2 страница. Мужчина, так же молча смотревший на Николая, вдруг спросил хриплым и тоскливым

Мужчина, так же молча смотревший на Николая, вдруг спросил хриплым и тоскливым голосом.

- Что Вам нужно?

Николай растерялся. Нерешительно шагнув в комнату, он смущенно произнес первое, что пришло ему в голову:

- Простите, пожалуйста. Мне…. Я сосед ваш. У Вас спички есть? Плиту зажечь.

Мужчина медленно закрыл книгу и грустно выдохнув, ответил:

- Нет у меня спичек. Вот…. Осталось только это…. А спичек нет.

Он опустил голову, указывая на лежащую у него на коленях книгу.

- Я знаю их наизусть. В них все неправда. Но мне нравится каждый раз перечитывать их снова. Потому что в них есть все, чего нет у меня. Наверное, поэтому они мне так дороги….

Он повернул голову и посмотрел на лежащую рядом с ним под окном огромную кипу книг.

- Книжная реальность, в которой не бьются сердца и не светит солнце, - добавил он дрогнувшим голосом.

Пораженный Николай молча стоял и смотрел на эту безжизненную келью аскета, на этот колумбарий, где хранился прах прошлой, быть может, светлой и беззаботной жизни этого искалеченного горем мужчины.

В комнате не было ни кровати, ни плитки, ни даже посуды. Единственным предметом мебели был деревянный стул, стоящий у самой двери. А единственной роскошью - аккуратно сложенные на полу тома книг.

Николай недоумевал, как он живет? Чем живет? Чем питается? Чем платит за комнату? – И ему стало невыносимо жалко этого несчастного, отрешенного от жизни человека замкнувшегося в себе от какого-то чрезвычайного потрясения, от какого-то невыразимого душевного горя.

Но он совсем не был сумасшедшим, как о нем ему говорили. А всего лишь смирившимся перед игом безжалостной, жестокой судьбы мужчиной, не нашедшим в себе сил бороться с ее диктатом. Всего лишь потерявшим свое место в жизни отчаявшимся человеком…. И все, что ему теперь было нужно – это теплое участие, забота и понимание, чтобы этот душевный нарыв из боли и разочарования прорвался и очистил его сознание от пережитого несчастья. Ему нужна была инъекция новых стимулов, чтобы выработался иммунитет против горестных воспоминаний, против этих растлевающих душу и сознание мыслей о случившемся.

Николай уверенным голосом обратился к нему:

- Может…, я могу чем-нибудь Вам помочь?

Мужчина встрепенулся и замотал головой.

- О нет… что Вы? Зачем? Впрочем…, если у Вас найдется сигаретка…. Знаете, я так давно не пробовал табака. Когда то, я очень любил покурить….

С этого и началось его знакомство с Эриком. Так звали этого чудного человека.

Позже Николай узнал его трагическую историю.

Он с отличием окончил школу. Получил высшее образование, а в 28 лет уже был ректором высшего учебного заведения. Все свое время он тратил на занятия науками, словно минотавр, пожирая все новые и новые знания. В 29 лет он женился на одной провинциалке из бедной семьи – стройной и привлекательной брюнетке.

Все было превосходно: жена, трехкомнатная квартира в центре города, хорошо оплачиваемая должность, дорогой автомобиль, любимые занятия…. Но однажды, как это часто случается, он застал у жены ее любовника. В диком пароксизме ярости схватив попавший под руку кухонный нож, он, не раздумывая, зарезал мужчину. Жена же успев выскочить из комнаты, закрылась в ванной и в ужасе принялась стучать по трубам и истошно кричать в вентиляционный люк, зовя на помощь. Соседи всполошились. Вызвали милицию и его тут же арестовали и увезли с перепачканными кровью руками.

