3 страница. - А знаете, Вы правы, - заговорил другой мужчина интеллигентной внешности

- А знаете, Вы правы, - заговорил другой мужчина интеллигентной внешности, - Очень даже правы. Я соглашаюсь с Вами и как философ и как человек, что любить нашу жизнь и в самом деле не за что. Ведь что такое жизнь? Жизнь – это низшая форма существования. Жизнь – это биология; это материя; это организмы с заданными функциями; это безобразная плоть с дурно пахнущими анатомическими органами; это черви, микробы, бактерии…. И все это мы вынуждены любить, потому что находимся в этой оболочке и не желаем от нее избавиться. А ведь это – скорлупа, из которой мы не умеем вылупляться и в итоге, там и протухаем в этом вонючем вакуумном сосуде. Если бы мы обладали знанием, то нам не нужны были бы ни эти слова, ни эти истины и ареал нашего обитания был бы за гранью нашего ума, в иных внеземных сферах и немыслимых нам формах.

Женщина казалось, потеряла интерес к разговору и снова занялась разглядыванием своих ногтей. Николай тоже молчал, не разделяя некрофилософские высказывания мужчин заблудившихся в своих извилинах. Тогда как сказанное женщиной, напротив, прошлось через сердце громкой поступью. То немногое сказанное ею, каким-то образом оказалось в нем всем тем, чему он никогда не мог подобрать слова. Это было совокупностью молчания всей его жизни! Это была общая сумма всех его мыслей, чувств, ощущений…. Это была победа восклицательных знаков над его многоточиями!!!

Не выдержав, он спросил, обращаясь к девушке:

- Скажите, а Вы верующая?

- Да. Я христианка. Исповедую Православную веру.

- Православную? – выразил удивление Николай.

- А что в этом такого?

- Ну… не знаю, - пожал он плечами, - Просто Православные… это какие-то другие люди, отступившие от земной логики и «здравого смысла» этого мира. Это… граждане неба, кочующие по чуждым им землям, но которые знают дорогу, - Николай снова пожал плечами и немного помолчав, продолжил:

- Я всегда думал, как можно так пройти через мир, не коснувшись его? Как возможно пройти так, чтобы никого не задеть? Как можно пребывая здесь на земле, не замечать земного? Как ступать по ней так, чтобы не цепляться словом и не спотыкаться сердцем? Как так шагать, чтобы не оставлять следов? – Но есть среди нас те, «которых мы не знаем». Живут между нами такие, которые живут не здесь. Между нас – да не с нами; в дороге – да не по пути. Приобретают – отданием; стяжают – самоотречением; алчут – отказываясь от пищи…; воюют смирением, побеждают прощением…. Кто же они, те, которых мы не знаем? Где они живут и как найти их? Как увидеть? Кто родил их так, что и «свои не признают их»? И мир предлагал им себя, но они отвечали «не вем» тебя! Как? Разве они не от мира сего? Не православные, ли они?

Я говорю немного витиевато, но это потому, что христиане для меня всегда казались какими-то не здешними, на которых не рассчитан этот блестящий мир. И еще, потому что я все-таки не знаю их. А что знаю – того слишком мало, чтобы отказываться от благ мира сего и следовать за ними: хотя и достаточно, чтобы светскость – предпочесть свету.

Знаю я, что Бог ваш – Истинен! Ваш Бог – Живой Бог! Но идти в церковь… и предстоять пред Ним, пред Живым Богом… - это страшно!

- Страшнее не ходить и прятаться от Него, думая, что Он не видит, - возразила девушка, с улыбкой посмотрев на него.

- И то верно, - смутился Николай, увидев устремленные на себя скучающие глаза слушающих их мужчина.

- Мда… - протянул «доктор», но сказать ничего не успел. Потому что в это время прозвучал громкий призывающий всех к тишине голос. Все замолчали и стали рассаживаться за столики.

Выждав, когда наступит полное безмолвие, высокий мужчина тучной комплекции с лысиной на макушке прерывающимся с отдышкой голосом произнес какую-то недолгую и незамысловатую речь. После чего представил всем начинающего писателя Лепнина Эдуарда, чью рукопись он предлагал на прослушивание.

