15 страница. Он приоткрыл глаза, увидев над собой латунную, бездонную глубину неба с застывшей на

Он приоткрыл глаза, увидев над собой латунную, бездонную глубину неба с застывшей на нем пестрой прозрачной дымкой рассеившихся облаков. Солнце притаилось с западной стороны, укрывшись за недостроенными стенами здания, посылая оттуда словно прощаясь, снопы своих утомленных за день лучей, заросшему крапивой и бурьяном пустырю и окрашивая в оранжевый свет стоящие в отдалении жилые многоэтажные дома.

Был уже вечер.

Николай облизнул пересохшие губы и снова закрыл глаза.

Сколько он так пролежал? Десять минут? Час? А может и всего минуту?

Пошевелившись, он замер стиснув зубы от острой, надрывной боли в спине, от вдавившихся в его тело обломков кирпичей на которые он упал, опрокинувшись с наваленной кучи возле входа в подвал.

Он снова провел языком по потрескавшимся губам, почувствовав во рту налет пыли и песка, которым он надышался, когда разгребал завал.

Нужно было вставать, но сил для этого не было. Их не было даже на то, чтобы сменить неудобную позу, в которой он лежал вниз головой…. Но вставать нужно. Превозмочь свое бессилие и заставить себя подняться. И он хотел уже попробовать перевернуться на бок, чтобы потом встать на колени, как вдруг услышал чьи-то приглушенные, крадущиеся шаги в нескольких метрах от себя, у самого входа в подвал. Он приподнял голову и увидел испуганное лицо белобрысого мальчишки, глядящего на него из отверстия подвала который видимо, намеревался выбраться оттуда или же пришел разведать, как обстоят дела с нежданным гостем, так усердно пытавшимся проникнуть к ним в подвал и можно ли незаметно пробраться мимо него. Потому что как знать, с какими намерениями он сюда пришел. Уж явно не с благими.

Но увидев, что Николай поднял голову и смотрит на него, он тут же шмыганул обратно в темноту подвала поняв, что выбраться незамеченными им не удастся.

Николай ухмыльнулся и снова тихонько опустил голову на жесткие кирпичи, почувствовав саднящую боль в затылке.

«Видать снова разбил голову» - невесело подумал Николай.

За то другая мысль, что детишки все еще здесь и не успели улизнуть, пока он лежал без сознания, прибавила ему оптимизма.

Он с нежностью подумал о Никитке, что вот сейчас уже скоро, он, наконец, увидит его…. И тихая слабая радость, всколыхнула его притупившиеся от боли чувства. Но в сознании, снова возникла тяжелая, неотвязная мысль, бросившая тень на крохотный светлый зайчик радости, только что мелькнувший в сумерках его сердца. Что же дальше? Что потом? Что? У него ведь нет даже сил, чтобы подняться…

И он, чтобы не продолжать эти безрадостные, надрывающие сердце насущные мысли, стал пробовать перевернуться на бок, с яростью решив, во чтобы то ни стало заставить себя встать. Он встанет! Он сможет! Нечего раскисать. Главное, чтобы Никитка был здесь. Потому что иначе, он уже вряд ли сможет его отыскать. Его истощенный и изнуренный организм, высасывающий из него энергию жизни, явно об этом свидетельствует. Он все еще не хотел сознаваться себе в этом, но в глубине души понимал, что даже уйти отсюда ему уже будет не под силу. Но он не желал…, он не хотел…, он отказывался даже думать от этом, всецело веря, что он еще сможет выкарабкаться из всех этих передряг. Только бы Никитка был здесь. А он - здесь! Николай это чувствовал. Он непременно здесь! А ему нужно – какая малость – всего-то ничего, немного отдохнуть и поднабраться сил. И все! Тогда он все сможет устроить. Все ему будет нипочём. Нет ничего невозможного. Есть только слабость желания и отсутствие воли к достижению. Но если ты вооружен верой, упорством и несгибаемой силой характера – все тебе доступно! Все возможно! Только захоти!

