов спрашивать будет, зачем я все это рассказал, какая, мол,
выгода?-- От пьяного благодушия графа Антона не осталось и следа, голос был
злой, резкий.-- Дак скажи ему -- чтоб папеньке досадить. Белов поймет.
Трогай!-- крикнул он кучеру.
"Ну и новость!--взволнованно думал Алеша, вышагивая по на-правлению к
дому.-- Всем новостям новость! Это надобно обсудить, обмозговать. Сашка,
возвращайся же наконец! Что ты там делаешь, в Петергофе -- службу несешь или
на пирах гуляешь? Дело-то не терпит!"
При всей важности услышанного в разговоре с Бестужевым за-стряла в
сознании заноза, а вернее сказать, осела какая-то муть, словно плеснули туда
тухлой бурдой. Последние слова графа просто оскорбительны! Что значит --
"Белов поймет"? Почему это Белов должен понять такую гнусность, как
предательство отца?
-- Стоп, Корсак,-- сказал себе Алеша.-- Не туда гребешь. Нам до
отношений канцлера Бестужева со своим сынком дела нет. Нам надо продумывать
детали побега. А вдруг все это вранье? С чего бы графу Бестужеву говорить
нам правду?
Знай Алеша, какой разговор предварил свидание их в карете, ему легче
было бы понять, какой бурдой плеснули в его незамут-ненную душу.
Пили, и много, до полного затмения рассудка, вернее, граф Ан-тон пил, а
дружок его Яков только играл в пьяного и все советы давал, как из жены
Авдотьи или отца деньги выкачать, и еще дразнил, подначивал.
-- Дался тебе этот Белов! Что ты о нем забыть не можешь?
-- Но ведь это он нашел труп во дворце?
-- Гольденберг мертв, забудь о нем.
-- Я уж забыл. Я не о Гольденберге толкую, а о Белове. Этот каналья
сделал меня посмешищем всего Петербурга.
-- Ты сам себя сделал,-- бубнил Бурин.-- Пить надо меньше!
-- Ты в этом не понимаешь ничего, а потому помолчи. Когда дуэль была, я
ж на ногах не стоял. Как можно стрелять в бесчув-ственного человека?
-- Так он и стрелял в воздух. Зачем ты руку-то вскинул? Пулю словить?
-- Нет, ты меня послушай,-- жарко задышал граф Антон в ухо
собутыльнику.--Сейчас Белов сам словит пулю. Ты послушай... Стр-ит мне
только ему сказать, что на нашей мызе томится князь Оленев... Это же капкан!
-- Не такой Белов дурак, чтобы поверить тебе на слово.
-- А спорим, поверит! Бьюсь об заклад, не только поверит, но и
нападение на мызу организует. А я папеньку-то и предупрежу... И угодит он,
милок, под пулю или в крепость.
Бурин мрачно и недоверчиво смотрел на графа Антона, а тот вдруг скривил
капризно губы и добавил:
- А может, и не предупрежу...
</b></b></b></b><ul><b><b><b><b><a name="35"></a></b></b></b></b><h2><b><b><b><b>-9-</b></b></b></b></h2></ul>
<b><b><b><b> Саша не вернулся из Петергофа и на следующий день, в пятницу. Наступила
суббота, которая, по сообщению молодого Бестужева, бы-ла на Каменном Носу
банной, и Алеша на свой страх и риск решил действовать самостоятельно. О
нападении на мызу, разумеется, не могло быть и речи, к подобному предприятию
следует готовиться долго и тщательно. Алеша думал только о рекогносцировке,
ознаком-лении с местностью. И вообще необходимо убедиться, стоит ли на
Каменном острову мыза и что она из себя представляет.
Граф Антон говорил, что вокруг болото, забор неприступен, а на старом
маяке всегда кто-то торчит для наблюдения за местностью. Последнее было
особо нежелательным, в начале июня и в полночь светло, как днем. Оставалось
надеяться на дождь. При пасмурной погоде ночью если не темно, то уж сумраком
это время суток опре-деленно можно назвать, а в сумерки все собаки серы. Но
ничто, как на грех, не предвещало дождя.
А почему, собственно, ночью он должен наведаться на Каменный Нос?
Почему не днем? Он любитель охоты, без рябчиков и куропаток жить не может.
Кто сказал, что на Каменном острове нельзя охотиться? Запрещающей таблички
там наверняка нет- Если пойма-ют, скажет, что заблудился в островах. В
крайнем случае -- поко-лотят. Но лучше до этого крайнего не доводить, дворня
Бестужева знает о своей полной безнаказанности и так может отделать
чело-века, что и не встанешь после побоев. Но, помнится, граф Антон не про
дворню толковал, а про военный караул. Это еще хуже...
В конце концов Алеша остановился на следующем варианте: он берет с
собой Адриана, и они плывут на Каменный Нос вечером к предполагаемому
банному времени, на всякий случай возьмут с со-бой не только ружье, но и
пистолеты, а там видно будет. Такой у него был стратегический план.
Осталось только заморочить голову Софье, чтобы у нее не было никаких
подозрений по поводу этой поездки. Намедни, когда Алеша явился домой в три
часа ночи, Софья лежала в уголке супружеской кровати, в изголовье горела
свеча. При появлении мужа она не повер-нула к нему лицо, не сказала ни
слова, а только дунула на свечу и затаилась в темноте.
По дороге домой он твердо решил, что не будет рассказывать Софье о
встрече с молодым Бестужевым, дабы не волновать попусту. Но здесь все его
благие намерения разом соскочили с оси.
-- Софья, я знаю, где прячут Никиту,--сказал он в темноту.
Она сразу села, и Алеша почувствовал ее горячее дыхание у своей щеки.
Они проговорили до утра. Однако он рассказал ей о беседе в карете, как бы
пропуская все через сито, когда незна-чительные подробности проваливаются
без препятствий, а главное -- о карауле и предполагаемом нападении на мызу
-- застревает, остава-ясь тайной.
Ружье и пистолеты были вынесены из дому с подобающими
предосторожностями, а Софье было сообщено, что его с Адрианом сроч-но
вызвали в Адмиралтейскую коллегию и что вернутся они поздно.
Алеша предпочел взять самую плохонькую лодчонку, дабы не при-влекать к
себе внимания. Итак, по фонтанной речке до устья, у Екатерингофского дворца
свернуть на речку Екатерингофку, а за-тем протокой добраться до восточного
берега Каменного острова. И Екатерингоф, и крохотный Овечий островок, на
котором стоял Подзорный дворец, и Гутуев остров Алеша помнил еще с того
вре-мени, когда в первый свой приезд в Петербург прошел весь город пешком в
поисках моря. За пять лет Екатерингофский дворец отреставрировали, но
Елизавета не любила в нем жить, и Алеша надеял-ся, что места эти и по сию
пору безлюдны.
Фонтанку преодолели быстро, по городу плыть одно удовольствие, ныряй
себе под мосты да посматривай по сторонам развлекаясь. На повороте в
Екатерингофку поднялся вдруг ветер, нешуточная волна стала бить в борт.
Ориентироваться в протоках было трудно. Кустарный остров вполне
оправдал свое название, он весь зарос ивняком, ольхой и кру-шиной. В
отдалении чернели лачуги рыбаков, висели сети, развешен-ные для просушки,
Дата добавления: 2015-09-05; просмотров: 30 | Нарушение авторских прав
| <== предыдущая страница | | | следующая страница ==> |
| Нина Соротокина. Свидание с Петербургом 16 страница | | | Нина Соротокина. Свидание с Петербургом 18 страница |