Телеграмма полпреда СССР в Германии А. Ф. Мерекалова в Народный комиссариат иностранных дел СССР 9 страница

31 августа 1929 года состоялось совещание производственно-технического отдела Главного военно-промышленного управления ВСНХ, на котором было решено приобрести у фирмы «Хейнкель» лицензию, включавшую в себя «право постройки; комплект рабочих чертежей с производственными допусками; расчеты самолета и его деталей; подробные спецификации материалов и данные статических расчетов и испытаний», обеспечить производство технической и консультационной помощью фирм — то есть подробным описанием всех технологических процессов, правом делегировать советских инженеров в Германию на завод «Хейнкель» и приглашать инженеров фирмы в СССР

Испытания HD-37 в Советском Союзе прошли в целом успешно, хотя и не без инцидентов. 20 июля 1928 года самолет, управляемый летчиком-испытателем В. Писаренко, свалился в плоский штопор, и пилоту пришлось покинуть машину с парашютом. Но по общим результатам испытаний НИИ ВВС рекомендовал HD-37 на снабжение ВВС РККА как «хороший самолет-истребитель», при этом особенно отметив его превосходство в характеристиках над модернизированным «Фоккером D-XI», И-2, И2-бис и И-4 и другими истребителями, состоявшими на вооружении ВВС РККА или проходившими испытания.

Не удовлетворившись полученными результатами, заместитель начальника ВВС РККА Я.В. Алкснис,[282] проводивший в Берлине переговоры с Хейнкелем, категорически потребовал доработать самолет для улучшения штопорных характеристик. Фактически речь шла о создании нового самолета: от фирмы потребовали изменения профиля крыла, соотношения площадей верхней и нижней плоскостей, изменения конструкций шасси и хвостового оперения. Этот новый самолет был представлен советским специалистам летом 1929 года под названием HD-43, однако в процессе испытаний выяснилось, что внесенные советской стороной доработки отрицательно сказались на характеристиках машины, и НИИ ВВС не рекомендовал HD-43 к производству. Однако советские представители на переговорах продолжали требовать от Хейнкеля предоставить им лицензию на производство «самолетов HD-37, включая улучшения, произведенные на типе HD-43».

Вопрос об оплате также вызвал длительные споры: фирма предлагала СССР на выбор лицензию трех типов: «неограниченную» (240 тыс. марок за исключительное право производства HD-37 и 43 с полной передачей оригинальных чертежей и патентов), «ограниченную» (за 200 тыс. марок фирма сохраняла право производства, но не имела права продавать самолет двум третьим странам по выбору Советского Союза) и «нормальную» (за 140 тыс. марок фирма могла продолжать производство самолета и продавать его кому угодно). После длительного торга стороны сошлись на сумме в 150 тысяч марок, за которую Авиатрест получал лицензию сроком на три года, а «Хейнкель» брал на себя обязательство не перепродавать HD-37 иностранным покупателям в течение 10 лет.[283]

Производство истребителя Хейнкеля решено было организовать на авиазаводе № 1, где он и выпускался вплоть до 1934 года под маркой И-7, а затем был снят с производства в связи с появлением И-15 Н.Н.Поликарпова. Суммарный выпуск всех серий самолета в различных модификациях составил 131 шт. Выдвигаемая в книгах Соболева-Хазанова и Широкорада версия о секретном производстве «русского Хейнкеля» на заводе сельскохозяйственного машиностроения «Саркомбайн», в том числе и для поставок на вооружение рейхсвера, к настоящему времени так и не была подтверждена документами. Согласно архивным данным, второй из испытывавшихся в 1928 году HD-37 был по завершении показательных полетов передан для эксплуатации в войсковую часть. Самолет этот носил индивидуальный номер 292 (№ 291, как мы помним, разбился при испытаниях). А завод «Саркомбайн» через несколько лет был реорганизован в авиазавод № 292. Иных достоверных обоснований эта версия до сих пор не встречает. Также не существует сведений об эксплуатации этого самолета в Германии.