Перевернувшись на живот, он только сейчас обратил внимание, что в руке у него зажат обломок кирпича, за который он ухватился, когда пытался удержаться, падая от потери сознания. Отбросив кирпич, он с трудом поднялся на колени. И только он попытался встать, как его тут же стошнило, сворачивая судорогой желудок.

Слабость в теле еще больше усилилась.

В изнеможении, Николай сел и запрокинув голову, принялся делать глубокие вдохи, чтобы унять новый приступы рвоты. Голова раскалывалась на части от громыхающих раскатов тупой боли, оглушительно барабанящей по вискам. Но он старался не обращать на нее внимания. Потому что когда не замечаешь боли – оно притупляется и исчезает. Но когда думаешь о ней – она усиливается, причиняя неимоверные страдания. Тело колотило мелкой дрожью, покрывая кожу мурашками озноба. После нескольких минут сосредоточенного дыхания, то и дело, проглатывая подкатывавшую к горлу тошноту, ему, наконец, удалось побороть приступы рвоты. После чего, перемогая слабость, оперевшись о другую уцелевшую стену перед входом в подвал, он поднялся на ноги, сдерживая дрожь в коленках, которые непослушно подгибались.

Собравшись с силами, он подобрался к лазу. Нагнувшись, Николай пролез внутрь непроглядной черноты подвала, снова уловив торопливо удаляющиеся шаги ребятишек, которые затерялись где-то в этой безразмерной, бесформенной пропасти глухого грязного мрака, в котором отыскать их будет довольно сложно.

Ребятишки видимо, были изрядно напуганы появлением в их убежище постороннего человека. Но Николая сейчас это мало заботило. Он, не переставая думал только об одном – здесь ли Никитка? И если его здесь нет, то, что делать дальше?

В подвале стояла глухая, непроницаемая тьма. Ни один лучик не проникал в это скрытое от людских глаз подземелье, в котором разглядеть что-то было практически невозможно. А куда идти и в какую сторону, Николай и подавно не знал.

Стараясь ступать осторожно, чтобы не споткнуться о какой-нибудь случайный предмет, Николай пошел ощупью, наугад, одновременно чутко прислушиваясь к малейшему шороху.

Подвал оказался довольно просторным и высоким, хотя с улицы этого ни за что нельзя было предположить.

Дойдя до какой-то перегородки, Николай остановился, вслушиваясь в неподвижную притаившуюся тишину.

Постояв с минуту, он негромко позвал:

- Никитка! Никитка!.. Ты здесь? Это я. Дядя Коля…

Он прервался. Спазмы перехватили его слова и он, захлебываясь закашлялся. Успокоившись и отдышавшись, он снова позвал. Но и в этот раз ничто не нарушило подвального безмолвия. Ребятишки где-то спрятались, не выдавая себя ни единым шорохом.

Николай, чувствуя стекавший по его вискам пот, вдруг подумал, что Никитки здесь нет. Ведь если бы он был здесь, он наверняка бы узнал голос Николая и уже давно бы откликнулся. Но он молчит…

Невыносимая горечь безнадежности, холодной волной плеснулась в его сердце.

Эта темнота.… Этот мрак.… Этот зловещий, бездыханный, могильный мрак, хоронил под своим саваном все его утешительные мысли. Он утоплял в своей вязкой, неосязаемой пучине разлившегося горя все, что еще алело в его душе перед нисхождением в эту преисподнюю разбившихся надежд. Здесь, в этом жутком чистилище страдания, умирала последняя его искорка, взятая в долг у солнца там, наверху… Она давала ему силу к жизни. И вот… - она гаснет. Гибнет. Затухает…

Глотая слезы вместе со скорбными сгустками темноты, он снова в очередной раз позвал. Теперь уже громче, с затаившимся в голосе страхом услышать в ответ зловещее, душераздирающее безмолвие, от которого нельзя спастись, заткнув уши.

- Никитка! Это я! Дядя Коля! Слышишь?! Никитка!..

