ИНТЕРНАТ 5 страница

–Можете шагать, шантрапа вокзальная.

Столоваяоказалась в другом крыле здания на втором этаже. Столы поставлены в ряд.Столовская стойка у стены. Стопка подносов. В лотках ложки. На полках стойкитемнеют ряды гранёных стаканов с чаем, сереют тарелки с бледно-коричневымисухарями. Каждый берёт поднос, ставит на него стакан и тарелку, садится застол. Молчание непривычно, и потому подавляет Enterа.

Серафимприсаживается рядом с ним. Enter замечает, что странный сосед по кличке Кедрашкрестится, а затем крестит чай с сухарями. Зачем это? Он наклоняется кСерафиму, но тот, уловив движение, быстро прижимает к губам палец.

«А!Когда я ем, я глух и нем!» – понимает Enter.

Вуставе запретов карается любой разговор и перемигивание за едой.

«Ав школьной столовой гвалт и мелкое хулиганство в порядке вещей…», – кислодумает Enter, макая сухарь в чай.

Сновабеспощадно пронзительный звонок. Все встают и строятся в змеиные колонны. Здесьи девочки есть. И немало. Среди мальчишек, в другой колонне Enter замечаетВовку Дракина. Но какой это был Вовка! Будто из холодильника вынутый. Бледный,потухший, перепуганный. Всё в нём исчезло, одна оболочка осталась. Вот он,значит, где! И вот, значит, с ним как…

Вовкапо сторонам не глядел. Уставился в пол, на кроссовки впереди идущего, и такисчез в дверях, затёртый толпой таких же перепуганных молчунов. Ручейки ребятнаправлялись в нужную сторону пятнадцати-шестнадцатилетними амбалами. Ониглумились, ржали, матерились, отвешивали подзатыльники, пинали по мягкомуместу.

Девочекпарни общупывали и развратно гоготали. Дежурный воспитатель, незнакомый Enterу,стоял рядом с ними со скучающим выражением лица и, казалось, оживлялся лишь приочередной экзекуции. Он причмокивал и высокомерно щурился на воспитанников,словно царёк – на вшивых каторжан.

Налацкане пиджака у него белел бейджик. Денис успел прочитать «Феликс ИвановичХмелюк» и тут же забыл, что прочитал, потому что как раз в этот момент к немупридрались «старшаки» – «потому что новенький».

Enterудосталось всё по полной программе: выяснив его кликуху, «старшаки» поиздевалисьнад ним, объявив это «боевым крещением». Серафима, влезшего некстати сразъяснениями, что кроется в этом святом слове – «крещение», и почему онобывает «боевым», отдубасили за компанию и чтоб не встревал.

Аза окном лил предоктябрьский дождь. В Enterа вдарила мысль, что это он – дождь,и он брызжет на землю, превращаясь в грязь.

…А как обработали Дракина! Совсем Вовка на себя не похож… Это он, сволочь,притаранил Лабутина к этой суке Куртовне с душком. Так что сам виноват, груздьчервивый! Enter вообще бы его убил. Мало ещё этому гаду врезали. Насмерть надоухайдакать! Ведь он, Enter… то бишь, Денис Лабутин, ни в чём не виноват!

Еслиб Дракин оказался ближе к Enterу, он бы не преминул ему наподдать. Непостеснялся бы. А чего стесняться этой сволочуги?!

–Ты чего зудишь, как рассерженный шмель? – прошептал оказавшийся рядом СерафимКедринский.

–Гада встретил, который меня сюда засадил, – зло бросил Enter – тоже шёпотом,потому что рядом шёл Кот Базилио – Ренат Абдуллович.Мухаметшин.

–Чё, правда?

Серафимскосил на него глаза.

–А чё неправда-то? – фыркнул Enter. – Зарезал бы сраного юзера на хрен, и непоморщился б!

Серафимапередёрнуло, но Enter этого не заметил.

Ихнедлинную, идущую из столовки колонну свели во внутренний двор. Дождь с хмурогонеба капал редко. Воспитатель Феликс Иванович Хмелюк обозрел послушнуюзатюканную шеренгу и сообщил:

–Сегодняшний трудовой десант убирает территорию от сих до сих. Вот вам мусорныемешки. Вперёд, дорогуши мои. Так. Кто здесь Enter? Шаг вперёд.