Необходимо упомянуть и еще одну область авиационного строительства, в которой фирма Хейнкеля оказала СССР техническую помощь — гидроавиацию и создание для отечественного ВМФ системы катапультного старта самолетов.

Вплоть до начала 1920-х гг. гидросамолеты опускались с кораблей на воду при помощи лебедок и взлетали с воды, после чего теми же лебедками их поднимали обратно на палубу. В 1925 году фирма «Хейнкель» создала складную модель катапультного самолета и катапульту под него — заказ предназначался для японского ВМФ[284] и гражданской авиакомпании «Люфтганза». Узнав об этом, руководство ВВС СССР в сентябре 1929 года командировало в Германию заместителя начальника УВВС РККА Алксниса, с тем, чтобы заключить договор с фирмой на изготовление для Советского Союза военной летающей лодки и катапульты для нее длиною не более 21,5 метра (поскольку установить ее планировали на 3-й башне линкора «Парижская коммуна»). Хейнкель предложение принял и за месяц создал в своем конструкторском бюро гидросамолет HD-55. По результатам испытаний фирме был сделан заказ на 20 экземпляров этого самолета, а затем 11 октября 1929 года был подписан дополнительный контракт еще на 14 летающих лодок HD-55. Сам Хейнкель позднее написал в своих воспоминаниях, что именно этот советский заказ помог его фирме пережить сложный период начала Великой депрессии, во время которого в Германиии разорилось множество авиазаводов.

« - Мы — из торгового представительства СССР в Берлине, — сказал мне старший посетитель через переводчика. — Я приехал с предложением построить летающую лодку и катапульту к ней. Скажите только, нет или да, больше мне ничего не надо. Условия мы вам вышлем. Вы должны сделать проект, если он вам понравится, мы сделаем заказ.

Я еще ни от одного человека не слышал, чтобы русские нарушали договор или оказались неплатежеспособными. К тому же после события с гидросамолетом Хебмне нечего было раздумывать. Преодолевая неприязнь к этим странным посетителям, я произнес: «Да». [285]

Первый HD-55 прибыл в СССР к началу 1930 года. На него установили отечественный двигатель М-22 мощностью 480 л.с. и приступили к повторным испытаниям в Гребном порту Ленинграда. Самолет был принят на вооружение под индексом КР-1 («Корабельный разведчик»-1). Машина представляла собой летающую лодку-биплан с деревянной, обтянутой полотном конструкцией. При необходимости крылья, для уменьшения объема, могли складываться назад. Взлетный вес КР-1 составлял 2200 кг, скорость (max)-194 км/ч, запаса топлива хватало на 5,5 ч полета. Самолет был вооружен неподвижным пулеметом в передней части, и еще одна турель со спаренными пулеметами устанавливалась в заднюю кабину. В комплекте с самолетом поставлялась 19-тонная катапульта К-3, разгонявшая КР-1 при старте до скорости 90-120 км/ч. В 1932 году катапульту установили на линкоре «Парижская коммуна», где она сломалась уже после третьего старта. Остальные КР-1 взлетали исключительно с воды. Всего по состоянию на 1931 год на вооружении ВМФ СССР состояло 19 разведчиков КР-1, из которых 12 находились в составе Балтфлота, 6 — на Черноморском флоте и один был передан в НИИ ВВС. В 1938 году КР-1 были сняты с вооружения как устаревшие.

В истории сотрудничества советского авиапрома с фирмой «Хейнкель» есть и еще один любопытный эпизод. Осенью 1929 года Авиатрест решил попытаться приобрести всю фирму «Хейнкель» целиком и перебазировать ее для работы в СССР.

