19 страница. Где-то гулко хлопнула дверь, всколыхнув звуковыми волнами неподвижную гладь тишины и

Где-то гулко хлопнула дверь, всколыхнув звуковыми волнами неподвижную гладь тишины и мрака. Николай обернулся, увидев вышедшего из подъезда противоположного дома мужчину в домашнем трико, тапочках и с обнаженным торсом. Щелкнув зажигалкой, он прикурил сигарету и сел на лавочку, лениво отмахиваясь от налетевших комаров.

Николай грустно вздохнул и отвернулся, снова посмотрев на окна своей и Ирининой квартиры.

Да, ничего ему тут больше делать. Кроме боли и горечи, ничего ему не найти на этих рудиментах исчезнувшей жизни. Но вот если ты возвращаться к прошлому только смотри, но ничего не трогай руками, чтобы случайно не разбудить спящих монстров, которые тут, же вопьются тебе в сердце.

Повернувшись, Николай пошел к своему уже находящемуся невдалеке убежищу, где его ожидал Никитка.

Выйдя к пустырю, завернувшемуся в одеяло вечерних сумерек на котором словно причудливая фата Моргана, одиноко и покинуто высилось исполинское чудище с неровными, расплывчатыми очертаниями, Николай, обогнув здание, прошел к подвалу по еле заметной, протоптанной мальчишками тропинке.

Забравшись в отверстие, Николай, стараясь не шуметь, на ощупь добрался к помещению их жилья предполагая, что Никитка уже давно спит. Но оказалось, что тот и не думал ложиться терпеливо дожидаясь.

Сидя на «кровати» и укутавшись в одеяло, Никитка тоскливо смотрел на желтое гипнотически покачивающееся пламя свечи, которое быть может, рисовало ему живописные картины светлого, благополучного будущего, в котором он уже больше никогда не вспомнит всего произошедшего. И никогда больше не увидит этих серых стен провонявшего сыростью и копотью подвала. А может он видел в этом пляшущем огне свое прошлое, которое неумолимо горело и горело, превращая в пепел, золу и угарный дым все, что было радостью его и отрадой. В этом пламени горело его детство, которое вместе с копотью рассеивалось по комнатке множеством воспоминаний. И он перебирал их, как любил перебирать свои игрушки, разглядывая и любуясь ими. Этот огонек, отражавшийся в его прозрачных глазах, быть может, высвечивал из мрака небытия лицо, и образ его любимой матери, которая ласково улыбалась ему и, как и всегда посадив к себе на колени, нежно гладила его по голове, прижимая к своей груди…. Она, быть может, говорила ему что-то. Утешала. Успокаивала…. Как? Разве ее больше нет? - Ложь! Неправда! Вот же она! Вот! Она по-прежнему жива! Да и как же ей умереть в сердце своего сына? В этом нетленном храме любви и преданности!.. Как же ей исчезнуть из того, что сотворено ее материнским сердцем и беззаветной любовью? Дух создателя не умирает, пока живут его творения!

Но может, глядя на пламя, он искал в нем забвения, которое поглотило бы в своем пекле все, что терзало и мучило сердце его и душу. Которое иссушило бы своим жаром влагу его слез. В котором сгорели бы без остатка все чувства его и мысли несущие боль. Все воспоминания и все вообще, что напоминало бы ему об этой трагедии…

Но не знал он бедный, что виной всего этого злосчастья был… Николай! Человек, которого он так самозабвенно любил. Которому он так доверял!..

Сознавая это, Николай страшно мучился, не решаясь сказать ему, что он…, именно он причина смерти его матери! Но… Господи! Если бы только можно было повернуть время вспять! Если бы только можно было вернуться, хоть не надолго в прошлое и изменить все!.. Как бы тогда был он счастлив! Но что он теперь ему скажет, когда Никитка узнает, из-за чего погибла его мать?

