4 страница. - Закрой глаза, - обратился он к ней, только сейчас обратив внимание на то

- Закрой глаза, - обратился он к ней, только сейчас обратив внимание на то, что она расстегнула свою спортивную кофточку и сквозь тонкую прозрачную ткань белой маечки, откровенно просвечивалась красивая упругая грудь. Николай совершенно непроизвольно задержал на ней взгляд. И только когда увидел, что Катя недоуменно на него смотрит, сильно смутился и даже покраснел.

Взяв шприц, он приготовился сделать укол, вопросительно посмотрев на нее.

- Ты готова?

- А может не надо? – с надеждой проговорила она.

- Не бойся. Ты даже не успеешь ничего почувствовать, - успокоил ее Николай.

- Правда? Это не больно?

- Правда, - улыбнулся Николай.

Подождав, когда она зажмурится, он со знанием дела сделал ей обезболивающую инъекцию. После чего намазал мазью и сделал тугую повязку.

- Ну вот. Через несколько минут боли совсем почти не станет. А опухоль сойдет через 2-3 дня. Ну, похромаешь еще недельку две, три, а там снова сможешь продолжать свои занятия спортом.

Уложив все обратно в аптечку, он стал прощаться, категорически отвергнув предложение женщины остаться и выпить с ними по чашечке кофе. Ему хотелось, как можно скорее убраться отсюда, чтобы только не чувствовать себя морально сдавленным и стесненным этой громоздкостью богатства и приторной роскошью вяжущей язык…. Но женщина не отставала и пока он надевал кроссовки, она еще продолжала уговаривать его, изливая на него поток «медяковых» благодарностей.

- Вы уж заходите к нам! Навещайте! Не далеко ведь верно живете?

- Обязательно. Обязательно зайду, - мысленно отмахнулся он.

Коротко объяснив ей что делать, если у Кати начнутся боли, он тут же вышел, вздохнув с облегчением радуясь, что он снова, наконец, может быть привычным самому себе, без натянутых наскоро лиц и страхом, что они могут оказаться не к месту.

Тронутая этим необычным участием постороннего человека, Катя очень хотела как-то особенно отблагодарить его, этого забавного исполина с добрыми и по-детски наивными и простодушными глазами…. Вот только никак не могла подобрать нужные слова, чтобы произнести подобающую речь. А слова нужны были именно такие, которые могли бы уместить в себе не только обиходное чувство благодарности и не только элегантную женственность…, но и некую многозначительную симпатию. Некое чувство, которое перестраивало звучание ее сердца на незнакомую ей частоту. Но это ли симпатия? Это ли дружелюбная признательность? И к тому же ей, отчего то, очень хотелось, чтобы эта встреча не была последней. Ей непременно хотелось увидеться с ним еще раз…. Да раз ли?

Дивная встреча, от которой у нее осталась целая гамма впечатлений, которыми, как красками, можно было бы запросто разукрасить весь мир! И у нее остались его взгляды, от которых у нее мурашки бегали по коже! Его прикосновения, от которых перехватывало не только дыхание, но даже сердце замирало! Его яркий подчеркнутый образ, который был так не похож ни на одного из тех мужчин, которых она встречала. Он именно был каким-то особенным, необычным, не принадлежащим к той породе изоморфных обывателей, уклад жизни которых, был мещански ограниченным и узким. И только сейчас Екатерина вспомнила, что ведь она даже не спросила его имени…. Но его уже не было. Он ушел. А она так и не сказала ему ни слова благодарности. Но ведь мама сказала, что он еще зайдет…. Значит, она сможет исправить свою ошибку. И значит… все еще впереди!

Возвращаться на стадион Николай не стал и бегом направился к своему дому с самым благоприятным расположением духа, которое, нельзя было не сознаться, было обусловлено этой курьезной встречей с Катей. Хотя он и не смел даже расценивать ее как понравившуюся ему женщину. А только как приятную ему эмоцию, как случайную улыбку, как просто хорошее настроение…. К тому же она была совершенно из другой сферы социальной жизни, где он ни за что не согласился бы не только жить, но даже прогуливаться.

