ИНТЕРНАТ 8 страница

–А кто узнает? Если ты не сдашь.

–А сдам?

ВалькаЩучьев помолчал, подышал в Лабутинскую спину.

–Па-адумаешь, очень надо. Я сам на перемене решу.

–Реши, реши, – усмехнулся Enter и с тревогой подумал, что ведь сам-то он задачине решил, и, значит, ему придётся её либо тоже на перемене решать, либо списатьу одноклассников.

Толькоу кого? Он перебрал в уме имена и понял, что только Серафим Кедринский даст емусписать и никому об этом не скажет. А всё потому, что он в Бога верит. Похоже,не такой уж Он плохой – Бог.

Enterобернулся в поисках Кедраша, не снисходя на умоляющий взор Щучика, узрел его вполной сосредоточенности укладывающим рюкзак и двинул к нему.

Гарюха,Певунец и Федька Абачев, которого почему-то дразнили Кавуном, проводили егоедким взглядом прищуренных глаз. Они понимали, на что понадобился EnterуКедраш.

–Привет, Серафим, – начал Enter.

–Здравствуй.

–Ты сто двадцать четвёртую задачку решил?

–Решил. Только я не успею тебе объяснить.

Серафимподнял на соседа правдивые свои очи.

–А списывать – это обман. Математичка запросто может узнать, списывал ты илинет. А Бог и так знает. Обоим попадёт.

–А так – только мне одному, – осклабился Enter. – Ну, правильно. Ведь твой Бог –правильный, дурного не посоветует.

Серафимнахмурился.

–То есть, ты хочешь, чтоб невиновного наказали так же, как и виновного? Поровну,то есть? – спросил он напрямик.

–А чё? Пострадаешь за Бога. Ты разве об этом не мечтаешь? – насмешливо проронилEnter. – Я о гейме мечтаю, ты – о страдании. Каждому своё, Кедраш.

–Я не Кедраш. Я Серафим Кедринский. Не нравится имя, называй по фамилии.

–А мне твоё прозвище больше нравится.

–А мне нет.

–А по барабану! Я же не визжу, когда меня не Денисом, а Enterом кличут! –распалялся Лабутин. – С чего это меня обзывать, а тебя нет? Подумаешь, цацакакая!

Серафимкоротко выдохнул.

–Оставь меня в покое, Денис.

–А я с тобой в «купальню» хочу! Или в карцере посидеть! Или если розгами, тонапополам! – шипел помрачённый Enter.

Емубыло почему-то так больно, что перед глазами сверкало и дыханье перехватывало,и он часто смаргивал ослепительный свет и пытался глубоко вздохнуть. Из недрего существа рвался острый пронзительный крик. Рвался, но вырвать не мог из-занехватки дыхания. Да что с ним такое?!

Онударил Серафима неумело, неловко, а потом, почти не встречая сопротивления,обнаглел и попытался его избить. Его удары не всегда попадали в жертву, котораядовольно умело отклонялась от них, но те, что попадали, били сильно, досиняков.

Мальчишкиобступили их, азартно подзадоривая. Гарюха выскользнул за дверь. Он добежал довоспитательской и постучал. Выглянул Феликс Иванович Хмелюк. Прикрывая ладоньюзевок, спросил, чего надо. Услыхав о драке, поморщился и поспешил к спальненомер двести двадцать девять.

–Кто зачинщик? – принялся он выведывать.

–Enter, Феликс Иванович.

–А чего это он взбоднул? Вроде вчера целых три часа геймерил, страстишку своюутолял.

–Задачку по матике не успел решить, хотел у Кедраша списать.

–А Кедраш, значит, не дал, – догадался Хмелюк.

–Сказал, что объяснить не успеет, а дать списывать – совесть не позволяет, –хмуро доложил Гарюха.

–Вполне ожидаемо.

ФеликсИванович распахнул дверь, не приглушающую шумную возню за ней, раздвинул«зрителей» и умело оторвал Enterа от Серафима.

–Так. До уроков осталось… – он глянул на часы, блестевшие на запястье, – …двадцать минут. Да меньше! Так что Enter спокойным шагом топает в столовую, апосле – на урок, а ты, Кедраш… Серафим – в темпе до Гинзулы, потом в столовую,затем на урок. Да не задерживайтесь. Оно для дисциплины полезно. И дляцелостности организма. Не так ли, дуэлянты? Марш исполнять! Серафим, рюкзачок ссобой возьми, чтоб времени не тратить.