Из доклада Главконцесскому и Авиатресту заместителя уполномоченного НКВМ при НКТ СССР Дубянского от 29 ноября 1929 г.:[286]

«Нашему уполномоченному в Берлине было дано задание провести переговоры с доктором Хейнкель о возможности его перехода со всем техническим и руководящим составом на работу к нам в Союз. Практически в настоящее время наш уполномоченный поставил перед Хейнкелем вопрос о переброске части Конструкторского отдела Хейнкеля в СССР. Фирма согласилась это предложение рассмотреть, на что потребовала 7-10-дневный срок.

Судя по первому впечателению, наше предложение фирме кажется щекотливым, и др Хейнкель не совсем ясно представляет себе организационную форму такой совместной работы…»

Переписка Главконцесскома свидетельствует о том, что в правлении фирмы «Хейнкель» советское предложение рассматривали со всей серьезностью:

«Дополнительно… ставлю вас в известность, что мною получено от нашего уполномоченного в Берлине сообщение о принципиальном согласии ф-мы Хейнкеля на совместную работу в СССР. Окончательное свое решение ф. Хейнкель даст по получении от нас полных данных о реальных формах сотрудничества и конкретных условиях, на которых желательно для нас привлечь фирму к сотрудничеству».

Исходя из анализа имеющихся в распоряжении документов, можно предположить, что в процессе переговоров о «переезде Хейнкеля в СССР» постепенно был выработан вариант, напоминавший бегство Фоккера в Голландию. Сам Эрнст Хейнкель, скорее всего,[287] согласился бы на любое советское предложение, поскольку германская экономика, привязанная к курсу доллара репарационным планом Дауэса, уже начинала ощущать на себе последствия Великой депрессии. Скорее всего, дальнейшее развитие проекта было заблокировано на более высоких административных уровнях в НКВМ или в Совнаркоме, где не желали повторения прежних ошибок, допущенных в «деле Юнкерса». Так или иначе, Хейнкель советским авиаконструктором не стал.

Помимо «Фоккера» и «Хейнкеля», техническую помощь СССР оказывала также фирма «Дорнье». Переговоры с ней велись с 1923 года, но стороны так и не пришли к соглашению. Там, где потерпели неудачу военные, сумели взять свое гражданские ведомства. «Укрвоздухпуть» при посредничестве Украинского концессионного комитета заключил свой собственный договор с «Дорнье» об эксплуатации на внутриукраинских линиях пассажирских самолетов «Комета». Москва при этом не была поставлена в известность. Эта «региональная концессия» была обнаружена союзным Главконцесскомом только в 1925 году:

«От тов. Полоза мне стало известно, что Укрвоздухпуть пользуется услугами немецкой Авиастроительной фирмы Дорнье, причем инженеры последней якобы находятся на Украине, руководя работой по ремонту и постройке аэропланов… О стремлении фирмы Дорнье завязать производственные отношения с СССР Главконцесскому стало известно в декабре 1923 года.[288] Укрвоздухпуть, без ведома и согласия Главконцесскома, вошел тогда в переговоры с фирмой об использовании авиастроительного завода «АНАТРА» в Симферополе для совместной работы».

В1925 году фирма направила в Главконцесском письмо с предложениями по сотрудничеству в области военной авиации. Первоначально в УВВС РККА имелся план привлечь фирму к концессионированию авиапроизводства на замену «Юнкерсу».Однако руководство «Дорнье» от такого варианта наотрез отказалось:

«Судя по имеющимся у нас материалам, инвестировать капитал в производство фирма Дорнье не предполагает. Ее вклад в нашу промышленность может выразиться лишь в предложении своих патентов, моделей и опытных достижений, технического персонала, а также в снабжении предприятий специальными машинами».

