Спор с палеоботаником

Тридцать лет назад мне довелось обсуждать проблему эволюции с тогда еще молодым, но уже авторитетным палеоботаником Сергеем Мейеном. Я сразу же постарался определить свою позицию (привожу разговор по памяти, но не искажая сути):

— Среди многих человеческих недостатков отсутствует, пожалуй, один: недостаток скромности. Современную геологическую эпоху назвали антропогенной — в свою честь. Гордо именуемся «человеком разумным», хотя любое неглупое существо вправе усомниться в этом. В системе живых организмов отвели себе наивысшую ступень. Уверены, что именно мы — наисовершеннейшие создания природы; вершина, достигнутая живым веществом в его стремлении к идеалу... И самое удивительное: все наши притязания вполне обоснованы!

— В отличие от вас, я не считаю себя венцом творения, — ответил он.

— К нам же ведет главная линия прогресса, ось эволюции: амёба — червь — рыба — амфибия — ящер — примат... — его неожиданный ответ озадачил меня и я сообщил ему то, что он наверняка знал.

— Да, по-видимому, такая линия имеется. Но почему ее надо непременно считать прогрессивной?

— Как же иначе? Непрерывно возрастало усложнение организации.

— Ну и что? Простейшие более двух миллиардов лет процветают, оставаясь простейшими. Чем это плохо для них? Разве излишнюю сложность разумно считать показателем совершенства? Между прочим, череп человека устроен проще рыбьего. Если следовать вашему принципу — явный регресс.

— Но череп — сосуд. Самое главное и принципиальное — количество и качество его содержимого — мозга!

— У рыбы ровно столько мозга, сколько ей требуется. Она превосходно движется и ориентируется в трехмерном пространстве, имеет отличный набор инстинктов. Для чего ей крупный и сложно устроенный мозг? Даже дельфины, эти интеллектуалы моря, имеют ли какие-нибудь решающие преимущества перед, скажем, акулами, созданиями куда более древними? Последние с лихвой возмещают недостаток мозговитости остротой зубов, мощью челюстей, подвижностью.

— Но мы, люди, благодаря сложно устроенному и крупному мозгу научились мыслить и трудиться, воздействовать на природу, пользоваться ее богатствами...

— И причиняем ей огромный вред, как самые глупые, самодовольные и жадные ее создания.

— Благодаря уму и труду мы создаем небывалые в природе химические соединения, искусственные горные породы и минералы, разнообразнейшие сооружения и технологические циклы, машины и механизмы...

—...Пушки, танки, атомные бомбы, химические отравляющие вещества, способные погубить все живое на планете. Что и говорить, явный прогресс!

— Да, есть отдельные издержки развития, несуразности. Но ведь совершенно очевидно, что у нас наиболее совершенный головной мозг.

— Дался вам этот мозг! А у слона наиболее совершенная верхняя губа, превратившаяся в хобот, у бабочки — обоняние, у орла — глаз, у осла — уши. Разве не так? Я уж не говорю про цветы или павлиний хвост. Каждое существо по-своему совершенно. Мозг — одно из приспособлений, дающее нам определенные преимущества в борьбе за жизнь. Но оно же доставляет нам немало неприятностей. Скажем, уже в детстве мы понимаем, что обязательно умрем, и это сознание тяготит.

— И все-таки мозг — необычайное приспособление, расширяющее наш кругозор. Оно дает возможность понимать не только неизбежность смерти, но и счастье жизни.

— Простите, но постоянно теряем предмет разговора. Вы злоупотребляете неопределенными терминами: совершенство, прогресс, усложнение, развитие, необычайное. Ваши оценки субъективны. Для научного спора требуются более четкие критерии, термины, понятия.

И я ретировался.

Недавно еще неплохо организованная армия собранных мной фактов, легкокрылых идей и тяжелых, как поступь тираннозавра, цитат сейчас вразброд двигалась со мной — во мне — прочь от поля брани. Пожалуй, оппонент даже пощадил меня, не упомянув о растениях, без которых мы, животные, не можем существовать. Они-то способны прекрасно обходиться без нас. Кто же в таком случае более совершенен?

(Должен заметить: несмотря на некоторое расхождение во мнениях, Сергей Мейен тогда же дал хороший отзыв о моей рукописи «Время — Земля — мозг» и даже к моему изумлению и удовольствию сравнил ее с книгой Тейяра де Шардена «Феномен человека».)

Через год-другой мне показалось, что проблема заметно прояснилась. В геологии, например, гармонично сосуществуют процессы разрушения и формирования минералов, горных пород; снос и накопление материала, расплавление и кристаллизация. Одно предполагает другое, подобно тому, как вращение Земли вокруг своей оси определяет смену дня и ночи, а вдох предполагает выдох.

Подобные разнонаправленные процессы неразлучны, как бы дополняя и усиливая друг друга. Как два борца, обреченные на вечное соперничество, они взаимно зависимы. Стоит одному ослабеть, другой, лишившись достойного соперника, тоже ослабевает. Но они могут и усиливаться. Тут не имеет значения, как расставить знаки плюс и минус, какой процесс считать положительным, а какой отрицательным.