Мальчикивышли вместе и разошлись в разные стороны. На первый урок Enter не опоздал,чему искренне радовался: хоть за это не накажут! Серафим тоже не опоздал, но непотому, что у него ноги быстрые, а потому, что в столовую на завтрак не пошёл.

НовитеСергеевне Осовецкой об инциденте в спальне неохотно, по долгу службы поведалФеликс Иванович. Хмуро вперилась она в виновников покоя, давая понять, как оназла. А чего показывать? И так ясно, что зла. Она и без драки зла потому просто,что не любила ни детей, ни свою треклятую работу, не видеть бы её вовек!

Ух,интернатские стервы, как надоели! Так бы и поубивала всех из автомата, чтоб немелькали своими несчастными физиономиями…

–Математику, значит, не любим? – процедила она. – Задачки, значит, нерешаем? Издеваемся, значит, над учителем? Занятно… Enter, Щучик, руки на парту.

Соваприблизилась к детям, будто она и впрямь хищная птица, а они – её добыча,беспомощные мышата, и вдарила им по рукам хлёсткой железной линейкой.

–Будете у меня математику любить, – приговаривала она с наслаждением, – будете,как миленькие! Я вам любовь к математике в башку через рученьки ваши вобью. Несметь убирать руки! – прикрикнула она на Enterа, заливавшегося слезами, как иЩучик.

–Прекратите, – вдруг громко сказал Серафим.

Классподпрыгнул: вот сейчас начнётся потеха, здорово! А там и урок кончится.

–Кто это там у нас расквакался? – ехидно поинтересовалась Новита Сергеевна. –Верующий головастик из православного болотца? Ну-ка, подпрыгни, чтоб я тебяузрела.

Серафимвстал.

–Ух, ты, Кедраш! Ну, здравствуй. Похоже, математику ты любишь, а вотодноклассников своих – не очень. Задачку не поделили, а, Кедраш?

–Я Серафим Кедринский, – возразил тот.

–Крылья покажи, – язвительно попросила Новита Сергеевна. – Не сможешь?

–Крылья тут не при чём, – спокойно сказал Серафим, – я же не спрашиваю, в чёмпроявилась ваша новизна, когда вы на свет появились. Я же понимаю, что это ваширодители придумали.

Учительницапокраснела от гнева и часто задышала. Серафим продолжал так же спокойно:

–А у меня родители подневольные, у них нет права называть ребёнка придуманнойкличкой. Родился человек – в святцы поглядели и назвали себе именем тогосвятого, память которого в этот день празднуется.

Ипо-взрослому спросил:

–Теперь понятно?

–У тебя не язык, утюг – вон как фразы приглаживаешь! – прошипела НовитаСергеевна, быстро приходя в себя от невиданного хамства. – И зачем только тебя,выродка, в интернат пихнули? Сидел бы в своём этом… алтаре… ворон считал и впояс портретикам всяким кланялся.

–Но это же не портреты, что вы такое говорите! – не удержался от спора Серафим.– Это лики Господа и Его Пресвятой Матери, и святых людей…

–С тебя тоже пора икону писать, – усмехнулась Новита Сергеевна, – вишь, святойпрям какой! И все шишки ему нипочём! Ладно. Вся троица останется после уроковрасхлёбывать ситуацию. Начинаем новую тему. Кто не поймёт – не мои проблемы,ясно? К Фуфайкину попрётся, вот и всё! Открыли учебники на прошлой теме…

Глава 16. ЗАГОВОРЫ

Прошёли этот день.

Стоялина горохе.

Получилипять ударов по спинам розгами.

Полечилисьу равнодушной Гинзулы.

Сделалиуроки.

Поужинали,оставшись полуголодными.

Серафим,помолившись, лёг.

Щучекдочитывал что-то по биологии.

Enter,чувствуя зуд в пальцах и воспаление в мозгу от страстного желания сесть заигру, вышел из спальни, чтобы хоть десяток минут погулять по коридорам ипопытаться выбросить игру из кипевшей головы.

