При нынешнем развитии производительных сил

П

ротивники социалистической собственности очень также любят повторять, что человек способен добросовестно трудиться, только лишь применяя свои собственные, ему принадлежащие, средства производства, только работая «на себя». И вот тут-то они абсолютно правы! Тут они попадают «в самую десятку»! Действительно, ничто так не стимулирует труд, как чувство Хозяина – хозяина своей судьбы; как осознание того, что средства производства и плоды труда принадлежат тебе, ты ими распоряжаешься, и поэтому от твоего труда, от твоих усилий всецело зависит твоё благополучие. Напротив, если человек работает на другого человека, «на дядю»; если он зависит от чьей-то воли, подчинён ей, и знает, что продукт его труда достанется кому-то другому, вряд ли можно ожидать от него действительно добросовестного – сознательно -добросовестного – труда.

Но как раз при капитализме ⁸/₁₀ или ⁹ / ₁₀ общества лишены собственности на средства производства, работают на других людей, зависят от них, хозяевами не являютсяи чувства Хозяина, столь благотворно влияющего на качество труда, в связи с этим иметь не могут. В любом эксплуататорском обществе подавляющее(и при этом подавляемое!)большинство людей не являются Хозяевами. И это как раз те люди, которые своим трудом создают материальные ценности, жизненные блага; люди, чьим трудом, собственно, и живёт всё общество! Можно ли ожидать от них подлинно добросовестного труда? Нет, во всяком эксплуататорском обществе труд представляет собою тяжёлую и неприятную необходимость, каторгу, наказание и проклятье. В общественном сознании такого общества господствует рабское отношение к труду. Не случайно, например, христианством труд рассматривается как кара, которой Господь Бог подверг Адама и Еву и их потомков за то, что перволюди совершили первородный грех. Труд как божья кара! Так в религии нашло отражение действительное отношение к труду в обществе эксплуатации и угнетения.

Никто не хочет работать на кого-то другого, но работать приходится. Человек вынужден трудиться, ибо этого требуют от него объективные жизненные обстоятельства. Соответственно, во всяком эксплуататорском обществе непосредственного производителя, лишённого необходимых средств производства, приходится теми или иными способами принуждать к труду и стимулировать его труд теми или иными – явными или скрытыми – методами принуждения.

Ясно, что рабы не горели желанием гнуть спины на господ за пайку хлеба и тарелку похлёбки. Их заставляли работать угрозой физической расправы, их подгоняли плетьми или палками. Только таким варварским методом можно было стимулировать их труд. Кстати, само слово «стимул» происходит от греческого слова, обозначавшего палку, которой погоняли ослов – и рабов тоже. И сегодняшние «свободные» рабочие ходят на завод и стоят там у станка только из-за угрозы голодной смерти, или если уж и не смерти (в наше время в цивилизованных странах безработному не дадут всё-таки умереть от голода), то, во всяком случае, из-за угрозы попасть в ряды бомжей-«маргиналов», очутиться на дне общества, превратиться в никому не нужного изгоя. Для наёмного рабочего самым эффективным стимулом «вкалывать» служит угроза быть вышвырнутым с работы и оказаться без средств к существованию. Эта угроза и заставляет «свободного» рабочего работать качественно и «добросовестно» и выполнять все законные и даже порою противозаконные распоряжения хозяина. Потому что в противном случае он рискует услышать страшные слова: «Вы уволены!» Даже такой стимул, как высокая зарплата, действует при капитализме в виде угрозы: чем зарплата выше, тем страшнее её потерять, и тем ниже можно упасть!

В эксплуататорском обществе, где ⁹/₁₀ людей – не хозяева себе, только Страх может вынудить работника работать, и только Страх может стимулировать его труд. Раба стимулирует страх перед плетью надсмотрщика. Наёмного работника – страх перед увольнением, перед голодной смертью, перед потерей комфортного быта и «положения в общества», если он относится к высокооплачиваемым пролетариям, а также страх лишиться семьи и остаться в одиночестве – никому ведь не нужны неудачники! На деле только лишь Страх движет наёмными рабочими, и это в равной мере относится и к самым низкооплачиваемым из них, и к тем, кто по уровню жизни приблизился к Господам, – просто страхи их немного разные!

В общем, при любом эксплуататорском строе труд может стимулироваться только страхом и угрозами. Естественно, это обстоятельство не слишком способствует высокой продуктивности труда. Страх – плохой стимулятор. И при рабском труде, и при наёмном его производительность и качество страдают оттого, что работника надо так или иначе принуждать трудиться, подгонять его, жёстко его контролировать, поддерживать строжайшую дисциплину, – оттого, что стремление лучше работать не является внутренней потребностью работника.

Раньше деление общества на эксплуататорское меньшинство и эксплуатируемое большинство в какой-то мере оправдывалось тем, что непосредственные производители в силу необразованности и низкой культуры, в силу «забитости» каждодневным физическим трудом и отсутствия возможностей для саморазвития, не могли самостоятельно организовать производство и управлять им, не могли поэтому быть хозяевами своей судьбы. Но по мере роста производительных сил, особенно – по мере трансформации классического пролетариата в информариат, рабочие всё меньше нуждаются в «Хозяине». Развивая ум и усваивая знания, приобретая навыки управленческой работы и организаторские качества, современный пролетариат вырабатывает в себе способность самостоятельно организовывать производство и управлять им. Современный пролетариат достиг культурно-интеллектуальной зрелости: он способен быть Хозяином самому себе и не нуждается более в «дяде». Теперь он способен работать на себя и для себя, распоряжаясь своими средствами производства, поддерживая «добровольно-сознательную» дисциплину труда (хотя при социализме ещё приходится заставлять работать тех, кто по-прежнему относится к труду, как к рабской повинности). Поэтому то положение, при котором хозяевами является лишь ¹/₁₀ общества, с наступлением информационного технологического способа производства уже ничем не может быть оправдано. Более того, само развитие производительных сил требует, чтобы хозяевами стали, наконец-то, ¹⁰ / ₁₀ общества, работающие на самих себя. Работающие добросовестно, будучи Хозяевами.

При современном уровне развития производства, основанного на самой широкой кооперации труда и применении достижений науки и техники третьего тысячелетия, абсолютно невозможно вернуться к мелкотоварному производству с господством трудовой мелкой частной собственности. Общество, состоящее сплошь из разобщённых мелких хозяйчиков, каждый из которых работает лишь сам на себя, – суть реакционная и несбыточная утопия. Она была таковой уже во времена Прудона и Штирнера, а в наше время заикаться о таком обществе просто смешно!

Достигнутый уровень обобществления производства требует революционного перехода к исторически наивысшей форме собственности – к общественной, всенародной собственности на средства производства, при которой каждый член общества является собственником всех средств общественного производства, и все средства производства принадлежат всем и каждому – имеет место единство «своего» и «общего». Соответственно, каждый человек трудится на себя и на общество, членом которого является. Полное обобществление средств производства и превращение всех членов общества в полноправных Хозяев, в собственников всех общественных средств производства, занятых общественно-полезным трудом, – это и есть коммунизм. Только в его рамках, в результате ликвидации эксплуатации человека человеком и устранения деления общества на классы с противоположными интересами, труд становится свободным трудом, а такой характер труда совершенно необходим при том уровне производительных сил, который создаётся в нашу эпоху.