На экспертизе его признали невменяемым и на суде дали срок – пять лет принудительного лечения. Пролежав четыре года в психбольнице, его выписали на год раньше. Но уже, ни жены, ни квартиры не было и в помине. Жена благоразумно все продала и исчезла от греха подальше. Родственников у Эрика не было, чтобы можно было временно где-то поселиться. А друзья и коллеги по работе от него отвернулись, не желая компрометировать себя общением с сумасшедшим, да еще и убийцей. Потому как происшествие это в свое время наделало очень много шума.

Помыкавшись по старым знакомым и не найдя сочувствия и сострадания, он стал жить по подвалам, стройкам и вообще где придется и чем придется, пока одна добрая женщина, (проживавшая в том же доме, где была квартира Эрика и хорошо его знавшая), не встретила его на улице: грязного, оборванного, до неузнаваемости измученного голодом и душевными ранами. Глубоко тронутая его бедственным положением она приютила его у своей подруги, которая сдавала внаем комнаты.

Она жалела его. Это была поистине милосердная женщина с добрым отзывчивым сердцем. Она то и ухаживала за ним все это время. Несколько раз в неделю навещала его, приносила еду, книги, какие у нее были, убирала комнату… большего конечно, она ему дать не могла, потому что и сама жила на довольно скудные средства и одна воспитывала двух малышей близнецов. Так вот он и жил до того момента как встретился с Николаем.

Николай, не раздумывая, с воодушевлением принялся помогать этому несчастному обездоленному человеку, до глубины души тронутый его исковерканной судьбой, его измученным, изъеденным страданием лицом, его жалким болезненным видом и убогим провонявшим жилищем. А впрочем, так велело его доброе отзывчивое и великодушное сердце. Так велело ему его прошлое, в котором сам он барахтался в отчаянных муках нищеты, бесконечных унижений и страданий…

Он самолично вымыл полы, выбелил стены, выкинул пропитанные грязью и зловонием тряпки, которые долгое время были постелью Эрика. Купил кое-какую необходимую мебель, белье, одежду, посуду…. Заставил его сбрить бороду и сам подстриг его отросшие волосы. Вечерами, пересиливая его апатию и равнодушие, выводил его на улицу, готовил ему еду и даже сам ел вместе с ним.

Скоро Эрик стал поправляться. Глаза ожили, лицо посветлело, апатия рассеялась…. Он стал подвижным, улыбчивым и говорливым чрезвычайно, часами цитируя Николаю великих классиков или же комично жестикулируя, декламировал Гомера или Петрарку…. Николай, с неподдельным интересом, подолгу слушал его монологи на самые разнообразные темы. А иногда брался даже поспорить - но неизменно оказывался побежденным, что поначалу очень его смущало. Но впоследствии он стал даже восхищаться обширными знаниями Эрика, его глубоким и проницательным умом и познаниями в самых разных сферах жизни.

Эрик в свою очередь, как ребенок радовался этому теплому участию постороннего человека и очень быстро привязался к Николаю всем своим сердцем. При каждом его появлении, глаза Эрика начинали восторженно блистать, а лицо светилось нежностью и счастьем. Так ему дорог стал этот добродушный великан с ужасным шрамом на лице.

Через полгода Эрик уже был совсем другим человеком, даже отдаленно непохожим на того прежнего изгоя, каким его впервые увидел Николай.

Скоро всех жильцов стали выселять, а дом отдали под снос. Николай снял для Эрика отдельную двухкомнатную квартиру с мебелью и ежемесячно оставлял ему деньги на еду и на книги, к которым у него было особое к ним пристрастие.

Николай, не кривя душой, тоже полюбил этого необычного человека, по-детски наивного и доверчивого. И с неизменной теплотой и беззаветностью по-отечески заботился о нем, понимая, что у Эрика нет никого кроме него.

Совсем придя в себя, Эрик стал искать себе работу преподавателя в каком-нибудь учебном заведении. Но ему вежливо отказывали, не желая дискредитировать себя сомнительной репутацией, что очень сильно его огорчало. И Николай, вместе с ним переживал его огорчения и неудачи.