Онходил тихо-тихо, и потому в воспитательской, куда была открыта дверь, никто егоне услышал. В комнате разговаривали Ренат и кто-то незнакомый. От нечего делатьДенис сел у стены рядом с дверной щелью. Он не старался прислушиваться, ноговорили довольно громко и о смерти, и ему невольно стало любопытно.

–Хочешь сказать, твоя идейка крупный барыш принесёт? – задумчиво говорил Ренат,а ему отвечали уверенно:

–Не то слово! И крупный, и постоянный. Родиться-то ведь дешевле, чем помереть,сам знаешь. На рождении не заработаешь, разве только ребёнка продать в чужуюсемью или за рубеж, или на органы. А вот на смерти – сколько угодно.

–Ну, ладно, это я согласен. Но как ты собираешься с интерната бабло слупить? Ктотут тебе помрёт за здорово живёшь?

Незнакомецхохотнул:

–Не смеши меня, Ренатик. Что значит – кто в интернате помрёт? Дети, естесссно.Что у тебя, рычагов нет, чтоб ребёнок помер? Таблеточка, укольчик,анафилактический шок, котлетка с солитером, несчастный случай… Переутомлениеиз-за учёбы, в конце концов! Элементарный грипп! Лечи просроченными лекарствамиили слабенькими – вот тебе и естесссная смерть. А перед этим в картотеку своюзагляни – кто из родаков или иных родственников прилично зарабатывает – ивперёд! Все деньги, всё богатство мира – твои: стоит захотеть их взять… Ну?Согласен?

–… Подумаю.

–… Подумаешь. Ладно. Подумай. Телефончик я тебе оставлю, звякнешь, когдазахочется купюры в руках подержать.

–Я один не проверну, – медленно говорил Ренат. – Без Гинзулы не обойтись.

–Кто такой?

–Такая. Фельдшер.

–В долю возьмём. В меньшую. Только про «меньшую» не болтай, а то всё зданиепосыпется.

–Да ясно…

–Так надумал?

–Погоди ещё. Подумаю. Надо все ходы просчитать. В зоне греметь костями что-то нетянет.

–Да кто узнает, Ренатик, ты чего скис? Схема проще некуда! Выбираешь клиента,убиваешь ребёнка, звонишь мне, потом ему, и он за всё платит! Конфетка, а несхема! Стоимость ритуальных услуг выше луны можно накрутить, никто не ринетсяпроверять, когда от горя сам готов в землю лечь!

–Вообще-то, да…

–Ну, и всё! Согласен?!

–Э-э… Ладно, посмотрю, прикину. Знаешь ведь, я человек осторожный.

–Да знаю. Ещё по первому делу. Вывернулся ведь, хомяк, а?

Незнакомецпосмеялся. Денис сидел, опершись спиной на стену, и не чуял онемевших ног.

–Ну, выпьем, Ренатик, за новое начало дня! Наливай! – предложил незнакомец.

–Надеюсь, хорошее начало, – пробурчал Ренат.

Вовремя бульканья Денис отполз от двери подальше, подняться не смог, и до спальнидобрался на карачках. Он хотел всем рассказать о том, что слышал, но… кому?Кому такое можно рассказать? Не поверят же! Накостыляют ещё жёстче, чем онКедрашу накостылял, и донесут. А там его точно прикончат. В полном смыслеслова. И он станет первой кучей денег для «гробовых» бизнесменов и кучей гнилья– для… мамы.

Денисуже не верил, что когда-нибудь увидит маму и нормальную жизнь. Он вдруг яснопонял, что, если ему удастся отсюда вырваться, он никогда в жизни не проведётни один гейм. Ему просто не захочется. Слишком дорого он платит за своюстрасть. Виртуальный мир его предал, и как теперь спастись, Денис не имел нималейшего представления.

Может,и вправду на этого… ну… на Бога уповать… Как Кедраш?

Смеятьсябудут…. Издеваться…. Ещё больше получишь… И вообще: защитит ли Бог от КотаБазилио и того страшного незнакомца, который планирует убивать детей? А вдругон Дениса уже завтра убивать начнёт? И как это – настоящая смерть? Гробзаколотят – и всё? И больше не подняться вовек? А вон эти… некромунгеры… готы,то бишь… Они почему-то смерть любят. Почему? За что? За гниль, оскал и кости?Или они знают откуда-то, какова она на самом деле – смерть?..