По моему убеждению, каждому технологическому способу производства соответствует определённый, свойственный ему, отвечающий требованиям развития производительных сил, характер труда. Развитому ручному способу производства соответствует подневольный труд с внеэкономическим принуждением к нему (рабство, крепостничество), машинному способу производства – наёмный труд. Информационному же способу производства единственно соответствует свободный труд в коммунистическом обществе.

I.

Старый машинный способ производства углубляет противоположность между физическим и умственным трудом. Он разделяет работников на меньшинство людей, выполняющих умственную работу, и огромное большинство «классических» рабочих, занятых простым физическим трудом. Производительность труда этих последних определяется в основном тем, на каком оборудовании они работают, т.е. определяется техническим фактором. Технический фактор приобретает всё большее значение по сравнению с человеческим фактором – фактором знаний и сложных двигательных навыков работников – в меру того, как прошлый труд, воплощённый в вещных средствах производства, всё более возобладает над живым трудом.

С развитием машинного производства техника совершенствуется, в то время как трудовые навыки большинства рабочих, напротив, упрощаются – во всяком случае, упрощаются в сравнении с трудовыми навыками ремесленников; и для их выработки нужна относительно непродолжительная практика. Большая физическая сила при работе на машине в большинстве случаев рабочему тоже не требуется, так же как не требуются основательные знания и вообще умственное развитие. Не случайно при «классическом» машинном производстве столь широкое применение получает детский труд. Дети не располагают ни физической силой, ни знаниями и производственным опытом, ни сложными навыками, ибо они вырабатываются годами, – но от «классического машинного» рабочего всего этого обычно и не требуется.

При машинном способе производства рабочий становится бездушно-бездумным механическим придатком машины, интеллектуально и духовно опустошённым и лишённым самого права быть личностью. Трудовые навыки зачастую редуцируются до самых примитивных двигательных комплексов, и это, ясное дело, не способствует личностному развитию человека. Типичная рабочая специальность на «классическом» заводе – сборщик на конвейере, изо дня в день и из года в год тупо выполняющий десятки и сотни раз в течение часа всего несколько доведённых до полнейшего автоматизма простых движений – не зря же Генри Форд так любил брать на работу всякого рода ущербных индивидов! И в то же время совершенствуются, усложняются, становятся всё более производительными машины; и это техническое развитие, сопровождаемое личностной деградацией рабочего, является при машинном способе производства главным источником роста производительности труда [526].

Всё меняется при информационном способе производства. С его наступлением резко возрастает значение человеческого фактора, создаётся «экономика знаний» – хотя и технический фактор, разумеется, не теряет своего значения. Относительное усиление человеческого фактора обусловлено относительным возрастанием информационного производства, увеличением доли умственного, особенно творческого, труда в общей массе общественного труда. Возрастает экономическая роль знаний: возрастает значение той части прошлого труда, которая «воплощена» в них. Конечно, немаловажно и то, на каком научном оборудовании работает учёный, какие приборы использует он для наблюдений и экспериментов, какие компьютеры применяет для обработки результатов. Но самые совершенные технические инструменты не заменят ему голову, не заменят ему его знания и способность мыслить. То же самое можно сказать и в отношении программиста, и в отношении инженера или дизайнера, и в отношении любого современного квалифицированного рабочего.

При информационном способе производства важнейшим фактором увеличения продуктивности общественного труда должно стать развитие у всех работников высочайших знаний и умения творчески мыслить. Особое значение приобретает задача: достичь как можно более высокой степени раскрытия интеллектуального потенциала всех участников производства и каждого из них; и именно тот общественный способ производства, который обеспечит это, который обеспечит максимальный рост производства знаний, победит и станет господствующим на планете. Убеждён, что таким способом производства станет коммунизм, – но никак не капитализм, который, как я покажу дальше, напротив, превращает людей в ограниченных полудебилов. Информационный способ производства требует одного, но капиталистический строй даёт совсем другое, – и в этом противоречие.

При информационном способе производства рабочий, наконец-то, делается Личностью. Теперь он выполняет не однообразные простые движения, но интенсивную мыслительную, творческую работу. Ему нужен не раз и навсегда выработанный автоматизм рук, но ясный ум, способный рождать плодотворные идеи, способный творить новое. Если машинный способ производства – увы, даже при социализме! – предъявлял спрос на серых, посредственных, но дисциплинированных исполнителей, то информационному способу производства нужны в массовом количестве яркие, неординарные, творческие личности, ему нужны творцы, новаторы. Можно даже сказать, что ныне общественному производству требуется «массовая гениальность». Во всяком случае, информационный способ производства требует, чтобы каждый человек до конца раскрывал свой интеллектуальный потенциал, сполна выявлял, развивал и использовал в трудовой деятельности свои задатки и способности.

Определёнными талантами и способностями обладает практически каждый человек, за исключением, пожалуй, лишь умственно отсталых от природы. Нужно только дать человеку возможность раскрыть их. Более того, доказано научными работами, что гениальность не есть исключительное явление. Некоторые специалисты, изучающие этот вопрос, приходят к выводу, что чуть ли не каждый пятый (!) человек потенциально гениален. Природа в этом отношении чрезвычайно щедра. Но среди миллионов потенциальных гениев раскрываются считанные единицы. Тому причины психологические и социальные, причём главные причины, обусловливающие низкую «раскрываемость гениальности», лежат в социальной плоскости. Существующее буржуазное общество, равно как и эксплуататорские социумы прошлого, не даёт и не может дать всем людям возможности для самореализации. Степень природной одарённости не зависит, вопреки мнению разного рода расистов и социал-дарвинистов, от национальной, классовой и социальной принадлежности человека. Потенциальные гении в одинаковом соотношении рождаются и среди буржуа, и среди рабочих; и среди европейцев, и среди африканцев. Нообъективные условия для реализации гениальности у разных категорий людей заведомо различны. Гениальные от природы дети из бедных семей и бедных стран имеют куда меньше шансов стать состоявшимися гениями, нежели дети из обеспеченных семей и богатых стран.

Ребёнок из бедной семьи – семьи рабочих или крестьян, – как правило, не может получить полноценного образования [527]. Особенно, если он вдобавок имел несчастье родиться в слаборазвитой стране с убогой системой просвещения. Зачастую дети бедняков вообще вынуждены начать работать, не успев даже закончить школу [528]. В любом случае, родители, принужденные тяжко трудиться, часто без выходных и по 12 – 14 часов в сутки, порою на чужбине (часто – как раз затем, чтобы дать своим детям возможность учиться!), не могут уделять детям должного внимания. Да и много ли может дать своему потенциально гениальному чаду рабочий, чьи тело и мозг изуродованы однобокой специализацией, рабочий, сам не имеющий возможностей для развития своей личности? Поэтому при капитализме лишь немногие, лишь наиболее настойчивые и целеустремлённые люди «из низов» способны вырваться из трясины нищеты и невежества и совершить взлёт к вершинам науки и культуры.

А с другой стороны, дети богатых родителей не имеют особых стимулов учиться. Поэтому, как правило, «золотая молодёжь» предпочитает проводить своё время не за партой или в библиотеке, а в барах и ночных клубах, пуская на ветер денежки богатеньких «родаков». Таким образом, очень часто бедные дети хотят учиться (чтобы «выбиться в люди»), но не могут, а богатые могут, но не хотят. Кроме того, обычно и бизнесмены не оказывают должного внимания своим детям, ибо по уши увлечены «деланием денег», и это благородное дело отнимает всё их жизненное время.