Гарюхаподтолкнул Дениса, и тот торопливо выдвинул себя из шеренги. Хмелюк обозрелмальца и «обрадовал»:

–А тебе, сынок, двойная норма.

УEnterа чуть не вырвалось: «Почему это?!», но вовремя заныли побои, и Enterуспел заткнуться.

ФеликсИванович раздал тонкие чёрные пакеты и зевнул:

–Успеете убраться до ужина – ваше желудочное счастье. Особенно тебя, Enter,касается. Ужин тебе не сберегут, если опоздаешь.

Ион отправился дремать на скамейку под всё ещё зелёной сиренью с жёсткимиосыпающимися листьями. Мальчишки, не теряя времени, бросились подбирать мусор.Enter замешкался, не очень понимая, где ему собирать двойную норму всякойвсячины, тем более, что всё тело у него ломило. Кряхтя и постанывая, онприседал за каждой бумажкой, за каждым окурком. Один мешок был девственно пуст,в другом лежало грамм сто мокрой грязной ерунды. Какая тут двойная норма?!Enter окончательно отупел. Похоже, сегодня он голодает. А дома бы он..!

Кто-тобыстро сунул в руки Enterа мешок с мусором.

–Держись возле меня, – тихо велели ему.

–Кедраш? То есть… Серафим? – удивился Enter. – А зачем? Это что?

–Это тебе одна норма. Ходи со мной. Сумеем и вторую собрать.

Не,правда, странный пацан. Чё ему, больше всех надо? Награду, видно, себезарабатывает на Небе, в раю местечко старается отхлопотать. Блажной, точно.Какой там сякой Бог? Откуда Он возьмётся? Если б Он был, то всё равно долженбыл откуда-то, от кого-нибудь появиться. А прежде Него что тогда было? И кто?Может быть, кто-то больше Самого Бога? Ведь такое и не представишь, чтоб Богсуществовал вечно. Вообще, вечность – это разве есть?

ГЛАВА 11. УТРО. ПЕРВЫЕ УРОКИ.

Серафимпрактически и собрал норму Enterа и свою. Свою, конечно, едва успел ко свистку,в который дунул Феликс Ива

новичХмелюк.

Онпроверил убранную территорию, потом велел все мешки собрать в одну кучу. УEnterа проверил, сколько он собрал, хмыкнул неопределённо, лёгкимподзатыльником наградил.

–Ну, дорогуши мои, ужинать и за уроки.

Сновав колонну по двое. Голодные мальчишки мигом смели недоваренные макароны с жидкимсоусом и парой кусочков твёрдой говядины с жилами, прятавшейся в варёном луке иморковке, выдули слабо заваренный, почти не сладкий чай, заели серым хлебом.Вернулись в палату. Кто-то здесь, в кто-то в учебке сел за уроки.

Натумбочке Enterа лежало содержимое рюкзака. Мобильника среди них не наблюдалось.

–Чего это они сотик отбирают? – тихо спросил он у Певунца, и тот ответил:

–А вдруг ты маме позвонишь? Пожалуешься? Это им некстати. Не понимаешь, что ли?Ей сейчас такое поют про твоё роскошное житьё-бытьё, ты бы послушал – рот несмог закрыть.

–Что теперь будет?

–Родительских прав будут лишать. И никто не знает, как с этой ЮЮ бороться.

–С чем?

–С ювенальной юстицией. Это зло. Оно всех родных друг с другом разлучает, –вмешался Серафим.

–А ты чего здесь? – повернулся к нему Денис.

–Религиозный дурман в семье, – ответил Серафим. – Не понравилось омбудсмену, чтоменя каждые выходные и в православные праздники в церковь возят и молитьсяучат.

–Нифига себе… А чё ты, не можешь не ходить в церковь, что ли?

–Не могу.

–Почему?

–Это предательство. И вообще, я в Бога верю и без Него жить не согласен, –твёрдо ответил Серафим.

ДенисСерафима не понял. Муть какая-то. Мура. У каждого, впрочем, свои точки длязависания. У Кедраша – сказка о Боге. У Дениса – вирт. Но если виртуальностьхотя бы видишь глазами, то Бог-то невидим. Его кто видел? Разве в снахкаких-нибудь. А сны ещё нереальнее, чем вирт. Их же не человек рисует, аподсознание.

