ИНТЕРНАТ 6 страница

ФеликсИванович легонько развернул мальчика и подтолкнул его к выходу.

–Ничего, сам сюда напросился, – проворчал он беззлобно.

–До свиданья, – прошептал Денис.

–Ничего, забегай, Денис, – ответил Галайда.

–Когда твоя канцелярия у него кончится, тогда и придёт, – буркнул ФеликсИванович, закрывая за собой дверь.

Онишли рядом по коридору и молчали. Enter нёс тяжёлый пакет и думал: куда,интересно, он сложит всю эту канцелярию в палате? Под кровать? В тумбочку?

Хмелюкискоса поглядел на перекосившуюся от тяжести фигурку, поджал губы, фыркнулпренебрежительно... и забрал из тонкой мальчишеской руки раздувшийся пакет.Enter от неожиданности даже «спасибо» пискнуть забыл.

Навтором этаже Феликс Иванович остановился возле двери, открыл её ключом.

–Проходи, Enter. Здесь хранятся все ваши вещи. У каждого свой шкафчик. Твой –вот этот, двадцать первый. Запомнишь? Выкладывай всё из пакета и суй в шкаф. Ипобыстрее давай.

–Ладно, – прошептал Денис и торопливо принялся нагружать невысокий шкафчик сполками, похожий на детсадовский.

–Отложи учебники, по которым тебе завтра заниматься, – велел Феликс Иванович, –и с собой забери. Да поживей, чего копаешься? К Фуфайкину захотел?

–Всё, – выдохнул Денис, всем видом показывая, что он готов.

Хмелюктеатрально закатил глаза.

–Наконец-то, пёсий хвост! Шагай теперь в спальню. Найдёшь?

–Найду.

ФеликсИванович запер дверь и ушёл в конец коридора, где скрылся в последней комнате стабличкой «Воспитательская». А Enter добрался до спальни, доплёлся до кровати ирухнул на неё. Глаза сами собой закрылись, и мальчик уснул.

Странныекартины носились в его подсознании, но одна – чаще всех: он сидит дома закомпом, проходит сложный уровень в Hexen, и вдруг из монитора вытягивается рукас аккуратно обрезанными ногтями, но ярко-оранжевого цвета, хватает Дениса загорло и втаскивает вглубь дисплея, как в мягкое зеркало.

ИEnter попадает в экшн. За ним гонятся монстры и боевики в тяжёлом вооружении, испасения нигде нет, и он еле ускользает от когтя, пули, ножа, ракеты и сновабежит сломя голову. И спасения нет. Одна безнадёжность.

Пропасть.Дна нет. Лишь мрак. Ледяные кожистые лапы толкают Enterа, и он падает впропасть стремительно, словно выпущенная из арбалета стрела. Захватывает дух.Enter ударяется о дно. И просыпается.

Наконец-то!Впервые он рад скучной реальности. Перед глазами коричневые цветы линолеума. Нанём узоры солнечных лучей, проникающих в окна и изрезанных решётками. Пыльныйботинок приземлился перед его лицом. Рядом встал другой.

Этосон или нет?

Enterозадаченно моргнул. И вот раздался недовольный мужской голос:

–Спишь, виртоман? Иди за мной. Щас не до сна будет.

Enterс трудом поднялся. Перед ним стоял хмурый Ренат. Он мотнул головой в сторонудвери. И они пошли. Мальчишки усиленно делали вид, что заняты делами. Никтоголовы не поднял, когда Enter вслед за Ренатом плёлся мимо них. И тут Серафимгромко сказал:

–Денис ночью плохо спал. А тут на него «старшаки» набросились в столовой. Почемунельзя человеку отдохнуть, если ему плохо?

Ренат,не оборачиваясь, спокойно выслушал зачинщика бунта и в конце спокойнопоинтересовался:

–Это вопрос, Кедраш?

СерафимКедринский без колебаний ответил:

–Это вопрос, Ренат Абдуллович. И я Серафим, а не Кедраш.

–Тогда ты знаешь, что будешь делать в ближайшие минуты. Присоединяйся к нам,птенчик Божий.

Серафимтвёрдым шагом последовал за Enterом и Ренатом. Выйдя, он закрыл за собой дверьи не видел, как некоторые ребята, переглянувшись, покрутили пальцем у виска.