Вот и получается, что капиталистическая система (как и вообще любой строй, основанный на эксплуатации, угнетении и неравенстве) «убивает» потенциальных гениев, не даёт раскрыться громадному большинству их и, тем самым, с чудовищной силой задерживает прогресс. Существенно ускорить научный, производственный и культурный прогресс способен тот строй, который предоставляет всем членам общества возможность всестороннего развития личности – возможность, не ограниченную классовыми, расовыми и прочими препонами. Таким строем и является коммунистический строй.

При коммунизме «…распределение, поскольку оно управляется чисто экономическими соображениями, будет регулироваться интересами производства, развитие же производства больше всего стимулируется таким способом распределения, который позволяет всем членам общества как можно более всесторонне развивать, поддерживать и проявлять свои способности» [Ф. Энгельс. «Анти-Дюринг», отдел второй, глава 6]. Коммунизм обеспечивает всестороннее развитие всем членам общества, что более всего способствует развитию общественного производства.

Лучшим доказательством этих слов служит пример Советского Союза. Когда после революции страну покинула значительная часть старой буржуазно-дворянской интеллигенции, казалось, что Россия обречена на вечное невежество. Однако уже через каких-то десять лет в Союзе начался подлинный расцвет науки и культуры. Вместо старой интеллигенции в кратчайшие сроки была воспитана новая интеллигенция, из рабочих и крестьян, прошедших ликбез и рабфаки. Почитайте биографии выдающихся советских учёных и конструкторов – каждый второй из них вышел из крестьянских семей, из самой глуши, из таких семей, где до революции букварь отродясь не видывали. Возможно ли такое в массовом порядке при капитализме?

Социализм дал многим советским людям возможность раскрыть и реализовать свою одарённость, благодаря чему в СССР и были сделаны выдающиеся открытия и изобретения, были созданы прекраснейшие творения литературы и искусства. Отсталая до революции, «лапотная» Россия превратилась в одну из самых культурных и просвещённых стран мира, где учился каждый четвёртый студент планеты и издавалась каждая четвёртая книга. И в космос первым полетел советский человек!

Мои оппоненты могут мне возразить, что успехи науки в США и других развитых капиталистических странах были ничуть не меньшие, чем в СССР, а возможно, даже бóльшие. Для пущей убедительности они сошлются на соотношение числа учёных – лауреатов Нобелевской Премии (хотя известно, что при выборе её лауреатов советские учёные часто элементарно дискриминировались [529]). Но тут необходимо ещё учесть, что советская наука развивалась лишь своими, воспитанными у себя в стране гениями, а не импортировала их со всей планеты, как это делают развитые страны, паразитирующие на бедности остального мира. Яркой иллюстрацией этого как раз и является статистика по Нобелевским Премиям. Среди американских учёных-лауреатов чуть ли не треть оказывается «американцами какого-то (китайского, индийского, польского, румынского и т.д.) происхождения»! Попросту говоря, Америка присвоила (купила!) себе научные лавры иммигрантов, покинувших родину по причине невозможности раскрыть там свой потенциал.

И здесь мы видим ещё одно неоспоримое преимущество коммунизма. Помимо предоставления всем людям реально равных возможностей для образования и развития личности, мощным источником «производства гениев» при коммунистическом строе станет общий подъём просвещения и культуры в ныне отсталых и слаборазвитых частях планеты. После свержения империалистического ига, душащего народы Земли, на эти цели будут направлены огромные средства, ныне растрачиваемые на бессмысленную гонку вооружений и на не менее бессмысленную «гонку за роскошью» паразитов-буржуа. Будут, наконец, приняты действенные меры по созданию в отсталых странах эффективной системы образования – как это было сделано когда-то в Советской Стране, где несколько десятков народов и народностей, пребывавших при старом строе в абсолютной дикости и невежестве, получили в кратчайшие сроки и свою письменность, и свою школу, и свою национальную интеллигенцию. В Африке, Южной Азии и Латинской Америке будут построены современные, оснащённые по последнему слову техники научные центры, и тогда местным Менделеевым и Эйнштейнам не нужно будет покидать отчий дом для продолжения своей научной карьеры. Они получат все возможности для научной работы дома, в родной среде, где, как говорится, даже стены помогают; они смогут передавать свои знания подрастающему поколению учёных в своей отчизне. Будут созданы новые научные школы – кузницы учёных кадров. Исторические примеры подобного рода нам снова даёт Советский Союз, в котором наука расцвела не только в Москве, Ленинграде и Киеве, но и на самых отсталых когда-то национальных окраинах.

Конечно, такая политика всемирного коммунистического правительства вызовет недовольство тёмной массы обывателей, не видящих ничего дальше своего кармана и не слышащих ничего, кроме довольного урчания в желудке. «Как так: тратить наши деньги на помощь каким-то голодранцам? Не лучше ли проесть их самим?» Но, господа, давайте, наконец, делать то, к чему нас так настойчиво призывают буржуазные идеологи. Давайте всё-таки мыслить «общечеловеческими», «глобальными» категориями, вырвавшись из узкого мирка своих «национальных квартир»! Помощь «голодранцам» по подъёму их образования и культуры невероятно ускорит прогресс всей земной цивилизации, и это сторицей обернётся, в том числе, и народам-донорам. В данный момент из шести миллиардов населения Земли, по меньшей мере,пять миллиардов лишены доступа к качественному образованию. Если это позорное положение исправить, то раскрываемость гениев в масштабах всей планеты возрастёт, при самом грубом подсчёте, в шесть раз – только лишь за счёт предоставления ⁵/₆ землян возможности проявить свои природные способности!

А это, в свою очередь, означает, что в шесть раз чаще, чем сейчас, будут делаться выдающиеся научные открытия, в шесть раз быстрее станет продвигаться технический прогресс. Вот так коммунизм действительно способен высвободить колоссальные интеллектуальные силы, дремлющие в настоящее время.

Капитализм же, напротив, ведёт к интеллектуальной и духовной деградации человечества; он задерживает рост человеческого производственного потенциала, препятствует воспроизводству развитой рабочей силы, причём не только в бедных, но и в богатых странах. Возьмём для примера Соединённые Штаты – капиталистическую державу №1. Сами американцы бьют тревогу по поводу ужасающего отупления своего подрастающего поколения! Уровень знаний школьников и выпускников школ катастрофически снижается, и Америке буквально грозит превращение в нацию дебилов! [530] Одно только её спасает: наплыв талантливых иммигрантов из более бедных стран, где возможностей для учёбы меньше, но зато есть горячее желание учиться.

И всё это – в богатейшей стране мира, в стране, которая справедливо гордится своими университетами и научными центрами! В стране, занимающей первое место в мире по уровню компьютеризации и обеспеченности Интернетом! Казалось бы, здесь есть все материальные условия для раскрытия человеческого потенциала! Но, видимо, большие деньги и ультрасовременная техника – ещё не самое главное. Они бессильны решить задачу производства высоких знаний в затхлой атмосфере капитализма, губящего и подавляющего потенциальных гениев в самом зародыше!

