Читайте также:
|
Баю - баю - баюшки,
Да прискакали заюшки,
Люли - люли - люлюшки,
Да прилетели гулюшки.
Стали гули гулевать,
Да стал мой милый засыпать.
Объявили посадку, и я толкнул дверь вагона. Надеясь на «авось». Сработало – и дверь открылась внутрь, чернея провалом зева. Я был первым пассажиром в этом вагоне. В моем купе на столе стояла минеральная вода, лежала пачка печенья и толстая газет и журналов – почему-то за прошлый год. До отправления поезда оставалось ещё двадцать минут. Ждать не то же самое, что возвращаться. Возвращающийся счастливее ждущего – у него предчувствие встречи – а у ждущего, может, уже не хватило сил и встречающего ждёт просто записка …
Записка на столе хуже всего – и руки опускаются, мёрзнут и дрожат, и в голове бухает колокол – НИЧЕГО, НИЧЕГО, НИЧЕГО уже нельзя сделать.… Именно так потом из возвращения превращаешься в превращение, и так бесконечно… словно и не жил. И только тогда начинаешь понимать - «Всё что было – было».
Комната. Утро. Стук в дверь. Возня там, за дверью.
- Эй! Открывай!
Снова стук.
Привет, мой мальчик. Прилетели хорошо. Здесь всё странно. Скучаю и люблю. На месте оказалось всё по-другому. Живём на квартире в Чинжу, под Пуссаном. Напиши мне. Целую.
Виолончелистка приподнимает голову над подушкой, на щеке полоска от складки наволочки. Словно поднимаемая за ниточки невидимым кукловодом, садится на край диванчика. За Виолончелисткой виднеется мужская спина. Стук... Затем дверь несколько раз пнули.
- Хорош спать!
Мужчина слегка поворачивает голову в сторону двери.
- Тссс…
Мужчина поворачивается обратно.
Виолончелистка натягивает зелёный свитер на голое тело, подтягивает ноги к себе, берёт две сигареты, подкуривает, протягивает их обе, не оборачиваясь, мужчине. Он садится за спиной Виолончелистки. В коридоре раздаются удаляющиеся шаги.
- Есть хочешь?
- Это кто был?
- Муж.
- И куда он пошёл?
- За ключами на вахту.
- Шутишь?
- Нет.
Мужчина быстро встаёт. Торопливо одевается. Виолончелистка со спокойным интересом наблюдает за ним.
- Значит, не хочешь.
- Что?
- Ничего.
- Ты пошутила?
- Подожди немного и узнаешь.
- Ненормальная. Ладно, я пошёл. Сегодня увидимся вечером?
- Может быть.
Мужчина осторожно открывает дверь, выглядывает, затем быстро выходит. Виолончелистка тушит вторую сигарету, включает музыкальный центр. «Renguin cafu orchestra». Улыбается.
Поднимается, включает электрический чайник, берёт полотенце, шампунь и выходит. Музыка громче, её перекрывает другой звук, звук воды в душе, засасываемой в слив. Из темноты доносится голос. Из сказанного лишь часть можно разобрать лишь часть.
«Ты лежишь на спине в темноте…Ты появился на свет 14 сентября…Ты помнишь таким, как ты есть…»
Уже слышно прерывистое дыхание. Голос, словно терзающий чьи-то нервы. Он звучит на протяжении всей жизни, лишь изредка прорываются разборчивые фразы…
Мальчик держит руку матери, и они сворачивают на шоссе. Шагов через сто поворот с дороги, и начинается долгий подъём по направлению к дому. Идут молча, окружённые неподвижным воздухом лета. Уже поздно. Ещё шагов через сто, над гребнем леса, показывается солнце.
Мальчик смотрит на синее небо, потом заглядывает в материнское лицо и спрашивает: Не дальше ли оно гораздо на самом деле, чем, кажется?
Мать молчит. Через несколько шагов, мальчик снова заглядывает в лицо матери и спрашивает: «Не кажется ли оно гораздо ближе, чем на самом деле?»
Мать отшвырнула руку ребенка и резко оборвала: «Отстань!»
Голос: «Для поддержки компании нужна определённая умственная деятельность. И вовсе не обязательно блистать. Даже, чем меньше блистать - тем лучше. До известной степени».
Принимал роды доктор с косматыми, седыми усами и затравленным взглядом. Отец срезу после завтрака отправился в горы, захватив с собой оленину и бутерброды с яйцом. А теперь он лакомился ими, глядя на море из-под прикрытия огромной скалы. В сумерках отец входит в дом с чёрного хода. Столкнулся с горничной.
