Глава 10. Экономические кризисы

И

так, мы убедились, и не единожды, что при современном уровне развития производительных сил, на базисе информационного технологического способа производства, капитализм практически исчерпал свой созидательный потенциал и превратился в строй, задерживающий развитие человечества. Мы рассмотрели целый ряд факторов, обусловливающих снижение эффективности общественного производства, усиливающих и обостряющих имманентные капитализму кризисы перепроизводства, тормозящих прогресс человечества и препятствующих обществу удовлетворять его растущие запросы.

В общем, капитализм всё более становится тормозом общественного прогресса. При этом капиталистическая система делается всё более нестабильной, противоречия капитализма углубляются и обостряются, и, вообще, он окончательно и бесповоротно загнивает. В этом состоит явление, ещё давным-давно названное общим кризисом капитализма. Общий кризис капитализма является общим по отношению к частным кризисам – кризисам перепроизводства, носящим преходящий, циклический характер. В отличие от кризисов перепроизводства, которые сменяются периодами подъёма и относительного процветания, общий кризис капитализма не прекращается ни на один день и показывает тенденцию к углублению. Быть может, в определённые периоды буржуазным правительствам удаётся путём реформ на какое-то время ослабить эти кризисные явления, но только лишь на какое-то время…[625]

«Общность» общего кризиса капитализма состоит также в том, что он является системным, всеохватывающим: он охватывает все без исключения стороны общественной жизни. Полное загнивание буржуазного строя проявляется в политике, в области общественных и даже естественных наук, в философии, религиозной жизни, в спорте, искусстве, литературе, морали и т.д., – но в основе общего кризиса капитализма лежитвсё же кризискапиталистической экономики. Её развитие наталкивается на труднопреодолимые преграды, и это обстоятельство обусловливает, в конечном итоге, и углубляющийся политический кризис, и кризис буржуазного сознания.

Общий кризис капитализма начался ещё в самом начале прошлого, XX столетия, когда капиталистическая формация вступила в монополистическую фазу своего развития – в фазу капитализма «загнивающего и умирающего», по определению Ленина. Его первый этап завершился империалистской бойней 1914 – 1918 годов, вызванной чрезвычайным обострением межимпериалистических противоречий, и Октябрьской революцией, в результате которой от системы мирового капитализма оторвалась, к сожалению, пока только лишь на 74 года, её ¹/₆ часть.

Рождение первого в мире социалистического государства, выстоявшего в жесточайшей борьбе с империалистическими хищниками и добившегося поразительных успехов в хозяйственном и культурном строительстве, знаменовало собою начало второго этапа общего кризиса капитализма. Депрессия мировой капиталистической экономики в 30-е годы на фоне достижений СССР отчётливо показала несостоятельность капиталистического способа производства. Уже тогда, в условиях, в общем-то, весьма слабого – в сравнении с сегодняшним уровнем – развития производительных сил, стали видны преимущества социализма над капитализмом.

Попытка Капитала руками гитлеровцев уничтожить ненавистный Советский Союз, взять у социализма реванш, привела, напротив, к новой блестящей победе последнего, к сужению мировой системы капитализма и созданию мировой системы социализма. Начался третий этап общего кризиса капитализма, в ходе которого капиталистическая система трещала по швам: развалилась колониальная система, многие бывшие колонии избрали некапиталистический путь развития, появилось первое социалистическое государство в Западном полушарии, под самым носом у американцев. Янки потерпели позорное поражение во Вьетнаме, после которого они целых полтора десятилетия, вплоть до горбачёвского «нового м ы шления», «по-крупному» никуда не «рыпались». А Советский Союз добился новых успехов – в экономике, науке, космонавтике, – и его авторитет в мире продолжал расти.

Однако защитникам капитализма удалось всё же путём реформ ослабить социальное напряжение в развитых странах и предотвратить там революции, казавшиеся вполне реальными и после войны, и даже в 1968 году (революционные выступления во Франции). Империалисты смогли приостановить победное шествие социализма в Третьем мире, при их поддержке совершились контрреволюционные перевороты в ряде стран, в частности – в Чили. И в это же время противоречия неразвитого социализма в СССР и союзных ему странах; постепенный отход правящих партий этих стран от марксизма, выразившийся, прежде всего, в пагубных для экономики социализма реформах, направленных на расширение товарно-денежных отношений; морально-идейное разложение закоснелой партийной верхушки и впадение её в брежневский маразм привели к кризису и ослаблению социалистической системы.

Гибель системы мирового социализма в 1991 году, казалось бы, означала окончание кризиса мирового капитализма, полное торжество капиталистического строя. Однако после 1991 года кризисные явления не только не исчезли, но стали со временем развёртыватьсяс ещё большей силой. Капитализм вступил в новый, четвёртый, этап своего общего кризиса [626]. Этот этап качественно отличается от всех предыдущих,ибо он обусловлен революционными изменениями в системе производительных сил общества. Усиление общего кризиса капитализма в нынешнюю эпоху вызвано тем, что в основных капиталистических странах происходит переход к информационному технологическому способу производства, который абсолютно «перерос» капиталистические производственные отношения.

Информационно-машинный способ производства позволяет невиданным образом повысить производительность труда и увеличить производство материальных и духовных благ. Человечество получает в свои руки такие мощные производительные силы, такие совершенные инструменты преобразования природы для своих разумных нужд, что оно уже в самом скором будущем сможет практически полностью удовлетворять свои насущные потребности. Однако этому с нарастающей силой мешают устаревшие капиталистические производственные отношения. Данное положение убедительно подтверждается мировой экономической статистикой. Можно было бы ожидать, что при переходе к более высокому технологическому способу производства с его огромным научно-техническим потенциалом должны резко возрасти производительность труда и объёмы создаваемого общественного продукта. Но на деле мы видим нечто обратное. В развитых капиталистических странах средний ежегодный прирост ВВП в последние десятилетия снижается: в 50 – 60 годы он составлял порядка 5%, в 80-е – 3%, а в первой половине 90-х упал до 2%! [627] В наши дни жалкий годовой экономический рост в 4%, больше похожий на застой, превозносится на Западе как эпохальное достижение действующего правительства! [628] И как же эти «успехи капиталистического строительства» блекнут на фоне действительных достижений социализма в СССР, где в лучшие времена ежегодный рост общественного производства стабильно – из года в год, без всяких кризисов, периодически прерывающих его, – превышал 10%! [629]

А ведь то был, повторюсь вновь, неразвитый социализм, социализм, который базировался на «не вполне своём» технологическом фундаменте! Тот социализм не опирался, в отличие от сегодняшнего капитализма и от «высокотехнологичного» социализма будущего, на высокоразвитое информационное производство, на эффективные информационные технологии, на персональные и суперкомпьютеры, промышленные роботы и т.п. Он опирался на «классическое» машинное производство, на базе которого социализмне мог ещё раскрыть все свои преимущества и одержать полную и окончательную экономическую победу над капитализмом. И если уж тот социализм давал показатели экономического развития на целую голову выше показателей сегодняшнего капитализма, то что говорить про социализм будущего!?

Снижение темпов экономического роста в развитых капиталистических странах, происходящее именно в период перехода к информационному способу производства, красноречивее всего говорит об исчерпании капитализмом своего положительного потенциала, о новом усилении и углублении общего кризиса капитализма в экономической сфере. Этот факт даёт нам полное право утверждать, что капиталистические производственные отношения безнадёжно устарели – перестали соответствовать достигнутому уровню развития производительных сил, – что бы там ни говорили нам тысячи высокоучёных апологетов этого строя!

