Беседа с родителями Готфрида

Готфрид долго оставался в своей теплой постели. Услышав неоднократно прозвучавший голос матери, обращавшейся к нему, он, наконец, нашел свою одежду и надел вытянутые на коленках брюки. Потом, медленно жуя, съел кое-что на завтрак. Ломтики хлеба он ел охотно, когда они были по-настоящему сладкими, и поэтому чайной ложкой он наложил на каждый из них так много варенья, что оно потекло по краям. Если утром ему не хватало времени позавтракать, мама складывала оставшиеся ломтики один на один, так что он по пути мог, по крайней мере, кое-что перекусить.

Но Готфрид поспешил еще и в ванную. Он смазал руку гелем, поделив затем гель на две руки, провел по волосам. С удовлетворением посмотрел на себя в зеркало и увидел, что гель застыл; расческой он поправил волосы, лаком зафиксировал прическу, с радостью осмотрел свое произведение, побегал по квартире, чтобы найти кассеты, тетрадку и школьные принадлежности и отправился в школу.

Мать вошла в его спальню. «Как всегда», - покачала она головой. В спальне было душно, и она широко распахнула окно, чтобы проветрить постель.

На следующей остановке в трамвай, в котором ехал Готфрид, вошли его школьные товарищи. У оного из них прическа была такой же, как у Готфрида, волосы топорщились. Этот мальчик был для Готфрида своего рода моделью. Когда они стояли рядом, то напоминали Двух ежей, которые приготовились бежать наперегонки с зайцем.

«Доброе утро, Готфрид», сказала Сюзанна и крепко пожала руку мальчика, протянутую для утреннего приветствия. Ничего более неприятного, чем эти приветствия он не знал, потому что учительница ждала когда его взгляд встретится с ее взглядом. Только тогда она отпускала его руку. Теперь ему надо было показывать свои задания, которые он не выполнил накануне.

Он долго искал тетрадь и, наконец, достал ее. Углы в тетрадке были загнутыми. Он уже знал, что произойдет То что он сделал, сделано небрежно, а главное он не выполнил. Он кивнул в знак согласия. То, что он хотел достичь этим кивком, было небольшое расположение со стороны учительницы. Поэтому он повторил еще раз свой утвердительный кивок и обещал завтра все доделать. Сюзанна записала отсутствующие задания в тетрадь и спросила, понял ли он все, что нужно сделать. Еще один кивок Готфрида и, теперь он мог сесть, наконец, на свое место.

Готфрид пел, декламировал вместе со всеми, играл на флейте и чувствовал себя уютно и как дома. Он смотрел в верхний угол комнаты и стал вдруг думать о моторе, который хотел разобрать... «Готфрид!...» Он встал, потому что учительница спросила его о чем-то. Когда она повторяла свой вопрос, ему вдруг пришло в голову: «Ковбои!» - «Ковбои», пробормотал он, и тут раздался оглушительный смех. Он тоже засмеялся и сделал вид, что у него опять неплохо получилось. Под маской классного клоуна он переиграл свою неуверенность. На перемене к нему подошла девочка, которая ему очень нравилась. «Первоначальные жители Америки ведь не ковбои» - со смехом сказала она. Только теперь он знал вопрос который ему был задан.

Урок английского языка начался с диктанта. Для Готфрида это было безнадёжное предприятие. Но его сосед придвинул к нему тетрадь. Готфрид сначала посмотрел на учителя, а потом покосился. Следующим уроком была арифметика. С дробями он разобрался, но когда надо было заниматься алгебраическими уравнениями, он снова обратился за помощью к соседям.

После обеда класс занимался физкультурой. После сдвоенного урока Готфрид был мокрый до нитки, потому что очень сильно выложился. Его команда выиграла состязание. У него было много идей, как можно в следующий раз сыграть лучше. Он с покрасневшим лицо говорил что-то своим товарищам. Его речь так увлекла его, что никто больше ничего уже не мог сказать, и скоро его никто уже не слушал.