В итоге дело кончилось закупкой партии цельнометаллических летающих лодок Do-15 Wal. Самолет представлял собой двухмоторный моноплан с гладкой дюралюминиевой обшивкой, достигавший скорости в 180 км/ч при взлетном весе в 6350 кг. Максимальная полетная дальность составляла 2000 км. Благодаря отсутствию под крыльевых поплавков и весьма прочному плоскому днищу «Валь» мог взлетать и садиться на плотный снег или даже на лед. На выбор руководства авиатреста, без сомнения, повлиял и тот факт, что именно этот самолет был выбран Амундсеном для перелета к Северному полюсу.

22 апреля 1927 года между фирмой «Дорнье» и АО «Металлоимпорт» (эта фирма использовалась[289] в качестве «прикрывающей конторы» Авиатреста для договоров с иностранными фирмами) было подписано соглашение о поставке в СССР 20 гидропланов Do-15 Wal по цене 40 500 долларов США за самолет, с моторами BMW-IV и комплектом запчастей не менее чем к 10 самолетам. За каждый гидроплан Советское правительство должно было уплатить «Дорнье» 40 500 долларов США, общая стоимость «технической помощи», согласно договору, составляла 875 150 долларов. С целью сохранения секретности самолеты по частям переправлялись в Италию, где на заводе «Маринади-Пиза» их уже окончательно собирали и устанавливали моторы. После этого готовые самолеты морем доставлялись в Севастополь, где происходила уже окончательная сдача-приемка. В СССР из летающих лодок «Валь» были сформированы две эскадрильи специального назначения (60-я и 63-я); еще две машины были переданы 66-му авиаотряду Балтфлота. В дальнейшем была приобретена еще одна партия, и 6 самолетов собрали в СССР из готовых частей в 1930 году. Летающие лодки «Валь» состояли на вооружении ВМФ СССР до середины 1936 года, после чего их сменили на поплавковые версии ТБ-1 и летающие лодки МБР-1, а оставшиеся в строю Do-15 передали гражданской авиации.

История сотрудничества с немцами в области артиллерии заслуживает отдельной главы, если не отдельной книги. Еще в начале 1920-х годов ваффенамт предлагал в рамках проекта «восточного арсенала» организовать в СССР производство ручных и станковых пулеметов Дрейзе образца 1918 года на два потока — под отечественный и германский патроны. Надо сказать, что вопрос о создании отечественных ручных[290] пулеметов остро стоял еще в Российской империи — их просто не было. В ходе Первой мировой войны русский солдат вооружался поставленными союзниками пулеметами Льюиса, Шоша, Мадсена и Гочкиса, но ни один из них не стрелял отечественным 7,62x54 мм патроном. Задача поддержки наступающей пехоты огнем была также частично возложена на знаменитый «максим» на колесном станке, однако при весе более 40 кг (тело пулемета без станка) заменить полноценный ручной пулемет он, разумеется, не мог.

В 1923 году Токарев попытался создать ручной вариант «максима» методом облегчения конструкции, но полученный суррогат командование РККА не удовлетворил. Одновременно велись переговоры с представителями ваффенамта о постановке производства пулемета Дрейзе на Ковровском оружейном заводе. Летом 1927 в СССР прошли сравнительные испытания трех систем: пулемета МТ (Максим-Токарев), нового 7,62-мм ручного пулемета системы Дегтярева и пулемета Дрейзе образца 1918 года, переделанного германскими специалистами под русский 7,62-мм патрон. Исполнявший должность заместителя наркома обороны Каменев доложил Ворошилову о результатах испытаний: «Вчера в моем присутствии был испытан пулемет Дрейзе под 3-линейные патроны. Испытания проводились сравнительным путем: пулемет Дрейзе сравнивался с нашим пулеметом Дегтярева и облегченным пулеметом Токарева-Максима. Сравнение дало следующие результаты: на первом месте, несомненно, наш пулемет Дегтярева, на втором — Дрейзе, на третьем — Токарева-Максима. Теперь, очевидно, мы обогнали, и наш пулемет Дегтярева во многом лучше Дрейзе».[291] Победитель конкурса был запущен в производство под названием ДП-27. Пулемет системы Дрейзе так и не получил распространения ни в советской, ни в германской армиях.