На качественно новом уровне развития науки, техники и технологий производственные возможности стали настолько огромными, и растут они так быстро, что постоянно и со всё большей энергией вступают в конфликт с существующими, устаревшими капиталистическими производственными отношениями. Поэтому капитализм вынужден постоянно уничтожать эти лишние производственные возможности и замедлять темпы их прироста. Для этого всё больше общественного труда затрачивается непродуктивно, направляется на фабрикацию немыслимой роскоши для буржуазии и её прикормленной челяди, а также на гонку высокотехнологичных вооружений, – и это ведёт к прогрессирующему снижению нормы накопления капитала и, соответственно, к снижению темпов экономического роста. Более того, буржуазные правительства вынуждены – под предлогом борьбы с инфляцией – проводить политику – в это трудно поверить, но это так! – сознательного замедления темпов экономического роста: «Для борьбы с инфляцией мировой рост был намеренно замедлен [выделено мной – К. Д.] с 5% в 60-х гг. до 2% в первой половине 90-х. В настоящее время [1996 год – К. Д.] Федеральная резервная система (ФРС) проводит политику, которая должна ограничить экономический рост Америки максимумом не более 2,5%» [630]. Но инфляция-то не есть причина кризисов, она представляет собой лишь проявление системного кризиса капиталистической экономики в финансовой сфере; и на самом деле «мировой рост» был замедлен буржуазными правительствами вовсе не для борьбы с пресловутой инфляцией, а именно для предотвращения огромного перепроизводства товаров, не могущих найти платёжеспособный спрос [631].

Чтобы предотвратить «перегрев» экономики, буржуазные правительства уничтожают «лишние» производственные возможности ещё «в зародыше», так сказать, в состоянии потенции. Возможно, такая политика и даёт эффект – кризисы перепроизводства смягчаются, ослабляется их разрушительная мощь, а заодно и недовольство народа теми «прелестями» капитализма, что с особой остротой проявляются во время кризисов. Экономический рост, таким образом, приносится в жертву «стабильности» капиталистической системы и классовому господству буржуазии – как это ни парадоксально, но ныне буржуазии выгоден застой! Но, задумайтесь, разве это не абсурдно – преднамеренно замедлять экономический рост? И разве экономический рост, как основа повышения благосостояния людей и решения социальных проблем, может, в принципе, быть «слишком быстрым»?

Да, капитализм с его конкуренцией и анархией производства, с его кризисами и прочими безобразиями, переворачивает всё с ног на голову и даже экономический рост – благо человечества – превращает периодически в бедствие человечества! Абсурдная политика сдерживания экономического роста, проводимая нынешней буржуазной властью, неспособной иным способом предотвратить усиление экономических кризисов, однозначно доказывает, что капитализм находится в тупике и при последнем своём издыхании. Доказывает, что капитализм не в состоянии уже породить что-либо дельное и разрешить бесчисленные проблемы человечества, для решения которых как раз и требуется ускоренный экономический рост [632]. Доказывает, что капитализм должен уступить место строю, при котором быстрый экономический рост не создаёт предпосылок для кризисов перепроизводства и не прерывается с железной необходимостью спадами и депрессией; должен замениться строем, который будет, напротив, использовать всякую возможность для ускорения экономического роста в интересах повышения уровня жизни всех членов общества, – в общем, капитализм должен уступить историческую арену коммунистическому строю.

Нынешний, четвёртый этап общего кризиса капитализма принципиально отличается от предшествовавших этапов: это есть кризис «капитализма информационной эры», капитализма, пытающегося развиваться на таком производственном базисе,который абсолютно перерос старые производственные отношения. Сегодня, в начале XXI века, в начале третьего тысячелетия, капитализм – это, вправду, полнейший анахронизм. Именно так: анахронизм, пережиток «века паровой машины», несовместимый с «веком интегральных микросхем, компьютеров и искусственного интеллекта», с «веком полётов на Луну и Марс», с «веком high-tech и high-hume»!

Пока что, к превеликому сожалению, этот очевидный факт ещё не вошёл в сознание общества, прежде всего, той его части, что своим трудом создаёт интеллектуальное и материальное богатство, присваиваемое паразитической буржуазией. Даже более того, находятся такие себе «интеллектуалы», которые заявляют, будто именно коммунизм не совместим с компьютерами, ссылаясь при этом на какие-то недостатки, имевшие место принеразвитомсоциализме в СССР в ту пору, когда прогнившая партноменклатура уже начала антисоциалистические по сути своей реформы, усиливавшие «товарно-денежные начала». Однако – я уверен в этом «на все сто» – время всё расставит по своим местам, и новые производительные силы, рождённые информационной революцией, уничтожат, сметут с лица Земли, отправят на свалку Истории устаревшие капиталистические производственные отношения. Сметут их так же, как в своё время производительные силы, рождённые промышленной революцией конца XVIII – начала XIX, уничтожили остатки феодализма.

I.

С 1825 года и поныне мир пережил более 20 кризисов перепроизводства. Самым мощным и разрушительным из них был кризис 1929 – 1933 годов. В послевоенный период, однако, кризисы не отличались большой силой. Целый ряд обстоятельств ослаблял тогда противоречия капиталистического воспроизводства: снижение на начальном этапе НТР технического строения капитала; государственное вмешательство в экономику («антициклическое регулирование»); «социализация» капиталистического хозяйства под давлением борьбы рабочего класса; использование предпринимателями методов маркетинговых исследований и др. Однако «капитализм без трений» заканчивается с переходом к информационному способу производства и с началом глобализации: снова начинает действовать тенденция к росту технического строения капитала; буржуазия разворачивает наступление на завоевания трудящихся, что ведёт к относительному падению платёжеспособного спроса со стороны последних; антикризисное регулирование экономики (вообще – её регулирование капиталистическими методами) становится в новых условиях малоэффективным и, более того, государственное вмешательство в экономику ослабляется, заменяясь политикой неолиберализма, проводимой в угоду глобальным корпорациям.

В наступившую эпоху с новой силой обостряется основное противоречие капитализма, что проявляется в усилении периодических кризисов перепроизводства. Да, «современное буржуазное общество… создавшее как бы по волшебству столь могущественные средства производства и обмена [эх, не могли классики марксизма видеть «могущественные средства производства и обмена» наших дней! – К. Д.], походит на волшебника, который не в состоянии более справиться с подземными силами, вызванными его заклинаниями» [К. Маркс, Ф. Энгельс. «Манифест…»]. Джинн выпущен из бутылки, и буржуазии с ним не совладать. Все те методы борьбы с кризисами, которые она выработала и весьма успешно применяла на протяжении полувека, в новых условиях, при новом, более высоком, технологическом способе производства, становятся всё менее и менее действенными; система государственно-монополистического капитализма переживает очевидный кризис.

Уже кризисы 1974 – 75 и 1980 – 82 годов превзошли по своему размаху все предшествовавшие им послевоенные «рецессии». Они разворачивались на фоне не преодолённой за годы подъёма безработицы и в условиях витка инфляции, связанной с крахом Бреттон-Вудской системы. Их усугубил первый энергетический кризис, поразивший экономику развитых стран в 70-е годы. В конце 80-х годов западная экономика стояла на пороге мощнейшего кризиса, предсказывавшегося многими видными экономистами, но гибель СССР и развал его хозяйства спасли тогда Запад. После отнюдь не катастрофического спада 1990 – 91 годов начался новый экономический подъём, причём в США он продолжался ровно 10 лет – такого длительного подъёма здесь не было во всей послевоенной истории. В общем, мировая капиталистическая экономика решила свои проблемы и получила импульс за счёт уничтожения огромных производительных сил на постсоциалистическом пространстве.