«Нам сегодня ничего не задали, у нас ведь были занятия после обеда», - ответил он на соответствующий вопрос матери, когда вернулся домой. Потом ему вспомнилось утреннее обещание, но когда он сел за стол, он посмотрел тетрадки, которыми обменивался с ребятами из класса. Он начал листать. Кассеты не было, где же она могла быть? Он достал наушники. Он услышал, что отец вернулся домой. Начался ужин.

После ужина Готфрид сказал матери, что ему надо еще кое-что успеть сделать. И он так быстро захлопнул дверь в квартиру, чтобы у матери не оставалось времени для расспросов. Он знал, где была в это вечернее время та девочка, к которой он был тайно расположен. На этот раз он ее увидел. Она его тоже увидела. И даже посмотрела на него. Он прошел дальше, достал окурок сигареты и зажег его. Сделав несколько вдохов, он снова вспомнил о ковбоях. Как она могла об этом подумать?

Вернувшись, ему удалось незаметно проскользнуть в свою комнату, так что никто не услышал. Он не хотел, чтобы его спрашивали о том, что ему надо было успеть. Он тихо сел за стол. На столе лежала тетрадь с заданиями. Готфрид быстро прочитал записи учительницы. Не долго раздумывая, он написал несколько срочек, прервал работу, потом опять начал писать. «А правильно ли это?» — засомневался он. Кого он мог спросить? Было уже очень поздно. Может быть утром ему удастся встретить товарища, который знал как надо выполнить задание. Еще немного он погрыз свои ногти, а потом пошел спать. Одежда небрежно лежала на стуле, а брюки валялись на полу.

Смешной вид

«Готфрид, где работа?» - Он стоял перед классной учительницей. —«Я не знал... я не мог... у нас вчера все время после обеда были уроки».

«Готфрид!» - Сюзанна еще раз выразительно произнесла его имя.

Утвердительный кивок Готфрида. Он согласился бы со всем, лишь бы поскорее пойти к своему месту.

По крайней мере, красиво написать он ведь мог бы. Верхние и нижние штрихи его почерка так вписывались друг в друга, что написанное само себя вычеркивало. Он кивнул.

«Завтра обязательно, Готфрид!»

«да, завтра!» - Он готов был согласиться со всем.

Да, он понимает, что надо сделать. Наконец, ему было позволено идти на свое место.

«Готфрид, где работа?» - Тот, кто настойчиво спрашивал его об этом, опять была его классная учительница. Это уже трижды та же самая сцена. - «Я не знаю... у нас были уроки... нет, завтра нет...я, я...».

Он видел разочарование на лице учительницы. Ему было даже неловко от этого. В глубине души он хотел сделать все иначе. Сюзанна что-то пометила у себя. Она всегда что-то вносила в свой дневник. На этот раз ему было особенно неприятно, когда он стоял рядом с ней и видел, что она что-то записывает. Для товарищей по классу его вид мог быть смешным: бледное лицо, взгляд в смущении устремлен вниз, худенькая фигурка в вытянутых на коленях брюках и, кроме того, петушиная прическа. Когда учительница закончила писать, она сказала ему, что обязательно должна поговорить с его родителями. Готфрид сел на свое место. Он взглянул на подружку, которая о чем-то оживленно разговаривала с ребятами. Он обрадовался этому. Быть может, она не смотрела на него, когда он стоял перед учительницей.

Сюзанну беспокоил вопрос, как найти подход к этому мальчику. Ее меньше всего беспокоило то, что он учился не так, как надо. Каждый раз во время беседы с ним она с тревогой вслушивалась в его неправильную артикуляцию. Он, несмотря на многочисленные речевые упражнения и декламации, почти не произносил согласные; но, с другой стороны, говорил громче всех, если в каком-нибудь углу было шумно.

Не менее несчастной, чем Сюзанна, чувствовала себя и мать Готфрида, с которой Сюзанна имела беседу. Мать рассказала, что он почти не разговаривает с ней, уходит в свою комнату и слушает только магнитофон. Но больше всего ее беспокоило то, что он много курит.