Открывая дверь своей квартиры, он мельком бросил взгляд на соседнюю дверь, припоминая себе, что нужно непременно купить Никитке мороженое, которое он ему обещал еще вчера. После чего представил себе смазливое личико Ирины, и мысленно улыбнувшись, вошел в квартиру, захлопнув дверь.

ГЛАВА

Приняв душ и позавтракав, Николай оделся в строгий черный костюм, белую футболку и начищенные до блеска туфли намереваясь заняться выполнением неприятной для него работы порученной Виктором, на которую, как он предполагал, уйдет совсем немного времени. А после, можно будет съездить и на пляж, прихватив Никитку с Ириной. День то будет жарким – грех не искупаться.

Остановившись перед зеркалом в прихожей, Николай с критической внимательностью оглядел себя, недовольно сморщившись при воспоминании о том, каким нелепым и смешным он выглядел у Екатерины дома. Осмотрев свое искалеченное лицо, он грустно ухмыльнулся, непроизвольно дотронувшись рукой до шрама на щеке.

Его никогда не радовало свое отражение в зеркале с тех самых пор, как на его лице появились эти увечья оставленные его каверзной судьбой. И каждый раз, глядя в зеркало, он видел лицо не принадлежащее ему. Он видел чужое лицо. Лицо, подобранное на диких тропах, кем-то скомканное и выкинутое. Лицо, которое просто вычеркнули как неудачное выражение для многоустого мира.

Да, столько было написано на этом лице чьей-то корявой рукой – и все не его. Собственное же его лицо было совсем другим. Не искаженным пережитыми страданиями и муками, не изуродованным шрамами и не исковерканным горечью и тоской по тем далеким, растаявшим в мареве минувшего радостям и счастью, которыми была наполнена его жизнь.

Но теперь, после стольких долгих лет весь этот сказочный фейерверк воспоминаний молодости (до того рокового момента), казался каким-то нереальным, вымышленным и совсем как будто никогда не существовавшим. И глядя в зеркало, он тщетно пытался распознать под этой маской себя самого в прошлом. Его не стало. Он умер. Его похоронили людское коварство и предательство…. Но он уже давно перестал об этом сожалеть. Потому что сожалеть – глупо. Слезы обиды давно высохли на его сердце, но раны безутешно ноющие остались.

Тяжело вздохнув, Николай попытался улыбнуться самому себе – но вышло нечто удрученное и безрадостное. Эмоция без имени и названия. Бесцельное движение лицевых мускул. Просто оскал…. На себя ли? На судьбу? На жизнь хохотушку?

Николай отвернулся, попытавшись избавиться от этих внегравитационных мыслей витающих по орбите его жизни. И, словно по волшебству, пред его внутренним взором возникла Катя, пристально изучающая его лицо. И как же ему вдруг захотелось узнать, какое впечатление он произвел на нее. Что она о нем подумала…, и многое другое подобное этому, с юношеской интригой взволновало его ум. Хотя было понятным, что ничего хорошего. Но так отчего то хотелось думать, что он понравился ей. А почему так этого хотелось - он не знал. Может для того, чтобы добавить красок своему беспросветному одиночеству? Впрочем, просто хотелось и все тут. К тому же ведь никто не умеет мечтать, так как он. Когда-то это было его единственным утешением, не дающем угаснуть в нем последней искорке надежды и воли к жизни. А Катя именно такая, о которой хочется мечтать. Потому что в реальности, он не может себе позволить даже просто захотеть познакомиться с ней. Но… банальности все это. И встреча эта – нелепость. И чего она вообще пришла ему в голову после всего, что ему пришлось испытать, находясь у нее в гостях? И ему отчетливо припомнился весь тот моральный дискомфорт и подавленность, которая терзала его все то время, пока он находился у нее, в надменном окружении роскоши и богатства. И словно слайды в диапроекторе, краски приятных впечатлений вновь сменились мрачным монохромотизмом. Эти болезненные чувства, помимо его воли, окунули его будто паршивого котенка в тот продолжительный отрезок времени, где унижение и поношение были постоянной величиной его жизни. Какой-то гадливый змееныш зашевелился в его груди и стал злобно нашептывать ему, что никогда он не сможет избавиться от этого паразитического нароста, от этой ноющей экземы на его воспоминаниях.