Тоска отчаяния с невероятной силой давила ему грудь, ломая, калеча и корежа все окружающее бытие. Коверкая и уродуя все чувства и мысли. Круша и разламывая сердце, молотом несчастья и захлопывая перед ним дверь к свету. К надеждам. К радости. К жизни…! – Так значит, он ошибся. Никитки здесь нет. Выходит с ним приключилось что-то скверное, о чем Николай боялся и подумать.

Сдерживая слезы безысходности, он повернулся, собираясь выбраться из подвала. В последний раз без всякой надежды, без всякого ожидания он крикнул, быть может, уже не для того, чтобы призвать Никитку (ведь его здесь нет), а чтобы унять удушливую боль скорби, которая злобно и безжалостно уничтожала в нем последнюю каплю надежды. Да. Его нет. А ведь чудес не бывает.

Но может быть нужно, позвать ребятишек и спросить у них. Вдруг им что-нибудь о нем известно?

Эта малоутешительная мысль, заставила его снова остановиться. И только он хотел позвать их, как новый приступ кашля сковал его тело, конвульсивно сотрясая его ноющее немыслимой болью, изможденное раненное тело. Эта свирепая боль изнутри, заживо раздирала на куски своими острыми когтистыми лапами его уставший утомленный стойким терпением организм. Но едва он откашлялся, сплевывая кровавые сгустки, как его тотчас начало тошнить, выжимая из него все, что еще поддерживало в нем силы…

Чувствуя, что на ногах он может не устоять, он в бессилии опустился на корточки, чтобы смягчить тяжесть падения, если вдруг случится, что он снова потеряет сознание. Рука с раненым плечом совсем онемела и теперь, стала совсем бесполезной, так что нельзя было даже сжать пальцы в кулак, и она безжизненно висела вдоль тела.

Опираясь одной здоровой рукой в щебнистый пол подвала, чтобы удерживать равновесие, Николай бросил тоскливый, обреченный взгляд в темноту, словно ожидая увидеть в ней нечто отрадное, утешительное, что смогло бы успокоить его рвущееся из груди, отчаявшееся сердце.

И тут…. Тут вдруг он услышал чей-то голос… такой тихий, неуверенный. Такой вкрадчивый. Такой до боли знакомый. Такой… родной! Такой близкий и желанный! – Не голос ли это его заговорившего сердца? Не так ли звучит и его душа? Да не сама ли жизнь оглашает альтом это удручающее безмолвие? Вот она – поэзия вечности! Ах, маэстро – не молчи же! Животворят твои октавы! Одушевляют твои ритмы! Утешают твои аккорды! Но нет!.. Нет же! Это был более величественный, более могущественный и более желанный голос! Это был детский голос! Голос ребенка! Никиткин голос!!!

Никитка!!!

Но не померещилось ли ему? Не ослышался ли он? В своем ли он еще уме? Невероятно! Это какое-то волшебное чудо! Сон!

Николай резко обернулся, забыв про боль и слабость, которая, казалось, враз исчезла куда-то. Все эти грызуны и кровопийцы, которые таятся в своих темных-темных подвалах, разбежались, разлетелись по своим углам и норам от этого чудесного, животворящего света, внезапно воссиявшего в его душе и сердце.

Все еще ничего не видя, он, в радостной растерянности озирался вокруг, не помня себя от этого неземного, возвышенного счастья! Счастья, которое случайно затерялось в этой хищнической темноте. В этом спертом, сыром, затхлом воздухе подвала. Сердце бешено колотилось, словно кузнечный молот по наковальне, выковывая сверкающие чистым блеском чувства восторга, радости, блаженства счастья… Безграничного счастья! Бесконечного! Неповторимого и не с чем несравнимого! Счастья всего человечества! Счастья вечности! Счастья, которому мало было только этого мира!