Впрочем, рост экономики развитых стран в тот период «подъёма» был удручающе вялым. В Канаде он составил 2,5% в год (против 5,6 и 2,8 % в предыдущие периоды подъёма), во Франции – 1,7% (против 5,3 и 2,3), в ФРГ – 1,5% (против 4,5 и 2,9), в Италии – 1,3% (против 5,0 и 2,4), в Японии – 0,8% [!] (против 9,6 и 4,0), в Великобритании – 2,7% (против 3,3 и 2,3) и в США – 3,0% (против 4,0 и 2,9). Ещё хуже дела шли в угнетаемом мире: в конце 90-х годов более 80 стран имели доходы на душу населения ниже, чем за десятилетие до того, и, по меньшей мере, в 55 странах показатели доходов на душу населения постоянно снижались [633].

Зато невиданными темпами, намного опережавшими жалкий рост реальной экономики, шло «надувание финансового пузыря». «Индекс S&P 500, который в 1994 году вырос только на 2 процента, увеличился на 17,6 процента в 1995 году и ещё на 23 процента в 1996 году. …В 1997 году индекс S&P 500 увеличился ещё на 30 процентов». Индекс Dow Jones Industrial вырос с 3600 пунктов в 1994 году до 11700 в начале 2000-го. «Рыночной капитализации, выраженной в процентном отношении к ВВП, потребовалось всего пять лет – с 1995 по 2000 годы – чтобы утроиться с 50 до 150 процентов. В течение того же периода корпоративные доходы после выче та налогов увеличились на 41,2 процента. Для сравнения: рыночной капитализации потребовалось 13 лет – с 1982 по 1995 годы – чтобы удвоиться с 25 до 50 процентов ВВП, в то время как в течение того же периода корпоративные прибыли выросли на 160 процентов» [634]. В общем, чем медленнее растёт реальная капиталистическая экономика, тем быстрее развивается экономика «виртуальная»!

«Застойный рост» экономики развитых стран отчасти компенсировался «азиатским экономическим чудом». В период с 1990 по 1997 годы Восточно-азиатский регион получил примерно ²/₃ мировых инвестиций и дал около половины роста мирового ВВП [635]. Но… чудес на свете не бывает, а если они иногда и происходят, то очень быстро заканчиваются. При капитализме всякое «экономическое чудо» закономерно завершается кризисом – обвалом экономики, развивающейся и «творящей чудеса» ради прибыли. Это и произошло с «азиатскими тиграми», чья экономика, ориентированная на экспорт при относительно узком внутреннем рынке, получила в 1997 – 1998 годах жестокий удар. Такие страны, как Таиланд, Индонезия, Южная Корея и Малайзия потеряли тогда примерно 10 – 20 % своего ВВП. Азиатский кризис, по официальным данным, сделал безработными 10 млн. человек, и ещё примерно 50 млн. в одной только Азии оказались за чертой бедности. В 1998 – 2000 годах азиатский экономический кризис и его глобальные последствия сократили мировое производство на 2 трлн. долларов США, что составляло около 6% совокупного мирового продукта [636]. Одновременно с азиатским кризисом в России случился дефолт, с позором завершивший экономический курс «чикагских мальчиков».

Поначалу кризис не затронул экономику развитых стран, в частности – США. Это даже создало впечатление, что переживаемый кризис носит не глобальный, а всего-навсего «региональный» характер, и что кризис касается только индустриальных, но не т.н. «постиндустриальных» стран [637]. Но дело всё в том, что империалистические державы – США, прежде всего, – обладают мощными экономическими инструментами для перекладывания тяжести кризиса на плечи слабых стран. В этом направлении действовали, например, неоднократные снижения процентной ставки в США с конца 1998 года и вплоть до 2000-го. Расширение кредитования временно поддержало экономический рост в США, и в пока ещё «растущую» Америку побежали спекулятивные капиталы из уже охваченных спадом, убытками, банкротствами и паникой регионов. Это способствовало раздуванию американского «финансового пузыря», достигшего пика в апреле 2000 года. Однако все эти меры способны лишь оттянуть кризис в своей стране, но не предотвратить его совсем. Мировая экономика стала в такой степени единой и «тесно переплетённой», что проблемы в одной части мира, усугубляемые к тому же финансовой политикой империалистов, не могут не отозваться во всём капиталистическом хозяйстве.

Принятые западными державами, а также наднациональными институциями мировой олигархии, меры лишь «растянули» кризис, разделили его на две фазы, деформировав капиталистический цикл. В первой фазе кризис ударил по «индустриальному» миру, и сила удара была только увеличена оными мерами. Правда, с другой стороны, спад производства в «новых индустриальных странах» был затем приостановлен за счёт поддержания высокого уровня потребления в США… Кризис «постиндустриального мира» разразился чуть позже – в 2000 – 2001 годах; и какой кризис!!! В 2001-м в США разорилось рекордное число фирм! По сообщению радио «Немецкая волна» от 21.02.02, «почти 1,5 миллиона [американских] фирм были вынуждены заявить о своей неплатёжеспособности, что на 19% больше, чем в 2000 году». В том же 2001 году в странах ЕС разорилось 2 млн. фирм, в Японии по этому показателю был поставлен рекорд за последние 17 лет [газ. «Большевик», 2002, №5 (35). – с. 3]. Произошёл оглушительный обвал фондовой биржи, а средний уровень дивидендов снизился до смехотворно низких 1,15% в 2000 году и 1,32% в 2001-м [638].

Лопнула «новая экономика», получившая до того непропорционально мощное развитие и испытавшая спекулятивную «накачку». В 90-е годы здесь были созданы огромные лишние производственные фонды. За 1987 – 1998 годы доля инвестиций в отрасли «новой экономики» увеличилась в 1,68 раза – с 15 до 25% от общего объёма инвестиций в основной капитал. За тот же период доля её продукции в ВВП увеличилась незначительно – с 17% в 1987 году до 19% в 1998-м (то есть всего в 1,11 раза). Иными словами, «входной поток» в данную сферу (инвестиции) не соответствовал «выходному потоку» – массе товаров и услуг, востребованных обществом. Причём увеличение общей доли инвестиций в отрасли «новой экономики» шло главным образом за счёт возрастания инвестиций в «компьютерные услуги и обработку данных». Доля этой отрасли в инвестициях выросла более чем в 10 тысяч раз – с 0,001% в 1987 году до 10,6% в 1998-м., в то время как её удельный вес в ВВП увеличился лишь в 10 раз – с 0,24% до 2,49% [639]. Таким образом, наибольшее перенакопление основного капитала было достигнуто именно в сфере информационного производства – и это наглядно говорит о неспособности капитализма использовать создаваемые здесь производственные возможности. А также говорит о неспособности рынка регулировать отраслевые пропорции народного хозяйства в условиях ускоренного научно-технического прогресса и постоянного появления новых, стремительно растущих отраслей. Можно поэтому говорить о том, что кризис 2000 – 2001 годов, с особой силой поразивший сферу информационного производства, был первым экономическим кризисом новой «информационной эры».