Серафимнаклонился над учебником. Денис открыл дневник. Задания, конечно, записаны… ихвыполнять, что ли? Других же нет, вроде. Денис тяжело вздохнул и открыл русскийязык…

Ночьне принесла ни отдыха, ни сна. После звонка отбоя Денис ворочался, пытаясьпоймать на подушке сон, но капризуля упрямо прятался в чужой темноте, и к немуне желал наведываться. Перед глазами ярко, как в кино, мелькали воспоминания икартинки будущего – самого непривлекательного и безнадёжного – без мамы, бездома… и без компьютера.

Ачему его будут учить? И где? И кто? Не могут же в другую школу отправить! А изсвоей Денис преспокойно удерёт домой, забаррикадируется, и попробуй егодостань!

Онпридумывал планы побега, верных друзей, которые вырывают его из тюрьмы… а потомплакал: нет у него друзей. А клан… это всего-навсего клан. Партнёры по гейму. Кончаетсяигра – прекращается контакт между членами клана. Они, между прочим, вообщемогут никогда в жизни и не встретиться, только в виртуале. Да и встретятся… очём им говорить? Об игре? А больше не о чем… А иногда бывает, что встретишьчлена враждебного клана, и начнётся драка до крови. До смерти.

Слёзысперва горячился щёки, а потом холодили. Когда они кончатся?!

Кто-тодотронулся до Дениса в темноте, и он вздрогнул.

–Денис, – прошептали ему в ухо, – ты есть хочешь? Я кусок хлеба припрятал.Будешь? На, бери. Щас не хочешь, завтра утром съешь, пока Ренат не придёт. Этокраюшка, она почти не рассыпается, можно под подушку сунуть. На, сунь же!

Дениспринял шершавую корочку, сунул под подушку. Но от него не отстали.

–В первый день всегда плохо, всем. Потом попривыкнешь немного. Всё равно ж имама за тебя борется, и папа, и Бог им поможет. Ты не думай, я не сумасшедший.Просто я понимаю, почему так.

Денисслушал, крепко зажмурившись, и ничего не отвечал. Голос Кедраша журчал, онуспокаивал, убаюкивал, убаюкивал, и вскоре Денис уснул.

Серафимпотихоньку нырнул в свою кровать. Он долго не спал, хотя глаза его былизакрыты. Перед глазами его жили картины, его небогатой, трудной, но счастливойжизни с родителями, братьями и сёстрами.

Недавносрубленный дом светел и не убран из-за недоделок и вещей, которые пока некудаскладывать. Зато настоящая печка есть! Тепло от неё душистое…

Серафимвместе со старшим братом, окончившим школу и поступившем в духовную семинарию,помогал отцу рубить и складывать в поленицу дрова. Отец работал в однойстроительной фирме архитектором. А по выходным и праздникам служил алтарником вближайшем храме Живоначальной Троицы.

Красивыйхрам, величественный. С приделом Пресвятой Богородицы «Живоносный Источник». Натерритории церкви уже лет сто пятьдесят бьёт родник. Над ним перед революцией1917 года установили часовенку, а в двадцать первом веке родник спрятали втрубы, и он вырывался к людям из мраморного фонтанчика-чаши. Народу сюданабегает – уйма. В любое время года.

Старшийбрат Серафима Павел два года отвечал за колокольные звоны. Старшая сестраПелагия – за чистоту в часовенке со святым источником. Она заканчивает обучениев Свято-Троицкой лавре на регента. Познакомилась с молодым выпускникомсеминарии, будущим священником Антонием. Замуж через месяц выйдет. А Серафим навенчание не попадёт.

Во-первых,из-за «религиозного дурмана», попирающего права ребёнка на свободу от религии,а во-вторых, из-за шишки, которую Серафим получил в бане, поскользнувшись намыльном полу.

Шишкузаметили в школе и просигналили органам опеки и милиции. Завели дело обизбиении, и Серафим тут же изъяли из семьи. Состряпанное обвинение в судерастаяло, но опека подала апелляцию, и Серафима родителям не отдала. Вот имается Серафим Кердринский в интернате уже с августа, и придёт ли конецмыканьям, неизвестно. Одна молитва и надежда на Бога остались…

Открытомолиться ему запрещали, и потому он произносил заветные слова про себя, втайне.