Тяжело дыша, Николай поворачивался то в одну, то в другую сторону не зная, откуда прозвучал этот спасительный голос. Он уже ни за что теперь не смог бы определить, где находится выход. Да и зачем он ему сейчас, когда это совершенно не важно! Совсем не важно! Абсолютно не важно! Ведь только сейчас, здесь в этом подвале, рождается новая жизнь. Вернее, она возрождается из обломков прошлой жизни…. Но и это тоже не важно! Теперь уже ничто не важно, кроме этого свершившегося чуда!

Затаив дыхание Николай, так же тихо и осторожно, словно все еще не решаясь поверить в реальность происходящего, позвал:

- Никитка? Никиток?!

- Дядя Коля! Дядя Коля! – услышал Николай этот милый, родной ему голос Никитки. И только он успел обернуться на голос, как из темноты выскочил Никитка и с радостным плачем бросился ему на шею, лихорадочно сотрясаясь маленьким, субтильным телом от обуявших его рыданий. Рыданий скорби и радости. Рыданий, которые прорывались из самой глубины этого детского невинного сердца. В этих рыданиях, была вся накопившаяся за долгие дни горечь. Все перенесенные страхи и страдания. Вся боль и мука, которые ему на заре своей жизни довелось пережить.

Прижимая его к своей груди, Николай, быть может впервые в жизни, не сдерживая своих слез, тоже плакал, гладя больной рукой его голову.

- Вот же…. Ну…. Не плачь, не плачь…. Теперь все будет хорошо…. Главное я нашел тебя. Не плачь… - пытался утешить ребенка Николай, даже не замечая того, что и сам он безудержно плачет…. Плачет, так как никогда не плакал. Ведь он никогда не плакал! Но разве он плачет? – Совсем нет! Он не плачет. Он радуется. Он счастлив. А эти слезы…. Они текут сами по себе. Просто так. И пусть! Пусть они текут, окропляя своей соленой влагой это безудержное счастье! Эту Божественную радость! Это чудо, озарившее светом подвальный мрак; разверзшее своим таинственным могуществом сгустившиеся тучи отчаяния.

Он крепко прижимал к своему больному телу Никитку, словно боясь, что эти притаившиеся в углах тени, снова могут отнять у него то, что он только что обрел. Отнял у судьбы. У безвестности. Вырвал из пасти этих прожорливых хищников, ищущих себе одиноких, беззащитных жертв. Он отбил у них этот оторванный от благополучия комочек жизни. И он теперь защитит его. Он не даст его в обиду произволу.

И Николай еще крепче прижимал его к себе, не чувствуя ни боли, ни слабости, которые теперь были бессильны против этого могучего, величественного и всепобеждающего счастья.

Он что-то говорил ему, но сам не мог разобрать что. Наверное, сейчас и это было не важно, - что-то говорить. Важно было вот, просто, держать и ощущать его в своих объятиях, наслаждаясь внеземным мгновением на этом залитом солнечным светом островке, уносящемся против течения времени куда-то в потустороннее измерение бытия.

Но вот он нашел его. И теперь уже не может случиться никакого несчастья. Все позади. Все в прошлом… - Но сможет ли он забыть это прошлое? Сможет ли он похоронить его вместе с любимыми им людьми? Эрик, Ирина…, Митрофаныч…. Нет! Конечно, нет! Тяжелые воспоминания труднее всего забыть, именно потому, что они тяжелые. И еще, потому что счастье в них переплетается с трагедией и скорбью и потому, что зловещая тень вины всегда будет лежать на его сердце. Ведь это он!.. Он причина их гибели! За свою жизнь, он заплатил жизнями Ирины и Митрофаныча…. Непомерно высокая плата. Жестокая плата!

Опустив всхлипывающего Никитку на землю, он присел рядом на корточки, не выпуская его маленьких ручонок из своих огромных грубых ладоней. И только сейчас он увидел и других ребятишек, которым уже не зачем было прятаться от этого огромного, незнакомого мужчины. И они, довольно улыбаясь, стояли теперь рядом, наблюдая за этой трогательной сценой.