Денисвстряхнул головой, разгоняя дурные мысли, сводившие его с ума.

Вдвести двадцать девятой спальне по-честному спали. Денис пробрался на своюкойку и перетёк на неё. Голова оставалась ясною и ни в какую не желалаотплывать в царство сна. Рядом скрипнула кровать. Денис открыл глаза и увиделвстававшего Серафима. Удивился: чего это он? В туалет приспичило?

НоСерафим вдруг встал на колени, глядя на восток, и стал креститься и шептатьчто-то про себя.

Денисприслушался и разобрал имена: «отроков Георгия, Максима, Валентина, Андрея,Александра, Дионисия…» и ещё несколько имён, а в конце – «Помилуй нас, ГосподиБоже мой, и не дай погибнуть напрасно».

Закончил,перекрестился, поклонился и всё заново повторил.

Денисслушал, слушал и понемногу умиротворялся, а потом и вовсе не заметил, какуснул. Назавтра во время утренней сутолоки он сумел бросить Серафиму фразу:

–Слушай, мне с тобой потолковать надо, прямо позарез.

Серафимкивнул.

–Найдём случай.

Иразошлись. Случай нашёлся только после уроков. Они засели с книжками итетрадями в пустующей учебной комнате и сделали вид, что занимаются. Это наслучай, если пожалует Ренат Кот Базилио или Хмелюк.

–Ну, чего тебе? – тихо спросил Серафим.

Денис,немного путаясь, рассказал всё с начала до конца и замолчал.

–Ты что, всё это взаправду слышал? – поразился Серафим, и Денис угрюмо кивнул. –Вот дела…

Онпостучал ручкой по столу, переваривая жуткую новость.

–Слушай, как такое может быть правдой?

Кедринскийпытался не верить, сомневался, но понимал, что Денис не врёт.

–Это дикость какая-то… Будто мы при царе Ироде живём.

–Каком царе Ироде? – переспросил Денис, и Серафим вздохнул.

–Не знаешь? Царь Ирод две тысячи лет назад приказал убить всех младенцев,надеясь, что среди них окажется его враг – Иисус Христос. Об Иисусе Христе тыхоть что-то знаешь?

–Ну, знаю, – поморщился Денис: не это его сейчас томило. – Распяли Его накресте. Ну, а нам-то что делать? Я не хочу помирать, понимаешь?

–Понимаю, – задумчиво ответил Серафим. – Почти все боятся и не хотят. А что тысделаешь? Это тебе не комп, воскресать десять раз не получится… В общем,подумать надо. К взрослым с этим сунешься – никто и не поверит.

–Может, удрать? – с отчаянием предложил Денис.

Серафимвнезапно улыбнулся.

–Считаешь, спасёшься? А другие пусть тогда гибнут? Привык в гейме ни с кем живымне считаться… Эх, ты, младенец!

–Чего это я младенец? – обиделся Денис. – Я вон чего узнал, и не к кому-то, а ктебе пришёл. Чего ты на меня гонишь?

Серафимпо-взрослому вздохнул.

–Не обижайся. Просто ты… по-детски всё понимаешь. Когда в компьютерном мирезависаешь, трудно понять, что творится в реальном. А в реальном только МихалНатаныч тебе поверит и попытается помочь. Остальные – забудь. Да и то, еслиГалайда хоть шаг сделает в нашу защиту, его тут же уволят. А то и побьют ещё.

–И чё, нам самим во всём этом разбираться?! – воскликнул Денис.

–Тихо ты.

Серафимпосмотрел на дверь. Зашуршал книжкой.

–Нас тоже могут подслушивать, между прочим. Чего раскричался? – упрекнул он.

Денисиспуганно хлопнул себя по губам, оглянулся на дверь. Если их подслушали – всё,первые кандидаты в гроб. Причём, Кедраш битьём отделается, а вот Денису точнокрышка.

Онуткнулся в книжку, пытаясь прочесть хоть слово, но буквы, складываясь в слова,превращались в странные иероглифы, которые ничего не сообщали перепуганномумозгу.