Николай с горечью вздохнул и одернув пиджак, который и без того превосходно на нем сидел, надел темные очки и вышел прихватив с телефонной стойки ключи от машины.

Все что ему нужно было сегодня сделать, это выбрать подходящее место для прицела. Одно из пяти возможных, которые были указаны в письме, переданном Виктором. Впрочем, места он мог выбирать произвольно, пренебрегая указанными, если считал, что это более оптимально для выполнения работы.

Задания подобные этому, были легкими, с уже приготовленной информацией и необходимыми данными об объекте. Где бывает, какими маршрутами ездит, в какое время, где проживает, где работает, численность охраны и все прочее. Даже места для прицела стали указывать и пути отхода, что совсем упрощало задачу до максимума. Остается только навести винтовку на мишень и выстрелить…. Но вот последнее то и было самым сложным.

Каждый раз, нажимая на курок, он испытывал какой-то непреодолимый животный страх. Но почему? Он не знал. Раньше он думал, что это дело привычки, протаптывающей тропы даже в самых непролазных дебрях, утаптывая в грунт и чувства и совесть…. Но нет. Все оставалось по-прежнему. Все оправдания умолкали, а его философия становилась прозрачной как марево, через которую просвечивала какая-то иная реальность, пугающая его своей правдоподобностью. И все в этот момент становилось другим, окрашенным в мистический цвет страха, который пробирал его ледяным холодом до самого сердца. И ему стоило немалых усилий, чтобы совладать с собой и закончить дело, сдерживая паническую дрожь во всем теле. Иногда ему даже казалось, что этот страх имеет материальную плоть, потому что он настолько его чувствовал и осязал, что не сомневался, что он сидит сейчас где-то здесь и смотрит на него злобно ухмыляясь…. Еще мгновение, и он увидит его, и сможет даже потрогать…

Это ощущение чьего-то присутствия было настолько реальным, что он, сидя с винтовкой, постоянно с замиранием сердца оборачивался, ожидая, что вот сейчас увидит его, незримого очевидца своих преступлений…. Но кто же он, этот очевидец? Кто этот зритель?

И вот теперь Николаю снова предстояло пережить это леденящее душу чувство непреоборимого страха. Но он успокаивал себя, что это его последнее дело и он больше никогда об этом не вспомнит!

Через несколько часов изнемогая от жары, Николай подъехал к высокому девятиэтажному зданию с огромным застекленным входом. С дороги к нему вели многочисленные ступеньки и бетонированная площадка с клумбами, в которых пышным цветом красовались мальвы, астры и ноготки радуя своими красками взгляды прохожих.

Пятый и шестой этажи этого здания были офисом фирмы «Апик». Два верхних этажа занимала редакция городского журнала «Раут». Седьмой этаж занимал шикарный ресторан итальянской кухни. А в нижних размещалось ателье для пошива модной одежды. Клоудс Эдуард Анатольевич должен был находиться сейчас у себя в офисе, в чем Николай нисколько не сомневался, судя по дорогим машинам, заполнявшим служебную стоянку, которая находилась чуть левее здания и многочисленной охране у входа. Но Николая он сейчас нисколько не интересовал. К тому же он не любил видеть своих жертв иначе, чем в оптический прицел винтовки. Сегодня же ему нужно было только присмотреть для себя наиболее подходящее место для позиции и все основательно рассчитать самому, не доверяя чужим инструкциям.

Он уже побывал по всем указанным в конверте объектам и не мог не признать, что места были выбраны искусно, с тонким расчетом. Причем далеко от профессиональной тенденциозности, которой, пользуются большинство киллеров, отчего зачастую рискуют быть вычисленными и обнаруженными не менее профессиональными охранниками-аналитиками.

