Глава 24. Линия разлома

Штат Вашингтон, Ярроу-Пойнт, 6 октября 2008 года
Кап, кап, кап… резкий докучливый звук выедает мозг, словно тяжелые капли ритмично долбят прямо по темечку и просачиваются внутрь, раздражая своей синхронностью и без того измученный рассудок. Сознание возвращается медленно и как-то неохотно, кроме острой, обжигающей боли в месте ранения она ощущает непривычную скованность заведенных наверх рук. И запах, терпкий, кричащий об опасности, вызывает непроизвольный спазм в горле.
Веки налиты свинцовой тяжестью, чтобы разлепить их, приходится приложить усилия. И как только застилающая зрение пелена рассеивается, взгляд упирается в горящие глаза с явственно проступающей на радужке темно-бордовой окантовкой. Он сыт. Но когда это его останавливало?
Грейс лихорадочно осматривается, оценивая обстановку. Дом не знаком. Вполне уютная мансарда, большое окно зашторено полупрозрачными гардинами, через которые с трудом пробивается рассеянный свет. Стены и низкий скошенный потолок оббиты деревянными панелями, вниз ведет резная лестница. Мебели немного, огромная кровать, плетеные кресло-качалка и небольшой столик, плазменная панель – вот и вся обстановка. Напротив дверь, видимо, в ванную комнату.
За окном пасмурно, тяжелые капли дождя, источник того самого омерзительного звука, настойчиво барабанят по крыше, и трудно определить, день сейчас или уже вечер. Гадать, что это за место, не имеет смысла, наверняка он тщательно подготовился, прежде чем ее похищать.
Ее запястья крепко стянуты ремнем, обвитым вокруг решетчатой спинки кровати. Он сидит рядом, вполоборота, на губах играет зловещая улыбка, от такой леденеют конечности и лоб покрывается холодной испариной. А в руках угрожающе поблескивает лезвие ножа, зверь демонстративно проводит пальцем по острию, словно проверяя, насколько качественно тот заточен.
Зачем он ее связал? Полукровка слабее вампира, а после ранения совершенно беспомощна против его силы. Она полностью в его власти. И на этот раз никакое чудо ее не спасет.
Дернувшись, Грейс старается подтянуться вверх за руками и сесть, приняв более удобную для разговора позу, чем причиняет себе еще большую боль. Джейсон тут же властно прижимает ее ладонью к кровати, не давая шевелиться.
Нужно собраться, нельзя поддаваться панике. В попытке успокоиться она прикрывает глаза, делает глубокий вдох. Новая волна боли заставляет замереть, так и не выдохнув. Но если не дышать, боль становится тупой, и ее можно перетерпеть. Вот только что делать с белесой пеленой, застилающей глаза и путающей мысли. И с тем, кто расположился рядом, беспечно поигрывая ножиком.
Он будет ее пытать? Неведение убивает, она должна знать, что происходит. С трудом, но заставляет себя снова распахнуть глаза и вновь посмотреть в лицо своему кошмару. Он как раз склоняется над ней, открывая взору почерневший рваный шрам на щеке. Жаль, что пуля всего лишь задела, но все-таки у нее получилось, она доставила ему пусть небольшую, но боль. Да и слегка подпортила ненавистную физиономию.
– Не дергайся, я всего лишь хочу вытащить пулю, – хладнокровно кидает он и добавляет чуть тише, уже со скрытым потаенным смыслом: – Ты нужна мне здоровой, у меня большие планы на сегодняшнюю ночь.
Понимая, что он не собирается причинять ей вред, Грейс немного расслабляется, но последние слова заставляют снова сжаться в комок. На что он невесело усмехается, и неожиданно резким движением вспарывает ножом ее блузку, задевая при этом острием кожу. Пристально глядя в глаза, проводит пальцами по животу, ребрам, и разрезает лифчик, высвобождая грудь. От его действий кровь стынет в венах, но несмотря на боль, сковывающую движения, чувствуется, как по всему телу нарастает томительное напряжение. Призывно торчащие соски тут же выдают ее состояние.