Проблема ручного пулемета была решена, но в общей системе артиллерийско-стрелковых вооружений РККА по-прежнему не хватало многих позиций. Начальник Управления вооружений И.П.Уборевич через ГЕФУ в 1929 году обратился за технической помощью к немцам. Артиллерийский генерал в отставке Людвиг, до этого возглавлявший ваффенамт, согласился взять на себя организацию процесса ведения переговоров и поиск подходящих фирм. В декабре 1929 года он прибыл в Москву и сообщил Уборевичу во время встречи, имевшей место 10 декабря 1929 года, о согласии на участие в проекте трех фирм: «Крупп» (легкие танки, артиллерийские системы, оружейные стали), «Тилле» (механические трубки, взрыватели) и «Рейнметалл». «Крупп» и «Тилле» в процессе переговоров «отсеялись», поскольку их предложение не устроило руководство РККА, хотя переговоры с ними шли вплоть до конца 1930 года, а легкие танки Круппа были привезены в Казанскую школу, где командование РККА могло наблюдать их в действии.

Представители «Рейнметалла» опасались начинать какие-либо дела в СССР, помня о неудачном опыте Юнкерса и Штольценберга. Но именно у «Рейнметалла» на тот момент не было иного выхода. После окончания Первой мировой войны фирма так и не сумела перевести большую часть своих активов на выпуск гражданской продукции в отличие от того же Круппа, выбросившего после вступления в силу «оружейных[292] статей» Версальского договора лозунг «Мы производим все!». Основным покупателем концерна продолжал оставаться ваффенамт. В связи с этим «Рейнметалл» находился в весьма затруднительном положении, так как рейхсвер мог закупать производимые фирмой орудия только ограниченными партиями, а изготовление вооружений на экспорт германским фирмам было официально запрещено. С началом Великой депрессии дотации и заказы от рейхсвера упали практически до нуля, и предложение от СССР оказалось для фирмы в буквальном смысле «манной небесной».

Посланная в Германию советская делегация в начале 1930 года осмотрела заводы «Рейнметалл» и выпускаемые фирмой орудия, после чего представила БЮТАСТ список уже имевшихся в разработке и производстве немецких артиллерийских систем, в которых руководство РККА было заинтересовано:

1) 76,2-мм зенитное орудие;

2) 150-мм средний миномет;

3) 37-мм противотанковая пушка;

4) 20-мм зенитный автомат;

5) 152-мм гаубица;

6) 37-мм зенитный автомат.

Все эти системы успешно прошли испытания в Германии, с середины 1930-х гг. были запущены в серийное производство и успешно воевали на полях Второй мировой войны (исключая, впрочем, 76,2-мм зенитное орудие, поскольку немцы вскоре отказались от этого калибра, сочтя более удачным вариантом 88 миллиметров). Кроме орудий советских представителей[293] весьма заинтересовали приборы координации и наведения огня зенитных батарей системы «Пшор-Герет», разработанные «Рейнметаллом» совместно с фирмой «Цейсе», противопехотные мины «Рейнметалл» и авиабомбы, над которыми работал перешедший из «Юнкерса» в эту фирму доктор Ахиллес; Людвигу удалось даже уговорить его в случае необходимости переехать в Москву. В апреле 1930 года, еще до заключения договора, советско-германской комиссией (в состав которой входили представители Управления вооружений РККА, представители, командированные «Рейнметаллом», и члены ВСНХ) под председательством Уборевича была утверждена следующая программа работ для конструкторского бюро: 305-мм мортира, 305-мм гаубица, 122-мм гаубица, 76-мм танковая пушка, 107-122-мм тяжелая зенитная пушка, 152-мм пушка, 37-мм зенитный автомат, 37-мм танковая пушка и 20-мм тяжелый авиационный пулемет.