Ренатмолча довёл мальчиков до одной из подвальных комнат, открыл её.

–Ну, тупоголовые исследователи чёрных дыр, состоящих из горы неприятностей,забегайте и устраивайтесь поудобнее. Если сможете. Наказание одно, хотяпроступки разные. Карцер два часа. А ты, Enter, в дверь не барабань, не тодольше просидишь. Тебе дружок твой Кедраш популярно объяснит. Верно, Кедраш?

–Я Серафим Кедринский, – спокойно сказал тот.

Ренатмашинально прищурился на него.

–А где искать твои крылышки, серафимчик убогий?

Повернулсяи захлопнул дверь.

Денисоглядел комнату. Узкая, низкая, жаркая, тусклая: с потолка свисала на проводкепыльная лампочка ватт на двадцать. Окна, понятно, нет. Стульев тоже. Усталстоять – садись на пол. Но пол грязный. Особо не посидишь, если боишься новогонаказания.

Денисхмуро вперился в «сокамерника».

–А ты это… чего вдруг снова за меня заступился? – буркнул он.

Серафимспросил тихо:

–А не надо было?

Денисрастерялся.

–Кто его знает, – пожал он плечами.

Ондействительно не знал: ведь прежде не было случаев, чтоб кто-то за негозаступался. Ну, кроме мамы. Но ей, вроде, по закону природы и обществаположено. А ещё в детстве друзья заступались, если случались драки.

Теперьдрузей нет. Клан – это клан. Это не друзья. Хотя в игре бы они пригодились.

«Сокамерники»помолчали.

–Обалдеть, – сказал Денис, пялясь на серые шершавые стены. – Никогда в карцерене был.

–Настоящие карцеры тесные, как шкаф, – произнёс Серафим, – и холодные.

Дениссел на корточки. Говорить не хотелось. Хотелось, чтоб всё кончилось как-нибудь.

Серафимприсел рядом на корточки.

–А у тебя в клане настоящий друг есть? – спросил он.

–С ума сошёл? – равнодушно хмыкнул Денис. – Какие в клане друзья? Хотя, может, идрузья. В игре. Игра кончится – разбежимся.

–Жалко, – сказала Серафим.

–Чё жалко? Ничё не жалко.

–Ну, конечно!

Серафимвскочил.

–А кто ещё твою жизнь, как свою, принимает? Ну, родственники, и то не всегда.Вырастешь – жена. Если хорошая попадётся. И всё? Скажи – всё?

–Жена ещё… – смущённо пробормотал Денис. – Да хоть кто. Чего ты пристал сдрузьями какими-то? Скорее б выпустили отсюда, а остальное пофиг.

Серафимс любопытством его осмотрел.

–Гляди-ка, всё остальное ему пофиг, – подивился он. – А остальное-то – это что?

Думатьне хотелось, и Денис вяло промямлил:

–Так. Вообче.

Серафимрезко встал, замахал руками, шумно выдыхая. Попрыгал, глубоко приседая длярывка вверх. Он немного понимал игромана Дениса Лабутина – но чистотеоретически.

Какможно променять настоящую жизнь на искусственную? Настоящие радости на искусственные?Ну… вообще-то, можно, наверное. Легче. Пойди найди настоящую радость в реальнойжизни! Это ж потрудиться надо.

Ав компьютере удачный ход сделал, убил кого-нибудь, растерзал, новую игрушкудостал – вот и радость. Наверное, бедняге кажется, что глубже радоваться никтоничему не может. Ведь реальность сера, скучна, отвратительна!

Вспомниласьжизнь дома. Нелегко, понятно, в большой семье, но зато сколько веселья,радостей, больших и маленьких побед! И даже поражения и неудачи смягчаютсявсеобщей любовью и готовностью помочь. Особенно действенно утешение младшихбратьев и сестёр. Почему-то.

Вспомнилсядом, и Серафим чуть не заплакал: так сильно схватило его за горло тоска подому, по семье, по церкви, по прежней жизни. Теперь он понял, о чём говорил емупапа: мол, душа без церкви мечется, места себе не находит.