Но скоро, фортуна все же улыбнулась ему, и его взяли на работу – преподавателем истории в педагогическом техникуме, где он и теперь продолжал работать.

А между тем, отношения их оставались неизменными и даже еще больше упрочились временем.

Николай с воодушевлением пообедал приготовленным салатом из кальмаров, изумительной солянкой, которая ему всегда очень нравилась и поджаренной картошкой с теми же вчера купленными котлетами. Всю посуду он аккуратно сложил в раковину, решив отложить этот вечно неприятный для него процесс до вечера.

Ему всегда очень нравилось готовить, особенно по нестандартным рецептам, импровизируя и выдумывая разные кулинарные новшества, что доставляло ему несравненное удовольствие. Конечно, если для этого было соответствующее настроение и время. Но мыть посуду… - упаси Боже! Для него это было невыносимой пыткой! И только когда раковина становилась переполненной от грязных тарелок и кастрюль, он пересиливал свою неохоту и брался за тряпку, перемывая всю посуду до очередного завала. Впрочем, кухня была единственной приметой его холостяцкой жизни. В остальном же он не выносил беспорядок и любил, чтобы в доме всегда была чистота и опрятность и чтобы все вещи лежали на своих местах.

Положив в пакет две книги, которые он взял у себя в библиотеке специально для Эрика, Николай накинул кожаный пиджак и, взяв зонтик, вышел из квартиры.

Когда он закрыл дверь на ключ, то в это время открылась дверь соседней квартиры, из которой высунулась маленькая симпатичная головка чернявого мальчишки. Это был шестилетний Никитка, который не без гордости считал себя другом Николая и на самом деле очень его любивший. Нужно было видеть, с каким заносчивым апломбом он похвалялся перед другими своими сверстниками, что у него есть такой взрослый друг-великан. За что его по справедливости уважали и даже боялись.

А между тем, дети очень тянулись к Николаю. Никогда его не чуждались и не дичились, потому что с ним всегда было легко и весело как с равным.

Николай и в самом деле очень любил детей. И ему как-то так совершенно непринужденно удавалось расположить их к себе, завоевать их любовь и доверие. Наверное, это потому что с ними он и сам становился ребенком: шутил, дурачился, играл с ними и все это как так естественно, просто, от души…. От него буквально исходили какие-то разряжающие скованность и отчужденность флюиды, заражающие детей задором и радостью. Но он так же относился к ним и как к взрослым. А детям всегда ведь очень не нравится, когда с ними обращаются как с детьми. С ним же они чувствовали себя просто, бескомплексно, уверенно и значительно.

Никитка бывало, целые вечера пропадал у Николая, пока его мама не заставляла идти его домой, что было для него просто наказанием. Здесь же у Николая, он чувствовал себя по-хозяйски просто. Рылся в шкафах, отыскивая сладости, после чего беззастенчиво их уплетал. Смотрел мультики по видео, играл в приставку в компании с Николаем или просто дурачился…. И все это: приставку, сладости, видеокассеты с мультиками, Николай приобретал специально для него. Помимо этого, он довольно часто дарил ему разные игрушки, всяческие безделушки и катал его на машине, отчего Никитка бывал, просто в восторге.

Не менее восторженно относилась к Николаю и мама Никитки. Совсем еще молодая двадцатисемилетняя женщина с большими карими глазами и привлекательной наружностью, вот уже четвертый год безнадежно его любившая.

Она была одинока. С мужем развелась, когда Никитке был всего лишь год. А о новом муже она и не думала, пока по соседству не поселился Николай.

После первой же случайной встречи на лестнице она, чисто по-женски заинтересовалась им, и долгое время недоумевала, как в этом огромном и на первый взгляд неуклюжем человеке с ужасным шрамом на лице и сбитыми кулаками, умещается добродушие, простота, проницательный ум и отзывчивость? И почему он, при всей комплекции и натренированными мускулами, работает не где-нибудь, а в библиотеке!