Помимо прочего, к интеллектуальной деградации буржуазного общества ведёт типическая именно для капитализма узкопрофессиональная ограниченность. Буржуазный человек учится с одной лишь целью: хорошо овладеть профессией и зарабатывать благодаря этому как можно больше денег. Учёба полностью подчинена этой сугубо утилитарной задаче. Поэтому буржуазный индивидуум без остатка сосредотачивается на изучении предметов, имеющих самое непосредственное отношение к его будущей профессии, отбрасывая в сторону всё остальное, как «ненужное» и мешающее осуществлению поставленной цели. Он сознательно ограничивает свою личность ради наивысшей в буржуазном обществе ценности – Денег.

Наиболее полно такое буржуазно-утилитарное отношение к учёбе проявляется как раз в Америке. Американцы рассуждают по-буржуазному здраво: если молодой человек решил стать, скажем, компьютерщиком, то на кой ляд ему нужны биология, география или астрономия! Или, тем более, философия с её витаниями в облаках высоких материй! Ему следует полностью сконцентрироваться на математике и, возможно, на физике, а от того, что он будет знать, к примеру, как называется столица Португалии, он лишнего цента не заработает. Для этого существуют другие столь же ограниченные профессионалы, которые знают назубок все страны и столицы, но понятия зелёного не имеют, что такое интеграл и как работает компьютер [531].

Многим кажется, что такого рода узкий профессионализм полезен. И в нашей стране американская школьная система встречает немалое одобрение в среде «западно-ориентированной» «интеллигенции». На самом же деле пользу приносит лишь профессионализм,дополненный широтой общих знаний и общей культуры. Только широкий кругозор – разумеется, при наличии глубокихпрофессиональныхпознаний – даёт человеку способность творчески мыслить, генерировать оригинальные идеи и находить неординарные решения. Человек же, ограничивший себя сугубо узкопрофессиональными знаниями, возможно, и становится знатоком своего дела, но он неизбежно мыслит стандартно, схематично. Его ум заключён в рамки банальных истин и тривиальных решений, и выскочить за эти рамки крайне сложно.

Ну, нельзя – я в этом глубоко убеждён – добиться успеха в любой интеллектуальной деятельности, если твой ум не подготовлен философией – предметом, который едва ли не 99% людей считают абсолютно бесполезным!

Так или иначе, узкая специализация уродует человека, превращает его в односторонне развитое, ущербное существо. Любая специализация обедняет человека физически и духовно, лишает его цельности, обращает в индивида с «мозаичным мировосприятием», не способного видеть и понимать мир в его целостности и многообразии. В конечном счёте, такой индивидуум лишается духовной свободы [532].

И это в равной мере относится и к специализации на выполнении определённых комплексов движений рук, и к специализации на некоторой мыслительной деятельности. Интеллектуализация труда в эпоху НТР ничего здесь принципиально не меняет. Человек с несоразмерно, несбалансированно развитыми знаниями – современный специалист-интеллектуал – такой же урод, как и человек с несоразмерно развитыми мышцами и практически полным отсутствием всяких научных знаний – «классический» рабочий. И того, и другого уродует капиталистическое разделение труда, причём первый урод, несмотря на наличие у него «интеллекта», вовсе не представляется более «привлекательным» в сравнении со вторым [533]. Даже более того, его уродливость проявляется ещё более выпукло! Урод-интеллигент, не сознающий своей ущербной ограниченности, но кичащийся «интеллигентностью» и «знаниями», воочию предъявляет своё уродство, когда начинает с умным видом рассуждать о вещах, в которых ничего не смыслит. О политике, например. Ему кажется, что статус «интеллектуала» даёт ему право рассуждать обо всём на свете и высказывать свою авторитетную точку зрения, хотя, в сущности, во всех областях, выходящих за границы его профессиональных познаний, он – полный профан. И в минуты «мудрствования» такой интеллектуальный урод выглядит ещё более безобразно, нежели самый забитый урод-рабочий, не способный рассуждать вообще ни о чём! [534]

При машинном способе производства с уродующим воздействием разделения труда на человеческую личность можно было ещё как-то мириться. Личность тогда приносилась в жертву производительности труда, и можно однозначно утверждать, что в то время, на том уровне производительных сил, узкая специализация работников сыграла положительную роль в развитии общественного производства. При ручном и машинном технологических способах производства рост общественного богатства необходимо связан со всё более узкой специализацией работников и их однобоким развитием. (Это моё положение может показаться антигуманным, но ведь и рабство при всей его отвратительности и бесчеловечности в своё время сыграло положительную роль в развитии производительных сил – вспомните Энгельса).

Но вот в «информационную эру» узкая специализация становится тормозом развития производительных сил. Теперь от работника объективно требуются как раз разносторонность, широта знаний и навыков, широта мышления. Информационный способ производства нуждается в работниках с широким кругозором; труд же «узких спецов» делается всё менее эффективным и продуктивным. Однако в рамках капиталистического строя преодолеть узко-ограниченный профессионализм невозможно; это – типично капиталистическое явление, противоречащее объективным потребностям современного производства («экономики знаний») и неустранимое самыми правильными реформами в сфере образования. Ведь работникам приходится конкурировать между собой на рынке рабочей силы, где покупатели обращают внимание, прежде всего, на узкопрофессиональные знания; и именно эта конкуренция заставляет претендентов на рабочие места замыкаться на усвоении сугубо профессиональных знаний (знаний- товаров!) в ущерб общему развитию.

Кроме того, и это – самое главное, буржуазный класс и государство, представляющее его интересы, совершенно не заинтересованы в том, чтобы пролетарии разносторонне развивали свою личность. Именно так: капиталисты заинтересованы в хороших узких специалистах, чей труд приносил бы прибавочную стоимость, – но только не во всесторонне развитых личностях. Ибо человек, получивший всестороннее развитие, непременно начинает думать не только о своих сугубо профессиональных проблемах, не только о том, что может принести ему заработок и какую-то «пользу», но и о проблемах мировоззренческих. Преодолевший профессиональную узость пролетарий становится на путь размышлений о мироустройстве,о своём положении в нашем «лучшем из миров», о своих подлинных классовых интересах.

Если же он к тому же начинает проявлять интерес к философии, политэкономии и прочим ненужным и вредным для него с точки зрения буржуа наукам, то тут и до марксистской крамолы недалеко! Вот почему буржуазия и её государство делают, и всегда будут делать всё от них зависящее, дабы широкие пролетарские массы всегда оставались лишь массами ограниченных «хороших специалистов», массами однобоко развитых уродов. Потому-то и радикальная реформа системы образования, призванная расширить личность учащегося, в рамках буржуазного общества, наверное, невозможна. Только коммунизм способен создать систему образования, адекватную потребностям современного производства. И превосходство коммунистической системы образования над буржуазной будет со временем становиться всё более очевидным и будет давать коммунизму сильнейший козырь в борьбе со старым строем.

II.

Наши знания о мире становятся всё более обширными и сложными, всё чаще обновляются, и поэтому современному человеку требуется всё больше времени для усвоения этих знаний, для поддержания своего «интеллектуального арсенала» на уровне сегодняшнего дня. Соответственно, современному человеку – участнику общественного производства – необходимо всё больше и больше свободного времени, и это не есть требование, скажем так, абстрактного гуманизма, это – самое что ни есть прагматическое требование, напрямую касающееся развития производительных сил. Предоставление работнику большего свободного времени необходимо не только ему самому для удовлетворения его духовных потребностей и составляет не единственно его интерес; оно необходимо всему обществу, составляет общественный интерес.