Взволнованное слабоощутимым колебанием воздуха пламя беспокойно заметалось и запрыгало, отвлекая ребенка от его, никому неведомых дум. Увидев вошедшего Николая, Никитка сбросил с себя одеяло и босиком, по грязному и холодному бетонному полу бросился к нему, запрыгивая на грудь. Николай подхватил его руками и крепко обнял.

- Ну, дружок, как ты тут без меня? Заждался, наверное?

- Ты говорил, что скоро вернешься, а уже поздно вон как… - обиженно ответил Никитка.

Николай прошел к «кровати» и опустил Никитку. Достав их кармана яблоко, которое ему подарила девочка, он протянул его ему.

- Держи. Не дуйся. Я должен был задержаться. Дел много. Зато теперь!.. – Николай хлопнул в ладони, - Зато теперь, наконец, мы с тобой покинем этот подвал. А скоро…, совсем скоро уедем в другой город! – радостно и восторженно воскликнул он.

Это конечно была ложь. Но так хотелось подбодрить ребенка и рассеять его мрачную невеселость. Да и ведь и не может он сказать ему о том, что все его планы и надежды, которые утром он вынес из этого подвала, отправляясь в город, рухнули. Разбились вдребезги как стекло от пули, убившей Виктора…. Не может он сказать ему о том, что за весь день, он так ничего и не сделал. Но хоть Николай и нашел выход из затруднения, то все равно даже об этом он не может ему сказать. Не зачем омрачать сердце и ум ребенка. Пусть думает, что все благополучно и скоро все эти неудобства закончатся.

Но они и в самом деле скоро закончатся. Николай верил в это. Он знал, что осуществит все, что задумал. Вопрос только во времени.

Сев на «кровать» рядом с Никиткой, он притянул его к себе.

- Ну, расскажи, чем ты тут занимался, пока меня не было? Ребята приходили тебя навестить?

- Да, приходили. Мишка тетрис мне принес. Я поиграл в него немного и у него батарейки сели…. Ты купишь мне завтра батарейки?

- Обязательно!

Никитка помолчал, вертя в руках яблоко.

- Дядя Коля…. Ты голоден?

- Нет, друг мой. Я ел. А ты? Ел хоть что-нибудь?

Никитка мотнул головой.

- Что? Целый день голодный? - изумленно воскликнул Николай. Хотя ведь он знал, что так и будет, - А почему же ты ничего не ел?

- Я тебе ждал, - насупился он, - Ленка молоко с печеньем принесла…. А Мишка еще горсть конфет…

- Зачем было меня ждать? – досадливо воскликнул он, - Зачем? Ну-ка марш давай! Туфли только надень…. Что за ребенок прямо…

- А ты? – упрямо настаивал Никитка.

- Что я? Я же сказал тебе, что сыт. Я был в городе, неужели бы я не нашел что съесть. Давай иди. А я пока прилягу.

Никитка нехотя слез с «кровати» и подошел к самодельному, сложенному из кирпичей столику. А Николай тем временем достал из-за пояса пистолет и засунул его себе в изголовье, опасаясь, чтобы Никитка случайно на него не наткнулся.

Сняв кофту и футболку, он принялся разматывать бинты, решив, что в них больше нет необходимости. Убрав их, Николай с обнаженным телом подошел к свече, повернувшись к Никитке спиной.

- Посмотри-ка…, коросты не полопались?

Держа в одной руке бутылку с молоком, а в другой печенье, Никитка с полным набитым ртом ответил:

- Неа… наймано.

- Ну и замечательно, - удовлетворенно промолвил Николай.

Вернувшись на «кровать» он снова надел футболку, а кофту, сложив, положил под голову, рядом с подушкой, на которой спал Никитка. Растянувшись во весь рост, он закинул руки за голову, чувствуя небывалую усталость и истощенность сил. Казалось, стоит ему только закрыть глаза и он тут же уснет, растворившись в океане дематериализованного мира…. Но именно этого-то ему и хотелось сейчас больше всего – уснуть! Уснуть хотя бы для того, чтобы не чувствовать голод, изможденность, слабость. Быть может там, в глубоких пещерах сна, он отыщет тот очаг, у которого он сможет отдохнуть и обогреться от этого ледяного холода неудач. Быть может там, в бесплотном бытии, за тридевять вселенных в тридесятом измерении, он найдет оправдание своей жизни и всему, что неизбавимым бременем лежит у него на сердце. И он закрыл глаза….