Серафимперелистывал страницы, вчитываясь в текст, и молчал.

Прозвенелобеспощадно «на полдник», и мальчишки, захватив учебники и тетради, рванули вспальню. Закинули учебники, встали в «змею» и под опекой Феликса Ивановичаотправились в столовку. Денис всё осматривался, ёжась и вздрагивая в ожидании:откуда клюнет его предвестник смерти?

ВысмотрелНадю Ляшко, хотел с ней поделиться, но, пока соображал, как внятно и короткоизложить длинное расплывчатое, одноклассница растворилась в толпе подростков.Вовку Дракина сегодня, похоже, наказали полдником. За ерунду, видно, какую-то.Зато «старшаки» глумились по-прежнему. Даже скучно.

Денисвнезапно осознал, что, похоже, привыкает к интернату, несмотря на вжившийся внего страх. Дом, мама растворились в некой мечте – воспоминании о былой радостии сказке. Они были, но где-то глубоко в нём. Возможно, он просто не верил, чтовернётся домой, к маме, в прошлую свою счастливую жизнь.

Будетли она счастливой в будущем?

Ибудет ли у него будущее вообще?

Дениссодрогнулся. Нашёл взглядом Серафима, уткнувшегося в какую-то книжицу передпустой тарелкой. Лицо «блаженного» освещала едва заметная, но очень добраяулыбка. Что он такое читает, что так светится?!

Денисдолго смотрел на Серафима и постепенно отмякал, оттаивал, теплел. Почему,интересно?

Серафимподнял голову, глянул прямо в Денисовы глаза.

«Яс тобой», – сказал он взглядом, и Денис замер, ощущая, как освежающим ручьёмперетекал в него из Серафимова сердца свет. Кажется, этот свет называетсянадеждой.

ТакБог всё-таки существует?

Денисневольно улыбнулся Серафиму. Хорошо стало. Ещё лучше. Зря он с Серафимомцапался и дрался. И вообще… Есть и в интернате люди.

Ну…типа сам будь человеком, и люди возле тебя сами появятся…

ВскореДенис начал замечать то, что прежде не мог видеть, ослеплённый личной своейбедой. Серафим опекал слабых, беззащитных и не боялся сильных. За это первыеего любили, липли к нему, а вторые уважали. И это несмотря на то, что Кедраш –«блаженный», верующий. Иной породы. Это и притягивало многих. Даже «старшаки»,расчухав натуру Серафима, перестали его задирать.

Цеплялиськ нему лишь «шишаки» – Пуга Пугинский и Крис Крисевич, а от них и некоторыевоспитатели и педагоги. Для них верующий Кедраш – граната с вырванной чекой,горечь в сахаре, царапина на мониторе. Вот и доставалось ему больше отвзрослых, чем от сверстников.

НоСерафим терпел, не жаловался, и за это ребята гордились им. К Новому году ипрозвище его как-то исчезло из обихода. Звали его либо по имени, либо пофамилии. Иногда «наш блаженный» промелькнёт, и то за спиной…

Удивлялопоначалу мальчишек, что в некоторые дни Серафим мясо не ест, другим отдаёт, нопотом и к этому привыкли, уж и не дразнили его «травоедом» и «макаронником».

Денисвздохнул и поднялся из-за стола бежать на первый урок. Услышанное им у дверейвоспитательской стало казаться ему вывертом вирта. Ерунда всё это! Не могут жевзрослые убивать детей!

Денисхмыкнул: да сплошь и рядом! И снова помрачнел.

Прошёлдень. После ужина Серафим, проходя по коридору мимо Лабутина, бросил:

–Галайде пойду скажу. Ты со мной?

Дениссжал в кулаке трусость и торопливо кивнул. Коту Базилио – Ренату – Серафимсказал, что идёт к Михаилу Натанычу за стержнями и ластиками (у него они какраз кончились). Ренат подозрительно смерил ребят жёстким взглядом и кивнул,разрешая. Мальчики спустились в подвал.

–Здрасти, Михал Натаныч! – звонко поздоровался Серафим.

–Приветствую, люди добрые подневольные, – улыбнулся кладовщик. – Зачемпожаловали?