Всё жизненное время работника распадается на рабочее время, в течение коего он создаёт материальные или духовные блага, и внерабочее время, предназначенное для удовлетворения его биологических и социальных потребностей. При капитализме рабочее время, в свою очередь, подразделяется на необходимое время и прибавочное. Внерабочее же время можно подразделить на физиологическое нерабочее время, необходимое для удовлетворения физиологических (биологических) потребностей (сон, отдых, приём пищи, гигиенические процедуры и т.д. [535]), и собственно свободное время. Физиологическое нерабочее время жёстко определяет физиологические границы рабочего дня, границы, предопределяемые физиологией человека. Ясно, что рабочий физически не может работать 24 часа в сутки, как того хотели бы, наверное, капиталисты, ибо он должен поддерживать свой организм и свою физическую работоспособность: спать, отдыхать, принимать пищу и т.д. Нужное человеку для удовлетворения социально-культурных потребностей свободное время – а его величина исторически изменчива – определяет моральные границы рабочего дня.

Физиологическое нерабочее время детерминируется самой биологической природой человека и является, можно сказать, константой. Исторически оно не столь сильно изменяется, хотя благодаря развитию бытовой техники и сферы услуг та часть его, что затрачивается человеком для необходимых работ по дому, несколько сокращается. Тем не менее, эти изменения относительно невелики, хотя бы потому, что основную часть физиологически необходимого времени составляет сон, а его продолжительность нельзя уменьшить ниже физиологически обусловленной нормы.

Физиологическое нерабочее время и при капитализме, и при коммунизме, принадлежит только лишь самому индивиду. При ручном и машинном технологических способах производства собственно свободное время также принадлежит лишь самому индивиду. Это – его свободное время, нужное только ему, для удовлетворения его потребностей. «Классический» рабочий тоже, безусловно, нуждается в чтении книг, прослушивании музыки, посещении театров и музеев, поскольку он, как и всякий нормальный человек, желает жить полнокровной жизнью и развивать свою неповторимую личность. Но это – повторюсь, его личная потребность. Общественное производство такого требования не выдвигает: от того, что «классический» рабочий прочтёт лишнюю книгу или посмотрит лишний спектакль, он вряд ли будет вытачивать в час больше болтов или закручивать больше гаек на конвейере. При машинном способе производства удовлетворение рабочим его культурных потребностей практически не влияет на производительность труда и производство общественного продукта, потому-то «духовное» свободное время рабочего принадлежит только ему.

В его увеличении заинтересован только он, но не общество и, тем более, не капиталист, рабочего нанявший. Для работодателя значение имеет, скорее, выспался ли его работник и поел ли он вдоволь, чтобы иметь силы трудиться, а не то, читает ли он книги, например. При машинном способе производства, если рассматривать дело под углом «чистых» потребностей производства, рабочему – этому «живому роботу» – объективно необходимо лишь физиологическое нерабочее время, не более того. И борьба за сокращение рабочего дня, по сути – за увеличение «духовного» свободного времени в ущерб прибавочному времени и прибылям капиталистов, борьба, которую ведёт пролетариат, отстаивая своё право на личностное развитие, не связана, скажем так, с объективным требованием развития производительных сил общества. Само духовное развитие рабочего нужно только ему, но не производству, в процессе которого духовное, интеллектуальное развитие «классического» рабочего почти никак и не проявляется. Рабочий может быть начитан, может хорошо разбираться в живописи и литературе, – и это, спору нет, прекрасно, – но какое это имеет значение на производстве, если он всего лишь закручивает гайки на конвейере?

Напротив, при информационном способе производства обогащение рабочим своей личности в свободное время прямо влияет на производительность его труда. Если «классический» рабочий повышает своё мастерство только в рабочее время, в процессе «непосредственного» труда, то представитель информариата делает это и в свободное время, например, когда читает книги, журналы или Web-страницы по его специальности. И даже, когда просто любуется живописью или слушает музыку. Он повышает уровень своей общей и личностно-производственной информации, уровень своей культуры, значит, развивает способность мыслить и создавать информацию. Таким образом, процесс общественного производства информации продолжается и в свободное время. «Непосредственный» труд на производстве дополняется «трудом на отдыхе», дополняется особого рода трудом, создающим личностно-производственную информацию и самую способность трудиться. При этом грань между рабочим временем и «духовным» свободным временем стирается – они образуют единое время, в продолжение которого создаётся общественное богатство.

Следовательно, при информационном способе производства свободное время работника принадлежит не только ему, но и обществу. Теперь уже не только сам работник, но и всё общество заинтересовано в том, чтобы работник располагал достаточным свободным временем для своего личностного развития, ибо это способствует росту общественного производства и общественного богатства. Капиталист-работодатель с наступлением информационного способа производства тоже в определённой мере делается заинтересованным в предоставлении своему наёмному работнику дополнительного свободного времени. Если раньше в интересах капиталиста было продлить рабочий день до его физиологических границ и вообще лишить рабочего свободного времени, то отныне капиталисту было бы выгоднее, наверное, установить для работника определённое оптимальное соотношение рабочего и свободного времени. Располагая достаточным свободным временем, тот смог бы дополнительно развить свои трудовые способности, и это могло бы, очевидно, принести капиталисту дополнительную прибыль.

Однако поскольку прибавочная стоимость – то, ради чего создаётся капиталистическое производство, – производится рабочим только лишь в прибавочное рабочее время, ни один капиталист не способен понять необходимость и желательность для него же увеличения свободного времени работника и сокращения, соответственно, рабочего дня. А если и способен понять, то не способен принять. С точки зрения буржуа, создающего производство ради прибавочной стоимости, грань между рабочим и свободным временем стираться не может, и их противоположность незыблема. То, что едино для абстрактного «общества», не едино для капиталиста.

Кроме того, при капитализме труд по выработке личностно-производственной информации является частным трудом работника. В данном случае работник работает сам на себя, и продукт его труда принадлежит ему самому. Капиталист получает знания работника, и может использовать их в своих интересах, лишь купив рабочую силу их владельца. Но этот последний в следующий раз может и не продать рабочую силу его сегодняшнему хозяину; он может продать её другомукапиталисту. И тогда те знания, которые работник вырабатывает в свободное от работы на нынешнего работодателя время, достанутся в распоряжение какому-нибудь другому капиталисту, и будут приносить прибыль ему. «Сегодняшний» же работодатель не получит от создаваемой его работником в свободное время информации никакой выгоды.

Предоставляя работнику добавочное свободное время, капиталист может обогатить в будущем себя, но может обогатить и своего конкурента. А прибыль-то надо делать здесь и сейчас! Отсюда низкая заинтересованность работодателя в предоставлении работнику дополнительного свободного времени – частный интерес капиталиста вступает в противоборство с интересами общественного производства. Вообще, всякий нормально мыслящий капиталист воспринимает свободное время рабочего как бесполезное время, в продолжение коего рабочий предаётся безделью и разным непотребностям. Стремление капиталиста присвоить максимальную прибавочную стоимость всегда заставляет его прилагать усилия для удлинения рабочего дня, и никакие рациональные аргументы не смогут его в этом переубедить.