Конечно, этот непристойный отклик тела не укрывается от внимательно следящих за каждым движением глаз. Кривая усмешка искажает тонкие губы, зрачки хищно расширяются, он небрежным движением захватывает сморщившуюся горошину, играет с ней пальцами, вынуждая ее выгнуться и застонать.
– Но ход твоих мыслей мне нравится, – теперь его тон полон глумливой насмешки.
Она отворачивается. Лишь бы только больше его не видеть, не смотреть в эти глаза. Полные надменного превосходства глаза зверя, наконец загнавшего в угол строптивую, но такую желанную добычу, и предвкушающего увлекательную игру.
– Сейчас будет больно, – предупреждает он, склоняясь над местом, куда вошла пуля. – Постарайся не дергаться, только хуже себе сделаешь.
Странно слышать заботу в его голосе, проще думать, что ей просто показалось. Он собирается ее спасать, надо же, какое благородство. Грейс бы предпочла смерть его помощи. Но руки связаны, и это не тот случай, когда он будет интересоваться ее мнением. Она даже горько усмехнулась, разве он когда-нибудь утруждался поинтересоваться, что хочет она? Что-то в голову не приходило ни одного подобного примера. Что ж, остается только покрепче стиснуть зубы и с честью выдержать экзекуцию.
Холодное прикосновение металла – и остро отточенное лезвие легко прорывает начавшую затягиваться кожу. Пулю он ловко подцепил и извлек сразу, ей даже удалось мужественно перетерпеть боль и не закричать, но самое страшное впереди.
Эти несколько десятков секунд кажутся вечностью. Спирт насквозь прожигает внутренности, нейтрализуя действие серебра. Боль, до этого тупая и рассеянная, становится непереносимо острой, в глазах темнеет. Контроль над телом полностью потерян, она извивается, как рыба на сковородке. Дергает руками в отчаянной попытке высвободиться, но ремень нещадно врезается в тонкие запястья. Легкие разрываются от удушливого кашля, горло острыми когтями терзает жажда.
Но вот на чуточку становится легче, руки освобождаются, она теперь может двигаться. Пересохшие губы смачивает спасительная влага, и запах дает знать, что это кровь. Тут же взыграли инстинкты, и она вцепляется зубами в отверстие и глотает, жадно захлебываясь, еще и еще, совершенно не задумываясь, чья это кровь и откуда взялась.
А дальше перед ней словно разверзлось пекло. Она мечется по кровати, что-то беспорядочно шепчет, ей плохо, и холодная рука ложится на лоб, забирая выматывающий жар. Но это помогает всего лишь на время, адские щупальца пламени нещадно затягивают, не желая так просто отпускать свою законную добычу. Спасение приходит оттуда, откуда она его совсем не ждет. Ее прижимают к прохладной твердой груди, и ледяные объятия обволакивают, облегчая страдания, заглушая бушующий внутри пожар.
Холодные губы на ее лбу – это не поцелуи, это успокаивающие прикосновения. И тихий размеренный шепот, уверяющий, что все пройдет. Сознание раскалывается, не желая принять очевидного: он за ней ухаживает, пытается облегчить ее боль.
В бреду она уже не понимает, кто перед ней. То он смотрит на нее колючим, изучающим взглядом Джейсона, словно выжигающим внутренности дотла. То его улыбка становится теплой и искренней, а взгляд полон тревоги – это уже Вилли.
Это раздвоение сводит с ума. Привычное мироощущение трещит по швам, по самому сокровенному пролегла линия разлома, раздалась в рассудке причудливыми искривленными трещинами. И невозможно определить, где правда, а где ложь, где действительность, а где всего лишь игра воспаленного воображения. И только непроходимая чернота спасительного забытья позволяет хотя бы на время выпасть из страшной реальности, набраться сил для следующего раунда борьбы с личным кошмаром.

Проснулась она от гулких раскатов грома, когда за окном уже была глубокая ночь. Ей значительно легче, боль прошла, оставляя на память о себе лишь слабость по всему телу и полный беспорядок в мыслях.
Джейсон здесь, развалился в кресле и делает вид, что крайне увлечен происходящим на экране телевизора. И ничто не указывает на его участие, когда ей было плохо. Может, все это просто привиделось?