Тихо, словно легкий ветерок, плавной чередой перед ним стали проплывать картины сегодняшнего дня, которые казались ему какими-то особенно отчетливыми и выразительными и даже воспринимались теперь по-другому с каким-то неповторимым ощущением и любви, и благодарности, и боли, и сострадания, и злости…. И вся эта музыкальная рулада чувств с неожиданными пассажами, рождала в душе что-то непонятное, неясное, трудноопределимое. Какую-то трагическую радость, слезы счастья из наполненных скорбью глаз. Сладкую горечь. Несчастье сердца и восторга души…. Эти непримиримые противоположности сливались воедино, образуя в сердце какой-то новый сплав чувства расплавленного в огне радости, и закаленного болью из которого выковывался острый клинок его решимости, его несгибаемой воли и стойкого духа. Но одно обстоятельство сегодняшнего происшествия точило его мозг сомнениями…. Впрочем, все это было довольно ясно и очевидно и никаких сомнений быть не должно…. Но это невероятное совпадение, заставляло его уже в который раз возвращаться к этому вопросу: «Почем Виктора убили именно в тот момент, когда Николай оказался в его кабинете?» Случайность? – Выходило что да. Потому что было немыслимым предположить, чтобы киллер сидел и ждал, когда же появится Николай в кабинете Виктора, чтобы на его глазах убить его? Если бы они узнали Николая или выследили его, то уж, наверное, первым выстрелили бы в него, а не в Виктора. Да и зачем тогда вообще было им убивать Виктора, если бы они знали, что там сидит Николай, которого они так желали бы прикончить. И уж, конечно, никоим образом он бы не смог выйти из здания живым. Его бы наверняка уже ждали у входа.

Нет, ясно, что в намерения убийцы он никак не входил. Но какое все-таки поразительное совпадение! У них был целый месяц, чтобы убрать Виктора, но произошло это только тогда, когда там появился Николай.

Мысли стало заволакивать сонным туманом, и он хотел перевернуться на бок. Но в это время довольный и бодрый Никитка чуть ли не с разбегу заскочил на кровать, вернув Николая к действительности. Он открыл глаза.

- Ну что наелся? – усталым с хрипотцой голосом спросил Николай.

- Ага! Наелся!

Никитка шмыгнул носом.

- Дядя Коля…. А мы, правда, скоро уедем?

- Правда, дружище, правда.

- На поезде?

- На поезде.

- А далеко?

- Очень далеко, Никиток.

- И мы будем жить с тобой только вдвоем?

- Только вдвоем, друг мой! В большом красивом доме.

- И машина у нас с тобой будет?

- Будет.

- Иномарка?

Николай засмеялся, посмотрев на возбужденное лицо Никитки, увлеченного своим красочным, детским воображением. Он ответил:

- Да, приятель, будет у нас иномарка.

- Дядя Коля! А собаку мне можно будет завести? - восторженно воскликнул мальчишка.

- Конечно можно.

- Здорово! Я ее назову… - он мечтательно закатил глаза, - Ммм…, я назову ее «Холостяк»!

- Холостяк? – удивился Николай, рассмеявшись, - Почему же Холостяк?

Никитка пожал плечами.

- Не знаю. Мне очень нравится это имя.

- А разве это имя?

- Мама тебя так называла. Она говорила, что если ты живешь один, то ты холостяк. А я когда вырасту, тоже буду холостяком, как ты!

Николай принялся хохотать, не в силах остановиться.

«Когда же он еще так смеялся? Когда еще ему было так весело?»