Но Николай уже решил для себя, руководствуясь какими-то своими соображениями, что займет позицию непременно напротив офиса. Хотя именно с этого места убрать Клоудса представлялось не самым легким, как теперь он мог в этом убедиться, оглядывая местность.

Через дорогу от офиса, где остановился у обочины Николай, находился витринный магазин спортивных товаров. А за ним шел ряд девятиэтажных домов, балконы которых, выходили на противоположную сторону. Николай уже знал, где находится объект предложенный заказчиками и он неудовлетворенно поморщился. Хотя его вполне устраивал даже и такой вариант.

Выключив магнитолу, он взял с заднего сиденья снятый пиджак и, глянув на себя в зеркало заднего вида, вышел из машины, чувствуя облегчение от этой нестерпимой духоты в салоне раскалившейся от солнца машины.

Поставив ее на сигнализацию, он закинул пиджак за спину и, поправив очки на переносице, направился к самой дальней девятиэтажке, пройдя по узкому проходу между пятиэтажным зданием магазина и жилым домом. От офиса Клоудса, она находилась метрах примерно в двухстах.

За домом через квартал находилась другая дорога с трамвайной линией, но менее оживленным движением. Подойдя к дому, Николай внимательно огляделся, подмечая даже самые незначительные мелочи и нюансы. После чего вошел в подъезд и пешком поднялся на седьмой этаж. Нажав на кнопку лифта и убедившись, что тот в рабочем состоянии в отличие от большинства лифтов в городах России, он подошел к квартире, которая окнами выходила как раз на здание офиса.

Хозяйка этой квартиры была одинокая разведенная с мужем женщина. Совсем впрочем, еще не старая. Работала она продавцом в павильоне на привокзальном мини-рынке. Из дома уходила в девять часов, а смену сдавала в семь, кроме понедельника и пятницы. И сейчас квартира должна была быть пустой. Всю эту информацию Николай запомнил из прочитанного в письме от заказчиков. У него была отменная память, которой он заслуженно мог гордиться. В свое время ему пришлось изрядно попотеть, чтобы добиться таких результатов. После двух трехразового прочтения он мог запоминать по несколько страниц печатного текста. Именно поэтому он, никогда не носил с собой никаких записных книжек, а все нужное для него надежно хранилось в ячейках его памяти.

Осмотрев замок, Николай довольно ухмыльнулся. Чтобы открыть такой пустячный замок ему потребуется всего несколько секунд. Да и к тому же в двери напротив не было глазка, что избавляло его от ненужного риска.

Николай достал из кармана ключи от своей квартиры с брелком, который служил ему универсальной наборной отмычкой, чего ни за что нельзя было предположить. Открыв дверь, и не издав, почти ни единого звука он тихонько вошел в квартиру, бесшумно прикрыв за собой дверь.

Квартира была двухкомнатная, обставленная недорогой мебелью и обклеенная дешевыми бумажными обоями синего цвета. Николай обратил внимание на аккуратность и чистоплотность хозяйки и то, с какой педантичностью все вещи были разложены по своим местам. Видимо она, как и Николай, тоже чрезвычайно не любила беспорядка и неопрятности, предпочитая, чтобы каждой вещи было отведено определенное место.

В большой комнате стояла полированная стенка темно-коричневого цвета, уже давно не новая, но в хорошем состоянии. Мягкая мебель в комплекте из двух кресел с высокими спинками и огромным раскладным диваном. В углу стояла тумба тоже темно-коричневая с тремя дверками, а на ней телевизор с видеомагнитофоном и хрустальная ваза с пожухлыми полевыми цветами. Пол был застелен потертым паласом серого цвета, а на стене висела картина, с сюжетом из крестьянской жизни 19 века на фоне лесного пейзажа. Из-за плотных задернутых штор, в комнате стоял слабый полумрак, который впрочем, не мешал не пропустить ничего из того, что находилось в комнате.