В течение долгих полутора часов в зале не было слышно ни звука. Все с неподдельным интересом слушали выразительное чтение автора. Это было небольшое произведение в сорок страниц ин-фолио. О подводном мире, где живут такие же, как и мы люди. Где такая же развитая по технологии цивилизация и что они, будто бы и есть наши предки. Первоначальной средой нашего обитания была акватория и уже потом, мы эволюционировали в тех, что мы есть сейчас…

Но Николаю это было не интересно. Слушая в пол уха, он думал совсем о другом, искоса поглядывая на девушку, которая в свою очередь тоже была занята своими мыслями.

А думалось Николаю о том, что на самом деле, нет в этом мире ничего такого, отчего нельзя было бы отказаться. Ибо все это – только фокус лохотронный, рассчитанный на наше вседоверяющее зрение. Фокус, который мы не можем отследить умом и логикой. Просто приятная иллюзия, которая – ну кто поспорит? – Неизбежно растворяется. И мир сам – не иллюзион ли? И мы еще играем в эти иллюзии и живем ими, и распродаем и закупаем впрок, набивая ими сундуки.

Нет, не реальность это. Театральная завеса какая-то, за которой – да кто же это? – Некие сочинители и постановщики этой краснобайской многовековой трагикомедии. И не церковь ли та самая дверь с этой мировой авансцены? С этих подсобок и гримерных, где мы упорно даем баловаться собой и развлекаться?

Много мыслей мелькало в уме Николая, которые все, так были похожи на осколки и обломки разбившихся вдребезги доминант его прежней философии. И не эти ли доминанты были его четырьмя стенами? Его склепом, из которого он, вполне понятно не мог видеть этой необъятной истины не ведающей горизонтов.

Чтение тем временем уже закончилось, и в зале стоял оживленный гул обсуждающих услышанное. Кто-то уже дебатировал с самим автором, а кто-то с кислыми и неудовлетворенными лицами покидали зал, устав от долгого и скучного чтения.

Доктор, тот, что до этого экзальтированно излагал открытие «человеческого ничтожества», как то сильно сгорбился и с отсутствующим выражением смотрел куда-то под стол. Николай хотел задать ему вопрос, но тот, встрепенувшись, будто ото сна, поднялся и, извинившись, тоже вышел из зала.

Интеллигент, взглянув на Николая, пожал плечами, выражая недоумение по поводу поведения своего бывшего собеседника.

- Странный какой-то, - промолвил он, - Может, желаете выпить кофе? – предложил Интеллигент, поочередно глядя то на девушку, то на Николая.

- Нет, спасибо, - отказалась девушка, - Мне тоже уже пора.

Поднявшись, она задержалась на секунду, посмотрев на Николая.

- А Вы знаете, что такое страх? И откуда он взялся? – как-то неожиданно задала она вопрос Николаю.

- Ну…, хм… не знаю, - растерялся он.

- Впервые человек пережил страх, когда он нарушил Божию заповедь, спрятавшись от Него между райских деревьев. Поэтому страх – это преступление Божиих Заповедей. Это грех, который гонит нас в заросли от лица Божия. И так: грех – удаляет, а исполнение Заповедей Божиих – приближает. Так задумайтесь, почему Вы до сих пор еще не в церкви.

Мило улыбнувшись, девушка вышла, оставив Николая в глубокой задумчивости.

- А я все-таки пойду и выпью крепкого кофе, - сказал интеллигент, вопросительно поглядывая на ставшего хмурым Николая ожидая, что хотя бы он составит ему компанию. Но, не дождавшись от него никакой реакции, он произнес, одновременно поднимаясь из-за стола:

- Нельзя жить вскользь, едва касаясь этого мира, потому что рано или поздно ты неизбежно подскользнешься сам.

- Спасибо за предупреждение, да только оно не по адресу, - небрежно отозвался Николай, слегка поклонившись ему, - Я библиотекарь – а не лыжник.

Мужчина снова сел поняв, что чем-то обидел Николая и, собирался это исправить.

- Это я о том, что Вы говорили девушке о Православии. Дело в том, что Православие не о нас и не для нас. Оно – не для мира сего, в котором гравитации не подчиняется только пустота.