– Очухалась? – равнодушно интересуется зверь, не отрываясь от мерцающего в темноте экрана.
Зачем он ее похитил? Что собирается делать? Но вопрос так и не слетает с губ, ответ слишком очевидный. И пугающий.
– Я хочу принять душ, – глухо говорит она.
Он молчит, но и никак не возражает. На ней лишь трусики, и не хочется лишний раз искушать судьбу, дефилируя перед ним в таком виде. Никакой одежды поблизости не находится, остается одно – завернуться в простыню, которой накрыта.
Расстояние до ванной Грейс преодолевает слишком уж поспешно для своего теперешнего состояния, даже чувствуется легкое головокружение. Но лежащий на журнальном столике нож заприметить успевает.
Закрыв за собой дверь, прижимается спиной к кафельной стене, в изнеможении прикрывает глаза. И пусть на двери не было защелки, и преграда между ней и оставшимся в комнате вампиром чисто символическая, она чувствует некоторое облегчение.
Можно все обдумать. Ранение даже очень кстати, теперь пару дней серебро будет гулять в организме. А Джейсон не дурак, он не станет пить отравленную кровь. Что касается всего остального – здесь нет шансов. Понимание, что он возьмет свое, и никакая сила не сможет ему помешать, слишком отчетливо. А Грейс не хочет, она просто не может больше ему принадлежать, особенно сейчас, когда есть с чем сравнивать.
Мысль о побеге тут же отметается, он поймает ее еще до того, как удастся покинуть дом. А что если спровоцировать? Если он не сдержится, и все-таки попьет ее крови? Она отключится, не станет же он насиловать ее, бесчувственную. И может быть, когда придет в себя, он будет слаб, и можно будет как-то бороться. Например, найти пистолет, ведь не выкинул он его, наверняка взял с собой. Во всяком случае, она выиграет время. Что же выбрать, укус или изнасилование?
Из зеркала на нее смотрит изможденная девушка с беспорядочно растрепанными волосами. Может, если не приводить себя в порядок, он ее не захочет? Но душ принять надо, хотя бы для того, чтобы взбодриться.
Она залазит в душевую кабинку и моется с особой тщательностью, выливая на себя весь тюбик геля для душа. Как будто это может помочь, заглушить ее аромат, столь привлекательный для вампира.
Дверь ванной отворяется, и через полупрозрачную стенку душевой кабинки просматривается его фигура: он замер в проеме, опираясь рукой о косяк.
– Выходи, – голос резок, ему надоело ждать.
Не может же она прятаться в душе бесконечно. Выключив воду, Грейс приоткрывает дверь кабинки, протягивает руку за висящим на стене большим махровым полотенцем.
Ей не нравится, как он скользнул по ней взглядом. Жадным, властным, оценивающим.
Тщательно завернувшись в полотенце, она не осмеливается надеть трусики, ведь тогда придется сверкать перед ним голыми бедрами. И смотрит на него вопросительно, ведь он по-прежнему заслоняет проход.
Джейсон понимающе скалится и неторопливо убирает руку. Грейс тут же осторожно просачивается мимо него в комнату, спиной ощущая следящий внимательный взгляд.
Быстрое движение – и нож у нее в руках. Резко повернувшись, подносит острие к запястью и встречается с горящими насмешкой глазами. Джейсон стоит, скрестив руки на груди, внимательно за ней наблюдая. Он не собирается ее останавливать, ему просто интересно, что будет дальше.
Когда она режет ножом вену, он перестает дышать, но даже не шевелится. Лишь в глазах на мгновение полыхает алчное пламя, но тут же берет себя в руки, и снова его губы искривляет ненавистная кривая усмешка. Джейсон просто смотрит, как кровь тонкой струйкой капает с ее руки на светлый палас, растекаясь темно-алым пятном.
– Грейс, ты с таким усердием наносишь себе увечья, что я всерьез переживаю за твое душевное здоровье, – наконец, ехидно отзывается он.