–А стержни нужны и ластики, – сказал Серафим, опершись руками на стойку,налегая на неё так, чтобы оторваться от пола и подрыгать ногами.

–Обоим, что ли?

Галайдаполез в ящик стола за амбарной книгой.

–Ага, обоим, – подтвердил Серафим.

–Сейчас насобираем, – обещал Галайда.

Покряхтел,вставая, побрёл куда-то в закутки своего хозяйства, вернулся, протянулпросителям и канцелярию, и амбарную книгу.

–Расписывайтесь, товарищи.

Мальчикирасписались в нужной графе, забрали стержни и ластики, но не думали исчезать задверью.

–Чего вам ещё? – остро глянул на них Михаил Натанович. – Чаю, поди, хотите?

–А хорошо бы, – тут же согласился Серафим. – Правда ж, Денис?

Денискивнул.

–Ладно, уговорили, пострелы.

Когданалился чай, а к нему насыпались карамельки и сухое печенье «зоопарк», и всёэто угощение выпилось и подъелось, Серафим начал серьёзный разговор.

–Михал Натаныч.

–А? Чаю тебе ещё?

–Не, спасибо, я напился. Тут Денис услышал случайно одни разговор… Не знаем, чегос этим делать.

–Секретный разговор? – уточнил Галайда, наливая себе чаю.

–Жутко секретный, – кивнул Серафим. – Денис, рассказывай.

Денис,краснея и бледнея, выложил всё, что говорили Кот Базилио и кровожадный циничныйнезнакомец. Галайда выслушал, не перебивая, а, когда Денис замолчал, долгомешал в стакане чай, куда забыл положить сахар.

Серафим,наконец, сказал:

–Узнать бы, у кого родители богатые. Или хотя бы с деньгами.

–Зачем? – спросил Денис.

–Ну, чтоб понять, за кого приняться могут, – пояснил Серафим. – Вот тебе покабояться нечего: из твоей мамы много не вытрясешь, и ты им неинтересен.

Дениспро себя облегчённо вздохнул.

–Меня могут просто так прибить, – задумчиво продолжал Серафим, – просто потому,что надоел. А Надю Ляшко не тронут.

–У Вовки Дракина папа чэпэшник, кажется, – вспомнил Денис и помрачнел, чуть лине в первый раз в жизни ощутив в душе боль за другого, а не за себя.

Ноэта боль, появившись, тут же растворилась в облегчении: не он будет жертвой. Оностанется жить. Можно считать, что первый гейм в игре на выживание – аркаде –он выиграл. Но сколько у него осталось жизней?

Галайдапосмотрел на часы.

–До отбоя десять минут. Бегите, пока под обстрел не попали.

Ребятараспрощались.

Оставшисьодин, Галайда оделся, запер склад и отправился домой. Его никто не ждал: женаскончалась больше года назад, два сына жили в других городах. Он поел суп,варёную картошку и, пока жевал, не переставал думать о том, что услышал отДениса. Потом взял телефон, набрал номер.

–Гриша? Мир дому твоему. Слушай, как бы нам с тобой встретиться, дело важноеесть… Завтра после службы? А завтра суббота?.. Точно. Отлично. К тебеподойти?.. Добро… Это детей интернатских касается… Что, значит – только чтосозрел?.. Ну, ты прав, только что созрел. Ничего не попишешь, виноват. Всёбоюсь. На Бога не надеюсь, видно… Ну, всё, Гриш, я и так всё про себя знаю… Да,в следующее воскресенье как штык… Ага. С Богом…

Положилтрубку. Убрал за собой, помылся, с любовью и кропотливостью помолился передсобранным иконостасом, отроков из интерната помянул – всех, чьи имена помнил, испать лёг.

Неспалось. Думалось о Ренате и его дружке из бюро ритуальных услуг. НеужелиГинзула на такое согласится? Не должна – женщина ведь… Хотя иные женщиныстрашнее мужчин, потому что им дано много. Когда кому много дано, с этимаккуратней надо быть. Конан Дойл про Шерлока Холмса говорил, что он былнастолько умён, что мог одинаково талантливо служить закону и криминалу. Изакону крупно повезло, что он его защищает, а не преступает…

Фельдшер– убийца… Галайда с болью усмехнулся: будто название детектива. А что, Гинзулавполне впишется в мрачную троицу! Участвует же она в издевательствах наддетьми, и прекрасно себя чувствует. Эх. Михал Натаныч давно бы уволился изинтерната… Ребят жалко. Хоть какой малостью им помочь…

Здесьон всего год, а будто на всю жизнь страха нагляделся. А пойти за помощью ккому? Все порукой связаны, все друг за друга горой. Ведь если один станеттонуть, он и других утопит, чтоб самому спастись.