Коллеги-учителя также жаловались Сюзанне на Готфрида, и прежде всего учитель иностранного языка: мальчика невозможно заставить говорить; он заикается при чтении. В диктантах множество ошибок, а словарный запас невелик. Его память напоминает сито.

В отчаянии Сюзанна искала то, что Готфрид мог делать хорошо и чем мог бы завоевать признание. Размышляя, она натолкнулась на одну черту в его характере, и это была его наигранная меланхолия, хотя он по темпераменту был сангвиником. Этот мальчуган должен был иметь желание занять иную позицию в классном коллективе и найти признание своей работы. Сюзанна запланировала посетить родителей, и однажды вечером отправилась к ним.

Трудный разговор

Отец свернул газету и предложил Сюзанне присесть. Мать в это время удостоверилась, что все дети спали. Отец спросил учительницу, что она хотела бы чай или кофе, и передал ее пожелание супруге. Сам он закурил сигарету и приготовился случать тревожный рассказ Сюзанны.

«Я знаю, что у него не все благополучно. Дома он слушается только меня; супруге не удается поладить с ним. Но я спрашиваю себя, не связано ли это с переходным возрастом, когда бывают закономерные изменения, на что было указано Вами на родительском собрании».

Сюзанна помедлила. Если просто согласиться с этим высказыванием, то в проблеме самой по себе ничего не изменится. Готфрид был самым старшим в классе, и его позиция значительно влияла на общую картину класса.

«Частично проблема связана с пубуртатом, но мы должны ясно и четко представлять себе, что Готфрид пребывает сейчас в неуравновешенном состоянии, которое не позволяет ему самостоятельно выбраться. С моей точки зрения, его положение действительно становится опасным».

Отцу не понравился такой ответ, и его супруга с озабоченным выражением лица посмотрела на него. «Я тоже не знаю, что нам надо делать, - сказала она, - мы сознательно послали сына в особую школу, но, несмотря на это, находимся сейчас в запутанной ситуации, когда мы, да и Вы, как мне кажется, тоже, и она с упреком посмотрела на Сюзанну, - не знаем, как быть дальше».

«Мы должны четко знать, что следует предпринять, - произнес отец. - Трудность состоит в том, заявил он, - что мы с женой работаем; жена, правда на полставки. То есть, у нас нет возможности долгое время заниматься с ребенком».

Почему же у Готфрида дела обстоят так плохо?» спросила Сюзанна.

«Это мы тоже хотели бы знать. поэтому и сидим все вместе. Это мы хотели бы услышать от Вас, а также что мы должны делать!»

«У Вас есть внутренний контакт с сыном?» - допытывалась Сюзанна, обращаясь сначала к отцу.

«Конечно, у меня есть контакт с ним. Я ведь единственный, кого он слушает, но не всегда. Что значит контакт? Раньше было лучше, теперь и от меня он не очень многое хочет знать. Он меня ни о чем не спрашивает, он никогда не приходит ко мне со своими проблемами, за исключением случая, когда ему нужны деньги, вот тогда он приходит, и довольно часто».

«У него есть доверие к вам, вы разговариваете с ним иногда?» - настойчиво спрашивала Сюзанна.

«У тебя есть что сказать по этому поводу, - обратился он к супруге, которая нахмурившись сидела рядом, - как я уже сказал, он от меня ничего знать не хочет».

«Нельзя назвать разговорами то, что происходит между нами. Появившись дома, он ест и уходит в свою комнату. «Мама, где это лежит?» Если он чего- то не находит, то ругается, а в последнее время он берет все, не церемонясь, и даже сигареты мужа».

«Как вам кажется, это плохо, что он курит? Другие мальчики ведь курят в этом возрасте? Я заядлый курильщик, с тех как мы поженились; моя жена тоже курит, хотя и значительно меньше меня».

Сюзанна не хотела начинать дело не с того конца. «Курение я считаю в первую очередь симптомом, но оно не является причиной того, почему Готфрид оказался в тупиковом положении».

«А причина? В чем же тогда причина?» - отец испытующе смотрел на Сюзанну.