Наклонившись, отрывает тонкую полоску ткани от простыни, и слишком быстро оказывается рядом, она даже не успевает вжаться в стену. Перехватив ее руку, перематывает запястье, останавливая кровь. Ее план с треском провалился, и она больше не сопротивляется. Непокорность только доставит ему дополнительное удовольствие. Остается только одно – ледяное презрение к нему и его ласкам. Вот только долго ли сможет продержаться?
А он медленно отпускает забинтованную руку и остается стоять, так близко, что сердце грохочет тревожным набатом, намереваясь вырваться из груди. Просто смотрит, и взгляд сосредоточен на ее губах, которые невольно охватывает дрожь.
Яркая вспышка молнии освещает его лицо, которое шрам вовсе не уродует, а делает более колоритным, подчеркивая дьявольскую сущность. И что-то незнакомое чудится во взгляде, какая-то нездоровая, сводящая с ума тоска, отдающаяся щемящей болью в районе грудной клетки. Нет, этого не может быть, Джейсон просто не способен на такие чувства. Он монстр. Она резко отворачивается, испугавшись этого странного взгляда, делает несколько шагов в сторону. Вот только где укрыться от него?
К кровати лучше не подходить, ведь такой жест можно расценить как приглашение, разве что переместиться к окну. Тоскливо всматриваясь во тьму, различать качающиеся на сильном ветру верхушки огромных елей, прислушиваться к барабанному бою капель дождя по крыше и стеклам.
Грейс проспала весь день. Вилли уже давно понял, что она пропала. Что он чувствует, что думает сейчас, может, что сбежала от него? Догадается ли, что ее похитил Джейсон?
Едва уловимое движение – и зверь уже за ее спиной. Он стоит вплотную, но не касаясь, заставляя сердце гулко биться, а тело – волноваться от его непосредственной близости.
Мелькает мысль убежать, но какой смысл противиться неизбежному? Она не боится того, что должно произойти. Она боится получить от этого удовольствие.
Узел полотенца ослаблен, и оно опадает к ногам, тихо шурша, повторяя плавные изгибы тела. Бережно, не касаясь кожи, он убирает раскиданные по плечам мокрые волосы, и прижимается губами к обнаженному плечу. Его холодное прикосновение как ожог, как клеймо, заставляет вздрогнуть.
Руки пробежались по бокам, уверено и настойчиво, с трудом удается сохранить невозмутимость, не подчиниться их движениям.
– Я не хочу тебя, – твердо заявляет Грейс, сама толком не понимая, кого хочет в этом убедить, себя или его.
Недовольный вздох, резкое движение рук, бесцеремонно разворачивающих ее – и вот они уже стоят лицом к лицу. Она тонет в омуте черных бездонных глаз, расплавленных неудержимой страстью.
– Я докажу тебе обратное, – хрипло обещает он.
Может быть. Грейс деланно равнодушно пожимает плечами. Зрительный контакт через силу, но удается разорвать, взгляд скользит мимо него и сосредотачивается на картине, горном пейзаже. Как же хочется оказаться подальше отсюда, от него и его навязчивых ласк и обещаний.
Он легко подхватывает ее на руки, укладывает на кровать. Отстраняется, начинает неспешно расстегивать рубашку. Пуговица за пуговицей. Взгляд невольно скользит по обнажающемуся торсу. Он красив. Но только внешне, это всего лишь обманчивая оболочка, как у хищного цветка. А там, внутри, все прогнило насквозь. У него нет души. Ему чуждо сострадание. И бесполезно молить о пощаде.
Полностью раздевшись, он ложится рядом, и матрас послушно прогибается под его тяжестью. Грейс не шевелится и не дышит, не желая привлечь его внимание. Она сейчас обнажена перед ним, как в прямом, так и в переносном смысле. Беззащитна и уязвима.
Он странно задумчив и пока просто смотрит. Опершись на локоть, бесцеремонно рассматривает ее обнаженное тело, и его взгляд скользит, словно касается. Она с преувеличенным вниманием разглядывает потолок, пытается отвлечься, складывая едва заметные трещинки на деревянных панелях в причудливые картинки. Но разве можно переключиться на что-либо другое, если рядом притаился готовый к броску хищник?