Неделидве назад Галайда всё же отправил в управление образования давно написаннуюдокладную о том, что творится в интернате. Но сомневался, что на бумажкуправильно отреагируют. Несколько труся, он докладную не подписал, чегостыдился, но поделать с собой ничего не мог: при советской власти егодостаточно сильно напугали и навсегда отвратили от воинственных поисков правды…

МихаилНатанович едва уснул в третьем часу ночи. Пришёл утром на работу, а передворотами – две машины-иномарки.

«Высокиегости нагрянули», – понял он и обрадовался: вдруг это шанс?! Рассказать одетях, достучаться… Он ускорил шаг и в фойе торопливо кивнул охраннику Якову.

Интернаткорпел на занятиях. Галайда отправился на разведку к кабинету к Алле ВикторовнеКрисевич. Дверь приоткрылась, и он невольно услышал громкий разнос.

Наразносе лучше не присутствовать, тем более, при чём тут Галайда? Он простокладовщик, начальник над канцелярией. Её бей – не бей, толку нуль. Не то, что упедагогов, воспитателей и фельдшеров.

Жидкийтремольный голос шипел пронзительно и абсолютно искренне.

–Вы что тут творите, Алла Викторовна?! Вы что тут, спятили все?! Вы знаете,какая к нам бумага пришла о ваших всех делишках?!

–Александра Анатольевна… – шелестел испуганный голосок, и Галайда с трудомпризнал в нём властный говор Крисевич. – Да мы тут… не знаю, что за чушь…

–Вот именно, чушь вы городите, Алла Викторовна! Вас зачем сюда поставили?! Чтобвы тут всё развалили?! Чтоб репутацию нам подмочили?! К ювенальной юстиции итак у народа отношение отрицательное! Жутчайшее просто противодействие! Елепрячем все нитки, еле справляемся с недовольными, еле проталкиваем социальнуюрекламу, чтобы подготовить людей к принятию закона о ювеналке! Приходитсястолько обходных путей искать, чтобы её внедрить! Вы не понимаете, какие тутденьги и организации замешаны?! Какие силы?! Да что я вам говорю! Такоевпечатление, будто у вас в голове мыши, а не мысли! Абсолютнаяпрофнепригодность! Как вы вообще попали на это место?!

–Александра Анатольевна…

–Вас зачем сюда поставили, Алла Викторовна?! Чтоб вы тут всё развалили?!

–Александра Анатольевна, пожалуйста! Ну, я… – лепетала неузнаваемая АллаВикторовна. – Я, собственно, даже не знаю, что сказать…

–Вот именно – не знаете! – шипела женщина высокого чина. – Вас саму розгами порасечь за непонимание момента! Вы должны были чем заниматься? Пытками?!

–Не-ет…

–Вот именно! Не пытками, а вос-пи-та-а-нием! Чтоб эти дети нам принадлежалидушой и телом! А вы гробите всю политику прогрессивных сил на корню! Налейтечаю.

Галайдаслушал с удовлетворением: так её, так! С одной стороны, говорит эта АлександраАнатольевна страшные вещи. Но с другой… может, издевательства над ребятамипрекратятся?

–Алла Викторовна, – уже более спокойно продолжала проверяющая, – я вас не узнаю.Что вы наделали? Вы должны были баловать детей, улыбаться им, заманивать вовсевозможные сети, чтобы оторвать их от семей, показать привлекательностьтоталитарных сект – в частности, сайентологов, анастасиевцев, виссарионовцев…

Галайданасторожился.

–Наша цель – заставить этих детей, которых мы сумели отобрать у родителей,забыть родной дом, – говорила Александра Анатольевна. – Они должны с нашейпомощью забыть отца и мать, братьев и сестёр, стать для них чужаком, забыть всёдоброе, что радовало их в детстве. Они должны отказаться от всего, что им былодорого. А зачем это нам надо, а, госпожа Крисевич?