- Нет. Оно именно о нас и для нас – хоть и в самом деле, не для мира сего, который как камень на шею утопленнику, чтоб уж точно не всплыл. Все здесь утяжеляет, нагружая нас ненужным балластом дешевых благ и пригибая нас к земле. Бремя все это. Многофунтовое бремя, с которым не только до неба не доберешься, но даже не подпрыгнешь, как не пытайся. С таким багажом только спрыгивать легко…. У христиан же нет ничего своего – но все Божие. И легко им. А у нас?.. Все хапаем себе в собственность…, а унести не можем. И отпустить не решаемся. Вот он, наш якорь - хоть и золотой. Привязка бантиком! Свои вещи, своя недвижимость, своя земля, своя воля, свои желания и похотения, свое мировоззрение…. Ну какое у нас может быть мировоззрение, если мы смотрим на мир только сквозь узкие щели своих глаз? И если бы мы только могли себе вообразить, каков он во всем своем необъятном объеме!

Бедные мы, очень бедные! Бедные и немощные, если не можем обойтись без этих благ, паразитирующих на нашем тщеславии, волочащимся за модой и на нашей лени ищущей легкости. Но то, что есть у нас – ничего не прибавляет к тому, что мы есть. Ох, если бы Господь сподобил нас, хоть раз увидеть то, что мы есть…. Инвалиды мы! Нищие и убогие и не на что не годные инвалиды с гноящимися ранами греха. Жуткое зрелище, так не похожее на то, что нам хотелось бы о себе думать.

Николай взглянул на часы и удивился. Прошло уже четыре часа, как он находился здесь. А казалось, что вот прошло всего-то не больше часа. «Эрик, наверное, уже и не ждет» - подумал он и оглянулся. Народу в зале осталось немного. Кто-то ушел домой, а кто-то убежал в бар на первом этаже пить кофе. Те немногие из оставшихся толкались возле компьютеров просматривая почту. Окончательно же все разойдутся только к ночи.

- Извините, если я Вас чем-то огорчил, - вдруг произнес мужчина, обратив на себя рассеянное внимание Николая, который и в самом деле, почему то думал, что мужчина уже ушел.

- Да все в порядке, - буркнул Николай, - Просто задумался немного. Так Вы остаетесь? – спросил он мужчину.

- Да еще побуду….

- Тогда всего Вам доброго, - добродушно попрощался Николай, пожав его руку. Поднявшись, он лениво направился к выходу, намереваясь немедленно ехать в Эрику. Ведь он обещал. Хотя он с превеликим удовольствием побыл бы сейчас где-нибудь в одиночестве. В стороне от всех и от всего. Где-нибудь там, вне пределов видения и слышания, вне границ размышлений и ощущений. Ему именно, хотелось исчезнуть; спрятаться за завесу этого мира скомкав тексты и сбросив маски! Спрятаться так, чтобы его не мог найти даже он сам. Но… - ведь он обещал!

От Эрика Николай вернулся уже поздно вечером, изнемогая от головной боли и усталости. Выпив таблетку «Аспирина», Николай еще раз с неохотой перечитал содержимое в конверте, который ему передал Виктор. После чего сжег его над газовой плитой и громко ругнувшись, бросил его в переполненное мусорное ведро, которое он так и не вынес. Приняв душ, Николай выпил стакан молока и, наконец-то, отправился спать, с неудовольствием думая о завтрашнем дне и работе, которую ему предстояло выполнить до конца недели. А Виктору он непременно скажет, что работать на них он больше не станет. Утешал себя этой мыслью Николай. И через несколько минут он уже мирно спал.

ГЛАВА

Сквозь щели не до конца зашторенного окна, падала ровная полоска перламутрового света, фотоновым лезвием рассекая дремлющий полусумрак комнаты и распространяя в ней воодушевляющие микрочастицы раннего утра, которые нежно окутывали прозрачным флером радости, только что пробудившийся мозг Николая. Этот одинокий, украдкой просочившийся луч распаляющегося солнца, щедро наполнял спальню благодатным, одухотворенным теплом согревающим сердце. И так хотелось верить этой умиротворяющей прелюдии дня. Этой светозвучной симфонии пробуждающегося города, расправляющего свои отдохнувшие подмостки и витрины и потягивающегося потоком машин. Объяви же ему на сегодня счастливое мгновение, ты, антрепренер судеб людских! Шоумен продюссирующий будни! И может быть, он еще не совсем перестанет улыбаться.