Точно.Хоть и молишься, а частенько неуютно бывает. Иногда кажется, что далекоГосподь, что трудно до Него дозваться. Изголодался Серафим по церкви, пособорной молитве, по ароматам ладана и сгоравших свечей, по друзьям и знакомым,по клиросному пению…

Когдатеперь Серафим вырвется в дом Божий? И вырвется ли? Неужто лишь, когдавыпустится из средней школы и покинет интернат? Это так долго!

Онпосмотрел на безжизненно поникшего Дениса.

–Ничего, прорвёмся! – ободрил он его. – Бывает хуже.

–Куда уж хуже! – кисло проговорил Денис. – Всего враз лишили. Одуреть! Я этуДушкову убил бы, если б щас встретил!

–А это кто – Душкова?

–Она меня сюда запихала, – мрачно поведал Денис. – Слово такое… знаешь… английское.На «ом».

–Омбудсмен? – догадался Серафим.

–Точно.

–А как она тебя сюда запихала?

–Так и запихала. Как баба Яга, чаем напоила, конфетами накормила, в душузалезла, в печке испекла. И слопала. Как в сказке.

–Похоже, – невольно улыбнулся Серафим.

Времяистекало медленно. Ребята и стоять устали, и на корточках сидеть устали, иходить, как в камерах узники, устали. От нечего делать Денис спросил:

–А почему ты думаешь, что Бог есть?

Серафимответил не сразу.

–Да ведь я с рождения в храме живу. Папа у меня священнику прислуживает валтаре, мама на клиросе поёт, она на регента выучилась.

–На регента? – удивился Денис. – Это ж королевское что-то. По истории.

–И по истории, и в церкви. Регент – руководитель в хоре. Репетирует с певчими.

–А чего там поют?

–Каноны поют, антифоны, разные молитвы, – пояснил Серафим. – Я, знаешь, как повсему этому соскучился! Сам бы пел, да нельзя. Запрещают. Про себя пою, чтопомню.

–Что, в церкви музыка клёвее, чем рок?! – не поверил Денис.

–А ты рок любишь? – заинтересовался Серафим.

–Ну… когда время есть, слушаю. Не фанат, ясно. А слушать-то ещё что? Не попсу жедевчачью. Ну, хип-хоп. И тому подобное.

–А ты бывал когда-нибудь в церкви?

–Ну, раз и заглядывал когда. С мамой. Давно. Отец как ушёл, так мы и не ходили.

–А чего?

–Того. Отец алименты едва капает, мама на трёх работах пурхается, чтоб житьболее-менее.

–Ты ей помогаешь?

Вопросдля Дениса неожиданный. Как тут помогать? На работу, что ли, ходить? Оннеприязненно покосился на своего сокарцерника. Вот ведь умеет этот клещпоповский под кожу залезть, вопрос тупой задать, чтобы в ступор ввести.

–Чем я тебе ей помогу, интересно? – проворчал Денис.

–Могу перечислить, – охотно предложил Серафим. – Готов?

–Всегда.

Денисотвернулся к стене. Учить вздумал, проповедник поповский! Очень надо! Тут этихпроповедников в каждом углу сарая под названием «жизнь». Помереть со скукиможно.

АСерафим вспоминал все виды работ по дому и перечислял их, глядя с недетскойсерьёзностью на белоручку Дениса. Тот, казалось, был ошеломлён, узнав, каксильно он мог бы помочь маме, если б удосужился немного призадуматься.

Новедь Enterу думать некогда было. Он в иной мир грузится изо дня в день. «Enter»– и в полёте! Ну, какой силач сможет с небес в болото вонючее плюхнуться? Иприземлиться трудно, и разорвать нити, и на поверхность выплыть, и из пропастивылезти.

Длявиртомана болото, паутина, пропасть – и есть реальная жизнь. Из неё всегдахочется исчезнуть, чтобы поглотиться «небесами» – игрой. Игра – тот женаркотик. Он дарит наслаждение. Он опасный, как наркотик: он зверь, ласковый стеми, кто ему подчиняется, и разъярённый с теми, кто пытается избегать егозаманчиво-обманчивых ласк и обещаний.

Попробуйоткажись! Силы-то где взять?

СерафимКедринский внимательно выслушал запальчивую тираду Дениса Лабутина. Когда тотзамолчал, тяжело дыша и часто мигая, Серафим сказал:

–Верный вопрос. А ответ не знаешь, что ли?