В ходе переговоров представители «Рейнметалла» неожиданно стали пытаться сорвать соглашение, предъявляя заведомо завышенные расценки. Генеральный директор Эйссе выступал против оказания технической помощи Советскому Союзу, кроме того, орудиями фирмы неожиданно заинтересовалась Франция, выражавшая готовность предоставить крупный займ для поддержания концерна на плаву. Однако Людвиг, будучи типичным представителем созданного фон Сек-том «русского лобби» в рейхсвере, сумел найти в руководстве фирмы могущественного союзника в лице члена наблюдательного совета «Рейнметалла» промышленника Отто Вольфа. Когда Эйссе совместно с председателем совета директоров Портеном направили[294] очередной отрицательный ответ на советские предложения, Вольф и Людвиг в ответ сместили половину совета, и 6 августа 1930 года договор был подписан. Уже через месяц в СССР были доставлены первые образцы заказанных артсистем.

21 апреля 1930 года на расширенном заседании Совета Труда и Обороны с представителями промышленности были приняты решения по программе производства новых систем артиллерийского вооружения с использованием технической помощи предоставленной фирмой «Рейнметалл» и о создании объединенного конструкторского бюро в составе 20 инженеров фирмы, 20 советских инженеров и 100 советских чертежников.

Особое бюро (КБ-2) возглавлял с советской стороны командир РККА Шнитман, начальником над немецкой группой был инженер Фохт. Краткое описание деятельности КБ-2 сохранилось в воспоминаниях выдающегося отечественного артиллерийского конструктора В.Г. Грабина. В июне 1931 года он, после выпуска из Военно-технической академии им. Дзержинского проработав некоторое время на Путиловском заводе, был назначен заместителем Шнитмана и почти сразу же вступил в конфликт с ним и Фохтом. В своих воспоминаниях он весьма подробно описал царившую в то время в КБ-2 обстановку:

«По знакам различия Шнитман — высокое должностное лицо, но постоянная угодливая улыбка на его холеной физиономии не соответствует его воинскому званию. Шнитман бесшумно скользит по паркету и всем своим видом старается показать, что для Фохта он готов на все.[295] Молодые советские конструкторы прозвали его Дипломатом. Он действительно раньше бывал за границей с какими-то поручениями Внешторга, в артиллерии же ничего не понимал, что, впрочем, его не беспокоило.

Фохт марширует, звонко печатая шаг, голова его откинута, плечи приподняты, на худощавом, синеватом после бритья лице выражение холодное и жесткое. Один глазу него стеклянный, но это трудно заметить, потому что у живого глаза такое же выражение, как и у искусственного[…] На советских инженеров Фохт не обращал внимания, для него эти люди в коричневых халатах почти не существовали. Да и о чем ему было с ними разговаривать? Заняты они были копировкой, изредка — отработкой самых второстепенных деталей, что называется осмысленной деталировкой, очевидно, в отличие от «неосмысленной», которая с успехом могла быть проделана обыкновенным чертежником, но к которой из месяца в месяц были прикованы русские конструкторы».

ОГПУ, основываясь на донесениях завербованных советских сотрудников бюро, также докладывало о своих подозрениях в отношении немецких сотрудников КБ-2:

«Инж. Варнеке, немец, в беседе с инженером дал понять, что купленные системы стрелять не будут, а другой инженер Лудорф пояснил «стрелять-то будут, но спрашивается, как будут стрелять и сколько будут стрелять», т.е. дал понять, что они маломощны». [296]

Грабин решил бороться со Шнитманом и Фохтом самым эффективным методом — пойдя по «партийной линии». Он вошел в состав партячейки КБ-2 затем — в ее актив и в стенгазете начал усиленно «прорабатывать» начальство. После изгнания партсекретаря КБ-2, Грабину удалось совместить в своих руках обе «ветви власти» — он стал начальником КБ и одновременно возглавил его парторганизацию. В начале 1933 года на базе КБ-2 по указанию Г.К. Орджоникидзе, И.П. Павлуновского и Будняка создано ГКБ-38 при Наркомтяжпроме. К сожалению, в силу различных причин большинство созданных в КБ-2 орудий так и не пошли в серию, за исключением 122-мм корпусной пушки А-19.