Бодро откинув одеяло, Николай потянулся сладко зевая. Бросив взгляд на стрелки будильника, который невозмутимо размеренно тикал на туалетном столике, стоящем рядом с софой, он досадливо поморщился. Будильник вот-вот намеревался зазвенеть скрипучим, раздражающим слуховые мембраны дребезжащим треском. Такой звук мог запросто испортить благодушное настроение и распылить на мельчайшие атомы всю живописность, так восхитительно начавшегося дня.

Сколько раз он собирался уже выкинуть этот захандривший будильник, которому сто лет в обед и купить новый. Но все руки не доходили. Хотя собственно, время он показывал исправно, но этот треск… был просто невыносим. Впрочем, выкинуть то его хотелось особенно только по утрам, когда бывало, хотелось бы еще чуток поспать, а он начинал бесцеремонно тарахтеть, раздражая нервы. В другое же время для него всегда находилась масса оправданий. А между тем, удивительно, что этот будильник до сих пор бесперебойно функционировал после всего, что ему пришлось претерпеть.

Николай дотянулся до часов и взял их в руки, намереваясь обезвредить их сразу же, как только они вздумают зазвенеть. Через несколько секунд они затрещали и Николай, непроизвольно вздрогнув, тут же нажал на кнопку, отключив их. После чего со спокойным сердцем, вернул часы на место.

Соскочив с постели, Николай подошел к окну и раздвинул шторы, впуская в комнату вместе с утренним светом и аллюровый ритм будней. Отворив окно, он стал одеваться, собираясь на каждодневно привычную пробежку по спортивному комплексу, чтобы зарядить тело бодростью и энергией на день грядущий.

Надев темно-синий спортивный костюм и белые кроссовки, он выбежал на улицу, глубоко вдыхая носом росистую свежесть зелени, еще не оскверненную дыханием нечистоплотного города.

В это время на площадке обычно никого не бывало. Спортсмены и бегуны появлялись здесь только около семи часов. До этого же времени Николай, как раз успевал сделать пробежку и легкую без особых нагрузок зарядку, не стесняя себя присутствием посторонних людей. Сейчас же, увидев, что кто-то уже оккупировал беговую дорожку вокруг стадиона, Николай немало удивился этому обстоятельству, потому что вот уже третий год он бегал в это самое время в уединенной неприкосновенности. А теперь кто-то бесцеремонно вторгся на территорию его времени, лишив его удовольствия делать зарядку в одиночестве. И это даже вызвало в нем целую гамму неприятных чувств, которые он с досадой отметил про себя. И вот, высокие душевные октавы, так мелодично взыгравшие несколько минут назад, вдруг низверглись до глубокого низкого тембра.

Николай огорченно вздохнул и, отметив время по своим наручным часам, легкой трусцой побежал вслед за маячившей впереди спиной какого-то молодого парнишки.

День, судя по всему, обещал быть жарким. Ляпис лазуревый свод неба был безукоризненно чистым, без единого облачка. А ослепительно красный уголек солнца все больше раскалялся, медленно продвигаясь к своему зениту, нещадно нагревая воздух ультрафиолетовыми лучами. Еще вчера природа изливала на землю баррели меланхолии и уныния, повергая окружающее в летаргическую неподвижность. А сегодня она распалялась задором и воодушевлением, рифмуя живой мир и живописуя акварельными красками городской антураж.

«Вечером можно будет съездить на пляж. И Никитку с Ириной прихватить. Малец все равно пристанет, не отвяжется» - подумал Николай, вытирая тыльной стороной ладони, выступившие на лбу капельки пота.

Он уже пробежал несколько кругов и только сейчас вспомнил про парнишку, который бежал впереди его. Но к своему удивлению его нигде не было видно. И Николай с удовлетворением подумал, что тот, по-видимому, уже закончил пробежку и отправился домой. Или же он увеличил темп и бежит сейчас где-то за спиной, что было бы не так приятно как первое. Но добежав до поворота, Николай понял, что его догадки оказались ошибочны и парень еще вовсе не собирался домой, что очень его разочаровало и даже разозлило.