Беспардонныйзвонок выбил из мальчиков сон. Они вскочили, принялись лихорадочно застилатьпостели. Денис проснуться никак не мог. Серафим, увидев, что он не встаёт,прыгнул к нему, затормошил:

–Денис, вставай скорей, слышь! Тебе попадёт, если щас же не встанешь!

–Оставь его, Кедраш! – посоветовал Щучик.

–Он к Фуфайкину на разогрев спешит! – насмешливо предположил Певунец. – Розгипонравились, а, Enter?

Денисяростно замотал головой, потёр глаза кулаками.

–Об тебя сигареты ещё не тушили? – раскрыв широко глаза, спросил Щучик.

Enterсодрогнулся.

–Это же больно! – возмутился он. – Они права не имеют!

–Правда, что ли? – усмехнулся Щучик. – Показать?

Недожидаясь ответа, он поднял на спине майку. На желтоватой коже Денис увиделмаленькие круглые пятнышки коричневого цвета. Щучик одёрнул майку, сноваусмехнулся и продолжил застилать постель. Денис тоже. У него получилось не такровно и аккуратно, как у других: он делал это впервые и, к тому же, у него ныласпина от вчерашних побоев. Но, по крайней мере, он старался.

Гарюха,обозрев его достижения, дёрнул бровью и поправил, где надо.

–Я тебе пару раз покажу, как надо стелить, а потом пусть Фуфайкин тебя учит, –проворчал он, и Enter пискнул:

–Спасибо!

–Да всегда за натуру пжалста! – хмыкнул тот.

–Одевайся теперь, – подтолкнул Серафим, – и поторопись: скоро Ренат Абдулловичпридёт, а перед этим надо умыться. Туалет в конце коридора. Идём скорее, незастревай.

Enterнадел свои кроссовки. Другие мальчишки щеголяли в казённых сланцах.

Втуалете с несколькими кабинками была очередь, но она двигалась довольно быстро.Туалет, раковина – и обратно в комнату.

Ренатпроверил кровати (при осмотре «ложа» Дениса он покосился на Гарюху, но ничегоне сказал), внешний вид и собранность воспитанников и повёл их в столовую.Ячневая каша с комками и крошечным кусочком подтаявшего масла, чай и кусокхлеба с сыром вдохновлял мало, но… Денис безропотно проглотил свою порцию иподумал, что мог бы съесть ещё. Он с призраком надежды посмотрел на поваров,стоящих на раздаче, но сидевший рядом Щучик прошептал:

–Добавка только мёртвым.

–Кто хочет похудеть, жалуйся на родаков, – прошептал с другой стороны Певунец, –и жир растает в интернате номер тридцать четыре «Колосок».

Увыхода снова тусовалась компания «старшаков». Они внимательно всехрассматривали и выбирали себе жертву. Денис тоже сие не миновал. Высокий «старшак»с большими серыми глазами и тонкими губами, с прыщеватой кожей, схватил Дениса,пытавшегося прошмыгнуть тише мышки, за ухо и притянул к себе. Лабутин взвизгнул. Сероглазый «старшак» спокойно сказал:

–Не вопи. За шум вдвое получишь. А то ещё помойку отправишься сортировать.

–Чего? – струхнул Enter.

–Того, – обрезал «старшак». – Реально говорю – на помойку наряд напишу, еслиорать будешь. – Пуга шума не выносит.

–Он не знает, кто такой Пуга, – сказал другой «старшак», пониже ростом, но такойже сероглазый. – Повезло парню.

–Узнает, был бы жив.

Онивдвоём зажали Дениса между собой. Все проходили мимо, никто не задерживался. АВовка Дракин и голову не повернул. Предатель. Но Enter и зубами от злостискрипнуть не успел: «старшаки» угостили его парой ударов по почкам, вывернулиуши и прошипели:

–Мы из тебя виртуальную дурь сперва выбьем, а потом обратно вобьём. После уроковпридёшь в нашу комнату полы мыть.