- Ну?
- Ещё нет.
Тогда отец с гримасой отвращения бросается в стоящий в глубине сада сарай. Хлопнул дверцей автомобиля, и забрался на водительское сиденье. Отец, было, отправился снова к морю, но машину его догнала горничная и в свете луны крикнула на все окрестности: «Кончилось!»
Тощий старик тащится по узкой просёлочной дороге. Единственные звуки в тишине – его шаги. Вот старик запнулся у края канавы и, остановившись, зашептал: «Теперь уже по два шага на метр. Столько-то, начиная с зари, прибавить к вчерашним… Позавчерашним… Прошлогодним…. Запрошлогодним… Совсем из других времён, а в общем, таких же. Огромная сумма в милях. В десятках миль. Земной шар можно обвить сколько раз?» Рядом останавливается отец.
Голос: «Да, я помню…»
Старая нищенка топчется у большой садовой калитки. Почти слепая. Хозяйка сада слегка не в себе. Мальчик подъезжает на крошечном велосипеде. Слезает. Впускает нищенку.
- Спаси тебя господи, милок.
Голос слабеет.
Высоко над морем. Внизу запрокинутое лицо отца.
Он кричит: «Прыгай! Ну, не бойся!»
Из воды, стоя в одежде, машут руками мать, отец, доктор, нищенка, хозяйка дома, мальчик.
Голос: «Ты был когда-то. Тебя не было никогда. Ты когда-нибудь был? О, никогда не быть! Снова будь».
Ладонь. Линии этой ладони. Медленно загибающиеся пальцы, или раскрывающиеся, если были сжаты. Линии ладони старого человека. Глаз, заполняющий всё пространство. Медленно опускается пелена. Поднимается. Сплошной зрачок. Вытаращен. Застлан. Оголён. Снова застлан. Опять оголён.
Голос: «Ну, а если бы он всё-таки заговорил? Хоть еле слышно. Как бы это оживило общение! Ты когда-нибудь снова заговоришь. Да, я помню. Это был я. Это я тогда был».
Мальчик один в саду. Мать на кухне готовит угощение: чай, бутерброды. Мальчик подглядывает из-за куста, наблюдая, как идёт мамина подруга. Маленькая, тощая, скучная.
Мать: «Он играет в саду».
Мальчик взбирается на самую верхушку огромной пихты. Отдыхает. Прислушивается. И – вниз… огромные ветки, иглы… Минуту мальчик лежит ничком. И – снова на дерево.
Голос: «И – ничего. Нет. Увы. Ничего. Дрожь смутного света, последние судороги. Бессильные потуги ума. Обречённые потуги…»
Школьный класс. За последней партой – мальчик. Из окна на него смотрит отец в пальто, когда-то зелёном, с низу до верху задубевшем от грязи и старости. Ботинки в тон. Больше одежды не видно. Вечер. Учитель диктует: «Где-то на дороге от А до Я. Или, скажем для реализма, на милой старой просёлочной дороге, неизвестно где. На давно непроезжей дороге от А до Я. У края канавы, свесив голову и считая, сколько раз уже пошло обвить земной шар…»
Слева от канавы горы. Впереди – выгон. Справа, чуть позади, стоял отец.
Голос в темноте: «Чей это голос спрашивает? Кто спрашивает: Чей голос спрашивает? И отвечает: чей-то, не важно, голос того, кто всё это воображает. Кто спрашивает, в конце концов: Кто спрашивает? И, в конце концов, даёт приведённый выше ответ? Пауза. Если это не иной голос. Которого нигде не найти. И негде искать. Самый непознаваемый. Безымянный. Распоследнее лицо. Я. Ш-ш-ш… не надо о нём…»
Свет без солнца, без облаков. Мальчик взбирается по склону к своему тайнику, на склоне, среди дрока. Над морем высятся горы.
Дохлая крыса.
На мокром деревянном полу лежат ноги. Они соединены вместе. Пошевелилась левая. Чуть приподнялась и опустилась правая. Левая легла на правую. Через пятнадцать секунд правая легла на левую. Ещё через пятнадцать секунд ноги вернулись в первоначальное положение. Теперь уже видно руки. Правая сжимается и разжимается. Левая отгоняет муху.
