Многие раненые перед смертью зевают.

Бай-бай, бай-бай,
Поди, бука, на сарай,
Поди, бука, на сарай,
Коням сена надавай.
Кони сена не едят,
Все на буку глядят,
Баю-баюшки, бай-бай!
Поди, бука, на сарай,
Мою детку не пугай!
Я за веником схожу,
Тебя, бука, прогоню,
Поди, бука, куда хошь,
Мою детку не тревожь.

Мимо приоткрытой двери купе ходили пассажиры, озабоченные и весёлые, юноши и барышни, счастливые и умирающие, красивые и опустошённые, все со своим грузом пошлого, тайной неведомого будущего и смутным «сейчас». Так пьяница шарит в кармане в тщетном стремлении отыскать не хватающий на бутылку рубль, так дети, строя в песке города, видят иное. Так наши фантазии переплетаются с услышанными историями, так осень растворяется в зиме, а та, колдуя, обостряет запахи.

Для меня первый запах – это запах эпидемии, которая разыгралась в детских садиках нашего городка, где начинал служить мой отец. Первый запах – кислый хлеб, смоченный в уксусе и запах жара потного, от того, что он капает на почесночную корочку. Не болел только я.

Я облизывал железные предметы на улице, оставляя прилипнувшими на морозе куски языка, и, после уже, когда я встретился с логопедом, он качал головой, глядя на мой изъязвленный язык, заглядывал моей матери в глаза, прикасался рукой прозрачной и извращённой к её шерстяному колену… И я настырно произносил «Л» вместо «Р», несмотря на все ухищрения металлических предметов, засунутых мне в рот, и скороговорок, которых я не мог произнести от того, что не понимал их смысл.

И туда же запах металла во рту, уже позже отражённый, во время, когда я пытался выпасти денег при помощи медных пуль и скобок в челюсти от их слома.

Ах… Спасает только удивительный запах носок, которые пахнут остро и пряно, а вот недавно они перестали пахнуть, и я понял, что я уж не сильный. Сила – это активный запах…так, и мои барышни пахли пряно и разно, и даже закрыв глаза я вспомнил… Как раз едя в метро, слепнувший от снега Кара-Дага нашёл по запаху свою барышню, к которой не подошёл, а только прищурив глаза, наблюдал, как она тёрла край уха об его жесткость небритой щеки. Хотя тогда не было на это моды. Забыл это был мой друг… Который умер от рака.

Раннее утро. Пустая комната. Открывается дверь, и входят Виолончелистка и Мужчина лет 40. В руках у них сумки и пакеты. Раздеваются. Мужчина вынимает из пакетов закуски, сок, фрукты, из рюкзака две бутылки водки. Виолончелистка достаёт из сумки банку с огурцами, банку с грибами и остатки домашних пирожков.

- Я сейчас накрою.

- Где тут у вас душ?

- Пойдём, я покажу.

- Ты хоть рада, что я приехал?

-Рада, разве не заметно?

- Не особенно.

- Это просто я с дороги притомилась, сегодня всю ночь не спала.

- И сегодня вряд ли получится. Ну, пошли? Показывай…

Я за тебя начинаю очень сильно переживать! Родненький, пожалуйста, береги себя, не тоскуй так сильно! Я очень хорошо знаю, что такое ждать. Легче, когда сама куда-нибудь уезжаешь. Гораздо тяжелее ждать на месте. Жизнь словно останавливается. Ничего не хочется, никого не хочется видеть…. Это жуткое состояние, и всё же, прошу тебя, береги себя! Ты боишься, что наша встреча может стать для меня всего лишь приятным воспоминанием - это не так!!! Сейчас на расстоянии, я понимаю, как сильно ты мне нужен, как страстно я желаю нормальной, человеческой жизни. Хочу семью, которая не была бы раскидана по всему миру, как сейчас. Иногда я думаю о своей жизни, и она представляется мне совершенно никчёмной…. Миленький мой мальчик! Так много хочется тебе сказать, но не нахожу слов…. Наверное, когда мы встретимся, я вновь буду много молчать…. Я не умею писать. Если бы у меня было побольше времени, я бы, наверное, сочинила тебе длинное-предлинное письмо, но сейчас мы не в Чинджу, и я не знаю, когда получится залезть в инет в следующий раз. Вот и сейчас вырвала полчасика в местном офисе….

