Константа

Евгений Кропивницкий, художники Оскар Рабин, Вален­тина Кропивницкая, Лев Кропивницкий, Николай Вечто-мов, Владимир Немухин, Лидия Мастеркова, поэты Игорь Холин (1920-99), Генрих Сапгир (1928-99), Ян Сату-новский (1913-82), Всеволод Некрасов (р. 1934). Близок лианозовцам (в первую очередь Вс.Некрасову) московс­кий поэт-конкретист Михаил Соковнин (1938-75). Рос­сийская К.п. формировалась независимо от западной, по крайней мере до 1964, когда в журнале «Иностранная ли­тература» появилась первая публикация на эту тему. Но результаты оказались во многом близкими — поскольку близким было понимание художественной задачи. «До конкретности и до кому чего надо доходили больше по­рознь и никак не в подражание немцам, а в свой черед по схожим причинам (Журавлёва, Некрасов, 300).

Для того чтобы снова научиться говорить, необхо­димо было вернуть словарю буквальность, «невинов­ность». Мощная этическая подкладка — характерная особенность именно российской конкретной поэзии, решительно препарировавшей самые позорные слои современной русской речи — язык советской пропаган­ды, вообще идеологического кликушества. Но важнее то, что формировалось новое художественное качество: фактурность языка отходила на второй план, актуализи­руя его функциональность, системность. Поэт работал не столько с языком, сколько в условиях языка. Т.е., поэт работал с речью, конкретными ситуациями словоупот­ребления. Действительно, конкретистская буквальность и футуристское «самовитое слово» — далеко не одно и тоже. Футуристы брали слово, «простое, как мычание» (т.е. низкое, косноязычное, грубое), и поднимали его до высокого, до «бабочки поэтиного сердца». Конкретисты не трогали слово, манипулируя лишь его речевыми кон­текстами. Но это вело к «опредмечиванию», превращению слова в материальную вещь, к визуальной поэзии и замене текста художественными объектами. Так преодолевались принудительность, «тоталитарность» языка, таким полу­чался новый, «невиновный» способ поэтического «гово­рения» —в пределе вообще девербализованный. Грань меж­ду литературой и изобразительным искусством стиралась. Однако как раз российские поэты-конкретисты, в отличие от западных коллег, редко переходили эту грань.

Перенос акцента на контекст позволял формировать высказывание, не нарушая буквальность словаря, не придавая словам особого, авторского смысла. Слова, освобожденные от синтаксиса, говорили сами за себя, и художественная выразительность достигалась много­значной парадоксальностью их сближения и миниму­мом собственно поэтических средств — паронимия, метризация, часто (особенно у Некрасова) простой по­втор. Текст приобретал характер коллажа.

Другой вариант — выход в устную р^чь. Здесь тоже использовалась буквальность, но не обычного словаря, а «устного» — набора речевых шаблонов, избыточных, разговорных словечек, междометий, восклицаний, ха­рактерных для повседневного общения шутливых, иро­нических интонаций:

ты

я

и мы с тобой

и мышь с нами

жили

смешно

(Вс.Некрасов),

Слова тут до предела истерты постоянным употреб­лением. Это своего рода ready made, используемый для поэтического коллажа. Особую роль в данном случае приобретает интонация. Именно она — тот клей, кото­рый «держит» коллаж и при абсолютной минимизации стихообразующих средств:

Дата добавления: 2015-08-20