Большинство высокотехнологических компаний испытали резкое снижение производства и прибылей. Intel,Cisco System, Motorola и другие крупнейшие high-tech-компании провели массовые сокращения персонала [640]. «Цена всех телекоммуникационных операторов и производителей на фондовом рынке упала на 3800 млрд. долларов… [тогда как] …совокупные потери в цене на всех азиатских фондовых биржах в ходе Азиатского финансового кризиса конца 1990-х годов составили только 813 млрд. долларов» [641]. По подсчётам Bloomberg, американские компании списали в 2002 году $750 млрд. активов, приобретённых в конце 90-х. Эта цифра в два с лишним раза превышала ВВП России! Особое внимание стоит обратить на крупное списание нематериальных активов – т.е. на масштабное обесценивание информационного капитала, который (вспомните!) суть эфемерный «капитал-не-капитал»: одна лишь AOL Time Warner списала нематериальных активов (в основном принадлежащих компании America Online) на $99,7 млрд. [642]

Чувствительный удар – едва ли не впервые в истории – получил рынок персональных компьютеров, причём «оживал» он в 2002 – 2003 годах крайне медленно [643].

«Накачка» акций high-tech-компаний и гипертрофированное расширение их основного капитала поглотили колоссальные кредитные ресурсы. Так, почти половина европейского банковского кредита в 1999 году досталась телекоммуникационным компаниям [644]. Оттого крах этих компаний вызвал превеликие проблемы у банков. Что уж там говорить: один лишь телекоммуникационный гигант WorldCom, создавшийся в результате около семидесяти (!) слияний, задолжал ни много, ни мало 41 млрд. долл.! [645] Японскому банку Mizuho пришлось в ту тяжкую годину списать $17,2 млрд. по безнадёжным кредитам. В Европе в наиболее тяжёлом положении оказались немецкие банки: рекордные 37700 корпоративных банкротств привели к тому, что HVB и Commerzbank впервые за свою историю не получили прибыли [646]. Ещё раз подтвердилась марксистская истина о том, что кредит служит фактором обострения кризисов перепроизводства. Кредитом можно отсрочить наступление кризиса, но сила последнего кредитом только умножается: в фазе подъёма кредит способствует форсированию перенакопления и перепроизводства, а во время кризиса ход его усугубляется разладом кредитной системы и массовыми неплатежами. Невиданное развитие в нашу «информационную эру» кредитной системы капитализма усиливает основное противоречие этого способа производства, что проявляется, в частности, в обострении тех специфических явлений, которые протекают во время кризисов перепроизводства в сфере кредита и денежного обращения.

Кризис конца 90-х – начала 2000-х годов был, по общему признанию, самым сильным со времён Великой Депрессии. Он воочию продемонстрировал неспособность институтов всемирной буржуазии контролировать экономическую ситуацию и в новых условиях эффективно бороться с кризисами [647]. Пошатнулась вера во всемогущество Федеральной резервной системы США, в эффективность её методов денежно-кредитной политики. Вот что писала по этому поводу “Financial Times”: «Но что если эта почти всеобщая вера в способность Центрального банка стимулировать спрос окажется несостоятельной? Что если есть нечто такое в этом экономическом цикле на пороге нового века [на пороге нового века! – К. Д.], что может ограничить способность денежной политики производить желаемый результат?» [648]. Так что, ситуация выходит из-под контроля хозяев нашего мира – они это сами признают! Всё труднее управлять стихией мирового рынка, направляя её удары на слабые и беззащитные страны. И – вполне вероятно, не зарекайтесь! – что в следующий, ещё более мощный кризис фатальный удар будет нанесён как раз по самим США, разрушив до основания возведённую ими финансовую пирамиду.

II.

Ещё надо сказать парочку слов о том кризисе, что охватил в 1990-е годы все страны, отрекшиеся от социализма и пошедшие по пути капиталистических преобразований. Важно отметить и подчеркнуть, что экономический кризис – более или менее продолжительный и более или менее разрушительный – затронул все эти страны без исключений. Все они столкнулись с примерно теми же проблемами, и в первую очередь – с обвалом производства и катастрофическим падением жизненного уровня народа, причём в большинстве этих стран «дореформенный» уровень благосостояния масс не восстановлен и поныне! Всеобщность кризиса в «новых демократиях» и схожесть его явлений убедительно доказывают, что он был объективным и закономерным явлением, а вовсе не следствием «ошибок» при проведении реформ.

В то же время всякому мало-мальски грамотному экономисту должно быть ясно, что кризис в постсоциалистических странах не был обычным, банальным, если можно так выразиться, кризисом перепроизводства. Это был особого рода экономический кризис, невиданный ранее в истории. Вообще, те экономические явления, которые происходили в республиках бывшего СССР и Восточной Европе после падения «коммунистических режимов», представляют огромный теоретический интерес и ещё ждут своих глубоких исследователей – исследователей- марксистов. Ибо буржуазная наука понять их не может и, что самое печальное, не хочет. Не может и не хочет она, прежде всего, понять происходивший процесс первоначального накопления капитала – именно процесс отделения непосредственных производителей от средств производства, в нашем конкретном случае – процесс отделения рабочих от общенародной социалистической собственности. Не может она понять поэтому, с одной стороны, те общие черты, которые роднят этот процесс при переходе от социализма к капитализму с «классическим» процессом первоначального накопления; и, с другой стороны, принципиальные отличия, вытекающие как раз из того обстоятельства, что этот процесс происходил при переходе от социализма к капитализму.

У нас в либерально-интеллигентской среде очень модно сетовать на то, что приватизация была проведена, дескать, «неправильно», «нечестно», «несправедливо». Однако приватизация и не могла быть проведена как-то иначе! Ведь в противном случае не была бы достигнута цель, которую ставили перед собой реформаторы-«капитализаторы», – отделить большинство населения, трудящуюся массу, от принадлежавших всему народу средств производства, и передать оные средства производства в лапы новоявленных капиталистов. И осуществлялось это «отделение» почти столь же жёстко и беспощадно, как и когда-то, на заре европейского капитализма. Только сейчас это делалось под маскировочной сетью «демократии», «прав человека», «социальной защиты» и т.п.; без огораживаний, «кровавых законов против бродяг» и тому подобной неприкрытой жестокости, – но более изощрёнными, иезуитскими методами. Что, однако, важно – так же, как и тогда, первоначальное накопление сопровождалось колоссальным воровством, бесчисленными аферами и прочими преступлениями во имя Его Величества Капитала [649].

Представьте себе, что приватизация была проведена «справедливо» и все граждане страны получили абсолютно равные доли бывшей общенародной собственности. Но в этом случае не произошло бы никакого «первоначального накопления»: не было бы ни пролетариев, ни капиталистов, ни капитализма! Получился бы какой-то непонятный ублюдочный мелкобуржуазный социализм, но никак не капитализм, который и намеревались установить, причём задолго до 1991 года, «реформаторы». Впрочем, повторюсь, буржуазная политэкономия и не способна правильно понять, что такое «первоначальное накопление» и что такое, вообще, капитал; последний она сводит к средствам производства вообще, а первое – к сосредоточению в руках «достойных» людей достаточных сумм денег для начала своего «дела».

Нет, господа интеллигенты, «честной» приватизации и быть не могло! Взявшие власть люди действовали по пресловутому принципу: «Забрать и поделить». Вот только делёж (или говоря модным нынче словечком из воровского жаргона: «дерибан») в обществе эгоистов-частников совершается не «по справедливости», а всегда «по силе»: тот, кто сильнее, изворотливее, наглее, кто находится при власти или пользуется её протекцией, тот и забирает себе всё, что хочет забрать. – Если только сможет вырвать приглянувшийся кусок из пасти другого такого же живоглота и не будет сам им съеден!.. «Интеллигентам вшивым», мечтавшим на кухнях о «свободе», и горе-рабочим, жаждавшим «хорошего хозяина» и бузившим на антисоветских митингах-забастовках, новые хозяева страны ничего оставлять и не собирались.