«А вам как она видится?» - Сюзанна обратилась матери. та покачала головой. «Я не знаю, но наскок ко могу видеть, в данный момент положение с Готфридом просто безвыходное. Я не знаю, как поступать дальше. Он просто ушел в себя. Он приходит к нам, как уже было сказано, только когда ему что-то нужно».

Родители молчали. Курение, магнитофонная музыка и паясничанье в классе, все это было для Сюзанны только бегством из реальности, у нее возникло впечатление, что Готфрид ждал, чтобы его стали искать.

«А у вас есть контакт с нашим сыном?» - осведомилась мать. Сюзанна заметила, что когда та задавала этот вопрос, ее надменность заметно поубавилась.

«Я стремлюсь к контакту, но не могу сказать, что он есть у меня», - ответила учительница.

«У него есть друзья в классе?» - отец хотел начать беседу с новой отправной точки. Сюзанна ответила отрицательно. «Его терпят в классе, — сказала она, - но хороших друзей как таковых у него нет». Она спросила, как он общается с братом и сестрой.

«Он всегда хотел только играть с ними, когда они были еще маленькими. И это была помощь, потому что кроме домашних дел мне надо было еще и работать. Но когда он должен был навести порядок на кухонном столе, все было не так, как надо. Я делала все сама быстрее и лучше. Иногда он просто мешал мне. А сейчас он совсем перестал помогать. Ведь для домашних дел есть мама! И потом он очень рассеянный».

«Во всяком случае, раньше с ним было проще, - добавил отец. - Он получал от меня подзатыльник, если что-то у него не получалось». - «Но ведь это бесполезно!» - прервала его мать.

«Теперь, конечно, бесполезно, а раньше...!» - упорно настаивал отец на своем методе воспитания. Потом он добавил еще, что сын в последнее время стал очень обидчивым, когда его иногда приходится «воспитывать» рукой.

Родители много рассказывали о том, что было раньше, иногда резко перебивая друг друга. У Сюзанны между тем складывалось очень динамичное впечатление о семейной обстановке в этом доме. Как должен был чувствовать себя Готфрид, когда мать возвращалась домой с работы, домашние дела не были готовы, а тут возвращался отец. Не находился ли Готфрид, который был рядом, в роли громоотвода?

Сюзанна хорошо понимала, что за один сегодняшний вечер ей не удастся исправить положение. Ей захотелось поговорить с Генриеттой и услышать ее совет. Когда она начала прощаться, родители отреагировали на это достаточно спокойно, быть может, они были даже разочарованы, но так как не знали, как выйти из положения, то не стали возражать.

«Конечно, очень важно, чтобы вы контролировали, как Готфрид выполняет домашние задания, - сказала Сюзанна, - а я постараюсь записывать задания в тетради так, чтобы вам было понятно, что ему надо сделать. Только одного этого недостаточно. Я буду искать и другие возможности, чтобы помочь Готфриду. Тогда мы должны будем еще раз встретиться».

Отец в конце разговора сдерживался. В его душе что-то происходило, и Сюзанна чувствовала, что он был недоволен школой.

Свободное пространство

Сюзанна во всех деталях рассказывала Генриетте о родительском собрании и посещении родителей Готфрида. Потому что коллега то и дело задавала уточняющие вопросы, когда Сюзанна пыталась с целью краткости высказать только общее суждение. «Как выглядела ситуация точно?» — вопрос, с которым ей постоянно приходилось считаться.

После того как Сюзанна закончила рассказ она с напряжением ожидала, что скажет ей коллега. Но Генриетта молчала и думала Наконец, она прервала молчание.

«Вы описали трудности мальчика и его положения, с которыми я в этом возрасте встречаюсь довольно часто», - Сюзанна с удивлением слушала коллегу. Эго напомнило ей самую первую реакцию отца на ее собственный рассказ о положении дел в школе. Хотя по форме слова Генриетты были похожими, по смыслу они несли совсем другой оттенок.