Парень сидел на дорожке и, по-видимому, громко плакал. Только вот плачь его, как показалось Николаю, совсем не был похожим на мужской. По всему было понятно, что тот подвернул ногу и Николай, забыв о своих прихотливых амбициях, увеличил темп, щурясь от слепящего глаза солнца и на ходу пытаясь разглядеть случившееся с ним. Но чем меньше становилось расстояние до парнишки, тем больше росло недоумение Николая. Потому что оказалось, что это был совсем не парень, а девушка и она, действительно подвернула ногу и теперь сильно плакала сидя на голом асфальте и держась за правую ногу.

Весь набор недовольства, который только что черкался на его благодушии, тут же испарился от палящих лучей его душевного светила сердечной отзывчивости.

Николай быстро подбежал к ней и присев рядом на корточки, переводя дыхание, участливо и обеспокоенно спросил:

- Ну?.. Что стряслось?

Лицо девушки было заплаканно, а подбородок дрожал от сдерживаемых рыданий, конвульсивно сотрясающих ее тело. Посмотрев на Николая наполненными невыразимой болью и страхом глазами, она, разомкнув плотно сжатые губы, со стоном отчаяния произнесла, с трудом пересиливая дрожь в голосе:

- Ногу…сломала…

Вытянув вперед поврежденную ногу, она откинулась назад, уперевшись руками в асфальт и уже не обращая внимания на присутствие Николая она, так же как и до его прихода, не сдерживая эмоций, громко заревела, с безысходной обреченностью в голосе, исказив лицо жуткой гримасой боли.

- Вот незадача то…. Как же ты умудрилась то на ровном месте? А ну…дай-ка взгляну…

Девушка по-прежнему не обращала на него внимания, и казалось, совсем его не слышала.

Николай стал расшнуровывать ей кроссовок. Девушка на мгновение успокоилась. Вытерев слезы, она с удивлением посмотрела на него. Когда он стал аккуратно снимать кроссовок, стараясь не причинить ей новых страданий, она плотно зажмурила глаза и, задрав голову назад, снова застонала от невыразимой пульсирующей боли, взрывающейся при малейшем прикосновении.

- Больно…. Я не могу…!

- Знаю, радость моя. Знаю. Потерпи немного, - попытался успокоить ее Николай.

Так же осторожно он стал стягивать с нее носок, отчего она вскрикнула и изогнулась, словно от электрического разряда и надрывающимся от рыданий голосом произнесла:

- Не надо, пожалуйста!.. Мне больно!

- Все, все…. Ну-ка… - Николай внимательно осмотрел ее ногу, страшно распухшую на лодыжке. Легонько пощупав, он со вздохом облегчения, словно бы это была его травма, удовлетворенно сказал ей:

- Ну, напугала. Оказывается ничего страшного. Это всего лишь вывих. Только болеть, конечно, будет долго.

Николай взглянул в ее наполненные слезами глаза и с удовольствием отметил, что панических ужас в них исчез.

- А Вы точно знаете? – недоверчиво поинтересовалась она, все еще не переставая всхлипывать.

- Точно. Будь спокойна. Через месяцок снова будешь бегать, как ни в чем не бывало, - докторски заверил ее Николай. Участливо посмотрев на нее, он ободряюще улыбнулся, успокаивая ее своей невозмутимой уверенностью, что травма и в самом деле пустячная.

Девушка была молодой не старше 25-26 лет с миниатюрной комплекцией четырнадцатилетней девочки, но с исключительно стройной развитой фигурой, которая четко обозначалась через ее легкую ткань спортивного костюма соблазнительно облегающего ее тело. Черные графитовые волосы были коротко и стильно подстрижены. Из-за них-то Николай и принял ее за мальчишку. Внешностью она была довольно привлекательна и обладала какой-то природной естественностью, которую не найдешь ни на одном из прилавков самых модных бутиков. Она именно, была какая-то настоящая, безыскусственная, без всякой косметической ретуши и приторно-помадного жеманства. Она была, без всякого сомнения, красива и женственна. Но красива не по правилам современной эстетики! И женственна не по кодексу прогрессирующей эмансипации!.. А как то так… взаправду что ли? Женщина в оригинале! И все это, очень быстро подметилось Николаем, оформившись в нем в некое лирическое чувство симпатии и… удивления. Именно удивления! В чьих же садах вырастают такие цветы? И в чьих вазах красуются?