И не может сдержать непроизвольной дрожи, когда холодная рука опускается на живот. Нужно контролировать себя, сейчас ее главное оружие – равнодушие, полное игнорирование его и его ласк. Скрыть свой страх, подавить желание – единственное средство сохранить рассудок и чувство гордости. Это война. Она здесь заведомо проиграла. И теперь у нее одна задача – подпортить вкус победы ему.
Рука ползет вверх, выписывая круговые движения. Он как будто чертит на ее коже магические знаки, символы своей власти над ней.
Джейсон нежен, как будто играет в человека. Зачем? Неведение напрягает, ведь он ничего не делает просто так. Неужели всерьез думает, что лаской добьется от нее взаимности? Да ни за что, она никогда не простит ему те унижения и страх, обиды и боль, через которые пришлось пройти по его вине.
– Сделай это быстро, – тихо просит она.
– Нет, – грубо отвечает он, и тон совершенно не соответствует ласковым движениям его пальцев. – Я слишком долго ждал.
И медленно наклоняется к ее губам. Нет, только не поцелуи, она резко и слишком демонстративно отворачивается. Тихий смешок – и холодные губы прижимаются к скуле, ползут ниже.
Он тщательно исследует ее кожу, ласкает ямочку на ключице, спускается к груди. Тело помнит власть его прикосновений, и постепенно начинает отзываться. Приходится прижать руки к бокам, потому что пальцы ноют и саднят, желая ощутить, как перекатываются под ними стальные мускулы на его плечах. Нет, только не это. Это не борьба с ним. Это борьба с собой. С темной стороной натуры. Она не шлюха. Она любит только одного, ей не могут нравиться двое мужчин одновременно, как бы они ни были похожи.
Но игнорировать его прикосновения невозможно, особенно когда он раздвигает ноги и удобно расположился между ее бедер. Сердце отчаянно бьется, она уже понимает, что сейчас будет. И когда добирается-таки до самого сокровенного, тело словно раскалывается надвое: верхняя часть отчаянно, из последних сил сопротивляется происходящему, а нижняя постыдно капитулирует, призывно изгибается, умоляя об интимной ласке прохладных губ.
А дальше ритмично двигающийся язык терзает ее самой изысканной пыткой, настолько невыносимой, что она на время забывает, с кем и где находится. В поисках точки опоры пальцы судорожно комкают простыню, он изощренно мучает ее, доводя до края и в последний момент не давая за него соскользнуть.
Сознание устает бороться, мысли разбегаются, губы искусаны в кровь, лишь бы не закричать, только бы не выдать удовольствия стоном. Эта борьба изматывает, забирает последние силы.
А ласки становятся все более пикантными и настойчивыми, в конце концов, тело не выдерживает напряжения, взрывается, сотрясаясь мелкой дрожью. Она проиграла. Но это всего лишь первый раунд.
Пока приводит в порядок сбившееся дыхание и разбежавшиеся мысли, он удобно устраивается на ней, вдавливая в матрас весом своего тела. Твердая мужская плоть выразительно упирается в живот, а ледяные губы слегка касаются виска.
– Не получилось изобразить снежную королеву? – раздается язвительный шепот над самым ухом.
Затуманенный взгляд упирается в пышущую самодовольством физиономию, и как будто что-то обрывается внутри, спуская последние тормоза.
– Не льсти себе, – ядовито выплевывает она ему в лицо. – Я не тебя представляла в этот момент. Я думала о другом. Он в тысячу раз лучше. И в постели ты ему даже в подметки не годишься. Он знает, как доставить женщине удовольствие, а ты только и умеешь, что унижать и причинять боль. Ты эгоистичный самовлюбленный ублюдок. Ты не представляешь, что такое любить.
Глаза наливаются кровью, взгляд становится тяжелым, сосредотачивается на губах, и она кожей чувствует, как напрягаются после каждого произнесенного слова его мышцы. Казалось, еще немного – и он взорвется. Внутренний голос отчаянно кричит, что лучше заткнуться, но Грейс уже пошла в разнос, словно ее несет бурным потоком к краю пропасти.
– Я тебя ненавижу, – шипит она. – И никогда, слышишь, никогда не буду с тобой добровольно! Все равно убегу! А не получится – убью себя, лишь бы не быть твоей!