–Я просто так спросил, – замкнулся Enter.

–Чего просто так-то?

–Ничего. Просто спросил. Вопрос такой. Которому ответа не требуется.

–Риторический, что ли?

–Он самый.

Серафимпоцарапал ногтем стену. Старая краска не отдиралась и вообще никак наприкосновение не реагировала. А чего ей реагировать? Она же краска мёртвая.

–Ты как толстым слоем краски покрыт, – сказал Серафим, не оборачиваясь к Денису.– Краска мёртвая. Но ты ж всё равно живой пока. От царапин твоей краске ничегоне сделается. Её молотком надо сбивать. Или хоть стамеской. Да и самомупошевелиться надо, чтоб краска разлопалась. А то ты будто гипсовая статуя в парке.

–Чего это – статуя? – обиделся почему-то Денис.

–Да такая же застывшая, блёклая и пустая.

Дениспомолчал. Ему по-настоящему стало обидно. Это он-то блёклый и пустой?! Да онтакие цивилизации создавал! Он таких монстров мочил! Он такие лабиринты проходил!Он такие ходы придумывал! Так хитро от полиции и ФБР убегал! Одерживал такиепобеды! Этому дураку Кедрашу и не снилось!

Enterповернулся к Серафиму, чтобы брякнуть что-нибудь обидное и злое, и увиделблизко светлые глаза – невероятно яркие, сильные, без единой тени насмешки. Ивообще задней мысли. Раздражение Дениса странным образом смягчилось, и онлишь буркнул:

–Сам такой. Статуй гипсовый.

Серафимлегонько похлопал его по плечу.

–Ладно тебе, не злись. Я вообще думаю, что тебя скоро мама вызволит. Яобязательно за тебя Богу помолюсь... Если хочешь, – после паузы добавил он ивопросительно поглядел.

Дениснеловко пожал плечами. Он не имел понятия, хочет ли, чтоб о нём кто-то молился.Разве это обязательно, чтобы жить?

Мама,между прочим, о нём не молилась. Ей некогда. А отец…ему сынок до ничейнойподъездной лампочки. Вспоминает, когда зарплату получает с вычетами алиментов,или когда напьётся и приползает под дверь, матерясь и пытаясь «воспитывать»брошенного сынка. Он с новой тёлкой недавно расстался, теперь отрывается пополной.

Ачего? Никаких обязательств. Класс! Денису бы так. Он бы сутками просиживал всети, геймерил, и больше ему ничего не надо. Разве что пошамать иногда, разачетыре в сутки.

Денисснова подумал, что, если б ему позволили в интернате погружаться в вирт, он бы…потерпел бы разлуку с матерью. Запросто. А вот и без компа, и без мамы совсемхудо. Хоть вой. И в карцер вон засунули. Издевательство над ребёнком, междупрочим!

Икак это он поверил ювенальной сказке?! Во дурень! А всё этот Вовка Дракин.Встречу – поколочу сразу. Пусть слезами умоется. Или ещё чем. Покраснее.

–Ты не злись, – сказала Серафим. – Вернёшься домой, не переживай. Скорее всего,не завтра и не через неделю… но всё равно дома будешь.

Денисзакусил губу. Так, с закушенной губой, походили по карцеру. Серафим размахивалруками, нагибался, приседал, будто на зарядке. Денис поёжился.

–Холодно.

–Карцер, – объяснил Серафим. – Ничего. Ты зарядку делай, чтоб не замёрзнуть. Мнеотец говорил, что главное – ноги тёплые. Тогда не заболеешь.

–Когда нас выпустят?

–Скоро. Потерпи.

Дениспоходил, вяло помахал руками.

–Надоело.

–Ты об этом не думай, хуже получится, – посоветовал Серафим.

–А о чём думать?

–Что любишь, о том и думай.

ИДенис стал в уме играть в мочилку. Только почему-то игралось в уме не такувлекательно, как на компе.

Глава 13. НАКАЗАНИЯ И ИНВЕНТАРИЗАЦИЯ

Дверьоткрыли неожиданно, мальчики вздрогнули и обернулись. Ренат качнул головой.

–На выход, гамадрилы. Кедраш, в спальню. А ты, голубь мой ощипанный, притормози.