Отец сажает ёжика в картонную коробку, которую и ставит в пустую кроличью клетку. Подсвеченная снизу дверь. К косяку прислонился мальчик в отцовском зелёном пальто. Ног не видно, полы пальто на снегу. Лёгкий стук неплотно закрытой двери.
В беседке сидит старик и листает журнал. Рядом мальчик болтает ногами. Старик хмыкает. Мальчик, подражая ему, тоже хмыкает. Некоторое время молчит, затем старик снова хмыкает, а мальчик прижимается лицом к плечу старика и закрывает глаза. За стеклом окна стоит красивая девушка. Она замечает мальчика и улыбается. Мальчик с закрытыми глазами тоже улыбается. Голая мужская нога от бедра до пальцев. За ней виднеется женская нога в чёрном капроновом чулке. Улыбающиеся накрашенные губы через вуаль. Красивая обнажённая женская грудь. Мальчик переводит взгляд на живот и чуть касается его пальцами. Мальчик открывает глаза и поднимает лицо от плеча красивой девушки, та печально улыбается. У каждого рука тянется к паху другого.
Голос в темноте: «Но ведь ещё есть другой. О котором ни-ни. Создающий химеры, чтобы умерить химерами собственное небытие. Ш-ш-ш… не надо о нём.» Пауза, и снова в ужасе: «Не надо!»
Запрокинутое лицо красивой девушки с закрытыми глазами. Мать открывает клетку и достаёт коробку с ёжиком. С любопытством пытается заглянуть внутрь и в ужасе роняет коробку. Серая каша, вонь, нервы.
Отец качает колыбель. Отступает, чтобы ребенка увидела мать. Та что-то бормочет новорожденному, невыразительно, без малейшего признака любви.
Красивая девушка лежит на спине под осиной, уткнув подбородок в ладони. Поворачивает к нам голову. Длинная чёрная прядь свешивается на лицо.
Девушка шепчет: «Послушай-ка листья…»
Шуршат падающие листья. Они постепенно покрывают девушку, падая сначала медленно, а потом сплошным. Там, где лежала девушка, теперь только куча листьев.
В темноте кто-то ползает по полу. Падает. Снова ползает. Падает. Звенит разбитый фужер.
Отец собирает листья в кучи, и мальчик поджигает их. Дым.
Голос матери из-за дыма: «Господи, да откуда же ещё чужой запах? Откуда так мерзко потягивает?»
Накрытый к ужину стол. Никого нет. По полу пробегает крыса.
Берег. Вечер. Угасающий свет. Мать стоит спиной к морю. Шум моря – единственный звук. Стихает, когда медленно отползают волны, нарастает, когда они оно снова накатывают на берег. Мать опирается на большое бревно. Ладони на толстой складке коры. Чуть дальше виднеются полы зелёного пальто, края ботинок, увязших в песке до верху. Тень бревна на песке, только его, пока не исчезнет. Беззвёздная, безлунная ночь.
Голос в темноте: «Твои глаза смотрят на часы. Но вместо того, что бы определить ночной час, они провожают секундную стрелку, которую то догоняет, то обгоняет тень от падающего света лампы. Лампа освещает часы. На 60 секунд и на 30 секунд тень скрыта под стрелкой. От 60 секунд до 30 секунд тень обгоняет стрелку, причём расстояние увеличивается до максимума на 15 секунд и далее опять сходит к нулю на 30 секунд. Когда тень отстаёт от стрелки, расстояние увеличивается до максимума на 45 секунд и оттуда снова уменьшается до нуля на 60 секунд. Лампа чуть наклоняется. Тень исчезает под стрелкой на 50 секунд и на 20 секунд. Через некоторое время всё темнеет.»
Через окно светит низкое солнце, и перебрасывает через весь пол тень: чью-то и непогашенной лампы. И разных других предметов. На деревянном полу разбитый фужер в луже красного вина. На постели, скукожившись, сидит, покрывшись с головой простынею, мальчик. Звук разбитого фужера. Простынь медленно сползает, руки ребенка опускаются на колени. Поднимается голова. Начинают распрямляться ноги. Откидывается корпус. Мальчик ложится на спину и закрывает глаза.
Голос в темноте: «С каждым напрасным словом ближе к последнему слову. И насколько же лучше наконец-то потерянный труд. И молчание…. И ты – как всегда…»
Дата добавления: 2015-08-17; просмотров: 62 | Нарушение авторских прав
| <== предыдущая страница | | | следующая страница ==> |
| У кого крошки изо рта валятся, тот скоро умрёт. | | | Яркие индивидуальности не выносят громкие звуки. |