Я не стану сейчас подробно анализировать экономические процессы, происходившие в наших странах после падения социализма, – не хочется снова растекаться мыслью по древу; это тема для отдельной книги с названием типа «Развитие капитализма в России – 2». Сформулирую и в общих чертах докажу главное: невиданный в мировой истории обвал производства в странах, изменивших социализму, был вызван именно тем, что они отказались от социализма и вернулись назад к строю, более низкому по сравнению с социализмом, – к капитализму.

Итак, коллективизм и социализм были объявлены «тупиковым путём развития» и отброшены, а взамен были восстановлены «прогрессивные» частнособственнические порядки. Кинули клич: «Обогащайтесь!» – и особо предприимчивые индивиды стали обогащаться. Они принялись строить новые заводы, создавать современные производства, что-то изобретать? Как бы ни так! Зачем это делать, если для начала можно обогатиться, растащив то, что уже создано – создано трудом нескольких поколений советских людей? Воровство, воровство и ещё раз воровство, отнюдь не честный и тяжёлый труд, не творчество и изобретательство, – вот лучший способ быстро обогатиться, вылезть из грязи в князи, в мгновение ока стать олигархом!

Растащили – а что с этим делать дальше? И здесь важно понять следующий мотив: новоявленной буржуазии было невыгодно развивать производство. Ей необходимо было быстро, в самые короткие сроки, скопить многомиллионные и многомиллиардные денежные капиталы – чтобы выстоять в жестокой схватке с отечественными и иноземными конкурентами. Нормальным путём, путём вложения прибыли в расширение производства, это сделать было невозможно – слишком это медленный и хлопотный процесс. При существующих темпах экономического роста на это ушли бы десятки лет. Ждать столько времени новые буржуа никак не могли – задача капиталистического выживания требовала от них поскорее «вырваться в дамки». Поэтому капиталистам-мародёрам частенько было выгодно не развивать производство, а скупить за бесценок (используя «связи» в верхах и взятки) готовые заводы (на языке дикарей-людоедов из племени «демократов» это называлось «разгосударствление»), растащить и продать на металлолом оборудование, а вырученную «прибыль» вложить в иностранные банки и высоколиквидные ценные бумаги. Да и вообще, в нашей стране в условиях интеграции её в капиталистически глобализованный мир многие отрасли заведомо нерентабельны – читайте Паршева. В других случаях производство не прерывалось, но при этом ни копейки не выделялось на обновление основных фондов – вся выручка, опять же, уводилась «за бугор». Соответственно, упал спрос на средства производства, загнулось машиностроение, резко сократилось внутреннее потребление металлов и стройматериалов. В общем, деятельность «славных пионеров капитализма», направленная на скорое обогащение, вела – и не могла не вести! – к разрушению экономического потенциала страны. Не потому, что они – такие сволочи и враги своей отчизны; экономические законы капитализма, вступившие в силу в нашей стране, заставили их так поступать.

Был целенаправленно разрушен единый народнохозяйственный комплекс СССР, отменено централизованное планирование и регулирование экономики, разорваны теснейшие кооперационные связи внутри страны, а также в рамках СЭВ, из-за чего нарушилась нормальная работа многих предприятий, – и это «разобществление» производства, осуществлённое вопреки объективной исторической тенденции развития, придало спаду общественного производства невиданную глубину.

На тех же предприятиях, что продолжали более-менее исправно работать, их новые хозяева приняли меры по повышению «рентабельности». Эти меры состояли, как водится, в сокращении «лишних» рабочих мест с одновременным увеличением нагрузки на оставшихся работников, в снижении или даже хронической невыплате заработной платы, в закрытии «нерентабельных» подразделений. Появилась, и стала быстро расти, безработица в различных её формах, резко упала цена рабочей силы, погиб советский «средний класс». На «голодный паёк» посадили пенсионеров и «бюджетников». Всё это, естественно, сразу привело к резкому падению платёжеспособного спроса трудящегося населения – особенно на товары длительного пользования и услуги. Что же касается платёжеспособного спроса со стороны «новых русских» и прочих «новых», то он в значительной мере предъявлялся за пределами страны – денежки нуворишей потекли за кордон для покупки там вилл, яхт и т.п.

Спрос упал, и при этом через распахнутые настежь границы («вошли в цивилизованный мир!») в страну хлынули потоки дешёвого турецко-китайского ширпотреба, подержанных автомобилей, всякого рода «секонд-хенда», подозрительного качества продуктов питания и сомнительных лекарств, а также предметов роскоши для новоиспечённых богачей. Конкурировать с этой ордой товаров-интервентов было вправду невозможно – и вовсе не из-за нашей «советской лени и бесхозяйственности». В результате либерализации внешней торговли, проведённой в угоду мировому капиталу, было в буквальном смысле разгромлено собственное производство.

Образовался «разрыв» между производительными силами, служившими-таки – невзирая на все недостатки социализма в СССР – удовлетворению потребностей всего социалистического общества, и потребительной силой общества, ставшего капиталистическим. Возникла «пропасть» между ними, куда и рухнула экономика, и падение продолжалось до тех пор, пока уровень производства не опустился до уровня платёжеспособного спроса обнищавшего населения. Да, тот кризис тоже был кризисом перепроизводства. Вот только перепроизводство возникло не оттого, что в процессе расширенного воспроизводства производительная сила превысила потребительную силу общества, а, наоборот, оттого, что потребительная сила общества опустилась ниже производительной его силы. Поэтому тот кризис и был кризисом особого рода, отличным от обычных кризисов перепроизводства.

Сменились производственные отношения: вместо отношений социализма были установлены более низкие капиталистические отношения – притом отношения «самого дикого» капитализма! Они не соответствовали созданным за годы социализма производительным силам – эти производительные силы не могли быть востребованы капиталистическим обществом. Между производительными силами и производственными отношениями возник конфликт, а разрешился он тем, что производительные силы были приведены в соответствие с новыми производственными отношениями, были «опущены» до уровня последних. Гигантские производительные силы, ставшие вдруг «лишними», «ненужными», должны были быть разрушены, расхищены, проедены, разбазарены, в общем – уничтожены, дабы привести формирующуюся капиталистическую экономику в состояние временного равновесия. В этом – глубинная причина экономического кризиса в бывших соцстранах. А поскольку кризис был вызван отступлением от социализма к капитализму, от более высокого способа производства к более низкому, это и обусловило бóльшую глубину падения и бóльшую продолжительность его, – если обычные «рецессии» длятся месяцы, то во многих странах СНГ кризис продлился почти десять лет!

Я бы назвал рассматриваемый нами кризис «кризисом возвратного капитализма». И как раз этот разрушительнейший кризис убедительно доказывает, что капитализм есть способ производства более низкий по сравнению с социализмом. Ведь если прогрессивный переход от феодализма к капитализму дал когда-то мощный толчок развитию производительных сил и привёл к быстрому росту производства, то при возврате от социализма произошло, напротив,уничтожение производительных сил и падение производства [650]. И тот факт, что кризис всё же закончился, и падение сменилось подъёмом, нисколько не опровергает сделанный выше вывод. Хвалёный рост, начавшийся после того, как производительные силы были, наконец, приведены в соответствие с потребительной силой общества, не идёт ни в какое сравнение с темпами экономического роста при социализме. И он уже через пару лет непременно будет прерван новым спадом, теперь уже вследствие«нормального»капиталистического перепроизводства, – т.е. будет прерван уже «нормальным», обычным, ординарным кризисом перепроизводства. А ежели кто-то искренне и свято верит в бескризисное капиталистическое развитие нашей страны, в безоблачно-беспрерывное «удвоение ВВП», то такой человек – полный болван и неуч в экономике, даже если он и обременён научными регалиями и министерским портфелем! [651]

III.