Николай подошел к серванту, полки которого были заставлены томами книг вместо хрусталя. Пробегая глазами по корешкам книг, читая названия, он остановил удивленный взгляд на трех томах философии Канта. На нижних полках стояли опыты Монтеня, поэмы Петрарки, труды Аристотеля…. Николай изумленно покачал головой, поражаясь литературным вкусам хозяйки. После чего направился в спальню, движимый чем-то неопределенным, но приятным, нежным, ласкающим. Шторы, как и в большой комнате, были тоже задернутыми, сохраняя еще утреннюю полудремную атмосферу, не разбуженную дневными лучами солнца. Большую часть маленькой спаленки занимал спальный гарнитур и письменный стол у окна, на котором стоял небольшой музыкальный центр и фотография в пластмассовой рамке. В правом углу от двери стоял двухстворчатый шифоньер с антресолью. Стену над кроватью занимал красивый в арабесках ковер…

«Скромно, но уютно» - подумал Николай.

Подойдя к письменному столу, он взглянул на фотографию в рамке, на которой были изображены мужчина и женщина стоявших возле какого-то памятника. И где-то он уже видел этот памятник… конечно не в этом городе. Но где? - пытался он припомнить. Ни женщина, ни мужчина не были ему знакомы, но этот памятник….

Постояв еще немного в глубокой задумчивости внимательно глядя на фотографию и пытаясь припомнить, где же он все-таки видел этот памятник, он вернулся в гостиную. Подойдя к окну, он легонько отодвинул штору. Здание офиса идеально отсюда просматривалось, что окончательно утвердило его в намерении стрелять именно с этого места. Клоудс покидает офис около шести, а женщина возвращается в семь, восьмом часу. У него как раз будет время сделать свою работу и не торопясь покинуть квартиру без суеты и шума.

Выйдя из квартиры, Николай так же бесшумно закрыл дверь на замок и спустился вниз, так ни разу никого и не встретив.

Вернувшись к машине, Николай посмотрел на часы, с облегчением думая, что никаких дел на сегодня у него больше нет и теперь преспокойно можно отправляться на пляж, захватив Ирину с Никиткой которые, скорее всего, уже были готовы и только ждали его возвращения.

Но едва он открыл дверь своей машины, как услышал за своей спиной мужской баритон окликивающий его.

- Друг! А друг!?

Николай обернулся, вопросительно взглянув на плотного среднего роста мужчину в затемненных очках. Одет он был в белую футболку, белые джинсы и такую же бейсболку. В руках у него была барсетка коричневого цвета. А на пальце красовался золотой перстень, который мужчина, казалось, намеренно выставлял напоказ, кредитуя о себе мнение добропорядочного и платежеспособного пассажира. А между тем, если бы только Николай склонен был оценивать, то он поставил бы ему за этот психологический эрмитаж двойку с минусом. Потому что выглядело это, напротив, более подозрительно и одиозно, чем располагающее к доверию.

- Слушай, если не занят, может, подбросишь до «конечки»? Очень нужно! Выручи, а? Заплачу, сколько скажешь, - с умоляющей настойчивостью промолвил мужчина.

Помявшись раздумывая, Николай пожал плечами, не испытывая никакого желания заниматься извозом. Тем более ехать на окраину города было делом далеко не пятиминутным. Но сам не зная почему, вместо того, чтобы отказать, он согласно кивнул головой, указывая на переднее сиденье.

- Садись, - буркнул Николай, усаживаясь за руль.

- Вот, спасибочки. Вот выручил, - возбужденно забормотал мужчина, суетливо забираясь в салон. Когда они тронулись, он протянул ему руку.

- Я Толян. Дразнят «Витамином» - фривольно представился он.

Николай строго посмотрел на него и отвернулся, выражая своим видом недовольство его вольным поведением.

- Впрочем, конечно же, не важно, - ответил на его красноречивую отстраненность Толян, нисколько этим не смутившись.