Серафимнабрал воздуха, чтобы возмутиться, но Ренат подтолкнул его вперёд.

–Иди давай, не геройствуй. Ничего с твоим обалдуем не случится.

–Он не обалдуй, Ренат Абдуллович, – всё же напоследок кинул Серафим, – у негоразве справка такая есть?

–Нет, так будет, недолго состряпать, – огрызнулся Ренат, но наглец убежал.

Мухаметшинпогрозил ему пальцем безо всякой досады.

–Дурной попёнок, – пробормотал он. – Ну, ладно, этот гриб неисправим. Начнём стебя.

–Почему? – пискнул Денис, вспомнив, как его обливали водой, секли розгой идержали два часа в карцере в течение всего двух дней; а, кажется, месяц прошёл.

–Потому что: а – ты слабак, бэ – с тобой не закончили. Информация допёрла?Отвечай! Или снова в карцере посидеть возмечтал? Это я быстро тебе организую!

–Допёрло, – поспешно пискнул Денис.

Ониподнялись к кабинету Пугинского и остановились.

–А теперь глаза раскрой и уши распахни, – приглушённо велел Ренат. – Тебе надоподписать один документ внутреннего действия. Понял?

Дениссжался.

–Мама говорит, нельзя мне ничего подписывать, особенно, не читая. Я жнесовершеннолетний.

–А мама твоя где? За забором стоит, слёзки вытирает? Прохлопала сынка ирадуется, что ей статью за издевательства над ребёнком не вкатили. А то ивкатят.

–Она не издевалась! – крикнул Денис.

–В документах иное прописано. Что ж ты так маму родную подставил, если этонеправда? – прищурился на него Ренат.

–Не буду подписывать! – упёрся Денис.

Ренатпомолчал. Нагнулся к нему.

–Подпишешь – я тебе погеймерить дам. Обещаю.

Enterвспыхнул. Глаза его заблистали. Почти не думая, он кивнул головой.

–Вот и молодец, Сопля, уважаю, – шепнул Ренат и открыл дверь в кабинетПугинского.

ГеоргийНиколаевич словно ждал: указал на стул напротив себя. На столе лежалаисписанная бумага.

–Здравствуй, Денис, – сказал заместитель директора интерната. – Надеюсь, ты ужепонял, куда попал.

УДениса внутри всё похолодело. Он хотел сказать, что порядки здесьпротивозаконные, но не посмел.

–Устав выучил? – спросил Пугинский.

Денисторопливо кивнул.

–Ренат Абдуллович, проверьте, – приказал Пугинский, и Мухаметшин чуть согнулся впоклоне:

–Уже проверил.

–Ещё раз не помешает.

–Сегодня же, Георгий Николаевич, сделаю.

–Ну, Enter, вот тебе ручка. Подписывай, где галочка нарисована.

Денисвзял ручку, нацелился на галочку, подписал аккуратными буквами «Лабутин». Итолько после этого прочёл фразу, под которой поставил автограф: «С моих словзаписано верно». Он поднял голову на Пугинского.

–А что тут такое? Что – верно?

Мухаметшинбыстро слизнул со стола бумагу, подал заместителю директора, которыйнеторопливо спрятал её в ящик стола.

–А что омбудсмен с твоих слов начеркала, то и верно.

–А зачем это?

Пугинскийедва заметно усмехнулся.

–Для дела, многоуважаемый Enter.

–Какого дела?

–Личного.

–Я не понимаю.

–А тебе зачем понимать? Ты себе одно понимай: как здесь живым-здоровым остатьсядо выпускного, – серьёзно, но вполне обыденно посоветовал Георгий Николаевич. –Цацкаться тут с тобой никто не собирается. Взрослые – боги, а ты раб ничтожный.Из этого исходи, если планируешь живым остаться. В нашей ты власти теперь,понял? Что захотим с тобой сделать, то и сделаем, и всё правильно будет состороны закона. Называется это вос-пи-та-ни-е. Не захотел мамой воспитываться,будешь – нами. Сам выбрал, Сопля. Уведи его, Ренат Абдуллович. И накажи за то,что вопросы старшему задавал. И про устав не забудь.

–Сделаем, Георгий Николаевич! – бодро заверил Мухаметшин. – Ну, Сопля, идём.

Денисв отчаяньи заплакал навзрыд.