Вроде бы, все определилось: в геологии о прогрессе говорить не приходится. Кристалл кварца или полевого шпата в принципе одинаков, образовался ли он 3 миллиарда лет назад или вчера. Получается по Екклесиасту: «Что было, то и будет; и что делалось, то и будет делаться...».

Однако подобные общие рассуждения были опровергнуты фактами. Согласно подсчетам ученых, скорость накопления осадков в геологической истории возрастала. Появлялись прежде не встречавшиеся минералы, горные породы: горючие сланцы, угли, нефть, марганцевые руды, фосфориты. Некоторые типы железных руд исчезали, другие появлялись; сначала широко распространились доломиты, а затем их почти полностью вытеснили карбонаты, известняки.

Этот феномен В.И. Вернадский объяснял эволюцией живого вещества, считая, что его биомасса оставалась примерно одинаковой. Но несложные подсчеты показывают нечто иное: в древнейшую, архейскую, эру господствовали бактерии, простейшие, биомасса их была небольшой. Значительно позже появились крупные бесскелетные многоклеточные; а затем беспозвоночные и крупные позвоночные. При этом одни уже скелеты раковин резко увеличили биомассу. А когда на поверхности суши распространились гигантские лесные массивы, то живое вещество увеличилось в объеме и массе в два или три раза по меньшей мере.

С другой стороны, увеличение массы — чисто количественный показатель. Другое дело — геохимическая активность. А она-то вполне могла оставаться практически неизменной. Ведь наиболее интенсивно воздействуют на окружающую среду именно одноклеточные существа, имеющие маленькие размеры и не затрачивающие энергию на взаимодействие с другими клетками, на внутренние процессы в организме, как это происходит с многоклеточными.

Но если так, то почему бы вдруг какой-то клетке «захотелось» (неосознанно, конечно) не отделять от себя клонов, а составить единую группу, неразделимое сообщество? Какая польза от этого ей или окружающей среде? Никакой. Более того, ей придется тратить добавочную энергию на взаимодействие. Зачем нужно такое усложнение? Непонятно.

Но факт остается фактом: структура живого вещества в геологической истории менялась в сторону усложнения и увеличения разнообразия. Предположим, так проявляется биологический прогресс. Почему? Каким образом?

Подавляющее большинство биологов верит, что эволюция происходит благодаря борьбе за существование и выживанию наиболее приспособленных. Однако возникает вопрос: кого же следует считать наиболее приспособленными? По-видимому, те организмы, которые обитают в широком диапазоне условий окружающей среды, которые быстрее других размножаются, осваивая новые территории и акватории, у которых наивысшая геохимическая активность и самое продолжительное время жизни на Земле и которые мало зависят от других организмов.

Таким критериям едва ли не наиболее полно цианобактерии, сине-зеленые водоросли! Именно они наиболее приспособлены к земным условиям, чрезвычайно активны и существуют на планете приблизительно четыре миллиардолетия! А многоклеточные — почти втрое меньше.

В отличие от них, или, скажем, от динозавров, самые развитые, как считается, гоминиды — наши предки и ближайшие родственники — вымирали слишком быстро, размножались очень медленно, геохимической активностью не отличались вовсе, а могли жить только в определенных благоприятных условиях.

Странно, что на это обстоятельство не желают обращать внимания ученые, продолжающие придерживаться концепции естественного отбора и прогрессивной биологической эволюции. Одно с другим явно не сходится!

Сергей Мейен, с которым у нас были не только споры, но и дружеские беседы, посвятил проблеме прогрессивной эволюции интересную и не критическую статью. К моему сожалению, он не упомянул в ней о тех идеях, которые развивались в той моей книге, которую он рецензировал. В ней предлагалось учитывать особенности изменений земной коры и в этой связи биосферы — среды жизни. Кстати, одна из книг Тейяра де Шардена — врача, теолога, философа, биолога, антрополога — так и называется: «Божественная среда»!

Но есть еще один аспект движущих сил прогрессивной эволюции. Сколько талантливых и даже гениальных людей умирало в молодости! Вот, к примеру, С.В. Мейен. Он умер пятидесяти двух лет в 1987 году, далеко не исчерпав свой творческий потенциал. Смерть такого человека надо считать явлением регрессивным, деструктивным.

А сколько неведомых гениальных, талантливых (потенциально) людей умерло в младенчестве от эпидемий, болезней, не говоря уж о войнах. Ни природа, ни общество не позаботились о том, чтобы сохранить их — ценнейшее духовное достояние. Разве это можно считать прогрессом?

Правда, есть общепринятая, воспринимаемая иными как научная истина теория биологической эволюции на основе естественного отбора и борьбы за существование. Ее за последние полтора века разрабатывали, уточняли, дополняли сотни, тысячи талантливых ученых разных стран.

Дата добавления: 2015-08-27