Генриетта взяла карандаш и бумагу, но прежде чем пустить их в дело, сказала: «Итак, у вас в классе есть настоящий тихоня. Он всего избегает, и охотнее жил бы тайком от всего мира. Бегство! Он не может ни с чем соединиться. А это еще усиливается, извините, теми реакциями, которые он переживает в школе и дома. С другой стороны, он идет навстречу многим своим потребностям, и он знает, как их хитроумно реализовать. Между этими двумя экстремальными точками от него самого остается только очень немного, что-то плачевное; поэтому мальчику надо помочь».

Я хочу слегка дополнить ваш рисунок, который вы однажды уже мне показывали». — Она два раза нарисовала человеческую фигуру. Вокруг первой фигуры она изобразила оболочку, в которой поместила всевозможные штрихи, линии, точки. А вторую фигурку она заштриховала теми же элементами.

«Такие схематические изображения всегда лишь внешнее вспомогательное средство, — добавила она, - и от них потом нужно поскорее уйти. Но так вы можете точнее увидеть то, о чем я хочу сказать. Отец бил парня, когда тот делал что-то не так. Воля мальчика, таким образом, не была связана с задачей, но как бы распадалась. Матери легче было самой выполнить ту работу, с которой сын не справлялся. Тем самым у него возникло ощущение, что он по существу ничего не может. Он призвал себя бессильным. Все это — внешние события. Я показала их в оболочке: это обращенное назад чувство, эту сорванную волю. Потому что в двенадцать лет молодой человек больше не живет в этом облаке, окружающем его, но чувствует его содержание. Все, что собирается внутри, есть его внутренняя жизнь. Если у него сейчас нет воли к труду, если он не может вступать в контакт, то это обусловлено прежними событиями. Эго как сдвинутое во времени зеркало, в котором сегодня проступает то, что раньше было вокруг него».

«Тогда ему уже вообще поздно помогать, или...». «Нет. Ни в коем случае. Даже когда правильная помощь в воспитании запаздывает, она никогда не бывает опоздавшей». Сюзанна находилась под впечатлением той энергии, которая светилась в глазах Генриетты. В этот момент она была похожа не на пожилую учительницу а скорее на борца за свободу.

«Не имеет только смысла требовать от мальчика того чего еще нет. Мы же не требуем, позвольте мне привести здесь такое сравнение, чтобы на грядке

росло то, что мы не сажали.

Ведь не без причин вы как классная учительница сопровождаете детей на их пути через различные временные пространства, в которых происходят настроенные друг на друга процессы роста, цветения и созревания плодов. Поэтому в эти годы нежелательна смена учителя. Потому что пришедший на смену садовник, и эго легко может случиться, будет иметь перед собой неопределенную картину, ведь он не будет знать, что было сделано до него прежним садовником. Он не участвовал в этом процессе роста и, кроме того, не знает и, соответственно, не сможет учесть то, что происходит в семье ученика».

«Тогда мне нужно, по существу, догнать то, что было упущено, чтобы усилить его сферу чувств и воли, чтобы он мог еще и учиться».

«А как вы это сделаете?» - с интересом спросила Генриетта.

Сюзанна знала, что у коллеги был богатый опыт, и она хотела воспользоваться этим богатством. Поэтому она не стала высказывать свою точку зрения и спросила, как та поступала в таких случаях.

Генриетта тотчас же начала с конкретного примера. Она положила карандаш на стол и спокойно произнесла: «Вот я кладу этот карандаш на стол. Его острие направлено на меня, а резинка на стену. Боковые грани карандаша красные и оранжевые, стол светло-коричневого цвета, и карандаш образует с углами стола прямоугольник, с приблизительно равными боковыми сторонами.

А теперь вернемся к Готфриду. Что бы значило для него такое действие вместе с образным впечатлением и вместе с произнесенной фразой, которая начинается со слова «я»?»

«Он мог бы это сделать, ничего не может быть легче, но он спросил бы, почему ему надо это делать. Действие показалось бы ему бессмысленным, быть может, абсурдным».