Все они были товарищами Никитки, принявшие в нем самоотверженное участие, преданно храня между собой его тайну. Они ежедневно приходили сюда: приносили ему еду, которую они украдкой, втайне от родителей уносили из дома. Теплые вещи и многое другое, столь необходимое ему в этом темном, сыром подвале заброшенной стройки. Всеми своими детскими силами и возможностями, они старались помочь ему и хоть как-то утешить его невообразимое, труднопереносимое для детского сердца горе. Они не бросили его. Не оставили. Не покинули. Не выдали…. Но со всем своим усердием пытались помочь своему попавшему в беду товарищу.

С трудом различая в темноте их лица, Николай с благодарностью посмотрел на них, не стыдясь перед ними своих счастливых слез.

- Здравствуйте, ребята! – с теплом и усталостью в голосе поприветствовал их Николай, - Извините, что напугал вас.

- Здравствуйте… - стесняясь и как-то неуверенно, ответили они хором. А девочка весело хихикнула. Николай, улыбаясь, взглянул на нее. Но она, словно призрак тут же растаяла, слившись с темнотой. Уши вдруг заложило каким-то тягучим, пронзительным гулом, смешивающим все мысли, превращая их в какие-то сумбурное месиво. Казалось, все вдруг завертелось, закружилось, куда-то понеслось в страшном неистовом смерче…, но темнота оставалась неподвижной.

Никитка потянул его за руку. Он что-то говорил ему, куда-то звал.… Куда? Зачем? – Николай ничего не понимал, хотя изо всех сил старался вникнуть в то, что ему говорил Никитка. Но его сознание предательски заволакивало какой-то липкой, непроницаемой мутью… «Боже! Нет! Только не сейчас. Только не сейчас» - шептал он себе, точно заклинание, чувствуя, что его сознание проваливается в какую-то мягкую, бездонную глубину беспространственного небытия. Словно в аффекте уже не сознавая, что он делает и что происходит, он нашел в себе силы подняться и пойти, куда его за руку вел Никитка. Следом шли дети и о чем-то негромко переговаривались. Но Николай не мог разобрать их слов. Они сливались в какой-то неразборчивый шепот, рассеивавшийся в темноте…

Он сколько-то шел…. Затем еще сколько-то стоял, бессмысленным отсутствующим взглядом глядя на горящий огарок оплавленной свечи, зажженную Никиткой…. И вот пламя вдруг стало увеличиваться, расти все больше и больше, обдавая его жаром, пока совсем не поглотило его в свою пылающую пучину….

ГЛАВА

Николай не сразу сообразил, где он находится.

Тупо глядя на полуосвещенный мерцающим пламенем свечи потолок, почерневший от копоти, он бездумно прислушивался к своим ритмичным, гулким ударам сердца, которые звучали словно бой старинных часов отсчитывающих полночь. И казалось, что с последним ударом маятника отворятся эти врата мистического ужаса тьмы, выпуская на свободу из своего чрева все зло мира, всю жуткую нечисть, выползающую из адской бездны. И закружатся в неистовом вихре духи умерших! И жаждущие крови упыри станут вылезать из своих гнилых гробов в поисках добычи. И оживут призраки, гремя своими лязгающими цепями леденящими кровь. И воздух наполнится смрадом падали и испарениями гниющей плоти. И всюду будут рыскать эти сатанинские твари. Всюду будут слышны эти шипящие звуки ядовитых гадов. Хрипы, стоны, шорохи, рычание, вой…

Но сердце продолжало невозмутимо стучать: раз, два, три, четыре…. Оно вещало время вечности. Своей уверенной гигантской поступью оно незримо ступало по дороге жизни, постепенно напитывая тело самоощущениями бытия.

Раз, два, три…. Нет. Оно не устанет. Не остановится. Ему еще долго идти по своим неведомым стезям к тому заветному рубежу, за которым сны становятся явью. Где мечты обретают плоть и улыбаются тебе счастьем новорожденного. За тем перевалом, через горные хребты лет, все прожитое тобой словно после съемки кинофильма пожимает тебе руку, говоря: «Мы здорово поработали, приятель. Не отдохнуть ли нам?» И там ты с радостью понимаешь, что все действительно было всего лишь кинофильмом, снятым на пленку твоей памяти. Что все это было не взаправду, а так… игрой масок и теней.