Мы ясно видим: Общий кризис капитализма с растущей силой проявляется во всех трёх основных империалистических центрах – в США, Европе и Японии.

Соединённые Штаты с трудом преодолевают недавний кризис «новой экономики»; им требуется постепенная, и весьма болезненная, структурная перестройка хозяйства. Но чтобы поддерживать «давшую течь» экономику на плаву, необходимо снова и снова надувать «финансовый пузырь», обеспечивая живительные вливания капиталов; нужно опять искусственно «накачивать» или ту же самую (!) «новую», или какую-нибудь «сверхновую» экономику, подготавливая этим очередной обвал [652].

В наше время иначе и быть не может. Когда появляется очередная новая, революционная отрасль хозяйства, погоня капиталистов за сверхприбылью рождает бум: отрасль эта получает чрезмерное, диспропорциональное развитие, сопровождаемое и усугубляемое спекулятивным ажиотажем, а в итоге – крах, кризис. Недавно это пережили Internet-экономика и телекоммуникации; завтра мы обязательно увидим нечто подобное в какой-нибудь другой, новейшей отрасли – например, в биотехнологической индустрии. Или же капиталистам удастся снова «раздуть» «старую новую» Internet-экономику… Америка же – именно потому, что эта страна находится в лидерах научно-технического прогресса и, будучи флагманом капитализма, является средоточием спекулятивно-биржевой деятельности, – Америка сильнее всего вовлекается в каждый очередной высокотехнологический бум, больше других стран наживается на нём, перераспределяя в свою пользу мировое богатство; но она же и более всех теряет от последующего краха, от «обвала» акций.

При капитализме, где всё подчинено погоне за барышом, инновационная экономика тесно связана со спекулятивной экономикой и паразитизмом, и эти последние затягивают страну в омут. Усиленное накопление информационного капитала позволяет американским монополиям взимать огромную интеллектуальную ренту и взвинчивать фондовую капитализацию, но оно же – вспомните особенности информационного капитала! – придаёт экономике США особую неустойчивость, шаткость. Так ли иначе, финансовые показатели США продолжают неуклонно ухудшаться. Внешнеторговый дефицит в 2004 году превысил 500 млрд. долл., отрицательное сальдо заграничных финансовых требований составило порядка 3 трлн. долл., или четверть американского ВВП! «Ожидается, что процесс продолжит развиваться в том же направлении. Соединённые Штаты будут сохранять огромный дефицит текущих счетов, который потребовал заимствования 665 млрд. долларов в 2004 году. Никто, за возможным исключением Буша и его непосредственного окружения, не верит, что такое положение может продлиться долго» [653].

«Начиная с 2000 года, американская экономика вообще не создаёт ресурсов для своего дальнейшего развития (!) и полностью полагается только на внешнее финансирование. За всю историю США такое наблюдалось всего лишь один раз... в 1932 – 1933 годах – в самый разгар Великой депрессии» – отмечалось в 2003 году [654]. Как я уже писал в одной из предыдущих глав, Соединённые Штаты утратили славу страны с наивысшей производительностью труда. Рост продуктивности труда замедляется; скажу больше, по официальным данным, в июле – сентябре 2006 года она в США не росла вообще! [655] Следовательно, для роста прибылей американских корпораций и увеличения богатства буржуазной Америки необходимо ещё сильней грабить отсталый мир и оттягивать на себя мировые финансовые потоки – что означает усугубление американского ультрапаразитизма, разлагающего эту страну!

Тупик… Любой возможный вариант финансовой политики США – это гиблый путь. Можно, конечно, и дальше всеми силами поддерживать доллар – но это ведёт к увеличению государственного долга, принимающего просто неприличные размеры. Проводить политику «слабого доллара»? Да, это уменьшит дефицит внешнеторгового баланса и госдолг. Ещё, говорят, это повысит конкурентоспособность американской промышленности и будет стимулировать экспорт. Но что-то я сомневаюсь, что можно вообще повысить конкурентоспособность американской промышленности сравнительно с промышленностью Китая или Вьетнама! Зато понижение курса доллара однозначно снизит жизненный уровень в США. И, самое страшное, пострадает привлекательность американских ценных бумаг, а значит, ослабнет насос, накачивающий «финансовый пузырь», – а без этого Америка жить уже не может!

К тому же, ослабление доллара ударяет по интересам партнёров США по империалистическому блоку – Японии, например [656]. Вообще, мировая капиталистическая экономика всё больше напоминает безнадёжно тонущий корабль. Попытки спасти его финансовыми инструментами приводят лишь к тому, что «судно» раскачивается из стороны в сторону, получая крен то на один борт, то на другой. Если пытаться вытянуть Соединённые Штаты, на дно идёт Япония; поднимаем Японию, американский «борт» хлебает воду… А ведь в условиях глобализации экономики проблемы в одной ведущей капиталистической стране, вызванные «антикризисными» мероприятиями властей другой ведущей страны, в конечном итоге ухудшают ситуацию во всём мире. Спасаются, кто как может, а тонут все вместе!.. Возможен, к примеру, такой вариант развития событий: девальвация доллара побудит Японию и Евросоюз осуществлять в ответ девальвацию своих валют; все они станут соревноваться в «удешевлении денег», раскручивая маховик инфляции [657].

Ухудшается экономическое положение американских трудящихся. Как говорится в одном серьёзном исследовании конца 90-х, «…уровень жизни большинства рабочих семей не поднялся вновь со времени падения в начале 90-х гг., или их зарплаты [рост зарплат – К. Д.] не совпадали с ростом производительности труда. …экономические реалии, с которыми столкнулась типичная американская семья в 90-х гг., включают в себя: увеличение рабочих часов, прекращение роста и падение доходов и менее безопасная работа, приносящая меньший заработок» [658]. С наступлением нового века ничего к лучшему не изменилось. Так, только в 2004 году работодатели США сократили миллион рабочих мест (“The Week”, 14 янв. 2005). В том же году 3,6 млн. американцев потеряли страховки по безработице, 1,8 млн. жителей страны пребывали без работы более полугода (“New York Times”, 9 янв. 2005) [659].

Ухудшение экономического положения большей части населения ставит на повестку дня вопрос вопросов: Как поддержать платёжеспособный спрос и реализовать произведённый продукт? Утопающий хватается за соломинку: за потребительский кредит (в частности, жилищный). Вот он – эликсир вечной жизни капитализма, панацея от всех его недугов! Как же здорово, всё-таки, придумано: капиталисты сами, из своего кармана, оплачивают населению купленные им товары! И овцы целы и сыты, и волки – при своих прибылях! Но спешу расстроить тех, кто восторгается потребительским кредитом и считает его идеальным средством решения всех проблем (жилищной, прежде всего). Потребительский кредит, как и кредит вообще, способен лишь оттянуть кризис перепроизводства (и как раз мощное развитие кредитной системы сильнее всего противодействует тенденции к сокращению капиталистического цикла!), но при этом он, повторюсь, только увеличивает силу неизбежного взрыва.