Но скоро этот необычный контраст качеств, внешности и образа жизни, стал восхищать ее своей незаурядностью. А восхищение – мгновенно кристаллизовалось в безоговорочную любовь, воспламенив, словно порох, ее угасшие было чувства.

Николай знал. Конечно же, знал, что Ирина тайно его любит. Этого было нельзя не знать и не возможно не заметить. Но ответить ей тем же, он не мог. Из-за этого-то он часто испытывал неловкость при виде ее грустных глаз, во взгляде которых теплилась надежда, что Николай заметит ее кричащие призывом чувства и ответит ей заветной взаимностью…. Но Николай усердно старался этого не замечать, оставаясь невозмутимо-безответным. Хотя относился он к ней всегда с подчеркнутой нежностью и вниманием, давая понять, что она многое для него значит – но лишь как друг, не более того.

Но разве можно сублимировать любовь – дружбой? Разве можно унять бесчинствующее пламя страсти, одной холодной капелькой утренней росинки? И она, мучаясь своими невостребованными чувствами надрывающими сердце, продолжала его любить, не выпуская из рук этой последней крупицы живительной надежды, что и он тоже любит ее, но просто не решается ей сказать об этом.

Николай казался ей идеальным мужчиной, замечательным мужем и незаменимым отцом для Никитки, который был просто без ума от него! Ее радовало, что они так сдружились с Никиткой. Для нее это означало приближение к той желанной цели, о которой она грезила даже по ночам…

Но Николай всегда оказывался на шаг от нее в недосягаемой близости. Он всегда с ней рядом – но он не принадлежит ей.

«Но почему так? Что ему мешает? Что его удерживает?» – недоумевал она. И эта постоянная величина неуменьшающегося расстояния между ними, повергла ее в слезное отчаяние и уныние.

Каждый раз, когда Николай приглашал ее зайти к нему на чай или посмотреть новый фильм – она надеялась, что этот долгожданный момент, наконец, настал…. Но ничего не происходило. Дистанция между ними не сокращалась. И приходя домой, она безнадежно плакала.

Бывало, она целыми днями не отходила от окна, ожидая, когда появится машина Николая. И едва завидев ее тут же, как бы случайно выходила в подъезд: то будто бы вынести ведро, то в магазин, то еще вдруг каким-нибудь внезапно появившимся делам в тот момент, когда Николай поднимался по лесенкам. И все это для того только, чтобы встретится с ним, увидеть его и может быть он пригласит ее к себе и….

Видел. Видел Николай ее мучения. Ее старания обратить на себя внимание. Видел, даже потому как она одевалась и прихорашивалась. Ведь явно не для того, чтобы вынести ведро или спуститься к соседке этажом ниже. Причем всегда в то время, когда он поднимался к себе.

Он и сам терзался, понимая, что все это тщетно. Что напрасны ее отчаянные и наивные уловки…. Но ничего поделать не мог. Хотя он сознавался себе, что она действительно ему нравится. Но ведь этого мало, чтобы связывать свою судьбу с ней. Да и не хотелось ему стать зависимым и уязвимым. Как знать, как может повернуться жизнь. – Сегодня со щитом, а завтра на щите. При его работе – будущее прогнозу не подлежит. Потому что его всегда нет всякий раз, когда ему нужно выполнить заказ.

Николай знал, что Ирине тяжело одной. Да еще ведь и Никиту нужно растить и воспитывать – ребенок неспокойный и требовательный. И потому, по мере возможности, старался ей всячески помогать, даже в таких незначительных бытовых мелочах как выложить плитку в ванной, починить стиральную машинку, передвинуть мебель в зале или наклеить обои в кухне…, да много чего. Даже возил их с Никиткой на пляж купаться. А в прошлые выходные ездил вместе с ними на пикник за город к Дикому озеру.

Но для Ирины эта дружеская опека была настоящим мучением. Как вода в пустыне для умирающего от жажды путника, который видит ее, но не может напиться.