Тук-тук-тук… Молоточки кующие жизнь. Вечный ритм бытия. Мелодия времени.

Странный механизм – сердце, приводимый в действие какой-то неведомой, могущественной силой. Ему неведом покой, пока человек живет. Оно неустанно трудится, словно каторжник в каменоломне, размеренно стуча своим кайлом…

Неспешно ощущение бытия занимало свои позиции, расщепляя сумрак бессознательности. «Но где он находится? Что это за пещера?» - флегматично спрашивал себя Николай.

Почувствовав, что рядом с ним как будто что-то шевелится он, повернул голову и чуть не задохнулся от нахлынувшей в сердце радости, которая мгновенно пробудила его от летаргической неподвижности. Мысли и чувства взметнулись, словно сноп искр, наполняя теплом нежности и умиления все его существо. Он увидел рядом с собой на узенькой железной койке, на которой он лежал, прижавшегося к нему Никитку, который мирно спал на самом краешке, обняв своей маленькой ручонкой широкую грудь Николая.

Жизнь снова засверкала, заиграла многоцветными бликами, с шумом плескаясь о стенки его сердца.

Стараясь не шевелиться, чтобы не разбудить этого милого ангелочка, Николай, чтобы как-то занять себя принялся оглядывать помещение, в котором он неизвестно как очутился. Хотя кое-что еще смутно припоминалось: то, как Никитка вел его за руку куда-то в темноту, потом как он чиркал спичкой, зажигая свечу, а потом… Свет. Огонь. Пламя…

Что ж может быть он и пришел сюда сам, но тогда как он оказался на койке? Было невероятным предположить, чтобы это могли сделать дети.

Наверное, он долго пролежал без сознания и сейчас наверняка уже ночь. Дети спят по своим домам. А завтра, наверняка прибегут спозаранку.

Николай снова посмотрел на Никитку, обратив внимание на его заплаканное лицо. Тяжело вздохнув, он протянул руку и едва касаясь, провел ладонью по его растрепанным волосам.

- Все еще будет хорошо, дружище. Теперь все будет хорошо, - тихо прошептал Николай. Закрыв глаза, он отвернул голову к стене, прислушиваясь к своей пульсирующей грызущей боли.

Оглушительная тишина крадучись проникала в его мозг, обнажая его мысли, которые до этого были заперты под замком немой неприкосновенности. Эта тишина заражала его сознание вопросами, на которые нужно было искать ответы. Они требовали решения, потому что теперь он оказался лицом к лицу перед своим будущим… - своим, и этого оставшегося круглой сиротой мальчонки, за которого теперь он отвечал своей жизнью, перед жизнью его убитой матери и своими воспоминаниями.

Ему нужно, во что бы то ни стало отыскать те неведомые тропы, чтобы выбраться к новой жизни, оставив за своей спиной все тяготы пережитого, бросив их в пропасть забвения. Он должен похоронить свое прошлое, а в нем – этот город и все связанные с ним горести этих дней.