–Вздумаешь жаловаться – уроем урода, – обещали. – Наши «шишаки» только поржутнад тобой и в карцер сунут грешки замаливать. «Шишаки», чтоб ты знал – этоПугинский и Крисевич, начальство наше.

–Боги и крыша. Они – памятники для народа, мы – постамент, а вы – грязная клумбавокруг плиты, на которой стоит постамент. Намотал сопли? Ну?

–Н-намотал, – икнул Денис, кривясь от боли.

Сколькоего будут мучить?! Как нескончаемая игра без перехода на следующий уровень.Будто нажимаешь «Enter», а ничего не происходит; ты опаздываешь, тебяразмазывают по всему экрану, и динамик пикает: «Ты убит. Какая досада. Сыграемснова? Пип. Пип. Ты убит. Какая досада. Сыграем снова? Пип…».

–Оставьте его в покое, – раздался рядом спокойный голос.

«Старшаки»замерли от удивления и воззрились на возмутителя процедуры. Денис тоже глянулкраем глаза – не меньше своих мучителей поражённый чьим-то неравнодушнымвмешательством. Возле них стоял, задрав голову, светлоголовый Серафим.

–Отвянь, Кедраш, – поморщился первый «старшак». – Мало тебе в прошлый разнаваляли, дубак вшивоглазый?

–Мазохист ты, чё ли? – лениво предположил второй.

Серафимбезмятежно повторил:

–Оставьте вы его в покое. Что за геройство такое – издеваться над младшими? Выбы уж тогда, если хотите героями заделаться, к Фуфайкину сходите.

–Зачем это?

–А чтоб попросить его не драться, – пояснил Серафим. – Или сразу к АллеВикторовне – скажи, что взрослые нас мучают.

«Старшаки»переглянулись и нарочито громко прыснули. Enterа зажали покрепче.

–Ты, чудик, жуй свою постную кочерыжку и в дела хищников не лезь, – посоветовалвторой «старшак». – А не то загрызём.

–В последний раз предупреждаем, святоша хренов: брысь отсюда навсегда, – злобнопроцедил первый. – Закопаем так, что шакал голодный не найдёт.

Серафимнеожиданно улыбнулся.

–Чё лыбишься, баран? – ощерился «старшак».

–Животный мир ты хорошо выучил, Слава, – кивнул Серафим. – Раз уж мы о животныхговорим, будь настоящим человеком и отпусти Дениса.

–Да-а? – протянул «старшак» Слава. – А не отпущу – чё сделаешь?

–Он помолится, – серьёзно ответил за Серафима другой «старшак». – Ему егоБоженька поможет кулачок сжать и ручкой замахнуться.

–Коленки затряслись, блин! – осклабился Слава. – Забоялся я, Матов, что-то. Ажзадрожал. А ты?

–А я, Кульба, уже опѝсался, – заёрничал «старшак» и бёдрами завилял. –Enter, подотрёшь?

Онпотряс Дениса за плечи. Голова жертвы замоталась.

ЛицоСерафима затвердело.

–Перестань, Влад, – потребовал он. – Слышишь?

–Не слышу, повтори.

Матовтолкнул Enterа в руки Кульбы и приставил ладонь к уху.

–Влад. Хватит из себя звёря корчить, – примирительно сказал Серафим. – Чего ты,правда, пристал к человеку? Приказы чьи-то выполняешь, что ли? А свою волю-токуда девал?

Взгляду Матова остекленел.

–Чё паришь-то? – прошипел он. – Ты чё? Чьи такие-какие приказы? Сдурел? Мы самипо себе, понял, блажной?

Серафимтерпеливо разъяснил:

–Во-первых, не блажной, а блаженный. Во-вторых, блаженные – святые. Тыпонимаешь, что значит стать святым?

Матовравнодушно пожал плечами:

–А мне пóфигу.

–Тогда зачем говоришь то, чего не понимаешь? Святой человек тот, кто близок кБогу. И не на словах, а на деле, – объяснил Серафим. – Хочешь, потолкуем всторонке?

–Чего я ещё не толковал с тобой в сторонке? – хмыкнул Матов.

–Так не толковал же. А ты попробуй. Хочешь?

Владсузил серые глаза.

–Чё мне с тобой толковать? Иди давай отсюда. А то и тебе по макушку достанется.