Николай закрыл дверь и, подмигнув Никитке, спросил:

- Привет Самурай! Как дела?

Он уже знал, что сейчас покажется и Ирина.

- Класс… - задорно ответил мальчишка, - А ты обещал, что покатаешь нас с Валеркой. Ты забыл, что ли?

- Никиток…. Ну…, виноват. Правда, забыл. Да ведь и дождь то вон не унимается. Давай завтра? А то сегодня дел невпроворот.

- Ага, завтра! И завтра тоже будет дел невпроворот. Ты же обещал! А дождик уже кончился.

- Никиток, радость ты моя! Ну, потерпи до завтра, а? Сам будешь рулить. Ну?

В дверях появилась сияющая Ирина, излучая энергию своего обаяния и женского шарма. Николай улыбнулся, кивая ей в знак приветствия.

- А ты не обманешь? – недоверчивым голосом спросил Никитка.

- Нет, дружище. Точно говорю. Так договорились?

- Ну ладно… - нехотя согласился он, - А купи мне тогда мороженого… с орехами.

Ирина тоже поздоровалась с Николаем и, повернувшись к Никитке, тихонько шлепнула его по затылку.

- Ты что это наглеешь, а? Ты как себя ведешь с дядей Колей? Еще условия ставишь…. Я вот закрою тебя и никуда больше не выпущу. Мороженку он, видите ли, хочет. А у меня ты попросить не можешь? У дяди Коли и без тебя забот хватает.

Николай снова улыбнулся и, тронув Ирину за руку, отчего она встрепенулась и покраснела, сказал:

- Ирин… не ругайся на парня, - и, подмигнув Никитке, обратился к нему:

- Все в порядке, Никиток. Мороженое будет. С орехами.

- Нечего его баловать, - шутливо хмуря брови, не унималась Ирина.

- Да ладно… я ведь сам виноват. Пообещал и забыл…. Как у вас? – участливо поинтересовался Николай, - Может, чем помочь нужно?

- Нет, Коля, все хорошо. Я сегодня пельмени собралась стряпать. Зайдешь? – неуверенно предложила Ирина, краснея от смущения.

- Не знаю, Ира. Я, наверное, сегодня вернусь поздно. Но если что, то зайду обязательно. Ну…, мне пора торопиться. Давай Самурай. Не скучай. Нечего дуться, - кивнул он насупившемуся Никитке и начал спускаться.

ГЛАВА

Дождь и в самом деле закончился. Небо просветлело, радуясь освобождению от этого деспотичного ига ненастья. Дезодорированный пленэр благоухал ароматами лип и раскинувшихся кленов, наполняя легкие возбуждающим запахом лета. Птицы восторженно чирикали и озабоченно носились по двору, перелетая с дерева на дерево, с проводов на детскую карусель и проворно прыгая по мокрому асфальту тротуаров. В лужах, словно в зеркалах, отчетливо отражались деревья, дома, голубая плоскость неба с заблудшими клочками дымчатых облаков. Вовсю светило солнце, скользя лучами по стеклам домов и слепя глаза, заставляя щуриться и прикрываться ладошкой. Уже детишки на своих велосипедах с увлечением мерили глубину луж. А у соседнего подъезда две старушки поспешили занять свои места на скамеечке, расстелив полиэтиленовые мешки. Все дышало чистотой и радостью, воодушевлением и благообразием. Искупая грехи водной стихии, природа спешила восстановить статус КВО, заряжая энергетику города положительными электронами благодатного настроения и рассеивая следы уныния прожектором яркого солнца.

Удивленный столь стремительной переменчивости метеорологического темперамента природы, Николай стоял на крыльце и с наслаждением вдыхал озоновую свежесть, чувствуя, что от хмурого настроения и в самом деле не осталось и следа. Тени утреннего сплина исчезли вместе с грозовыми тучами, ушедшими далеко за горизонт.

Положив зонтик в пакет, потому как он оказался без надобности Николай пошел к своей машине, которая почему-то стояла в большой, хоть и не глубокой луже.