–Не надо! Пожалуйста! Не надо! Я больше не буду! Отпустите меня к маме! Я к мамехочу!

–Мы теперь твоя мама, – зловеще прошелестел Ренат, выводя жертву из кабинетаначальника.

Денисупирался, вырывался, но вдруг, словно по волшебству, рядом возникли два крепкихмолчаливых парня со смирительной рубашкой в руках. Они умело и быстрозапеленали мальчика и унесли его во флигель, в тесную мрачную палату безмебели, если не считать железной кровати и брошенного на неё старого полосатогоматраца.

–Ты ещё настоящего наказания не видал, – снисходительно проговорил Мухаметшинчерез четверть часа, когда парни привязали Дениса к кровати.

Умальчишки уже не было сил сопротивляться и кричать. Он трясся от крупной дрожии потел. Мухаметшин сунул ему в рот таблетку, приподнял голову, дал глотнутьводы.

–Пей, Сопля, не вздумай выплюнуть, – пригрозил он. – И знай. Тебе никто непоможет. Делай всё так, как в уставе прописано, и выдюжишь до совершеннолетия.Глядишь, полезным членом общества станешь. Ещё поблагодаришь за науку, в ножкиупадёшь.

Ужевыходя, бросил через плечо:

–Устав проверю перед сном. Вспоминай пока. Если сможешь.

СознаниеДениса затуманилось и взбесилось, распаляя воображение, перелистывая бредовыекартинки. Единственный реальный образ, который не давал ему спятить, – мама.Она держала его разум в океане своей любви. Она звала его и утешала. Но Денисзнал, что видит не реальность, а вирт. И это томило его тупой невыносимойболью. Мама! Кто поможет мне, кто спасёт?!

Забытьетак и не накрыло его спасительным беспамятством.

Черезтри часа мрачные насупленные парни, тащившие его недавно сюда в смирительнойрубашке, пришли, развязали его, подняли и, шатающегося от бессилия, привели вспальню номер двести двадцать девять.

Заокном царила ночь. В спальне тоже. Мальчишки спали – или делали вид, что спали.Парни исчезли, а вместо них над Денисом нагнулся Ренат. Он шепнул:

–Устав я у тебя завтра после уроков спрошу, так уж и быть. Слышь, Сопля зелёная?Не ответишь на вопросы – заново запеленаю.

Наконец-тоДенис один. Если не считать девятерых мальчишек, притворившихся уснувшими. А,может, и не притворившихся.

Дениссунул руку под подушку и наткнулся на что-то твёрдое и шершавое. Он вытащил,понюхал… и вцепился зубами: это оказался ломтик хлеба, который ему дал Серафим.Денис сосал вкусную хлебную чёрствость и изо всех сил пытался не думать о том,что то, что обрушилось на него тяжёлой плитой, очень похоже на одну из еголюбимых компьютерных игр, только он не охотник, не властитель, не супергерой, ажертва. И будет ли конец этой игре, и останется ли он невредимым – покрыто густойпаутиной неведения. В смысле, кто знает?!

Кто-тотронул его за руку, и Денис подскочил.

–Не бойся, это я, Серафим.

–А…

–Ты держись, Денис... Раз в такое место попал, надо научиться терпеть идержаться на плаву изо всех силёнок. Я помолюсь о тебе Пресвятой Богородице.

Дениссглотнул.

–Помолись, – приглушённо согласился он, крепко закрывая измученные слезамиглаза.

–А сам хочешь? Я научу.

Денисснова сглотнул, хотел отказаться, но неожиданно для себя невнятно согласился:

–Давай.

–Ты про себя всегда повторяй: «Пресвятая Богородица, спаси меня и сохрани отвсякого зла». Запомнил?

–Ага.

–И Господа проси: «Господи, помилуй и спаси меня». Ты ведь крещёный?

–Да вроде.

–Крестик носишь?

–Не-ка.

–Жалко… Ну, я тебе в столярке сделаю, меня папа научил. Запомнил молитвы-то?

–Ага.

–Ну, спи. С Богом.

–Ага.