–Точно, – поддакнул Слава Кульба. – И с довеском. Вот попробуй.

Ион ударил Кедринского в челюсть. Только кулак до цели не достал: Серафиммгновенно поставил блок, а затем сделал захват противника. Совершеннодеморализованный Славка Кульба хватал ртом видимые в солнечных лучах пылинки ивозмущённо вращал глазами.

АСерафим вдруг широко улыбнулся – да так, будто хорошую новость услыхал.

–Да ладно вам, пацаны, чего ругаться? Айда ж в закуток.

–Зачем это?

–А потолкуем.

–Некогда толковать. Уроки скоро, – мрачно сообщил Кульба. – И вообще… Пошёл ты,знаешь, куда?

Ототпустил Дениса и зашагал прочь, ворча вполголоса что-то площадное.

–Кедраш!.. Ты смотри! – предупредил злой Матов и исчез вслед за Кульбой.

Enter,не веря спасению, воззрился на Кедринского.

–Они тебя боятся?!

Серафимвсё улыбался. Теперь его улыбка освещала Enterа.

–Боятся, как же! – сказал он. – У них чувство страха не такое, как у нас стобой.

–Как это?

–Ну… Мы как бы их боимся, а они… совсем другого, в общем, боятся.

–Чего другого?

–Ну, например… что Крисевич им паёк не даст или какой милости лишит. Стыдабоятся.

Enterнервно хихикнул:

–Какого ещё стыда? ОНИ?!

–Ну, да, – подтвердил Серафим. – Пошли в класс.

Онидвинулись по коридору, по переходу, по лестнице, и Enter ломал голову: о какомстыде говорил Кедраш? Не вытерпел, у дверей класса опять про это спросил.Серафим неохотно ответил:

–Да боятся они что доброе сделать. Ведь тогда за всё плохое прошлое передсовестью отвечать придётся, стыдиться всего, чего натворил. Думаешь, приятноэто? Или легко?

–Без понятия, – фыркнул Enter.

Серафимбыстро глянул ему в глаза.

–А ты никогда не испытывал стыда? – тихо спросил он.

Enterхотел было сходу откреститься от такого постыдного чувства, но сперваоглушительно проревел звонок, потом все рванули из коридора в класс и сели запарты, и Enter не успел. Он зашёл вместе со всеми, но куда сесть – не знал, ипотому нерешительно остановился у стены. Ребята уставились на него. Он – наних, чувствуя жар на лице. Чего они его гляделками сверлят?

Классоформлен плакатами и таблицами. Штор нет: всё равно окна смотрят на север.Цветов на узких подоконниках нет. На полках в шкафах теснятся книжки в обложкахи переплётах. Учительница стоит у стола и щурится на новенького.

–Денис Лабутин? – утверждает она.

Enterкивает. Учительница тоже кивает.

–Садись. У нас сейчас геометрия. Я смотрю, ты по всем предметам слабенько идёшь.Виртоманишь? Ну-ну... У нас не повиртоманишь.

Enterтоскливо глядит на парты. Места есть, но с кем сесть? Он уловил движение чьей-торуки и пошёл на него. Оказалось, его звал Серафим. У измученного Enterа силобрадоваться не было. Он просто плюхнулся на «первый вариант» в среднем ряду,зацепив за спинку стула рюкзак.

Учительницаравнодушно проследила за ним и велела:

–На перемене подойдёшь, я тебе расскажу, где канцелярию и учебники найти.Тетрадь у тебя какая-нибудь имеется?

–Имеется, – выдохнул Enter.

–Так доставай и включайся! Бездельничать тебе никто не даст, понял?

–Понял.

–Меня зовут Новита Сергеевна, – сообщила учительница.

Enterс трудом сдержался, чтобы не переспросить «Как?». Полноватая женщина в брючномкостюме, крашенноволосая, клубникогубая, подозрительно поглядела на Enterаповерх очков, показала недовольную гримасу и скучным голосом начала:

–Сегодня мы повторяем тему «Многогранники», и слушаем «Синусы-косинусы». Enter,что ты поведаешь нам про многогранники? Или в Diablo многогранники неизучаются?

Классхихикнул, но коротко. Новита Сергеевна прищурилась:

–Или ты в Dum Ultimate резался? В «мочилку»?