Поэтому ни один капиталист не идёт на добровольное сокращение продолжительности рабочего дня своих рабочих. Добиться законодательного сокращения рабочего дня, добиться увеличения свободного времени пролетариев, при капитализме можно лишь путём упорной борьбы рабочего класса против буржуазии. Всегда, во все времена, буржуазия отчаянно сопротивлялась уменьшению рабочего дня – вспомните, сколько крови было пролито пролетариатом в борьбе за 8-часовой рабочий день! И лишь когда буржуазный закон устанавливает, наконец, сокращённый рабочий день, капиталисты уступают, со стонами и причитаниями насчёт ущемления их священных буржуйских интересов, но при этом всеми правдами и неправдами норовят привлечь рабочих ко всяким сверхурочным работам [536].

Уже сейчас стало совершенно очевидно, что 8-часовой рабочий день, которого с таким боем и с такими жертвами добился рабочий класс, и который на каждом шагу нарушается даже в самых развитых и демократических странах, – это в наше время слишком долгий рабочий день. В наиболее передовых странах, во Франции, например, рабочий класс завоевал 7-часовой рабочий день и уже ведёт борьбу за снижение его до 6-ти часов. Однако и этого недостаточно. Развитие информационного способа производства в самом скором времени поставит общество перед необходимостью ещё снизить продолжительность ежедневной работы, скажем, до 4-х часов. Только тогда работник будет иметь вдоволь свободного времени для развития своей личности и преодоления того самого узкого профессионализма, что грозит человечеству интеллектуальной деградацией. А также для занятий спортом и поддержания своего здоровья – а иначе сидячая работа за компьютером и малоподвижный образ жизни неминуемо приведут вид Homo sapiens ещё и к физической деградации!

У проблемы свободного времени и его соотношения с рабочим временем есть ещё одна сторона, которую почему-то никто пока не замечает. Дело в том, что потребление информационных благ – лично-потребительной информации – есть процесс продолжительный, связанный с затратой специально выделяемого для этого, и немалого, времени; и в силу этого потребление информационных продуктов, в отличие от потребления вещественных продуктов, ограничивается величиной свободного времени потребителей. Вообще, потребление индивидуумом информационных продуктов существенно отличается от потребления вещественных продуктов. Потребление пищи, к примеру, – тоже процесс продолжительный, длящийся во времени. Но, во-первых, процесс поедания пищи относительно недолог – недолог относительно, по крайней мере, продолжительности рабочего дня. Во-вторых, время, необходимое для еды, входит в физиологическое свободное время, являющееся константой. Продолжительность обычного приёма пищи есть величина примерно постоянная и мало зависящая от объёма и стоимости потребляемых продуктов.

Потребление одежды, обуви, жилья, мебели, посуды и других предметов долгосрочного пользования – тоже процесс продолжительный (и очень долгий), но ононе требует специально отведённого для этого времени. Жильё, одежду и прочее мы потребляем круглые сутки – и когда работаем, и когда едим, и когда отдыхаем; и в рабочее время, и в свободное: одним словом, их мы потребляем как бы «между делом». Специально выделенное время уходит лишь на покупку и обслуживание вещей, но величина этого времени мала по сравнению с временем их потребления.

А вот для потребления лично-потребительной информации – книг, фильмов, компьютерных игр и т.д. – нам нужно Время – время, специально выделенное для этой цели; и величина этого времени прямо зависит от объёма потребляемой информации. Фильм мы смотрим, т.е. потребляем, ровно столько, сколько он длится. Книгу мы читаем тем дольше, чем она толще и сложнее для понимания, т.е. чем больший объём информации она содержит. Процесс потребления информации – процесс очень длительный. Любой фильм длится больше времени, чем уходит у нас ежедневно на приём пищи. Чтение же книг требует времени, соизмеримого с продолжительностью рабочего дня.

Лично-потребительная информация потребляется почти исключительно в течение духовного свободного времени (разве что телевизор мы можем смотреть, совмещая это дело с едой). Поэтому потребление индивидуумом информационных продуктов ограничивается не только размером его кошелька, как в случае вещественных предметов потребления, но и величиной свободного времени. Нехватка времени не даёт нам потреблять столько информации, сколько нам хотелось бы.

Современный высокооплачиваемый наёмный работник мог бы купить целую библиотеку, но где он возьмёт время, чтобы прочесть её? Он имеет финансовые возможности, но не располагает ВРЕМЕНЕМ, ииз-за этого не может потреблять в достаточном количестве информационные продукты. Зато ничто не мешает ему покупать и потреблять еду, одежду и прочие вещи. Не потому ли в наше время характерным типажом становится пролетарий обеспеченный – сытый и с иголочки одетый, при машине и дорогой «мобилке», – и …дремуче невежественный, духовно нищий, книг вообще не читающий?! Да ему некогда читать!!! [537]

Капитализм противопоставляет рабочее и свободное время, а значит, и противополагает заработную плату и свободное время как взаимоисключающие ценности. Либо ты работаешь все дни напролёт, зарабатываешь «приличные деньги», но не имеешь времени, и поэтому не можешь потреблять информационные блага. Либо ты совсем не работаешь, располагаешь кучей времени, но не имеешь денег, и поэтому, снова-таки, не можешь приобретать информационные продукты. Альтернатива проста – результат один и тот же. При капитализме реализация стоимости лично-потребительной информации ограничена, помимо прочего, ещё и ограниченностью свободного времени громадного большинства населения – трудящегося населения [538]. При этом строе, как и при любом эксплуататорском строе, масса населения принуждена помногу трудиться, не имея вдоволь времени для личностного развития, и эта масса не может предъявить высокий спрос на лично-потребительную информацию, – даже в том случае, если она может предъявить платёжеспособный спрос вообще!

Поэтому капитализм, в силу его производственных отношений, особенно задерживает рост именно информационного производства. Задерживает рост той сферы общественного производства, которая должна ускоренно – быстрее всего – развиваться и своим быстрым ростом стимулировать развитие вещных средств информационного производства, компьютеров, прежде всего. Необходимость дать больший простор развитию информационного производства – это ещё один резон в пользу увеличения свободного времени трудящихся. Борьба пролетариата за сокращение рабочего дня, вообще – во всех отношениях и под всеми углами зрения, – становится поэтому в наши дни и борьбой за интересы развития общественного производства, а противоборство этому со стороны буржуазии – противоборством прогрессивному развитию производительных сил. Радикально же решить проблему сокращения рабочего дня можно только при социализме, после свержения господства буржуазии и завоевания политической власти рабочим классом. Ждать, что капиталисты добровольно, без сопротивления и без нарушений ими их же буржуйских законов, дадут рабочим больше времени для полноценной жизни и развития личности – бесполезно. Скорее в январе наступит июльский зной, и мы будем загорать под новогодними ёлками, чем капиталисты пойдут на такую милость!