- Я тоже не люблю эти моральные реверансы и расшаркивания пред чопорным этикетом, которые мы напридумывали своей придуманности. Мораль, нравственность, благопристойность…. Ересь какая-то! – хмыкнул Толян, поглядывая на Николая, который с невозмутимым видом следил за дорогой. Сняв очки, Толян зацепил их душкой за ворот футболки и снова продолжил:

- А я вот, даже сами понятия эти, уже давно разложил на молекулы и атомы и развеял их словно прах усопшего над рудиментами фальшивых человеческих идей. А все наши ценности, дружище, всего лишь искусно подделанные стразы. Имитаторы того настоящего светила, под которым мы должны бы жить по праву, не сковывая себя выдуманными правилами и понятиями. Мера абсолютных истин – это беспринадлежная свобода духа, чуждая вынужденного подчинения условностям и навязываемым нам канонам нравственности, как поводок к собачьему ошейнику. Это свобода от страхов и боязни совершать то, что хочешь! И жить, так как ты пожелаешь! Нет никаких богов! Нет пределов и границ нашим желаниям! Берите – и да не иссякнет рука ваша! Желайте – и дано будет вам! Меряйте жизнь наслаждениями и удовольствиями, получая все, что ни вздумается. Ибо, какою мерой меряете – такой и вам будет отмеряно. Таков голос современного мира, которому все аплодируют и требуют на бис. И я полностью с ним согласен, потому что он отражает все нюансы человеческого состава. Нужно быть современным, дружище! Современным, понимаешь?

- Всякая современность – временна. С временностью ли соглашаться? – вдруг произнес Николай, не выдержав своей строгости.

- А что не временно во времени? Что? Покажи мне на часовом циферблате то деление, которое не обозначает время. Покажи мне на карте мира то место, которое не от мира сего. И давай, сверни на ту дорогу, которая никогда не кончается, потому что бесконечна! Там и высадишь меня в вечности!

Николай засмеялся, удивляясь возбужденной словоохотливостью своего пассажира и его софистскими экспромтами. Да только пустое он говорил. Пустота, выкрашенная в риторическую косметику. Он ответил:

- Именно поэтому я предпочитаю жить не со временем, а с Богом. Ориентироваться по духовной карте и следовать по духовному пути, где все мы сойдем рано или поздно, хотим мы того или нет.

- Что?! Бог?? – брезгливо сморщился Толян, - Да ты оглянись вокруг-то! Не разум ли Царь мира? Не человек, ли Бог творящий? Все антропоцентрично, как ни крути. А что дал тебе твой Бог? Этот старенький «жигуленок» да лицо, расписанное шрамами и морщинами, - ухмыльнулся он, - Нет никакого Бога, кроме нашей сублимированной в трансцендентность не самодостаточности. Нормальный же, здоровый человек – самодостаточен. Он ничего не просит – он все берет. Он не ищет спасителей, потому что он в безопасности. И он никого не зовет, потому что у него есть он сам, творец себя и своей жизни. А тебе, дружище, вот что я скажу, не зачем прыгать подобно Курцию в эту бездну напридуманных идей с церковных прилавков и пачкать свою жизнь чернильными истинами: чернильными – ибо они написаны человеком. Прав был мудрый Протагор из Абдеры «Человек есть мера всех вещей», а потому, рвите цепи, крушите бастионы, ибо сами себе вы Боги! Живите, так как велит ваша природа, и идите туда, куда влекет вас ваше сердце, и вы никогда не собьетесь с пути из-за этих многочисленных путеводителей наводящих смуту на ваш разум. Религии, учения, обычаи, устои, нравы, идеалы…. Что это? Это горстка пепла от костра древности! Единственная наша ценность – это время, которое мы не должны тратить на такие глупости, как спасение души своей, о которой мы знаем только с чьих-то слов и заботу о чистоте нравов, которые, чтобы не пачкались нужно просто убрать из нашего обихода. Да и вообще все эти пуризмы давно пора принести в жертву Молоху.