Да, ему нужно покинуть этот город, набросив на него саван забвения. Уехать из него. Куда? – Все равно. Ведь проблема не в том, в какой город ему поехать, а в том, как выбраться из этого. Именно в этом вся сложность, потому что теперь он находится между двух огней: между Сциллой и Харибдой. Ведь кроме наемников той организации, на которую работал Николай, его, разыскивает теперь и милиция за то, чего он не совершал. Но как теперь это докажешь? Чем подтвердишь свою невиновность? Если бы только с ним не было Никитки, он бы мог поступить как- то по-другому. Но теперь он не должен подвергать себя (и тем более Никитку) бессмысленному риску. Он должен увезти его отсюда. А для этого нужны деньги и документы. Тех денег, что у него есть категорически мало. Со своего банковского счета ему уже не снять ни копейки…. Но деньги собственно тоже не проблема. Главное – документы. И единственный, кто ему смог бы помочь в этом – Виктор. Только он. Больше некому. Потому что больше он никого и не знает…. Но где гарантия, что Виктор не выдаст? Ведь и он принадлежит к своре этих безумных хищников, которые убили Ирину и Митрофаныча. Конечно, Николай знал, что Виктор к этому не причастен. Потому что не он главный и не он решает вопросы и отдает приказания. Он всего лишь посредник, который знает ровно столько, сколько ему положено знать. Но ничего другого не остается, как только понадеяться на его благородство и великодушие. Ведь он уже помог ему тогда, предупредив об опасности. Неужели откажет сейчас, когда он сам к нему обратится? – Может и откажет, как знать? Но попробовать стоит. А деньги он займет у Ивана Торопова директора овощной базы. Да заоднем и оружием обзавестись не помешает – пусть и не очень хочется, чтобы оно пригодилось.

Закрыв рот рукой, чтобы приглушить звук, Николай закашлялся не в силах унять спазмы. С трудом успокоившись, он обеспокоенно посмотрел на Никитку. Не разбудил ли? Но тот продолжал мерно посапывать. Отдышавшись, Николай снова закрыл глаза, возвращаясь к своим мыслям, которые беспорядочно толпились в его голове.

Мыслей было слишком много. Бесчисленное множество. Целые легионы и легионы мыслей, которым было мало места только в мозгу Николая. Они висели в воздухе, наполняя эту крохотную каморку подвала. Они были всюду. Они были везде. Эта тишина – была спрессованным концентратом мыслей. Самых разнообразных мыслей. В этой тишине хаотично переплетались воспоминания, будущее и настоящее, мечты, надежды, скорбь, горечь…. И всюду лица, лица, лица… Они возникали и исчезали, таяли, расплывались… и вновь появлялись. То улыбаясь, то беззвучно плача с укором глядя на Николая. Все прошлое пришло сюда, чтобы заглянуть ему в глаза. Будущее осталось там, наверху, под небом, на свежем воздухе, перед входом в этот подвал. Ему, будущему, чужд этот мрак, эта тьма, освещаемая тоскливой, оплавившейся свечкой. Здесь ему не место, в этой обители призраков и духов. Но прошлому – ведом этот мрак. Эта жуткая чернота рожденная бездной…. А где-то там – свет! Где-то там – новая жизнь! Там – избавление! Там – возрождение! Там…

Но как ему не хочется покидать этот город, не погрозив ему кулаком. Как хочется наступить ему на грудь. Повергнуть ниц, чтобы увидеть на прощание в его безжалостных глазах слезы мольбы о пощаде. Да, ему хотелось бы рассчитаться с этими ангелами смерти, отнявшими у него его счастье, его радость, его благополучие…. С этими попутчиками тьмы, добровольцами ада…. С этими выдрессированными псами, убивающими за деньги. Да, он был один из них…. А теперь – он один против них!.. Но против кого? Кто они? – Смешно. Он ведь даже не знает с кем ему нужно рассчитаться конкретно. Кто повинен в смерти близких ему людей. Кто сделал несчастным этого невинного мальчишку…. Он ничего не знает про них. Ничего абсолютно. Кого же ему винить? С кого требовать плату за эти смерти? Конечно, не с Ивана, и не с Виктора. Ведь и они тоже наверняка ничего не знают об этой организации…. Или знают?

А между тем, это, конечно же, безрассудство, пытаться сделать что-либо в одиночку. Такие супермены бывают только в Голливуде. А он – всего лишь человек. Обычный человек. Да и глупо все это. Воевать с тем, не зная с кем; охотиться на того, не зная на кого…. Нет. Он просто должен уехать отсюда. Довольно смертей. К тому же чем дольше он будет оставаться в этом городе – тем больше риска. А ему теперь нельзя рисковать. Ни в коем случае нельзя. Ведь у него Никитка.