Дальнейшая судьба артиллерийских систем, закупленных у фирмы «Рейнметалл», сложилась по-разному. 76-мм зенитная пушка была принята на вооружение и запущена в производство на заводе имени Калинина под индексом ЗК. К 22 июня 1941 года в Красную Армию были поставлены 3821 зенитная пушка ЗК. Далее конструкция пушки была доработана прямо на заводе группой под руководством Г.Д. Дорохина, после чего стала иметь не одну ось, а две, как и все классические зенитные орудия, а в кожух ствола была вставлена новая труба калибра 85 мм. Новое орудие, получившее название «зенитная пушка 32К обр. 1939 года», оставалось основным орудием этого типа в Красной Армии вплоть до конца войны.

37-мм пушка фирмы «Рейнметалл» приказом РВС от 13 февраля 1931 года была принята на вооружение под названием «37-мм противотанковая пушка обр. 1930 г. (1К)». В Германии это же орудие после небольшой модернизации было принято на вооружение под названием «3,7-см Рак 35/36»[297] и стало основной противотанковой пушкой вермахта в начальный период войны. Рак 35/36 успешно воевала на первом этапе Второй мировой войны, хотя после встреч с французскими тяжелыми танками Bl bis, Somua S-35, британскими «Матильдами» и отечественными Т-34 и KB солдаты прозвали ее «армейской колотушкой» и «дверным молотком» за полную бесполезность. В СССР было решено провести модернизацию немецкой пушки в соответствии с предложением Симонова (соединить отечественный ствол с немецким лафетом). Работа была поручена группе инженеров завода № 8 под руководством Г. Беринга. В старый кожух «Рейнметалла» установили новый 45-мм ствол с полуавтоматическим клиновым затвором, добавили подрессоривание и колеса от автомобиля ГАЗ-АА. В результате получилась знаменитая 45-мм противотанковая пушка 19 К образца 1932 года, выпускавшаяся вплоть до января 1942 года (всего был изготовлен 16 621 экземпляр). На базе этого орудия на заводе №8 была создана 45-мм танковая пушка 20 К, которой было вооружено подавляющее большинство отечественных легких танков и бронеавтомобилей (Т-26, БТ-5, БТ-7, Т-35, Т-70 и Т-80, Ба-3, Ба-6, Ба-10, БК-11 и ПБ-4). До 1943 года было изготовлено 32 453 пушки 20 К.

152-мм мортира была запущена малой серией на заводе в Мотовилихе и фигурировала в некоторых документах как НМ («немецкая мортира»); производилась до 1935 года, всего было изготовлено 129 мортир. Ее модернизация — МЛ-21 так никогда и не была принята на вооружение по причине неудовлетворительных результатов полигонных испытаний. В Германии эта мортира фирмы «Рейнметалл» выпускалась до самого[298] конца войны под названием «15-см тяжелое пехотное орудие s.I.G.33». 152-мм гаубицу постигла худшая участь — Мотовилихинский завод так и не выполнил заказ, сумев только за 1933/34 год построить 8 таких орудий.

37-мм и 20-мм зенитные автоматы так и не вышли из стадии опытных прототипов. Завод имени Калинина изготовил несколько опытных партий по 30-60 экземпляров, но системы давали частые отказы, и их пришлось снять с вооружения. Тем самым программа конструирования и производства малокалиберных зенитных автоматов в СССР оказалась провалена, в результате чего единственной защитой сухопутных войск и кораблей от пикирующих бомбардировщиков немцев вплоть до начала поставок по ленд-лизу оставалась счетверенная («комбинированная») установка пулеметов «максим».