Серафимнырнул в свою постель. Денис несколько раз повторил странные слова молитв.Почему он это сделал? Да потому, что уже и не знал, чем себе помочь. Бессилиедавило на него, и он ухватился и за то, во что никогда не верил «благодаря»всему свету. Верующая бабушка казалась ему отсталой сумасшедшей. А теперь егосамого запеленали в смирительную рубашку…

Послестранных этих молитвенных слов Денису почему-то стало легче, и к нему пришёлсон – глубокий, спокойный, словно он заснул у себя дома, а не в аду интерната.

УтромГарюха неохотно пообещал Денису, что повторит с ним устав. И то лишь затем,чтоб его самого не наказали.

Скудныйобед. Пинок от «старшаков». Уроки. Скучные нетерпеливые преподы. На переменах –чтение устава. Звонок с последнего урока отпустил всех, кроме Дениса. Ренатперехватил его на выходе из класса и без лишних слов отвёл в учебку.

–Ну, Сопля, базлай, – приказал он. – Да побольше на обязанности упирай, права выи так хорошо знаете.

Денисс трудом перечислил запреты. Кое-что забыл, конечно. Мухаметшин дал ему паруоплеух, сказал, чтоб доучил за десять минут. Доучил. Рассказал. И был отпущен втуалет, а затем в спальню.

Тамникого не было: ребят погнали убирать территорию. Денис присел на свою кровать.Не успел прикоснуться к подушке отупевшей головой, как вошёл Феликс ИвановичХмелюк.

–Enter, за мной.

Денисне рискнул спросить, зачем. Покорно поднялся, поплёлся за воспитателем.

Онпопал в школьный флигель. Хмелюк открыл ключом дверь, впустил Дениса внутрь. Атам – у Enterа задрожали ноги от внезапно нахлынувшего восторга – стояли столы,а на столах – компьютеры! Целых четыре штуки! Хмелюк подошёл к одному из них,включил.

–Я загружу тебе игрушку Doom Ultimate, поиграешь час, и я тебя заберу. Чтоделать, в курсе?

–В курсе, – хрипло ответил Enter.

Конечно,в курсе! От радости у мальчишки пропал голос. Он сел за компьютер, накрылладошкой овальную выпуклость «мышки». Неужто всё взаправду?! Как долго он некасался клавиатуры! Целую жизнь! Пальцы трепетно пробежали по клавишам.

Запуститьигру? Да. Enter.

Часзнакомого счастья пролетел вмиг. Возвращение Феликса Ивановича отрезвило Денисаи принесло то же самое отчаянье, в которое его погрузили несколько дней назад иотступившее на час игры. Всего на час! Да он бы месяц геймерил, не вставая! Ато и больше. И в сети ему не удалось повисеть…

Идяс учебниками в учебку, где ребята делали уроки, Денис со всех сторон обсасывалтрусливую мысль: надо делать всё, что требуют, подхалимничать, подлизываться,врать, и за это ему разрешат играть. Конечно, в этом случае с Кедрашом ему непо дороге. А с кем? Со «старшаками» точно. А как бы с ними дружбу свести? Илихотя бы приятельство?

Онделал уроки и пытался выстроить стратегию. Что-что, а стратегия – его конёк.Неужто виртуальный опыт в реальной жизни не поможет?! Хотя там, конечно, совсемне то… Одна надежда, что принципы одинаковы, алгоритм.

Серафимхотел с ним поговорить, но Enter показал ему зубы. Он не собирался большенарушать устав. Наказания – это гнусно. Это больно и страшно. Enter всемисилами избежит их и заработает себе время в Сети!

Изаковыляли, скаля зубы, жестокие дни безо всякой надежды. Забелились улицыноябрьскими снегами…

Enterвилял, проскальзывал, юлил, он полностью погрузился в жестокое болотоинтернатских страстей. Он домогался права поиграть на компьютере,погрузиться в сеть, и иногда, в виде поощрения, Пугинский милостиворазрешал Мукхаметшину отвести Enter во флигель, в компьютерный класс.

Взрослыемогли манипулировать им, как марионеткой. Серафим смотрел на него, и горечьтемнила его яркие синие глаза.

НоEnter не желал обращать на него внимания – не мог. Он пытался быть сам по себеи в то же время прилепляться в момент к тем пацанам, которые были сильнее вгруппе.