Ейбыла видна коротко стриженная макушка виртомана, а лицо его она видеть нехотела. На всяких тут смотреть… И почему она в нормальной школе не удержалась?Сдержалась бы тогда, три года назад, не ударила б этого малолетнего изувератак, что он по лестнице скатился и ногу сломал, и не стояла б тут передасоциатиками, давясь желанием всем надавать подзатыльники, убежать домой ипорыдать в голос.

Еслиб она три года назад сдержалась!.. Но теперь горюй – не горюй, скрипи зубами –не скрипи, а катастрофа произошла, и вернуть хорошую репутацию невозможно. Стой, которая с тех пор идёт впереди Новиты Сергеевны Осовецкой (в интернате №34 именуемой за спиной «Совой») только сюда и брали. Сюда, похоже, с подобнойрепутацией и берут. С энтузиазмом.

НовитаСергеевна вздохнула и, с пренебрежением расширив ноздри, перевела хмурый взглядна стоявшего у доски новичка.

Оназнала, что его только что отобрали у матери-одиночки, но её это не трогало. Заэтот год пришлось насмотреться всякого. И не такие страдания. Подумаешь, винтернат попал! Могли и на улицу выкинуть…

Авот ей каково? Да она чувствовать разучилась! Муж ушёл. И не к другой, а так. Вникуда и ни к кому. Это обиднее. Сын уехал учиться в другой город, на полномдовольствии живёт в стенах казармы лётного училища. Жизнь в одиночестве –смерть. Среди толпы детей в приюте Новита Сергеевна страдала от одиночества.

Онаедва слушала, как Лабутин вяло мямлил у доски что-то про многогранники. Когдаон замолчал, она подняла голову и встретилась с его тусклым испуганнымвзглядом. Надо же: суток хватило, чтоб парня сломать!

Верное,похоже, заявление Кедраша, что без стержня человек в два счёта ломается. Астержень – вера православная. По Новите Осовецкой – это муть, иллюзия, дурман.Но, конечно, этот дурман имеет право на существование, раз благодаря ему людейсломать невозможно. Как этого мелкого по габаритам, но сильного по духуКедраша. Смешно его родители назвали – Серафим! Сразу видно: верующие!

–Три с минусом, Enter, – деревянным голосом выдала Осовецкая оценку его томлениюу доски. – Вызубришь весь параграф к завтрашнему уроку, не то ВелимируТарасовичу пожалуюсь. Садись. Итак, новая тема.

Серафимшепнул Денису: «Я тебе помогу», и Денис отдался течению урока, решив, чтодумать будет, когда вернётся в комнату – в палату № 229.

Потомучто не привык думать сам. Легче идти на поводу.

Потомучто в любой игре – будь то квест, аркада, дум, экшн, цивилизация, симуляторы,стратегии, ходилки, мочилки, единоборства – Enter был властелином, гением имагом.

Ностоило погасить экран (а для Enterа выключить компьютер – значит, его убить,включить – воскресить), стоило ему эту кнопку жизни и смерти нажать, как всезаботы, проблемы и житейские шаги оказывались неразрешимыми и тупиковыми. Итогда нужен был кто-то – в основном, мама, – чтобы вести Enterа по скучнойреальности.

Enterмашинально записывал в тетрадь новую тему, пытался слушать, что вещалаОсовецкая и всеми силами подавлял в себе два крика: один, голодный, об игре,второй, тоскливый, – о маме. Когда она его спасёт?!

Мама!Мама! Я и не знал, что без тебя так плохо, пока тебя не потерял… Возьми меняотсюда, мама… Пожалуйста. Забери меня домой… Это здесь всё не моё. Я боюсь! Ябоюсь! Забери меня домой, мамочка!

Слёзывсё-таки хлынули на тетрадь. Ничего не видя, Enter продолжал писать вслепую.Нос, естественно, тоже потёк. Шмыг, шмыг, но безполезно. Тут кардинальные мерынужны: платок или текущая вода. Ни того, ни другого у Enterа не имелось, и он,шмыгнув посильнее, утёр нос рукавом.

Осовецкаявидела, что Лабутин плакал, но что с того? Поплачет – надоест, перестанет. Ейне платят, чтоб она тут всех утешала и доброту выказывала.