Да, просто уехать. Вот только отдохнуть, сил поднабраться, раны залечить, и… все будет хорошо. Непременно все будет хорошо. Иначе и быть не может.

Голова протяжно заныла от этого расплавленного свинца мыслей, растекавшегося по руслам мозговых извилин. Откуда столько мыслей? Он устал от них. Ему хочется отдохнуть. Ему хочется покоя…. Совсем немножко покоя. Маленькой передышки…

Перевернуться бы на бок, но так не хочется будить Никитку. Нет уж. Пусть. Стерпится. Главное ни о чем не думать. От всего абстрагироваться. Забыться…. Мысли, мысли, мысли… какие-то фрагменты, обрывки, эпизоды, кусочки мыслей без начала и конца. Картины, образы, лица… много лиц. Они молчат и смотрят…

Свеча потухла… или сознание? Комнатка упала в бездну. В сплошную, кромешную тьму. Сильно запахло парафином. Значит он в сознании?

Но так даже лучше, что свеча потухла.

Николай тяжело вздохнул.

Через несколько секунд он погрузился в глубокий сон, объятый безмолвием и тишиной.

ГЛАВА

Сколько он проспал? Восемь? Десять часов? А может и всего час? – Трудно было сказать. А между тем, тело казалось отдохнувшим. Голова была свежей и ясной и самочувствие, на удивление было не таким скверным и паскудным, как он ожидал. Хотя раны на спине неприятно и протяжно ныли. Казалось, что все произошедшее вчера и вообще в эти дни, начиная с той самой роковой встречи в кафе с Виктором, было какой-то нелепой выдумкой. Сном. Все это было таким далеким и неправдоподобным, что было невероятным, как это он все еще лежит на койке, в этом грязном помещении подвала, ведь ему все это только приснилось, привиделось, почудилось…. Это не было достоверностью, потому что все случилось вне реальности. Вне действительности. Это происходило по другую сторону бытия. В допервозданном хаосе. В мире бредовых галлюцинаций. В стороне от его разума и чувств…. Но этот надрывающий сетчатку глаз цементный, закопченный потолок, который он видел и вчера при тусклом свете свечи, разорвал все эти утешительные иллюзии в клочья, развеяв их над пропастью жестокой реальности. Все это кажущееся неправдоподобие сгорело, испепелилось над пламенем горящей свечи, которая отбрасывала свой неровный оранжевый свет по стенам и потолку комнатки.

Свечу зажег проснувшийся Никитка, который был уже не один. С ним были вчерашние ребятишки – но только не в полном составе. Одного мальчонка с ними не было.

Расположившись на самодельной тахте из досок с подложенными под ними кирпичами, они о чем-то тихо шептались, изредка поглядывая в сторону Николая.

Николай улыбнулся, с любопытством, незаметно наблюдая за ними. И так вдруг, отчего-то хорошо стало на сердце. Так тепло и приятно. Но разве возможно, чтобы он еще мог испытывать эту радость после череды разящего ненастья?

Эти цветы радости выросли на клумбах невыразимого горя. Эта радость была рождена из утробы несчастья…. Но как бы человек еще умел радоваться, если бы ему были неведомы скорбь, мука, печаль…. Как бы мог он быть счастливым, если бы он не знал горя, страданий, несчастий? Все исходит из своей противоположности. И вот, радость и счастье – это молния, разрезающая грозовые тучи. Это северное сияние, озаряющее черный небосвод. Это солнце, восходящее из тьмы. Вот эта свечка, рассеивающая жуткий мрак подвала и есть это гордое величие Божественных чувств несущих свет и тепло. Никитка – это его солнце побеждающее мрак. Это его утешение после ночи кошмарных снов. И как здорово, что он нашел его. Что он здесь. С ним.

Кряхтя от боли, Николай приподнялся.

- О чем это вы там секретничаете? А? – игриво поинтересовался он.

Услышав его голос, Никитка сорвался с досок и с радостным возгласом решительно бросился к Николаю, обняв его за шею.

Дата добавления: 2015-08-02