К тому же, буржуазии это ещё и политически невыгодно. Невыгодно буржуям, чтоб рабочие были широко и разносторонне развитыми людьми, чтоб умели они думать и самостоятельно делать правильные выводы. Им лучше, чтобы трудящиеся вовеки оставались тупой массой послушного «электората»! Поэтому буржуазию вполне устраивает такое положение, когда одна часть общества «вкалывает» по 8 – 10 – 12 часов в сутки и деградирует от нехватки свободного времени (порою даже при приличном «достатке»!), а другая часть – безработные – вообще не работает и деградирует от безделья, безденежья и алкоголя. Любо-дорого видеть буржуям, как их работнички «пашут» словно пчёлки, потому и внушают они своим наёмным рабам простую до тупости мысль: «Надо больше работать!» Мол, голубчики, больше работайте, и лучше будете жить! Но зачем «лучше жить», если некогда жить?

Человечество благодаря развитию производительных сил далеко ушло от того состояния, когда людям нужно было трудиться от зари до зари, дабы прокормить себя и выжить в борьбе с природной стихией. От того состояния дикости, когда всё жизненное время человека, за исключением сна, было подчинено заботам желудка. Пора бы, наконец, и о «душе» подумать! Достигнутая ступень развития производительных сил позволяет теперь как раз меньше работать, и при этом богаче жить, позволяет больше отдыхать и находить больше времени для гармонического развития личности, – опять же, в интересах не одной только собственной личности, но и всего общественного производства, всего общества. Одно только мешает этому: существование паразитического класса капиталистов, заставляющих пролетариев больше работать. Поэтому пролетариат, и информариат в первую очередь – как слой рабочего класса, в наибольшей мере нуждающийся в свободном времени, – должен свергнуть иго буржуазии исам распоряжаться своим временем – и рабочим, и свободным.

При социализме необходимое и прибавочное рабочее время трансформируются во время для работы «на себя» и время для работы «на общество», которые неразрывно связаны между собой и не противопоставлены друг другу. В продолжение первого рабочий создаёт продукт, который потребляют он и его семья. В продолжение второго он создаёт продукт, потребляемый всем обществом, и самим рабочим в том числе, –из общественных фондов потребления. Теперь и «прибавочное рабочее время», и «духовное» свободное время принадлежат одновременно и рабочему, и обществу. Значит, противоположность между ними устраняется.

Это позволяет социалистическому обществу устанавливать – безо всякой борьбы и на строго научной, плановой основе – оптимальное соотношение рабочего и свободного времени. Такое соотношение, которое позволяло бы производить достаточное количество материальных благ для общественного потребления и оставляло бы при этом достаточно времени для личностного развития всех членов общества, что лучше всего способствовало бы развитию производительных сил [539].

Социалистическое государство может и должно проводить политику планомерного сокращения рабочего дня с восьми часов до семи, с семи – до шести, с шести – до четырёх и т.д. За счёт чего? Во-первых, за счёт привлечения всех трудоспособных граждан к общественно полезному труду. Коммунизм устраняет безработицу – вынужденное безделье значительной части рабочего класса – и устраняет те слои общества, занятием которых является праздность, – рантье, землевладельцев, живущих рентой, и т.п. Это возможно только в коммунистическом обществе, и этопозволит перераспределить трудовую нагрузку между всеми членами общества, «разгрузив» тех, кто сейчас вынужден тяжко «пахать» за себя и «за того парня» [540].

Допустим, что в некоторой капиталистической стране в настоящее время уровень безработицы составляет 15%, продолжительность рабочего дня – 8 часов, и ещё 5% населения – это праздные капиталисты-рантье. Элементарный расчёт показывает, что привлечение к общественно полезному труду 20% неработающего населения сразу бы позволило снизить продолжительность рабочего дня до 6 ²/₅ часа без малейшего сокращения производства валового общественного продукта! [541]

Во-вторых, сокращение рабочего времени основывается на неуклонном росте производительности труда, на быстром развитии и совершенствовании социалистического производства, по мере чего относительно снижается общественная потребность в труде и, соответственно, высвобождается время. Это высвободившееся время может быть либо использовано для производства дополнительной массы жизненных благ и повышения благосостояния общества, либо может быть присоединено к свободному времени граждан. Либо – что является наиболее мудрой политикой – рост благосостояния и увеличение свободного времени сочетаются.

Но, опять же, проведение такой политики возможно только при коммунизме, в условиях действия его основного экономического закона, при общественной собственности на средства производства. Только при коммунизме действие фундаментального закона экономии времени обусловливает рост материального благосостояния, улучшение условий жизни и одновременно с этим увеличение свободного времени всех членов общества. При капитализме это принципиально невозможно, так как в силу действия его основного экономического закона повышение производительной силы труда используется собственниками средств производства исключительно для извлечения максимальной прибыли как их самоцели. Капиталистам, чтобы решать стоящую перед ними задачу, нужно сокращать не всё рабочее время пролетариев, а только лишь их необходимое время, увеличивая за счёт этого время прибавочное. Этого они и добиваются, используя усовершенствованную технику и новые формы организации труда. Таким образом, закон экономии времени проявляется при капитализме лишь как закон экономии необходимого времени рабочих [542]. При капитализме высвобождаемое за счёт применения современных машин и технологий рабочее время тоже, правда, присоединяется к свободному времени, но только лишь к «свободному времени» безработных, вытесненных машинами на обочину жизни. Работающие же люди, как правило, не получают от технического прогресса ни единой лишней минуты для саморазвития и культурного досуга, отдавая свои жизни благородному делу накопления капиталов кучкой господ нашего мира!

III.

Наёмный работник – это тот же раб: наёмный раб. Даже если он и не осознаёт своё рабское положение, он всё равно ощущает его подсознательно. Он чувствует свою холопскую зависимость от класса капиталистов, которым наличие у них в собственности средств производства даёт право диктовать пролетариям свои условия, повелевать рабочими и заставлять их выполнять буржуйскую волю. Рабство, пусть даже наёмное, т.е. «добровольное», пусть даже высокооплачиваемое и сытое, всегда унизительно, а для человека образованного, обладающего уровнем интеллектуального развития и знаний не ниже, а то и выше, чем у его работодателя-капиталиста, оно, наверное,унизительно вдвойне. Про какого-нибудь забитого пролетария XIX века, с трудом окончившего два класса церковно-приходской школы или вообще никогда не сидевшего за партой, ещё можно было сказать, что, мол, он должен подчиняться воле капиталиста, ибо не может самостоятельно распоряжаться собой. Но можно ли так сказать про современного квалифицированного, образованного рабочего?

Пролетарий вынужден на каждом шагу унижаться перед хозяевами-капиталистами. Он делает это уже при поступлении на работу – при прохождении всевозможных собеседований, тестов и испытательных сроков, во время которых он должен выворачиваться наизнанку, дабы доказать работодателю, что не зря будет кушать свой хлеб. А буржуй будет потóм попрекать его этим самым куском хлебушка: вот, дескать, проявил я милость, взял тебя на работу, а ты теперь отрабатывай…

Наёмный работник вынужден, чтобы удержаться на работе и «сделать карьеру», всё время демонстрировать безусловную лояльность хозяину и выполнять все его распоряжения, в т.ч. и не всегда законные. Ведь все эти трудовые кодексы и прочие законы о труде при капитализме являются пустыми бумажками, на которые буржуи самым наглым образом плюют. Никакие профсоюзы и «демократические» суды не способны защитить законные права пролетария. Если даже рабочий и выиграет процесс против своего босса, и его восстановят решением суда на работе, то как он потом будет работать? Да ему создадут такие условия, что он сам напишет заявление «по собственному желанию»! Поэтому у наёмного работника остаётся один выбор: или выполнять, всё, что ему прикажут, например, работать сверхурочно и без выходных, или …искать другую работу. Вот она – свобода!