Некоторое время Никитка с недоумением смотрел на него ничего не понимающим взглядом, а потом, заразившись его смехом, тоже засмеялся, уткнувшись лицом в грудь Николая.

Кое-как успокоившись, Николай вытер рукой выступившие слезы на глазах.

- Ну, ты насмешил! Холостяк! Холостяк, Никиток, это не профессия – это удел. Понимаешь? Это судьба! Я вот и хотел, быть может, найти себе девушку, жениться и жить семьей, да Бог не дал.

- Так ведь еще не поздно, - серьезно, по-взрослому, произнес Никитка, - Вдруг встретишь кого-нибудь?

Николай усмехнулся и взъерошил его волосы.

- Не знаю, дружище. Не знаю. Время покажет.

- Дядя Коля! А если ты никого себе не найдешь, кто нам тогда будет готовить еду и стирать?

Николай вытянул лицо и снова от души рассмеялся.

- Ишь ты какой! Ну, ты даешь!.. Разве только женщина должна готовить и стирать?

- А кто?

- Ну вот, а говоришь, холостяком хочешь стать. Ладно. Давай спать будем. Хорошо?

- Подожди… Дядя Коля, а ты мне мопед купишь? Вот как у Витьки из нашего класса. Он часто в нашем дворе бывает. Видел?

- Нет, но купим непременно. Все у тебя будет, дружище. Я тебе обещаю. Спокойной ночи.

Никитка разочарованно вздохнул, что Николай уже собрался спать. Ведь они еще о стольком многом не договорили. Будет ли у него своя комнатка с компьютером и магнитофоном, и где он должен будет учиться и… будут ли они иногда приезжать сюда…. Забравшись под одеяло, Никитка тут же уснул полный необычных и радостных впечатлений от того, что ждет его в будущем.

ГЛАВА

Утро разразилось водяным ненастьем.

Проглотившее горизонты небо, грозно нависшее над городом, было беспросветно хмурым и мрачным, бросавшее свою гигантскую тень на все окружающее, гневно урча отдаленными раскатами грома. Крупные, прозрачные, словно стеклярус капли, вырываясь из пучины грозовых туч, шумной дробью падали на землю, разлетаясь снопами бесчисленных брызг. Казалось, будто у этой стихийной осады было намерение смять, разбить, сокрушить все, что было ей не доступно и что отказывалось подчиняться. Она хотела бы пробить брешь в самой земле, чтобы завладеть всем без остатка. Но водяные ядра, ударяясь о земные бастионы, не могли причинить ей никакого вреда. И от этого-то бессилия, стихийное войско ненастья еще яростнее принималось метать свои снаряды через невидимые амбразуры непроницаемых туч, не желая мириться со своим поражением.

Не хотелось ни о чем думать. Не хотелось что-то делать, куда-то идти, а просто стоять здесь вот у выхода из подвала, перед этой завесой, извергающейся с небес влаги и погрустить о чем-нибудь, потосковать…, потому, что на душе было как-то тяжело и муторно. Вспомнить былые удачи и неудачи. Помечтать о будущем…, ведь ему так нравится мечтать о будущем! Или же просто забыться, слушая этот неистовый хор буйствующего дождя, который издавал какую-то однозвучную, заунывную мелодию печали и меланхолии, заглушающую своим надрывающимся треском все другие звуки бытия и, вдыхая этот бальзамирующий мысли и надежды воздух.

Но думы, словно откуда-то извне, неугомонно просачивались в его сознании сквозь поры головного мозга, расталкивая тучи апатии и отрешенности. Все вопросы жизни, словно по чьему-то требованию, представали перед ним в своей неразрешенной наготе, угнетая его привычное мироощущение искаженной реальностью, которая с особой жестокостью начинала давить на его чувства. Это были те вопросы, которые словно олимпийский факел передаются из поколения в поколение, оставаясь нерешенными и безответными.