УСерафима шла другая жизнь – непонятная и не всегда выручавшая из трудныхжитейских ситуаций. Он не ломался, как многие воспитанники, но и лидером нестановился, потому что был добрым, а доброты здесь жаждали, но боялись еёпроявлять или принимать: себе дороже выйдет. Ведь от взрослых никакой доброты иучастия не дождёшься, так что нечего к ней и привыкать...

Поэтомук «белой вороне» Серафиму интернатовские относились настороженно: если с нимсвяжешься, с воспитателями столкнёшься и по лбу получишь. Борец засправедливость, фу ты, ну ты. Очень надо шею подставлять! А потом об тебясигареты будут тушить или вичкой сечь, или в карцер бросят, или запеленают, илина таблетки посадят, или «помоют» из шланга, или придумают новоеиздевательство. Больно охота!

Ноябрьскиеканикулы после первой четверти, которую Enter закончил едва-едва на слабыетрояки, а Серафим – на твёрдые четвёрки и пару пятёрок, освобождали от уроков,но зато нагружали трудовыми обязанностями.

Генеральныеуборки в спальнях, в классах, в учебках, воспитательских, в туалетах, встоловой – во всех помещениях, кроме, пожалуй, кабинетов начальства, фельдшера,палача Фуфайкина и кладовых.

Правда,Галайда Михаил Натанович попросил двух мальчишек для инвентаризации, а больше иникого. Феликс Иванович Хмелюк отрядил к нему в подвал Enterа и Серафима. Подороге вниз они молчали. Меж бровей Серафима пролегла поперечная морщинка. Лицоего было бледно. Enter хотел спросить, не заболел ли Кедраш, но сглотнули не спросил.

АГалайда, увидав вошедших помощников, тут же зрел неполадки в мальчишескоморганизме и, пропуская ребят за стойку в глубины своей сокровищницы, сказал:

–Серафим, ты чего-то нынче снеговой какой-то. Простудился или ломит где?

Серафимпоковырял пальцем стол.

–Да ничего, Михал Натаныч, пройдёт. Мне Гинзула уже таблетки дала, – тихоответил он.

Enterпокосился на него. На душе у него стало неприятно тревожно. Словно он виноват,что Серафим заболел.

–Ну, с чего начнём? – бодро спросил Серафим.

–Ты-тко садись за стол, милок, – распорядился Галайда. – Отмечать будешь вграфах галочкой. А ты, Денис Николаевич, ступай к полкам, выкладывай всё исчитай, сколь чего в наличии имеется.

Онипринялись за работу. Сперва молча. Потом в паузах фразами перекидывались.Заприметив, что помощнички подустали, Галайда включил чайник.

–Прервёмся на четверток, – решил он, с тревогою поглядывая на Серафима.

Гранёныестаканы вскоре заполнились коричневым чаем с уютными завитками дымка. Из ящикастола Галайда достал пакетик с круглыми пряниками.

–Ну, откушаем с Богом, – вздохнул он. – Серафим, молитву-тко прочти.

Серафимпослушно кивнул, встал, перекрестился и тихо произнёс:

–Очи всех на Тя, Господи, уповают, и Ты даеши нам пищу во благовремении,отверзаеши Ты щедрую руку Твою и исполняеши всякое животное благоволение.

Enterпрослушал, ничего не понял, принялся кусать сладкий пряник, запивать чаем.

–Как тебе живётся, Денис? – прихлёбывая из стакана, спросил Михаил Натанович. –Привык маленько?

Enterнеопределённо пожал плечами.

–Привыкнешь тут, – проворчал он. – Как собака на льдине.

–Холодно, зло и одиноко?

–Ну.

–Друга тебе надо найти, – посоветовал Галайда.

–Тут разве найдёшь? – огрызнулся Enter. – Каждый сам за себя, и все волки.

–Да разве? – подал голос Серафим. – Поищи получше. Не всем грызня нравится.

–Тебе, что ли?

–Хоть бы и мне. А ещё Вальке Щучьеву и Максиму Певницкому, и Егору Бунимовичу, иАндрейке Дубичевуу, и Саше Рогачёву, и вообще всей нашей спальне. Девятьчеловек, среди которых можно найти друзей. Они, понятно, не геймеры, тебесперва с ними неинтересно будет, но ты же не тупой. И о другом с нимипоболтаешь.

Дата добавления: 2015-08-26