Яркие индивидуальности не выносят громкие звуки.

Баю-баюшки-баю,
Мою милую лю-лю,
В няньки я к себе взяла
Ветра, солнце и орла.
Улетел орел домой,
Солнце скрылось под горой,
После ветер трех ночей
Вернулся к матушке своей.
Ветра спрашивала мать:
Где изволил пропадать?
Волны на море гонял,
Золоты звезды считал?
Я на море волн не гонял,
Золотых звезд не считал,
Малых деточек улюлюкивал!

Когда сидишь один в вагоне, то кажется, что это сон. Непривычно тихо и пусто. Если закрыть глаза, то сразу впадаешь в тёплую дремоту, мелькают обрывки прошлого, перемешанные с отрывками из книг и фильмов, неуловимые звуки далёкой виолончели вызывают слёзы и сжимают сердце, губы начинают дрожать и не хватает воздуха. Судорожно вздыхаешь и открываешь глаза, пытаясь понять, где ты? Там, в вязкости мучений и сладких нег или в реальности пустого купе с тусклым светом ночника.

По окну стекают капли от растаявших снежинок. Звучит голос по вокзалу о начале посадки… и, успокоившись, снова прикрываешь веки и склоняя голову. И опять накатывает мелодичный гул, и прошлое тянет тебя к себе настырно и нежно, как тянет к гибели тело ушедшей жены, которую любишь и помнишь даже спустя долгое время, как помнишь и первые всплески любви.

В комнату заглядывает молодой парень, в руках у него пакеты, он заходит, оглядывает пустую комнату.

На столе две рюмки, пепельница, тарелка с нарезанным сыром и колбасой, солёные огурцы и банка варенья, на чайной ложке мёд и бумажный флажок мужских трусов. Парень садится на стул возле окна.

Только что прочитала твоё письмо. Теперь аж руки дрожат - разволновалась. Пиши мне чаще. Здесь всё оказалось не совсем так, как нам говорили, но где наша не бывала! Трудно, но ко всему привыкаешь. На третий день я уже ем с помощью палочек. Есть и приятные моменты, но как представлю, что это будет продолжаться почти девять месяцев, становится грустно. Я тебя люблю мой мальчик.

Коротко пискнул мобильный телефон. Парень берёт трубку, нажимает кнопки, читает. Кладёт телефон на место. Встаёт, прибирает на столе и вынимает из пакета апельсины, виноград, бутылку шампанского, бутылку водки, апельсиновый сок, копчёную курицу. Курицу ставит в микроволновую печь, нажимает кнопку старта, не замечая, что СВЧ не работает. Снимает с себя куртку, приглаживает волосы, присаживается за стол, придвигает пепельницу на расстояние вытянутой руки. Смотрит на окурки. Поднимается, вытряхивает пепельницу в мусорный мешок возле двери. Снова мобильный телефон. Парень приоткрывает дверь, прислушивается, закрывает дверь, берёт телефон, читает. Кладёт мобильник на место, садится за стол, закуривает.

В комнату входит Виолончелистка, волосы у неё мокрые. Она смотрит на Парня, кивает ему головой, вешает полотенце на обогреватель. Выключается чайник. Кивает на микроволновку.

- Она не работает. Чай будешь?

- Не только...

- Я так сопьюсь.

- Да ладно тебе.

- Сколько времени?

- Два, без десяти.

- Я бы чего-нибудь съела, наверное.

Смотрит на микроволновку.

- Твоё любимое блюдо.

- Курица?

- А кто это был? – Парень смотрит на пепельницу.

- Для тебя это имеет значение?

- Нет.

- Тогда зачем спрашиваешь?

- А как же муж?

- Раньше ты об этом не спрашивал.

- Раньше было раньше.

- Я не хочу...

- А о чём хочешь?

- Мне нужно заниматься.

- Уйти?

- Хочешь?

- Зачем ты так?

- Давай лучше выпьем.

- Что ты за человек?

- Я не человек.

Парень открывает водку, наливает в две рюмки. Достаёт курицу, разламывает её на две части и кладёт на тарелки. Виолончелистка натягивает серые джинсы, тёплые носки и садиться за стол.

- Давай сегодня напьёмся?

- А как же муж?

- Ты его не любишь.

- С чего ты взял?

- Если бы любила, ты бы ему не изменяла.

- Ну что ж, давай напьёмся.

Чокаются.

- За Новый Год!

- Ты понял?

- Я, осколок.

- Я проморгалась. За Новый.