Но вот что интересно, разве может хоть кто-нибудь себе представить, чтобы у человека не осталось вопросов, которые он мог бы задать? Не осталось ничего не решенного и не познанного, что терзало бы его мозг? Не осталось никаких сомнений, догадок, предположений…, а все было бы абсолютным, однозначным и безусловным? – Нет! Это невозможно вообразить так же, как представить себе предел бесконечности и дно бездны.

Впрочем, конечно же, от них можно избавиться, навешав на свой мозг замки бытовой философии, задернув сердце завесой материальных благ, заткнуть рот своей вопиющей душе кляпом псевдодуховных учений и жить себе преспокойненько да жевать, да к могилке шагать, глядя на мир сквозь замочные скважины. Но те, чьи глаза не закрыты шорами банальных выдумок, видят эту зияющую пропасть непознанного; видят эти неизменные, неупразднимые, зависшие в воздухе вопросы, к которым не подходит ни один из ключей нами выдуманных гипотез, которыми мы могли бы открыть этот заветный тайник ответов.

Но может быть абсолютное знание губительно для человека? Может быть, эти вопросы залог нашего существования? Ах, сколько этих «может быть», которые словно сорняк растут на грядках нашего бытия. Сколько этих несводимых вопросов, которыми исчерканы скрижали жизней наших. Сколько их кочует из века в век, из одного поколения в другое укрытые в непроницаемые капюшоны таинственности. Всякая, самая смелая мысль, оказывается сраженной в дуэли с этими непобедимыми загадками. Но между всем этим, Николай знал, что когда-нибудь, наступит эпоха всеобщего просветления и абсолютных знаний. И эта революция мысли; этот бунт против бытовых доктрин…; это откровение тайн вечности уже совсем не за горами! Оно рядом! Да ведь и ясно, что если мы движемся, то движемся куда-то и зачем-то. И рано или поздно, за окнами нашего разума непременно появятся очертания неведомых нам горизонтов, за которыми мы сможем найти все, что тысячелетиями ускользало от нашей мысли. Кто мы? Откуда? Для чего? Какое наше предназначение и в чем смысл нашего существования? Как произошло то, отчего произошли мы? Что такое материя и что такое душа? Откуда берутся мысли, и где кончается вселенная…? Да много, очень много того, что необходимо узнать нам, чтобы найти себя заново – себя настоящих.

Эти порожденные ненастьем мысли «не о том» громыхающие в его мозгу еще больше разжигали в его груди пламя тоски и грусти. Но ему нравилась эта грусть! Всегда нравилась! От нее веяло какой-то вечерней, освежающей прохладой и тихой, успокаивающей тишиной. Да, он любил это чувство. Потому что грусть – это глубина, а радость – всегда только поверхность. Грусть задумчива, а радость беспечна и беззаботна. И вот же, радость и счастье – трусливые чувства, ибо всегда таят в себе страх и боязнь перед возможными сложностями и неприятностями, которые могут бросить тень на их светлое, восторженное существование. А грусть – смела и отважна, ибо ей нечего терять. Да и что еще может так же очищать душу от скверны мелочных тревог и забот как грусть? Она – исповедь перед самим собой; наказание и прощение; искупление и благодать. Она – родитель вдохновения, корифей жизненной мудрости…. И вот, все эти мысли о бытии, ее бессменные сопутники. Оно всегда приносит их с собой за пазухой. Но сейчас… здесь вот, в такое время, эта артиллерия мыслей была просто не уместна.

С какой-то мрачной тоской Николай припомнил, как легко и привольно было его мыслям там, в библиотеке, в своем огромном кожаном кресле. Любил он размышлять об этих вещах и у себя в квартире, споря со своим одиночеством. И только из-за этого-то пристрастия к вековечным вопросам, он стал посещать клуб фантастов, в котором можно было натолкнуться на нечто необычное и не бывалое…. Но думать об этом сейчас, было самое неподходящее место и время, потому что сделать ему предстояло очень многое…, а этот дождь.