Дляподобных случаев социальный педагог есть, только она села на больничный: ногусломала в собственной квартире, споткнувшись о высокий порог. Перелом сложный,с операцией, вставкой каких-то железок и последующей операцией.

Когдасоциальный педагог начнёт радужно улыбаться детям и гладить их по головке – незнают ни врачи, ни директриса. Так что пока юные, но полные идиоты на голодномпайке как еды, так и доброты. Хотя и то, и другое им положено по закону.

Глава 12. КАРЦЕР

Enterписал новую тему и думал: «Разве по закону можно разлучать детей с родаками?!Это ж в рабовладельческий строй! И феодальный! И это… крепостное право! Асейчас нет закона, чтоб разлучать!».

Икостерил всеми плохими словами, что знал, Люцию Куртовну Душкову, век бы её невидать никогда! Ну, Вовка Дракин! Встречу – замочу!

Enterсо злорадством вспомнил, что Вовка Дракин тоже здесь, и он тоже получил пополной программе. Недаром же он такой белый ходил. Как зомби обалделый.Несладко ему пришлось в ожидаемом раю. Рай адом обернулся.

Тактебе и надо, Вовка Дракин.

Ивдруг ошеломляюще прозвенел звонок. Enter так и подскочил. Ребята встали,спихали учебники и тетради в рюкзаки. Непривычно смирные, тихие.

Теперьи Enter к ним присоединился, такой смирный, тихий. Затравленный. Напуганныйтем, что с ним вчера произошло, а ещё больше – тем, что произойдёт. Ведь раньшебудущее было понятное, расписанное чуть ли не по минутам. А теперь… Теперь одноизвестно: что после уроков Enterу надо зайти за учебниками и канцелярией.

Следующийпредмет – история. Второй – русский язык. Третий – литература. Четвёртый –физика. Пятый – биология. И везде Enterа вызывали к доске, спрашивали иговорили, как средне он учился в своей 68-й школе, и как мешает егоуспеваемости компьютерная зависимость.

Послеуроков, идя на склад за воспитателем Феликсом Ивановичем Хмелюком, Enter мрачноразмышлял о том, как всем неожиданно замешала его страсть к виртуальной жизни.У всех, за между прочим, свои увлечения! И не всегда безобидные. Однако именноEnterу досталось так жестоко.

Вподвале яркие лампы. По обе стороны коридора – двери. Все закрыты. Вместотабличек белые кругляшки с номерами. Феликс Иванович остановился у третьейдвери по правую руку с цифрой 005 и постучал.

Выждал,открыл.

Enterзашёл за ним следом. Просторная комната разделена надвое: стойка, стол, стул.За ними стеллажи и полки без стёкол, заставленные книгами и коробками.

Застолом сидел мужчина лет около шестидесяти в очках синей оправы и читалцветастую газету, катая во рту круглый леденец.

–Здравствуй, Михайло Натаныч, – сказал Феликс Иванович.

–И тебе здоровствуй, птица воскресающая, – ответил нараспев кладовщик, неподнимая глаз от газеты. – Новенького, что ль, привёл?

–Новенького.

–Пришла разнарядка, пришла.

МихайлоНатанович Галайда аккуратно сложил газету, убрал на угол стола. В книге учётамедлительно исписал несколько строк, дал Денису вместе с ручкой, ткнул пальцем:

–Здесь вот распишись, голуба.

Денисрасписался. Галайда проверил, правильно ли, закрыл книгу и отправился кстеллажам с магазинной тележкой. Он клал в неё книги, тетради, линейки,карандаши, ручку, циркуль, точилку, ластики и другие мелочи.

Тележкуразгрузил в чёрный пакет и поставил всю канцелярию на стойку. Посмотрел поверхочков в глаза Дениса, что-то нашёл в них, похоже, потому что подмигнул и скупо,но ласково улыбнулся.

–Держись, парень, – сказал он. – Сперва всегда трудно.

Горлоу Дениса перехватило, и он зажмурился, чтобы не пустить на щёки слёзы. Нобеспардонная солёная вода просочилась сквозь веки, и Денис опять предсталплаксой.

Дата добавления: 2015-08-26