–Ну… – промямлила неузнаваемо нервным голосом директор интерната и замолчала,шелестя бумажками.

–Эти дети должны стать нашими, понятно? Вам понятно, Алла Викторовна?! Наша цель– чтобы они при встрече с родными сами отказались к ним вернуться! Чтобы онхотели остаться с нами, чтобы учиться для нас, работать для нас, жить для нас,радоваться и плакать для нас. И, в конечном итоге, – без колебаний, с восторгомумереть за нас!

Галайдаслушал и содрогался. Пот тёк по его морщинистому лицу.

–Они должны быть нашими зомби, нашей армией! Армией прогрессивных сил США иЕвропы! А вы что тут творите?! Наказываете по-чёрному, по-гестаповски, как я изанонимки узнала. Карцер! Голодовки! Розги! Ледяной душ! Таблетки! Ремни!Сигареты! И прочие издевательства! С ума вы, что ли, спятили?! Да от нас вседети отвернутся!

–Простите, Александра Анатольевна…

–Что – простите? Облажались?! После Нового года мы собрались внедрять в системуобразования вашего интерната элементы сайентологии, гипноза. Вы понимаете, чтопервый шаг к изучению учения сайентологии должен сделать сам ребёнок? Лишьпотом его опутывают профессионалы своего дела. И этот первый шаг он долженсделать с любовью к нам! Это уж потом – работа на износ, пытки и смерть во имяРона Хаббарда и его идей. А сейчас – ни в коем случае!

–Да, Александра Анатольевна… – шелестнула Алла Викторовна.

Проверяющаяперевела дух. Галайда тоже. Перед ним разверзлась бездонная пропасть, в которуюпадали воспитанники интерната № 34. Белые птицы, ломая тонкие крылья,пронзительно кричали, исчезая во мраке…

Вотона и пришла, настоящая беда. Прежде было преддверие беды. Теперь действительнострашно.

АлександраАнатольевна нашёптывала инструкции. Галайда тихонько ушёл.

Пораготовиться к жестокой битве. Но что он, старый кладовщик, в состоянии изменить?Машина ювенальной юстиции его раздавит, не замедлив хода, как асфальтоукладчик– арбуз. Одна надежда: Григорий дельное что присоветует, связями поможет…

Глава 17. ПЕРВАЯ ТРАГЕДИЯ

Всубботу, всего через три более-менее спокойных дня, на глазах палаты двестидвадцать девять стало плохо самому тихому, незаметному и умному – АндреюДубичеву. Гарюха посмотрел, как мучается пацан, вздохнул, отложил учебник пофизике и окликнул пишущего русский язык Вальку Щучьева:

–Щучик, сгоняй к Коту Базилио, скажи, что Дубичев в отрубе.

Валькапоморщился, но ослушаться не посмел, закрыл учебник, тетрадь и выскочил изспальни. Встревоженные Серафим и Денис обступили бледного, тяжело дышащегоАндрея.

–У тебя чё болит? – спросил Денис.

–Не знаю, – прошептал Андрей.

–Ну, горло там, башка? – хмуро перечислил Денис.

–Не знаю, – повторил Андрей и закрыл глаза.

Серафими Денис переглянулись. Неужто началось?! Серафим положил руку на Дубичевскийлоб.

–Горячий, но не шибко, – сказал он. – Может, инфекция начинается? Гриппкакой-нибудь.

–Да перезанимался просто, – хмыкнул Певунец. – Эй, Дюха, хошь, спою колыбельную?Поспишь и всё пройдёт.

Дубичевзакрыл глаза, не отвечая. Серафим и Денис встревожились всерьёз.

–Я побегу к директору, – сказал Серафим, – пусть она «скорую» вызывает.

–Эй, Кедраш, куда без разрешения? – крикнул вдогонку Гарюха, но тот лишь рукоймахнул: отстань, мол, не до уставных запретов.

Онрванул на себя дверь кабинета Крисевич и крикнул ей прямо в белое рыбье лицо сосветлыми навыкате голубыми глазами, в которых не билось ни одной живой мысли:

Дата добавления: 2015-08-26