Я тоже постоянно думаю о тебе и сильно скучаю. Но, слава Богу, зачастую мне скучать некогда, а то я тоже бы начала постепенно терять башню. А сходить с ума - большая роскошь! Я не могу себе этого позволить. Не расстраивай себя попусту, у нас всё получится.
Я тебя нежно-нежно целую. Краник целую…

Очень хочу, чтобы ты дождался меня. Вспомни, ты сам говорил, что я как будто в армии. А представь, как матери ждут своих сыновей. Я помню, как сильно тосковала по сыну, когда уехала в Город, как считала дни, а потом эта боль действительно притупилась, и это страшно, это меня сильно пугает. Я не хочу такое снова испытать. Нежность моя, я о тебе думаю

Виолончелистка возвращается, раскладывает закуску по тарелкам, ставит всё на пол, на доску, переодевается. Возвращается Мужчина, вешает полотенце на обогреватель. Открывает банки.

- Я сейчас… - Берёт из шкафа полотенце, выходит.

Мужчина закуривает, оглядывается, рассматривает фотографии на полке, ставит бутылки с водкой поближе к балкону. Кидает на пол свёрнутое одеяло и подушки, садится, скрестив ноги, закуривает, смотрит на дверь. Звонит мобильный телефон.

- Да. Нормально. Будет время, позвоню. Всё. Отбой.

Мужчина открывает водку, наливает. Возвращается Виолончелистка, она вешает своё полотенце рядом с полотенцем Мужчины, присаживается на пол.

- Ну, за приезд!

- За приезд!

Пьют.

- Какая же ты всё-таки красивая, я даже не подозревал.

- Ты же видел фотографии.

- Это не то. А чего ты начала дёргаться, когда я на вокзале тебя коханул?

- Я смутилась.

- Тебе было неприятно?

- Приятно. Просто я к тебе ещё не привыкла.

- Мы в ответе за тех, кого опустили. По печени?

- По печени.

Мужчина разливает. Чокаются.

- За Шевелёву!

- А это кто?

- Не важно.

- За Шевелёву.

Пьют.

- Может музон какой поставить?

- А ты что любишь?

- Джорджа Уинстона.

- Я такого не знаю.

- А ещё музыкант.

- Всего знать не возможно.

- Тогда ставь на своё усмотрение.

Виолончелистка протягивает руку к музыкальному центру. Включает. «AL Di Meola» World Sinfonia.

Старая провинциальная библиотека. Утро. Серый, больше похожий на туман свет вползает сквозь запылённые окна. Растекается, погружая бесконечные стеллажи в свою призрачность и зыбкость. На столе, возле окна, стоят стакан с ложкой и фигурка маленькой стеклянной девочки. Ложка начинает слегка вибрировать – звук нарастает вместе с шумом приближающегося поезда, и фигурка стеклянной девочки, словно ожив, слегка двигается. Когда звук достигает максимального звучания, в дверной замок вставляется ключ. Три поворота и щелчок.

В комнату заходит Женщина лет сорока, она стряхивает капли дождя с зонта, складывает его и проходит к окну. Смотрит на стекло и какое-то время следит за стекающими каплями. Открывает форточку. Уходит за стеллажи, успевая провести рукой по корешкам книг, едва касаясь их пальцами, словно что-то наигрывая на струнах.

Одни любят звук виолончели, иные - апельсины, другие ходить на похороны, а кому-то нравится смотреть, как гуляют дети. Каждому из нас чего-то не хватает. У меня не хватает чая, у соседа чашки, у соседки сахара, но мы можем объединиться. А этого не происходит, потому что мы не знаем друг о друге. Всегда у кого-то незнакомого есть что-то, о чём мы не знаем, но ищем. И чаще всего поиски бесплодны. Так бесплоден поиск смысла жизни. Его просто нет. В юности кажется, что всё понятно и хочется просто повзрослеть, стать самостоятельным. А когда им становишься, оказывается, что это не так. Что самостоятельность сродни обречённости – словно плывёшь в ванне – вода, течение – а вокруг борта. Что у каждого свой стиль плавания. Что кто-то просто не умеет плавать. Что кто-то боится воды. А кто-то пьёт её по утрам, когда жажда, когда жарко, когда плохо, или хорошо – зависит от ситуации. И при этом все врут. Врут не специально – по необходимости. О которой даже не задумываются. О которой не думают. О которой, даже один на один, не всегда признаешься. Но всё равно – кто-то любит апельсины больше, чем рульку или прикосновение к тени любимого человека в виде посещения социальной сети.

Дата добавления: 2015-08-17