Потребительский кредит создаёт искусственный спрос: благодаря ему, люди, не имеющие достаточно денег в карманах, получают возможность удовлетворить свои «заветные мечты и желания». В обществе товарного фетишизма потребительский кредит, действуя в паре с разнузданной рекламой, втягивает в гонку «консюмеризма» людей достатка среднего и даже ниже. На волне ажиотажа они раскупают плазменные телевизоры, домашние кинотеатры, навороченные мобилки и ноутбуки, приобретают машины и квартиры. За счёт этого искусственного спроса обеспечивается реализация товаров в условиях фактически наступившего их перепроизводства. Но искусственный платёжеспособный спрос сегодня – это недостаток реального спроса завтра, когда надо будет выплачивать проценты. Рано или поздно кредитный бум подходит к концу: задолженность населения достигает такой критической отметки, когда отпадает желание снова и снова покупать в долг – расплатиться бы по старым ссудам! Объёмы кредитования падают, и тогда обнаруживается форсированное перепроизводство, скрытое ранее «дутым» спросом.

Так или иначе, но чтобы поддержать платёжеспособный спрос населения, правительство США вынуждено идти на экстраординарные меры: в частности, на предоставление потребителям беспроцентного (!) кредита на покупку товаров длительного пользования – таких, как автомобили. Ограбление слаборазвитого мира и мощная откачка финансовых ресурсов позволяют правящему классу США обеспечивать дешёвый кредит для своего населения и, таким способом, более-менее поддерживать высокий уровень жизни в стране. (Нечто похожее происходит сейчас и в РФ, куда валом текут «нефтедоллары» и где раздаются ссуды на «доступное жильё»). Проводилась политика низких учётных ставок, находившихся в 2003 году на минимальном за прошедшие более чем 40 лет уровне (1%!), и осуществлялась «накачка» экономики кредитными средствами. Это делалось, в частности, для того, чтоб искусственно продлить бум на рынке недвижимости и жилищного строительства. (То же делалось в Японии в начале 90-х – закончилось всё большим «обломом»!).

Стоит ли удивляться тому, что в период с 1996 до, по крайней мере, 2003 года спрос в США стабильно рос быстрее производства, – и стоит ли говорить, что это – искусственный спрос! [660] Потреблять, потреблять, потреблять! – пусть хотя бы в долг и ценою разрушения окружающей среды – к этому побуждают своих граждан правительства развитых стран. Но – как плачевный результат – только лишь за 90-е годы долг американских потребителей удвоился, достигнув 7,5 трлн. долл. – более $50000 на семью. Основная часть этого долга состоит из ссуд, обеспеченных имуществом граждан и взятых для финансирования потребительских расходов или же для игры на фондовом рынке. В 1982 году домовладельцы были должны кредиторам 30% рыночной стоимости своего жилья. К 1999 году эта цифра поднялась до 46%. В течение 1990-х годов отношение задолженности домохозяйств к их чистому доходу выросло почти на четверть. Сегодня средняя американская семья имеет долг на сумму, которая превышает её годовой доход, оставшийся после налоговых вычетов! Эти долги распределены неравномерно – обратным образом к распределению богатства. Верхние 10% населения владеют более 70% национального богатства, тогда как остальные 90% несут тяжесть 70% потребительского долга [661]. Вот такая она, Америка – без десяти минут государство-банкрот с гражданами-банкротами!

Ещё одна «болевая точка» финансовой системы США – накопительные пенсионные фонды. В 80-е и 90-е годы происходило стремительное расширение накопительной системы, скорость которого в четыре раза превышала темпы роста ВВП. Пенсионные фонды стали крупнейшими инвесторами экономики США. Их активы за короткое время увеличились в 6 раз и к концу века подошли к отметке в $10 трлн. Но в результате экономических потрясений, состоявшихся на грани тысячелетий, «пенсионная система США подошла к рубежу, за которым переживаемый ею кризис может превратиться в угрозу не только для благосостояния американцев, но и для крупных компаний». Случившееся тогда на фондовой бирже падение обесценило активы пенсионных фондов. Бремя возникшего дефицита легло на крупные компании, и без того переживавшие не самые лучшие времена. Дело всё в том, что примерно каждый пятый житель США является участником систем «с установленными выплатами», где величина пенсий определяется исключительно стажем и размером зарплаты. Все риски в этом случае несут работодатели, которым приходится закрывать «пенсионные бреши» отчислениями из своей собственной прибыли, – а это неминуемо ведёт к ухудшению финансовых показателей компаний [662].

…Итак, Америка сдаёт позиции по всем фронтам. Ей в затылок дышит Китай. По прогнозам, даже если темпы экономического роста КНР немного снизятся, ВВП этой страны достигнет уровня ВВП США уже где-то в 2015 году. При этом Поднебесная сокращает научное и технологическое отставание от Запада, наращивает военную мощь и энергично прорывается в космос, угрожая в перспективе американской гегемонии в этой области. На глазах рушится американская концепция «однополярного мира» – несбыточная мечта империалистов-янки о тотальном «мировом господстве». А теперь задумайтесь: если Соединённые Штаты Америки утратят свой нынешний статус единственной мировой сверхдержавы, то им будет намного тяжелее накачивать свой «финансовый пузырь», рефинансировать государственный долг и поддерживать курс доллара; иными словами – намного тяжелее им будет заниматься «экономическим вампиризмом». Потому как американская финансовая машина и покоится на безграничной вере мирового сообщества в США как «вечную» монопольную супердержаву. А тут монополия будет нарушена…[663]

Показателен и такой штришок, казалось бы, мелкий, но очень хорошо иллюстрирующий упадок Империи Доллара: в 2004 году иностранные заявки в аспирантуры США сократились на 28%. Число китайцев – выпускников аспирантур – снизилось на 56%, индусов – на 51%, южных корейцев – на 28%. Впервые за 30 лет убавилось поступление иностранных студентов в американские ВУЗы, тогда как в Европе и Китае оно значительно выросло [664]. Азиатская молодёжь всё больше едет учиться в ту же Австралию – там можно за приемлемую плату получить образование не хуже американского. Всё закономерно: паразитизм верно ведёт нацию к деградации, к утрате ею интеллектуального и культурного потенциала, к потере «имиджа» – и эти потери нельзя сполна компенсировать «откачкой мозгов» извне.

Слабость Америки отчётливо проявилась во время недавнего новоорлеанского потопа. Подумать только: в богатейшей стране мира не нашлось денег, чтобы вовремя подлатать дамбы – ещё бы, все деньги ведь ушли на иракскую авантюру и «борьбу с терроризмом»! Спасательные работы организованы были отвратительно – власти США оказались совершенно не готовы к такого рода бедствиям; в общем, бардак в Штатах, выявляется, никак не меньше нашего! [665] А ещё ураган развеял многие мифы, навязанные миру буржуазной пропагандой. Оказалось, что в Соединённых Штатах полным-полно бедных, особенно среди чернокожих граждан. Оказалось, что «одноэтажная Америка» состоит из «одноразовых» домов, сколоченных из фанеры и шифера, которые от сильного ветра валятся, прямо как карточные домики! Ещё выяснилось, что далеко не каждая семья в США имеет собственный автомобиль – многие жители Нового Орлеана не смогли эвакуироваться именно из-за отсутствия машины. Вот вам и «Америка с Таратутой»! (Помните такую передачу?).