Казалось, будто это ненастье было ультиматумом ему, Николаю. Протестом природы против его аргументов в диалоге с безысходностью…. Но он должен идти. Ведь других аргументов у него нет кроме тех, что созрели в его сознании. Он должен идти. Что с того, что у него нет зонтика, и он промокнет до нитки? Разве это страшно? – Нет, дождь ему не помеха. Пусть себе идет. Пусть. Этот дождь будет причащением его к своему светлому, потонувшему в надеждах будущему. Эта благословенная небом влага, омоет руки его перед тем, что он должен совершить. А это склонившееся над землей небо, будет свидетелем его матримониального союза с преступлением. Пусть видит оно этот неотвратимый мезальянс, освященный отчаянием и безысходностью. Пусть!

Николай печально вздохнул, поежившись от прохлады и мысли о том, что сейчас ему придется выйти из укрытия под свирепствующий ливень бескомпромиссного ненастья.

Время близилось уже к полудню. Хотя Никитка еще спал, когда он оставил его. Уходя, Николай достал припрятанные под лежаком продукты и положил их на «столик», чтобы Никитка мог позавтракать, когда проснется, а в записке печатными буквами написал, чтобы понятно было: «Обязательно поешь. Меня не жди. Вернусь поздно». Хотя вернуться он рассчитывал пораньше, чем вчера. Но ведь как знать, сколько непредвиденного может возникнуть. Впрочем, это не важно, лишь бы все удалось. А если удастся – то завтра, он смог бы уже снять квартирку, подальше от этого района. И уж там, спокойно можно было бы решить, что предпринимать дальше.

Поправив спереди за поясом, завернутый в полиэтиленовый мешок пистолет (чтобы не промок), Николай засунул руки в карманы и, втянув голову в плечи, вышел под дождь, сразу же ощутив на себе водяные холодные руки стихии, которые стремительно промакивали его одежду и подбирались к телу, отчего по коже побежали мурашки озноба.

Быстрым шагом, шлепая по разлившимся на тротуарах лужах, Николай шел к своей цели, влекомый решимостью и своей несгибаемой волей. Он шел туда, где еще витала память убитого Ивана Торопова. Он шел на овощную базу, откуда он ушел только вчера, спотыкаясь о свои рушившиеся надежды. Но теперь он идет туда с другими намерениями и другой тропой – тропой преступления. Потому что там, где кончаются надежды - наступает отчаяние, а ему дозволено все! Отчаяние – это ярость загнанного в угол зверя. Отчаяние - это борьба с безысходностью. Это поединок с роком на грани жизни и смерти. Это последний, на пределе сил, издыхающий рывок к жизни. И Николай шел. Шел для того, чтобы бросить в лицо судьбе своей, свое презрение, свою гордость и проклятие. Он шел, чтобы ограбить кассу базы, директором которой еще совсем недавно был Иван Торопов.

Николай знал и знал от самого Ивана, что деньги из кассы базы (которых накапливалось довольно значительная сумма) забирают инкассаторы только один раз в месяц. И все это время они хранятся в сейфе бухгалтерии, которая находилась там же, где и офис Ивана, только вход в нее был с обратной стороны здания. И попасть туда, конечно же, было не так-то просто. Но это было все равно. Проникнуть же на территорию базы незамеченным, минуя проходную, не составляло трудности. И только одно смущало Николая, терзая его сомнениями: правильно ли то, что он хочет ограбить кассу там, где ему на протяжении пяти лет, всегда были рады? Иван был замечательным человеком. Но теперь-то ведь он мертв. Его больше нет. И если это преступление осквернит память о нем, которая до сих пор безмолвным упреком лежала у него на сердце, то это искупится благополучием несчастных и нуждающихся, которые живут в нем непомерным долгом перед жизнью и перед самим собой.