Приехав в клуб «любителей фантастики» Николай снял пиджак и, оставшись в одной рубашке с коротким рукавом, поднялся на второй этаж.

В зале было уже довольно людно. Мужчины и женщины небольшими компаниями стояли или сидели за столиками, симметрично расставленными по периметру зала и, как всегда возбужденно что-то обсуждали или о чем-то спорили.

Членов этого клуба было немного. Не больше 70 человек. В основном же это были молодые, еще только начинающие писатели фантасты и художники этого же направления. Но были и такие, кто уже имел успех и получил некоторую известность в диапазоне любителей этого жанра.

Обычно здесь обсуждались разнообразные идеи, рассматривались многочисленные проекты сюжетов подаваемых членами клубами и другими людьми через интернет; делались доклады на разные темы, слушались рукописи уже готовых к издательству произведений молодых писателей и дискутировали о уже вышедших в свет творениях разных стран мира. Иногда устраивались встречи с известными писателями, литературными исполинами современной фантастики. Слушались лекции и просто о чем-нибудь спорили и рассуждали друг с другом…

В общем, поклонникам всего невероятного, необычного, запредельного здесь было чем насытить свою страсть. Потому что здесь можно было услышать все, что угодно: от неофилософских идей до трансцедентной мистики и прочей бредовщины порождаемой нестандартными умами и неограниченным воображением. В общем, все то, что никогда не придет в голову обывательскому человеку. В этом же сборище чудаков это было валовым производством. Здесь был совсем другой мир. Мир беспредельных пространств, где витали сверхзвуковые мысли. Мир низверженных стандартов. Мир неизведанных разумом просторов. Мир, где кончается логика и здравый смысл. Мир – как пробел, неучтенный здешней реальностью…. Это была территория новых откровений. Это была сфера гиперантиреализма. Обитель зодчих, возводивших новые немыслимые разуму миры…. Переступив порог этого здания, ты словно попадаешь в другое измерение бытия. Здесь ты освобождаешься от оков повседневности и обо всем забываешь, глядя в телескоп иллюзий на немыслимые доселе миры и цивилизации. И люди здесь зачастую попадались с причудами, не от мира сего. Но которые обладали неисчерпаемыми знаниями и богатством воображения, достигающего самых магматических недр человеческого сознания.

Войдя в зал, его сразу же окликнуло несколько голосов приветствующих его появление. Кивнув головой, Николай поднял руку, здороваясь со всеми сразу. По именам он знал здесь лишь немногих – да это собственно было здесь не особенно и важно. Этому не придавали здесь абсолютно никакого значения и обращались друг к другу всегда запросто, без всяких церемоний. Это было своеобразное неназванное братство, где все уважали и чтили друг друга, не спрашивая и не интересуясь, кто он, что и откуда…. Все это оставалось там, за дверью, перед входом в эту обитель. Но если ты здесь – то значит ты свой, такой же, как и все остальные и принадлежишь к этому маленькому кружку нестандартных людей.

Но что он хотел здесь найти? Какие такие знания? Какую такую мудрость? Ведь все непознанное всего-то лишь то, что еще пока неузнано. Видим – и не узнаем. Да и не может быть истины здесь, а только сплошные какие-то карикатуры, грубые эрзацы, больные измышления отставшего от реальности разума. Здесь именно – не реальность! Ненастоящность! Невзаправдочность! В шутку все. Понарошку. Мультяшно все. К этому ли относиться серьезно? Но Николай знал, что именно здесь слепота – и какая-то даже особенная; глухота – поразительная; бесчувственность – вопиющая! И нет здесь думающих – а только выдумывающие. Нет рассуждающих – а только судачащие. Нет размышляющих – а только измышляющие. Нет анализирующих – но все только идеализирующие. Недоношенные все какие-то….