Сделав паузу, ожидая, что Николай что-нибудь возразит, он надел очки и снова продолжил:

- Знаешь, я совершенно искренне недоумеваю, почему общество до сих пор не избавилось от этих трухлявых ларцов с потускневшими и поржавевшими драгоценностями, и не облачились в порфиру и корону монарха, провозглашая полноценную свободу своей личности. И управляя своей жизнью по своему усмотрению, как им заблагорассудится, а, не руководствуясь тем, что предписывают законы морали и нравственности.

- Какая улица-то? – спросил Николай устав слушать его болтовню.

- А вот сворачивай в частный сектор и до конца, - объяснил ему Толян, - Слушай, а ты почему музыку не слушаешь? – полюбопытствовал он.

- Тишина – тоже музыка, - ответил Николай.

- Да? – усмехнулся Толян, - И о чем же она играет?

- О том, что мудрость, тогда только мудрость, когда она молчалива.

- Вон там остановись, - указал Толян на частный дом, обнесенный высоким забором, - И знаешь, друг, лучше бы она сыграла тебе «реквием».

Неожиданно для Николая он направил на него неизвестно откуда появившийся у него в руках пистолет.

- Извини, приятель. Не я такой – жизнь такая. Видишь ли, если бы Бог был, как ты говоришь, то ни мне, никому другому не пришлось бы этим заниматься. Да и тебя бы он уберег от этого случая. Верно? Нет, конечно же, убивать, я тебя не собираясь. Ногу только прострелю, чтобы до ментов не успел добежать прежде, чем я оприходую твою тачку. Видишь ли, одному хорошему человеку «донор» нужен. Деньги хорошие обещал. А я…, как раз на мели. Кстати, будь добр, достань, пожалуйста, из своих карманов все содержимое и полож на панель. Только медленно, а то не хочется делать в тебе лишних дырок.

Со спокойствием выслушав этот непродолжительный эпилог их знакомства, Николай ухмыльнулся, с сожалением посмотрев на него.

- А вот смешного я ничего не говорил, - огрызнулся мужчина, сняв пистолет с предохранителя.

- А тебе и не нужно ничего говорить. Ты сам смешон. А теперь вылезай, если не хочешь, чтобы я и в самом деле высадил тебя в вечность.

Толян едва не захлебнулся от бешенства и возмущения. Но вместо того, чтобы начать изрыгать поток ругательств он болезненно застонал, скривившись от дикой боли заломленного запястья. Выщелкнув обойму, Николай сунул пистолет себе за пояс. После чего отпустил руку вспотевшего и перепуганного Толяна.

- Если бы Бога не было, то возможно, тебе бы и повезло. А теперь пошел вон отсюда, - скомандовал Николай, - Считай, что это Бог тебя миловал.

Посрамленный Толян выскочил и, не оглядываясь, быстрым шагом пошел от машины, держась за запястье.

Досадливо покачав головой, Николай тяжело вздохнул. Достав платок, он стер свои отпечатки с пистолета и обоймы и выкинул их в окошко. После чего включил негромкую музыку и стал разворачиваться, мысленно переваривая подробности этого инцидента.

День был в самом разгаре, расписанный ослепительными солнечными мазками. Ирина с Никиткой, верно, заждались уже его.

Купив у первого же попавшегося ему лотка мороженое он, на скорости обгоняя попутные машины, помчался домой, с наслаждением предвкушая предстоящий отдых на пляже.

ГЛАВА

Лежа на расстеленном покрывале под ласкающими лучами палящего солнца, Николай, закинув руки за голову, задумчиво наблюдал сквозь стекла затемненных очков за купающейся в воде Ириной, в числе прочих многочисленных отдыхающих. Утомившийся от дурачеств Никитка, раскинув руки, лежал тут же рядом с Николаем и беззаботно спал, укутав голову мокрым полотенцем.

Николай тяжело вздохнул и, бросив взгляд на спящего Никитку, снял очки. Кряхтя, перевернувшись на живот, он положил голову на руки, прикрыв ее бейсболкой от слепящего солнца.