Но была и еще одна проблема, Николай не знал, по каким числам вывозятся деньги. И вот эта-то курьезность немало беспокоила его. Потому что могло получиться так, что именно сейчас-то касса базы пуста или же в ней окажется совсем незначительная сумма, тогда как ему нужно много денег - и желательно наличными. Во-первых, чтобы помочь той женщине с ребенком. А во-вторых, чтобы снять квартиру и сделать документы. Помимо этого нужно ведь на что-то жить и на что-то выбираться из этого города…. Жаль, если это дело на которое потрачено столько моральных сил, вдруг окажется бесплодным. Тогда ему неизбежно придется придумывать что-то новое и совершать еще одно преступление. А этого ему хотелось меньше всего. Хотя, по сути, теперь ему это было все равно. Ведь он – вне закона.

К месту он добрался вдвое быстрее, чем вчера.

Дождь по-прежнему не утихал ни на минуту, подстрекаемый голосистым рыком раскатистого грома который, казалось, извергал свои бранные ругательства над самой головой Николая. А ведь еще полтора часа назад, он урчал где-то вдалеке за шумонепроницаемой пеленой густых туч. Теперь же этот свирепый громовержец, неистово полосовал небо кнутом извивающихся молний, которое неустанно роняло свои крупные слезы на землю, изнывая болью и мукой.

Не доходя до ворот базы, возле которых стояло несколько тентованных грузовиков и одна легковушка (хотя никого из людей видно не было по причине бесчинствующей погоды), Николай свернул вправо, где на невысоком сверкающем влажной зеленью холме росли редкие сосенки и ели, которые с одной стороны окаймляли высокий бетонный забор базы. С левой же стороны прямо к базе примыкал холодильный комбинат, который занимал еще большую территорию, чем овощные склады. А дальше за комбинатом начинался частный сектор, красующийся игрушечными раскрашенными домиками с цветущими садами и разросшимися огородами, которые расположились вокруг небольшого озера с чернеющими по краям головками высоких камышей.

Сделав полукруг, Николай подошел к забору, откуда ворота проходной с промокшими машинами не были видны. Остановившись, он внимательно огляделся, хотя это и было излишним. Потому что кому может прийти в голову гулять здесь при таком агрессивном ливне?

Отыскав более удобное место, Николай подпрыгнул и ухватился за край забора. Подтянувшись на руках, он осмотрел безлюдную территорию базы, после чего легко по-спортивному перемахнул через забор, бесшумно спрыгнув на землю. Забежав за угол склада, где он был в недосягаемости ненужных глаз, Николай в окружную стал пробираться к зданию офиса, намереваясь сразу же найти себе подходящее место, где бы он мог спрятаться, ожидая подходящего момента, чтобы проникнуть в помещение кассы. Иначе туда ему никак не попасть, только если кто-нибудь будет в нее входить или выходить…. Хотя собственно, совсем необязательно прятаться, чтобы застать врасплох того, кто захочет войти или выйти из бухгалтерии. А выслеживать и чего-то выжидать ему здесь нечего. Пустая трата времени. Если кто-то здесь и появится, то уж никак не работяги загружающие фуры, а только непосредственно те, кто имеет какое-либо отношение к руководству складом. Или же кто-то из охраны. В любом случае он не ошибется, захватив первого же, кого он увидит идущего к бухгалтерии. Но еще лучше было бы, если бы кто-нибудь выходил. Тогда можно было бы избежать некоторых трудностей.

Решив действовать открыто, он остановился невдалеке от входа в кассу, став под таким углом, чтобы его нельзя было заметить из единственного на этой стороне окна, которое было заварено решетками и задернуто шторами. Николай присел на корточки, оглядывая тяжелую железную дверь. Он крайне удивился, не обнаружив ни камеры, ни даже глазка. Ему это показалось немного странным. Уж не соврал ли ему Иван, что именно здесь хранятся крупные суммы наличных? Или быть может, он чего-то не понял? Это помещение больше походило на подсобку, где просто могли находиться охранники или того пуще, уборщики…. Но касса?..