Вы видите: все факты говорят о том, что Соединённые Штаты постепенно превращаются из всемогущей «демократической» империи в самое слабое звено системы мирового империализма – в звено, которое может в один прекрасный момент разорваться. Но крах США – это крах всей мировой капиталистической системы, ибо США – её становой хребет. Всё это отлично понимают политические лидеры мировой буржуазии и главари американского империализма, и – можете не сомневаться – они пойдут на что угодно, лишь бы не допустить фатальной развязки. Америка напоминает раненного зверя, который сам себя загнал в ловушку. А такой зверь – самый опасный. Теперь вы понимаете, в чём причина растущей агрессивности североамериканского империализма, его неуёмного стремления воевать!? [666]

Но и «соседнее» звено в империалистической цепи – Япония – тоже очень слабо. Нет, Япония по-прежнему удивляет и восхищает нас своими техническими чудесами. Но вот в экономике её – полный застой, темпы роста такие, что в сравнении с ними темпы экономического развития СССР в эпоху того, брежневского, застоя представляются семимильными шагами вперёд! В 50-х годах среднегодовой прирост ВВП Японии составлял фантастические 14,9%; затем он неуклонно снижался: в 60-х годах – 11,3%, в 70-х – 4,5%, в 80-х – 3,7%; на 90-е годы в своё время прогнозировался среднегодовой рост в 1,8%, но в реальности он оказался вдвое меньшим [667].

Очевидно, Япония исчерпала потенциал, позволивший ей в послевоенные десятилетия совершить грандиозный рывок. Я имею в виду тот важнейший фактор конкурентного превосходства, что состоял в относительной дешевизне рабочей силы при её высокой квалификации. Теперь же на арену вышли новые «драконы», где весьма квалифицированная рабочая сила ещё дешевле – «в разы» дешевле – нежели в Японии. И в этих новых условиях развивать производство в Японии стало капиталистам невыгодно. С другой стороны, Япония сильно отстаёт от США в таких важнейших областях, как фундаментальная наука, информационные технологии, космонавтика, – отстаёт в развитии «новой экономики». Поэтому Япония не может в полной мере «снимать сливки с прогресса» – это делают США. Как результат, с началом перехода к информационному способу производства, а также с началом глобализации, Япония вступила в полосу глубокого кризиса. Он отягчается старением населения (в стране невысокая рождаемость и самая высокая в мире продолжительность жизни) и кризисом традиционной японской системы «пожизненного найма». В общем, подтверждается открытый Лениным закон резкой неравномерности экономического и политического развития стран в эпоху империализма: то одна, то другая страна вырывается вперёд, но бурный рост сменяется затем застоем, страна утрачивает ведущие позиции, и её обгоняют новые «лидеры забега» [668].

Длительный кризис экономики Японии начался после того, как в начале 90-х лопнул её «финансовый пузырь» (это событие даже сравнивают с капитуляцией страны в 1945-м!). Предыстория его такова. В середине 80-х годов огромное положительное сальдо Японии в торговле с США и Европой стало источником острых конфликтов («торговых войн»). Под нажимом своих «партнёров-конкурентов» Японии пришлось пойти на повышение курса иены (т.н. Соглашение Плаза, сентябрь 1985 года), а также на переориентацию промышленности на внутренний рынок и поощрение потребительского импорта (тогда был отменён ряд протекционистских ограничений). Курс иены поднялся с 200,5 иены за доллар в 1985 году до 135,4 иены в 1990-м. Дорогая иена ухудшила конкурентные позиции японских экспортёров, но зато стимулировала накопление и вывоз капитала. Заграничные инвестиции японских компаний сразу выросли с 6,5 до 48 млрд. долл. в год! Именно в те годы Япония сделалась крупнейшим мировым кредитором, а также крупнейшим держателем американских ценных бумаг. «Японские производители автомобилей и электроники переводили свои сборочные мощности в Северную Америку и Западную Европу, а производство комплектующих (впоследствии и сборку массо в ых изделий) – в Юго-Восточную Азию. В Японии заговорили об “опустошении” или «вымывании” национальной промышленности» [669]. При этом – несмотря на все попытки правительства привлекать иностранные инвестиции – Страна Восходящего Солнца остаётся для иноземных инвесторов страной малопривлекательной, и объём иностранных капиталовложений на душу населения тут на порядок ниже, чем в США и Европе [670].

Укрепление иены привело к усиленному накоплению капитала, росту курса акций и безудержному расширению кредитования, чему способствовала дешевизна кредита. Причём – как это обычно бывает в наше время – средства вкладывались банками не столько в производственные мощности, сколько в спекулятивные сделки с акциями и недвижимостью. «Финансовый пузырь» набухал в течение 1986 – 1990 годов, а затем он, как водится, лопнул. Индекс Токийской биржи Nikkei в последний день биржевой торговли 1989 года достиг 38915 пунктов и в первый же день 1990 года пошёл вниз, дойдя в августе 1992 года до 14309 пунктов. Резко упали стоимость акций и цены на землю. Всего рыночная цена совокупных финансовых активов (акций и земли) снизилась более чем на 1000 трлн. иен, что равнялось ВВП более чем за два года! И поскольку немалая часть вложений в земельные участки и ценные бумаги финансировалась банковскими кредитами, обесценивание этих активов привело к появлению невозвратных долгов на колоссальные суммы [671].

Оттого ещё в середине 90-х годов, ещё до начала «азиатского кризиса», в Японии – чуть ли не впервые в её послевоенной истории! – произошло разорение крупных банков. И, что очень показательно, прогремело несколько громких афер, связанных с утаиванием банками и другими компаниями сведений о своём финансовом состоянии. Так, банк «Хёго», обанкротившийся в 1995 году, показал только ¹/₂₄ часть своих долгов. Из-за всего этого «подорвано доверие к финансовой отчётности, аудиту и корпоративному управлению крупных корпораций и банков, к государственному надзору за финансовыми учреждениями» – и это очень серьёзно [672].

Поучительная история, не правда ли? В общем, пережив финансовый коллапс, японская экономика с тех пор практически не развивается, и самые энергичные меры, предпринятые правительством, чтобы «подтолкнуть» её, ничего не принесли. Зато в результате обильных «денежных вливаний» в экономику страны задолженность японского правительства в 1999 году достигла 100% ВНП, а общий японский госдолг (если учесть облигации префектур и муниципалитетов) – 130% ВНП! [673]

Так что, и в этой стране у буржуев – тупик. По словам экономиста И. Накатани, «бюджетный кризис уже теперь стал настолько серьёзным, что общий объём облигаций, выпущенных для его покрытия, достиг 240 трлн. иен. Это означает малую вероятность дальнейшего увеличения числа и масштабов государственных проектов, что заставит многие фирмы отказаться от опоры на них». Иначе говоря, государству придётся – не от хорошей жизни – отказаться от поддержки «своих» фирм. А ещё ему придётся, чтоб обеспечить пенсиями растущее число стариков и обслуживать непомерный госдолг, повышать налоги …Или же – чтоб не утяжелять налоговое бремя, тем самым ухудшая инвестиционный климат в стране, – пойти на приватизацию университетов, больниц и почты – т.е. проводить «крайне непопулярные реформы». Вот почему «…многих японцев приводят в уныние явления, наблюдаемые ныне в японском обществе. Кое-кто даже впадает в отчаяние» [674].

Но важнее всего то, что «кризисы в США и Японии являются взаимосвязанными, так как японские банки и корпорации делали обширные инвестиции в рынки ценных бумаг и облигаций США. Они также зависят от Соединённых Штатов как от своего ведущего рынка экспорта. Японские концерны владеют 350 млрд. долларов в облигациях казначейства США и ещё большим количеством корпоративных акций и облигаций, а также 150 млрд. долларов в прямых инвестициях. Всё вместе это больше, чем имеет любая другая страна, за исключением Великобритании» [675]. Занятная, однако, получается картина: одна страна, близкая к банкротству, – США – является должником другой страны, тоже близкой к банкротству, – Японии!

Дата добавления: 2015-08-02