Ведь для буржуев наёмные работники – это именно рабы. Буржуй покупает человека на определённое время – рабочее время – и требует, чтобы в это принадлежащеекапиталисту время работник полностью ему повиновался, повиновался как настоящий раб. При капитализме это совершенно нормально, и нечего издавать возмущённые охи и ахи по поводу самодурства отдельных хозяев! Дело ведь не в отдельных хозяевах, не в особенностях их испорченного характера, а в строе, дающем капиталистам право повелевать людьми и унижать их только на том основании, что капиталисты владеют средствами производства, а пролетарии их лишены.

Пролетарий экономически зависим от всего класса капиталистов, он, перефразируя Маркса, прикован к рабочему месту более крепкими цепями, чем те, коими был прикован римский раб [543]. Он прикован цепями Голода и Нищеты. Либо ты гордый, но нищий, – либо твоё брюхо набито, но изволь уж на своём брюхе немного поползать. Или заняться попу лизмом (в смысле лизания ягодиц). А иначе как «сделать карьеру» и «выбиться в люди»? Мы постоянно сталкиваемся с примерами, когда по карьерной лестнице продвигаются не самые умные и талантливые, а самые угодливые, самые преданные хозяину, готовые ради него на любое злодеяние пойти. Личная преданность ценится, увы, куда больше, чем даже гениальность.

Однако всё этоникак не способствует добросовестному выполнению трудовых обязанностей. Наёмный раб всегда воспринимает свой труд – сознательно или подсознательно, неважно, – как рабский труд. Он работает только под экономическим принуждением, под страхом увольнения или снижения зарплаты. А капиталисты, со своей стороны, вынуждены устанавливать самую строгую капиталистическую дисциплину труда, вынуждены вводить самый жёсткий и мелочный контроль над рабочими, чтобы те не отлынивали, не устраивали лишних перекуров и вообще ни на секунду не отвлекались от работы. Чтоб они не использовали рабочие компьютеры для игр и странствий по Internet'у и чтобы даже в туалете они не задерживались дольше, чем того требуется для удовлетворения большой или малой нужды!

Наёмный труд – рабский труд, и поэтому подавляющее большинство людей ненавидит свою работу. Самым счастливым мгновением для них является конец рабочего дня, когда, наконец, заканчивается галерная неволя и начинается Свобода. Я вообще убеждён, что при капитализме нельзя искренне любить свою работу, если ты – наёмный рабочий. Люди, уверяющие, будто они любят свою работу, как правило, говорят так либо потому, что боятся прослыть неудачниками, либо потому, что внушают себе эту мысль. Так оно, знаете ли, легче и приятнее жить… [544]

Трудоголики? Возможно, такие люди и существуют, – в основном, однако, среди тех, кто на себя работает. Большинство же сегодняшних «трудоголиков» – это «трудоголики поневоле», которые вынуждены «пахать» до изнеможения, чтобы прокормить семью, или же их элементарно заставляют это делать их боссы. Сейчас, кстати, участились случаи, когда такие вот «ударники капиталистического производства» боятся даже в отпуск уйти – вернулся с курорта, а твоё место уже кем-то занято! А потом мы поражаемся, как это в сорок лет люди от инфарктов и инсультов умирают! Пресловутая «карьера» изнашивает и сжигает «трудоголиков» заживо!

Итак, труд при капитализме не может быть свободным трудом, который приносит индивидууму радость и удовлетворение. Заставить рабочих трудиться «на всю катушку» капиталисты могут лишь при помощи самой жесточайшей капиталистической дисциплины труда, применяя утончённые «научные системы выжимания пота», а также ультрасовременную компьютерную и видеотехнику – этих автоматических неусыпных железных надсмотрщиков. На что пролетарии естественно отвечают самыми хитроумными методами отлынивания от работы!

Но все эти грубые и беспардонные методы принуждения и контроля были эффективны при машинном способе производства, при низком уровне личностного развития рабочей силы, при господстве грубо-механистических, «конвейерных» форм труда. Машинный технологический способ производства требовал полнейшего, безоговорочного, «армейского» подчинения коллектива воле руководителя; такое положение не было полностью устранимым, пожалуй, и при социализме. Информационный же способ производства, при котором преобладает творческий высокоинтеллектуальный труд, требует совершенно иной дисциплины труда, делает возможным самое широкое применение само контроля и само дисциплины. Однако такая дисциплина невозможна при капитализме, в системе наёмного труда.

Когда человек необразован и интеллектуально неразвит, когда он обречён на то, чтоб изо дня в день совершать одни и те же отупляющие монотонно-автоматические движения, его легко принудить к труду. Собственно, к такому труду, действительно, можно только принудить, и принуждать, так или иначе, приходится. Но когда человек умён и образован, принудить его к труду не так легко, и чем умнее и образованнее он, тем тяжелее это сделать [545]. Если же его труд носит творческий характер, то такой труд сам по себе является интересным и увлекательным, и при других обстоятельствах он стал бы вправду трудом в радость себе и не требовал бы вообще присмотра. Работнику необходимо творческое вдохновение, которому присмотр явно вредит, и ему нужна скорее само дисциплина. Но эта последняя возможна лишь тогда, когда рабочий – Хозяин Самому Себе, и он не скован присмотром извне.

Современный рабочий, управляющий сложнейшими комплексами машин, руководящий «виртуальными рабочими», познающий и ставящий себе на службу могучие силы природы, уже ощущает себя «властелином природы» и «главнокомандующим техникой». Технологический строй современного производства объективно возвышает работника, а не подавляет его личность, как это было при «классическом» машинном производстве. И тем унизительней становится его положение наёмного раба, подчинённого работодателю. Воистину, человек, ставший господином природы, не может далее оставаться рабом другого человека – он может и непременно должен стать Хозяином Самому Себе!

Теперь проблема подчинённого, униженного положения пролетария перестала быть просто моральной проблемой – она стала проблемой, имеющейсамое прямое отношение к развитию производительных сил! Устранение этого положения – отныне не абстрактно-гуманистическое пожелание, но именнотребование, вытекающее из необходимости прогрессивного развития производительных сил. Это прекрасно понимают и сами буржуа. Лучшие умы буржуазной социологии и психологии ломают голову над тем, как сделать так, чтобы рабочий не чувствовал себя рабом. Они целую теорию изобрели: теорию «человеческих отношений». Целую науку сочинили, как должен вести себя с подчинёнными капиталист, дабы не слишком унизить их достоинство, дабы рабочие и капиталист чувствовали себя одной семьёй!

Но всё равно ничего у них толком не получается! Сытый голодному не товарищ, буржуй рабочему не родственник! Потому что при капитализме человек не может быть целью (помните «категорический императив» Канта: «…поступай так, чтобы использовать человека для себя …всегда как цель и никогда лишь как средство»?), к чему, собственно, стремится коммунизм. При капитализме человек всегда – средство, точнее: средство для производства прибавочной стоимости и извлечения прибыли. И пусть даже капиталист пытается обращаться с рабочими «по науке», а не искренне всё это; всё равно они д

Дата добавления: 2015-08-02