«Не ошибиться бы» - с беспокойством подумал Николай.

Поднявшись на ноги, он стал прохаживаться вдоль стены, где не было окон, стараясь не думать ни о чем постороннем, не относящимся к предстоящему делу. Остановившись на углу здания, он привалился спиной к стене, чутко прислушиваясь к малейшему звуку. До двери в кассу, его отделяло всего метров пять или шесть. Так что, заслышав шум открываемой двери, он вполне успел бы оказаться там раньше, прежде чем кто-либо выйдет с нее. А если кто захочет пройти к кассе, то он непременно наткнется на Николая, потому что прямо перед ним была длинная стена склада, а слева небольшая скошенная полянка и забор.

Ждать пришлось недолго. После часа напряженного ожидания (а может и того меньше), он услышал шлепающие по мокрому асфальтированному тротуару чьи-то торопливые шаги, которые без сомнения принадлежали мужчине.

По спине поползли холодящие кожу мурашки, которые он старался не замечать. Сжав в руке стальную рукоятку пистолета, Николай на мгновение прикрыл глаза, втянув носом полную грудь воздуха. Бесшумно выдохнув, он расслабился и тут же напрягся, приготовившись действовать сразу же, как только мужчина покажется из-за угла. И он показался….

ГЛАВА

Вспыхнувшее змеистой молнией небо ударило оглушительным барабанным раскатом взбесившегося грома, от которого, казалось, затрепетали мистическим страхом видневшиеся за крышами складов верхушки деревьев. А дождь с еще большим остервенением принялся хлестать землю водяными плетками, неистовствуя от ее терпеливого безмолвия.

Эта стихийная увертюра, предшествовавшая действию Николая, ослепила внимание мужчины в длинном плаще, старательно прикрывающегося зонтиком, который не заметил материализовавшегося из дождя высокого мужчину, внезапно возникшего перед ним с нацеленным ему в лицо пистолетом.

Увидев Николая, мужчина спокойно остановился, не выразив ни испуга, ни даже удивления. Казалось, он совсем даже не замечал направленного на него пистолета и смотрел только в неподвижные глаза стоящего перед ним Николая.

Николай ожидал иной реакции и поэтому был немного сконфужен тем, что не находит на лице мужчины никаких признаков страха и волнения, а, напротив, какое-то усталое равнодушие и безразличие, словно бы подобные происшествия случались с ним каждый день.

Мужчина улыбнулся и произнес ровным, сочувствующим голосом:

- Молодой человек, вы вымокли до нитки и можете чего доброго запросто простудиться, если будете продолжать стоять под дождем. Кстати, если вы не собираетесь в меня стрелять, то спрячьте свой пистолет, он ни к чему.

Николай тоже улыбнулся, ответив ему:

- Спасибо за беспокойство. Придется купить себе «Аспирин» за ваши деньги. А стрелять, возможно, я и в самом деле не буду…. Но только при одном условии: мы сейчас вместе с вами войдем вон в ту дверь.

Николай кивнул головой в сторону кассы.

- Никаких проблем, - быстро ответил мужчина и снова дружелюбно улыбнулся, - Прошу. Будьте моим гостем.

Вскинув бровями, мужчина протянул руку в сторону двери, словно приглашая Николая на чашечку чая.

- Нет уж после Вас, - с игривой учтивостью ответил Николай на жест мужчины.

- Ах да, конечно.

Пройдя мимо Николая, он подошел к двери. Достав из кармана плаща ключи, он стал открывать замки, одновременно обращаясь к стоявшему у него за спиной с опущенным пистолетом Николаю.

- Вас как зовут, молодой человек?

- Как Вам угодно, - коротко ответил Николай.

- Простите. Вы конечно правы. Не будем портить романтику ограбления. Ну а я все же представлюсь. Меня зовут Илья Викторович, и я с недавнего времени начальствую над этими складами, что вероятно Вам известно. Не так ли?

Дата добавления: 2015-08-02