«Вы могли бы ему сказать, что такими небольшими упражнениями он может тренировать свою память, вспоминая, куда положил карандаш, который ему надо взять и положить снова. - Конечно, действие бесцельное. Например, было бы целесообразнее класть карандаш всегда в лунку, чтобы не надо было вспоминать, где он лежит. Это действие без цели, но оно имеет смысл: оно его образовывает. И более того: нет никакого удовлетворения желания, потребности. С другой стороны, действующее лицо не направляется и не ограничивается никоим образом внешне. Действие выполняется свободно: он сам находит предмет, место, куда его кладет, и добавляет к этому образное впечатление. Эго пространство свободы Готфрид должен научиться создавать, его у него нет! Большинство его действий происходят не из свободного центра, а от его оторванного «я», которое привязано цепями к желаниям и вожделениям или вытолкнуто в переживание: я не могу».

«Я с трудом представляю себе, что это поможет», сомневалась Сюзанна.

«Вы недавно сказали, ничего нет легче этого упражнения. Я делала его с моими учениками. Мне было очень тяжело выдерживать то или иное упражнение долгое время, и я при этом понимала, какой надо давать стимул себе» если хочешь делать нечто такое «бесполезное». Тут можно очень легко прийти к самоограничению.

Затем можно подключить и другие упражнения, которые были предложены Рудольфом Штайнером в его “публичной лекции. Вам следовало бы изучить эту лекцию, которая называется «Нервозность и чувство «Я». Я когда работала с этой возрастной ступенью, тщательно прорабатывала ее и использовала эти упражнения в измененном виде. Такие небольшие кажущиеся простыми упражнения очень эффективны, если их практиковать длительное время».

Заметив скепсис на лице Сюзанны, она тутже добавила: «Сначала и я, конечно, не слишком верила в положительный результат! Но это предвзятое мнение быстро пропало у меня в ходе тренировок. Эффект позволяет убедить. Вам нужно при этом терпение и та любовь которая есть у садовника. Я буду с интересом ждать от вас сообщений».

С задумчивостью, которую не могла не заметить молодая коллега, она окинула взглядом угол стола с карандашом. Как будто она еще раз проверяла соответствие формы, цвета и углов, которое было в ее памяти, с тем, что она видела, прежде чем она легко взяла карандаш, как в игре микадо, и отложила его в сторону. Сюзанна, кажется, никогда еще не следила так пристально за человеком, который был настолько тесно связан с тем, что он делает.

«И еще кое-что. Очень важно, как вы ведете себя по отношению к Готфриду. Когда, например, он стоит перед классом с невыполненным заданием, то вы, пожалуй, могли бы быть великодушной и сказать так, чтобы при этом он почувствовал юмор, а не иронию: «Доброе утро, Готфрид, сегодня мы не будем проверять твою работу, но неплохо было бы, если бы ты меня завтра удивил, когда покажешь свою тетрадь?» Будьте свободнее, создайте вокруг него свет! Улыбка, которую вы подарите ему, в тысячу раз дороже унизительного осуждения, которое держит его в плену. Это необходимо для его настоящего, чрезвычайно слабого состояния. Позже, когда он станет покрепче, вы можете обращаться с ним строже. Ведь стыд имеет большое значение в жизни человека, не дает ему свернуть с жизненного пути, и благодаря стыду мы приобретаем новые установки».

«Не посоветовать ли это упражнение родителям?» - вполголоса задумчиво спросила Сюзанна.

«Сначала сделайте одно-два упражнения с классом и наблюдайте при этом за учениками, и особенно, конечно за Готфридом. Тот опыт, который вы получите, работая с Готфридом, сделайте основанием для следующего посещения родителей.

Не следует прямо касаться ошибок, которые имеют место у родителей. Это может испортить дело. В противном случае вы можете внушить им комплекс вины или вызвать агрессию; и то, и другое будет во вред Готфриду, не говоря и том, что это не поддержит ваше положение. Мы изучили причины поведения Готфрида и (научились их понимать, точно так же мы найдем и многое из того, что даст нам возможность сблизиться с родителями, если мы проанализируем историю их жизни и их воспитание. Воспринимать родителей такими, какие они есть, иногда, конечно, нелегко, но полезно. Разумеется, бывают и из ряда вон выходящие ситуации, но они исключения.

Дата добавления: 2015-08-02