Нет, не за знаниями и не за истинами он сюда ходил. Он приходил сюда за свободой и… отдыхом! Именно! Отдыхом от этой табличной действительности. Отдыхом от самоиграния и самовыдумывания. Свободой от себя самого как узничной темницы. Свободой от всего клеточного и линеечного, от всего правильного и неправильного. Свободой от витринных лиц, от слов по хрестоматийному образцу. От серых карандашных будней. От подогнанности под общепринятые стандарты. От матричного поведения и всеобщего неведения…. От глупости, от тупости, от самопародийности!..

Да, здесь он отдыхал. Здесь, в этом обществе не по правилам толпы, он забывался каждый раз, уходя отсюда уже незнакомыми тропами, минуя накатанные магистрали скоростных будней.

Подойдя к одному из столиков, где оказался свободным стул, Николай сел в компанию двух мужчин и нарумяненной женщины. Еще раз, поздоровавшись за руку с сидящими, он обратился к одному из мужчин, с которым он уже не раз беседовал; маленькому и худенькому с неаккуратно окантованными на висках волосами:

- Наверное, много пропустил?

- В общем-то, нет. Все еще только собираются. Кажется, сегодня будут читать…. Вроде что-то о русалках и всяких там подводных существах и прочее…

- А что, тема неплохая, мне нравится, - произнес другой мужчина с интеллигентской внешностью. У него было узкое заостренное лицо, по-научному съехавшие на кончик носа очки, аккуратно зачесанные на бок волосы….

Николай перевел взгляд на женщину, сидевшую рядом с ним по правую руку. Она тоже была в очках, которые ей очень были к лицу. Вот только черные крашеные волосы делали ее намного старше, чем она была на самом деле. Одета она была в сиреневое с голубым платье, плотно облегающее ее стройную фигуру. Она казалось безучастной к окружающему, и думала о чем-то своем, с показной озабоченностью рассматривая свои ногти с облупившимся лаком.

Николай снова обратил свое внимание к мужчинам, которые, по всей видимости, до прихода Николая вели какой-то разговор. И сейчас выждав паузу с его появлением, они вновь его возобновили. Тот, что был щуплым и маленьким, с горячностью принялся что-то рассказывать второму мужчине, энергично жестикулируя.

- О чем разговор? – поинтересовался Николай, на самом деле не испытывавший никакого желания вступать в полемику и разглагольствования на уже заранее известные ему темы.

- О чем? Вот скажите…. Вы любите жизнь? – задал ему вопрос маленький мужчина уже впрочем, далеко не молодой.

- Что любите? – переспросил Николай, не расслышав последние слова из-за гула голосов в зале.

- Жизнь!

- Кто ж ее не любит? – усмехнулся Николай, - Если не любить жизнь, то стоит ли тогда вообще жить?

- Да. Верно. Стоит ли тогда жить. А я вот, понимаешь ли? Не люблю жизнь! Спросишь, за что? Отвечаю, потому что она – подделка! Ложь! Вопиющая подмена! Это – не жизнь! Это – обитание в стиле пресмыкающихся! Пустота, выкрашенная в помадный цвет смысла. А смысл этого мира – это именно цвет. И именно помадный.

Нет у нас смысла, дружище! Нет! Что мы? Химия + физика = материя! Что же, мы жертвы арифметики? Дети недорешенных уравнений?

Знаешь, если из целого вычесть человека, то человек - даже не микроб ничтожнейший. Тогда как целое, так и останется целым. А вот если из человека вычесть целое-то…, то нас просто нет! Нас нет дружище! Человек, как некая самостная величина – не-су-ще-ству-ет! И эти нули окружающего мира, которые мы так любим добавлять к собственному нулю, выдумывая при этом из себя некие астрономические величины – ничего к нам не привносят и не добавляют кроме объема. А какого бы объема не было, пустота, она все же остается пустотой. И прибавленный к нулю ноль – нулем останется. Мы – нули! Коллекция нулей! Но дайте мне хоть одну единичку – и я переверну весь мир! Но… - нули! Как ни крути.