Он молчит, но это молчание зловещее. Взгляд медленно и неотвратимо перемещается на ее глаза. И что-то в нем такое, предупреждающее, еще одно слово, и он ее убьет. Чувство самосохранения хоть и поздно, но все-таки срабатывает, и Грейс замолкает. А за окном бушует непогода, и очередная вспышка молнии освещает комнату, подчеркивая хмурость его лица.
– Ты закончила? – выдержав изматывающую паузу, тихо и вкрадчиво интересуется он. – А теперь послушай меня. Можешь забыть о нем. Теперь ты будешь принадлежать только мне. И прежде, чем открыть рот и ляпнуть очередную ерунду, советую очень хорошо подумать, каким боком эта глупость тебе обернется.
Каждое его слово как удар наотмашь, острый и хлесткий. И этот взгляд исподлобья, темный, пугающий, подчеркивал серьезность угроз. Но она больше не боится. Самое худшее уже позади. Она предала себя, предала свои чувства к Вилли, и мелко дрожит в предвкушении новых ласк зверя.
– И что ты сделаешь? – снова забыв о благоразумии, взвивается она. – Убьешь? Изнасилуешь?
– Кстати, очень интересная мысль, – вдруг мило улыбается он ей в губы. – Спасибо, что подсказала.
Не дав опомниться, перекатывает ее на бок, оказавшись сзади, и заполняет собой одним резким толчком. Он прекрасно знает, что это ее любимая поза, удовольствие от которой особо острое. И резко вдалбливается в нее, чередуя разочаровывающую пустоту с болезненной наполненностью, лишая последних трезвых мыслей. Нет, она не имеет права снова сдаться, ей необходимо как-то подпортить ему вкус победы. И тут крайне интересный вариант приходит в голову.
– Вилли, – жарко и отчетливо проговаривает она, стараясь придать своему голосу как можно больше страсти. – Вилли, – повторяет более томно, словно сгорая от возбуждения.
Ее расчет верен. Услышав чужое имя, Джейсон замирает, его раздраженное холодное дыхание раздается возле самого уха. На мгновение ей становится страшно от собственной выходки. Но толком испугаться не успевает.
Молния рассекает небо, на мгновение заливая комнату ярким светом, и почти сразу отдаваясь оглушающим грохотом – гроза где-то совсем рядом. Последние раскаты грома совпадают с резким болезненным толчком внутри, рука грубо закрывает рот, и она захлебывается в собственном крике.
Он перестает строить из себя человека. Превращается в вихрь, в огненный смерч, как голодный зверь, безжалостно терзает и рвет ее тело, и каждый новый толчок еще неистовее, чем предыдущий. И принять его правила, признать власть над собой становится единственной возможностью сохранить рассудок.
На чужих простынях, под яркие вспышки молний и мерный шорох дождя за окном, задыхаясь под тяжестью мужского тела и сходя с ума от его животного магнетизма, так трудно оставаться собой. А может быть, это именно она, настоящая, сейчас выгибается, как дикая кошка, катается, царапается и визжит, жадно поглощая каждое разрывающее ее движение?

Джейсон мучил ее долго, и отпустил только на рассвете, когда она уже кричала не от наслаждения, а от самой настоящей боли. Перекатился, лег рядом, руки закинуты за голову, губы плотно сжаты. Он недоволен, мелькнула злорадная мысль, это слишком отчетливо чувствовалось.
Грейс отползла в сторону, на самый краешек кровати, и свернулась калачиком, поджимая под себя колени. Никаких чувств и эмоций, ни страха, ни ненависти, она слишком устала от этой борьбы, и морально, и физически. В душе опустошенность, как в выжженной знойным солнцем пустыне. Прошлое перечеркнуто, будущее не определено, и сущий кошмар в настоящем.
Наверное, сейчас бы разрыдаться, вдрызг, безудержно, но глаза сухие, да и не доставит ему такого удовольствия – видеть ее слезы.
– Надеюсь, ты получил, что хотел, – глухо кидает она.
Ответом ей была тишина…

Дата добавления: 2015-08-20