После двух войн и одной революции советский оборонно-промышленный комплекс переживал далеко не лучшие времена. Разрушение предприятий, острая нехватка квалифицированных рабочих и инженерных кадров, зависимость от иностранного импорта, доставшаяся «по наследству» от Российской империи, — лишь часть длинного списка проблем. Ситуация усугублялась установленной странами Антанты внешнеторговой блокадой. В таких условиях вопрос о военно-техническом сотрудничестве с Германией был вопросом выживания и лежал далеко за пределами категорий «морали» и «верности духу международного права». Имея за плечами опыт интервенции и отражения польско-петлюровской агрессии 1920 года, советское правительство понимало, что друзей в «цивилизованном мире»[299] у него нет и рассчитывать оно может только на собственные силы. Сделанный в Рапалло шаг навстречу Германии решал две задачи — он позволял получить доступ к новейшим достижениям европейской военно-технической мысли и одновременно «прорывал» блокаду, позволяя Советской России вести диалог с Европой на равных и выдвигать свои условия.

Сам по себе опыт военно-технического сотрудничества с германскими фирмами нельзя назвать ни положительным, ни отрицательным. «Дело Юнкерса» дает примеры лоббизма и коррупции, «заискивания» перед иностранным опытом и чрезмерно завышенной оценки выгод и перспектив, но в то же время завод производил способные летать самолеты и поставлял их на вооружение ВВС РККА. Не стоит забывать и о том, что фирма «Юнкерс» привезла в СССР несколько линий организованного по европейским стандартам авиационного производства, дав нашим инженерам и технологам возможность смотреть и учиться. В каком-то смысле завод в Филях стал «матерью» всей советской аэрокосмической отрасли. Сегодня в этом же комплексе зданий располагается Государственный космический научно-производственный центр им. М.В. Хруничёва, разрабатывающий ракеты-носители, спутники и элементы МКС.

Планам командования рейхсвера по переносу военной промышленности на Восток и надеждам командования РККА на полную реконструкцию военной промышленности силами немцев так и не суждено было осуществиться. Причины свертывания проектов Юнкерса и Штольценберга обнаруживаются прежде всего в коренном различии интересов рейхсвера, руководства советской военной промышленностью и германских оружейных фирм.[300] Как отмечал в своих мемуарах бывший германский посол в Москве фон Дирксен: «…немецкие промышленники рассчитывали получить огромные прибыли, не инвестируя крупных сумм в производство, тогда как у Советов были как раз противоположные намерения, и таким образом сделка с самого начала оказалась весьма разочаровывающей». Юнкерсу было в большинстве случаев выгоднее платить в СССР взятки различным должностным лицам, сбывая устаревшие модели самолетов, а Штольценбергу — работать на устаревшей технологии, чем организовывать и расширять производство, для которого они не имели свободных капиталов.

В итоге обе стороны пришли к необходимости поиска новых форм военно-технического сотрудничества. Оптимальным решением стали программы «технической помощи», под которыми иногда подразумевалась обычная торговля оружием. «Техническая помощь» не требовала большого вложения средств со стороны германских фирм, но, наоборот, приносила им весьма существенную прибыль. Для СССР этот вариант был привлекателен еще и тем, что предполагал значительно меньшие финансовые риски, чем продолжение опытов с военно-промышленными концессиями.

Советский Союз, стремившийся иметь сильную и боеспособную армию, не мог позволить себе длительную зависимость собственной военной промышленности от иностранных разработок. Вставшие в начале 1930-х годов на ноги отечественные КБ постепенно начали вытеснять немецкие образцы практически из всех отраслей военной промышленности. К 1937 году на вооружении ВВС РККА не осталось ни одного германского самолета,[301] а количество пошедших в массовую серию типов артиллерийских орудий, имевших германские корни, исчислялось единицами.

Дата добавления: 2015-08-26