- А зачем человека отнимать от целого, если своего у него все равно ничего нет? – возразила женщина, поправляя очки, - Да и кто бы захотел лишиться этого величайшего Божьего творения, которым является наша вселенная? Ведь нет у человека ни своей земли, ни своего неба, ни светил…. И себя-то он не имеет, а только пользуется как данным. Так что нам и отделяться то нечем, - усмехнулась она, - Мне кажется человек только тогда человек, когда он находится в Целом. В Боге! Во вселенной! И в этом мире разрумянном. А все сторонящиеся и иже с ними безбожники, есть и в самом деле – нули!

- Нет. Вы не понимаете. Вы ничего не поняли. Я говорю о том, что мы не являемся сутью, а только суетой. Мы, милая, суета, движущаяся невпопад. Случайный вымысел мы… или же неоконченный замысел. Вот размысли: если мы не имеем своего, не имеем себя..., то зачем тогда мы? Для чего? – все более разгорячался мужчина, переключившись на женщину.

- Для того чтобы иметь суть, для начала нужно перестать суетиться и перестать отделять себя от того, без чего нас нет. Что вас обременяет? Благодарить за всю эту «данность»? хвалить Сотворившего и Давшего и Промышляющего о нас, чтобы дать нам и еще больше этого? Что невозможного в том, чтобы радоваться о Боге, что все это Он, что все Им, что Он в нас и мы в Нем! Не честь ли это для всего живущего?

- Да что Вы все… Бог да Бог! – вскинул руками мужчина, сверкнув на нее глазами, - Смысл то наш каков? А? Разумеете о чем я? Ну? Вот не было нас – и вот мы есть, для чего-то и зачем-то. И есть не как «мы сами», а есть как несущественность, присоединенность, несамостоятельность…. И ведь мы – даже не «данность»! «Данность» предназначена, а мы – нет. А почему, спросишь, так потому что мы - «не-для-чего»!!! – И то на время.

Женщина улыбнулась, сочувственно покачав головой.

- Какой же Вы сложный. Вы как котенок несмышленый, которому, если дать клубок, то он непременно в нем запутается.

- Я – философ! Я доктор философских наук! Мне 56 лет и я…. Знаете, за свою жизнь, я исчерпал все резервы человеческого мозга, чтобы в итоге провалиться в выгребную яму лживых откровений, которые износили и выкинули, словно истоптанные ботинки еще десять столетий назад! Но словами ли разве познают безмолвие? Многословием ли вникают в молчание? Умом ли нашим постигнуть тишину? Но мы не выше слов – и потому, ниже истины.

И вот, я износил не одну пару обуви, шагая по миллионам страниц к неведомым знаниям не сомневаясь, что где-то там на последней странице, я найду всезавершающую точку этого многословесного и трудновыговариваемого мира. Но в эпилоге, как всегда, я встречал только обессилевшую логику и пожимающий плечами «здравый смысл». Я изгрыз не одну глыбу гранита, добывая полезные ископаемые знаний и отыскивая золотоносные жилы истин…. И каков итог? – Теперь я босой и зубы мои сточены. А в моих карманах зияют гигантские дыры, через которые, словно песок, стремительно просачиваются часы моей жизни…. А искал-то всего лишь… смысл нашей несамости, суть нашего возникновения и цель. Нашу общую цель, о которой мы ничего не знаем. И ты права моя дорогая, - посмотрел он на женщину, - Я совершил величайшую и непоправимую ошибку, которая заключается в том, что я посвятил жизнь этим поискам несуществующего. А ведь я – призрел все блага земные ради этого паломничества по рытвинам полушарий человеческого мозга. Я бывал везде, куда только может дотянуться человеческая мысль…. И вот на рубеже моих скитаний я пришел к одному грустному выводу, что при наличии в нас способности «мыслить», мы категорически лишены возможности «знать». Это два диаметрально несовместимых полюса.

Дата добавления: 2015-08-02