В то время мы снимали дачу на станции со странным названием «Красная школа». У меня были слабые лёгкие, и жить в городе было не возможно, а и потому родители снимали дачи, я не все их помню, но эту не забуду никогда. Пустые раскачивания верёвочных качелей, натянутых между сосен. Кора, шелушено пахнущая смолой, превращалась в кораблики по весне, когда стаявший снег, накопившись в полуовраге, прорывал кучу прелых листьев и устремлялся в речушку под странным названием Лета.

Это казалось вечным и удивляло, что любимые прошлолетние сандалии уже были тесны и натирали кровавые мозоли, которые нужно было прикрывать подорожником, содрав пергаментик шкурки поврежденной кожи, но предварительно поплевав на него и пописав. Любимое развлечение в полузимней одежде.

Дотерпев до прохода смоляной лодочки к пруду, выскочить на ещё крепкий лёд, лечь лицом вниз и дышать, пока не станет видно мутную воду под кварцевой матовостью застывшей воды. И там, уже. Позже. Поднявшись, оглядываться окрест в надежде, что на том, противоположном берегу, там, где находились другие дачи, встретится отдалённый всплеск краплака шапочки девочки по имени Лена.

Именно в эту полузимнию весну моя старшая сестра решила меня воспитывать в мужестве. Предварительно выпытав из меня историю нашей тяжкой двухлетней любви с Леной, она сказала, что мужество – это именно то, что может покорить сердце любимой. Она сказал, я сделал.

Я до сих пор благодарю того человека, который пожертвовал своей жизнью ради меня, даже не подозревая об этом. Попав под электричку и тем самым заставив моего отца вернуться домой. Отца, увидавшего молчаливую точку – это я тонул в огромном зеркале посреди Леты. Отец поймал меня, погрузившегося в безвоздушность речки уже почти до самого дня, он выхватил меня, и, прижав к своему форменному офицерскому мундиру, помчался к дому, молча и остервенело, как, наверно, раньше он мчался на всех врагов народа. Я почти не чувствовал его, только шептал: «Лето, Лета, Лена», и что-то горячее капало на мою мёрзлую щёку, то ли капли пота, то ли слёзы отца.

И уже позже, закутанный в шали матери, поджариваемый горчичниками и огнём камина, я грезил. И грёзы были, как плавные взмахи крыльев улетающих прочь снегирей – стремящихся к холодным и бескрайне белым далям, к которым теперь и уношусь я, уже спустя почти полвека.

Сестру наказали тем, что она была лишена вечерних прогулок. Хотя она-то и была больше всех испугана. И даже умирая, когда я сжимал её высохшую руку, она шептала: «Прости за Лету…» А мне слышалось: «за Лену…»

Да и то это всё такое полусонное, спитое, как чай, и выветрившееся, как запах из старой забытой пивной бутылки с остатками губной помады, которую я до сих пор храню. Их много, осколков и кусков прошлого, которые я перебираю по вечерам, под запах сигарет «Ява» и под звуки рассыхающегося дерева дачи, уже готовой рухнуть, но ещё молодящейся от того, что я жив.

Не сумерки крылатых страниц снов, полуяви быта, сходного с разделом пайки и чернил на питание, и не питие держат меня тут, а нечто подобное тому, что я как-то увидел сломленную ветвь вишни на улице – случаем пробыв в городе, и проходя мимо, так же мимо подумав, но вспомнив о ней, на следующий год, когда проходя чужим двором, так же заметив склоненную к гильотинической земле ветвь – Зелёную и цветущую.

Ах.… Это всё лишь понимание того, что ничего путного за свой век, отпущенный мне, я не совершил, кроме осеменения барышень и чернил на бумаге, а теперь уже на строк на мониторе….

Отчего же снежные взмахи соснововедных ветвей мне ближе, чем электрический сон компактдисконосителей или им подобных; почему шелест исписанных в полубреду детских тетрадей в клеточку мне роднее замаха убежавшего на керогазе молока? Или стук мёрзлой земли о дерево – это обязательно закопанная в глинозём в далёком городке мама?

Чуждо и глухо на даче среди роскоши снега, когда рядом только полу дряхлый пёс – некогда доберман, с течением времени все более напоминающий ротвейлера из-за количества складок и тупости морды; и оставшийся последним осколком выпавшего зуба. Ранящего язык воспоминания того, ещё первого пса…

Ах.… Эти странные игры астматических букв перекуренных табачных листьев и опорожнённых рюмок друзей, чьи отпечатки я тщетно пытался сохранить не только в памяти, но и складывая хрусталь и стекло их в чемоданы, и, когда этих чемоданов с разнокалиберными рюмками накопился целый чулан, я их вынул, расставил рюмки на столе, и наполнил… Мне допить из них осталось лишь чуть-чуть…

Дата добавления: 2015-08-17