И какие-то странные и нелепые мысли толкались в уме Николая, бескомпромиссно навевая сумрак и уныние, даже в такой чудесный солнечный день. А ведь вроде бы и нет совсем причин для грусти. Да только от чего ж тогда так муторно на душе? Откуда взялась тяжесть на сердце? И почему ему все кажется таким удрученным, безрадостным и невыносимо тоскливым? Одиночество ли саднит? Шрамы ли сердечные заныли? Или то, чего он не знает, не дает ему покоя? А может ложь этого оформленного, откормленного, сформулированного и отформатированного мира корежит его сознание, выжимая из него душу и уминая в скотский быт? Или же это просто чужое лицо отдавливает его зрение и сознание?

Странное какое-то чувство эта грусть, так созвучная слову «груз». Вот верно и тяжело. И если бы его мысли протопали сейчас по пляжу, то от них остались бы глубокие вдавленные в грунт следы.

А может и не грусть это вовсе? А что-то совсем другое? Впрочем, он слишком хорошо знал это обесцвечивающее краски чувство. И слишком часто ему приходилось смотреть глаза в глаза этим безумным мыслям, которые всплывали в его голове из каких-то бездонных недр подсознания… или из глубины не заселенного разумом мира? Или же из пропасти сердечной, бьющегося не туда и не в те двери? Или из незримых пещер мозга, в которых находится логово этих саблезубых хищников терзающих все обывательское, все бренное и суетное (хоть и нарядное) в которое мы бездумно укутываемся, полагая, что надежно защищены от внешних стихий природы и разума?

Но не глупость это и не праздность! А желание знать продолжение этой масштабной антрепризы с участием членистоногих человеков. А продолжение – непременно должно быть. Вот только не у этого мира, проповедующего эпикурейскую идеологию, все дороги которой, ведут на кладбище. Этот мир – конечен. Даже члены нашего тела называются не иначе, как конечности. Это по отношению к нашему телу они члены, а по отношению к окружающему они – конечности. И мир этот не иначе, чем однозначный восклицательный конец! И даже не хэппи-энд.

А между всем этим каждый, кто хоть чуть склонен к размышлениям, понимает, что все конечное должно иметь некое начало. А в начале – был Бог! В начале Он был и есть и будет во веки веков. Так не логично ли снова к Нему вернуться? Бытие без Бога – тупиково и не имеет смысла, потому что без Него мы часть конца! Так не разумно ли встать и пойти к Началу, которое вечно?

В самом деле, как слабо и беззащитно все, чем он живет и ради чего живет. И не он один – а и другие тоже, - с горечью размышлял Николай.

Приподняв бейсболку он отыскал глазами Ирину, которая все еще находилась где-то в толпе купающихся. Посмотрел на спящего Никитку и снова опустил бейсболку, прячась от солнца в тени своих бесчинствующих мыслей, после которых словно после яростной сечи, оставались только жалкие истерзанные клочки его прежних статутов жизни. И все эти кусочки изорванного смысла, образовывали лишь горку бессмысленного хлама удел которого – тлен и забвение. Хуже всего было то, что эти болезненные мысли, этот неистовый голос его внутренней сущности, доносящийся из глухого склепа на семи замках, в который он сам замуровал его кирпичной кладкой лживых убеждений – оказывался прав. И кто умеет видеть – тот видит, что вся эта вековая монументальная конструкция бытовой системы, выкристаллизовавшаяся временем, рушится, рассыпаясь мелкими осколками. Ибо почва, на которой строилось это здание человеческих ценностей, оказалась зыбкой, непрочной, ложной…. Да, мы выстроили этот мир на ложных песках! Еще мгновение и мы сгинем в этой неумолимой пучине. Кто умеет слушать – тот слышит всю фальшь провозглашаемых идеологией и вероучений. Всю неправдоподобность громогласных истин засоряющих наш мозг…. Слышит этот ужасающий, раздирающий уши скрежет разверзающейся бездны….

Дата добавления: 2015-08-02