Хотя… ведь это было только первое впечатление…. Впрочем, остальное все – уже сухая и черствая арифметика. Литографическое уродство всеопошляющего разума.

Он обратил внимание на ее золотые, откровенно сверкавшие бриллиантами серьги в ушах и платиновый перстень с самоцветами на правой руке, тоже обрамленный по краям бриллиантовыми камнями. «Наверное, муж богатенький» - беззлобно подумал Николай и вслух произнес:

- Ну что ж, горе луковое…. Как звать то тебя? – усмехнувшись, шутливо поинтересовался он.

- Катя, - ответила она, вытирая все еще капающие из глаз слезы.

- Катя, значит. Замечательно! Ну…, не плачь. Возьми себя в руки. Ничего страшного не произошло. Вот что, диво несусветное! Живешь то далеко?

- Нет, здесь рядом…

- Рядом…. Понятно, - Николай осторожно одел ей носок, а кроссовок падал ей в руки.

- Это понесешь сама. Сможешь? – ребячески улыбаясь, спросил Николай.

- Смогу, - потупившись и то же смущенно улыбаясь, ответила Катя, еще не совсем понимая, что он задумал.

- Ну и прекрасно.

Николай осторожно поднял ее на руки, словно грудного младенца, и совсем почти не чувствуя ее веса, быстрым шагом направился к выходу со стадиона.

Девушка, казалось, на мгновение даже позабыла про травмированную ногу ошеломленная таким неожиданным обстоятельством. Она то и дело искоса поглядывала на Николая, поражаясь его могучей силище, которая чувствовалась в его напряженных стальных мускулах и той участливой добродушности, которую излучало его импозантное, точеное лицо, таившее в себе какое-то необъяснимое для нее обаяние, понуждающее ее к еще большему любопытству о нем. Она с интересом разглядывала его шрам на щеке, который как ей казалось, очень ему идет; его сломанный нос, который придавал ему какую-то выразительную мужественность и даже некую особую прелесть; его добрые со смешливым огоньком глаза и свежее здоровое лицо…

Николай чувствовал этот изучающий взгляд девушки, но посмотреть на нее не решался, почему то боясь встретиться с ее проницательными и улыбающимися глазами, в которых он, вряд ли отражается таким, каким обычно интересуются женщины.

Выйдя со стадиона, он остановился.

- Ну, показывай, куда теперь? – задал вопрос Николай, мысленно радуясь тому, что хоть ненадолго избавился от ее пристального внимания.

- Через улицу и вон в тот проход…. А там сразу будет видно…. Ой…, мне как-то неловко… Вам, наверное, тяжело ведь? А я бы и так добралась…

- Да ладно…. Это вместо зарядки.

Без остановок добравшись до ее дома, он без передышки вбежал на четвертый этаж, поражая Екатерину своей выносливостью.

- Звони, - произнес он, остановившись возле ее двери.

Катя позвонила. Несколько секунд кто-то внимательно разглядывал их в глазок. И прошло еще немного времени, прежде чем лязгнули замки, и дверь с шумом растворилась.

Николай увидел двух женщин. Одна из них, молодая, Катиных лет. А другая уже пожилая, с копной каштановых волос и выразительным, с сетью мелких морщинок лицом. Глаза ее были напуганы и взволнованны, из чего Николай безошибочно заключил, что это была ее мать.

Женщина бросилась к Екатерине, с подозрением покосившись на незнакомого мужчину. Взяв ее за руку, она сдавленно произнесла с навернувшимися на глаза слезами.

- Доченька…. Что…. Что случилось?

Катя улыбнулась и спокойным голосом произнесла:

- Мам, успокойся. Все в порядке. Я подвернула ногу, а этот человек мне помог.

Женщина снова взглянула на Николая, но уже другими, как будто извиняющимися и благодарными глазами. Николай улыбнулся и произнес, указывая головой на свою драгоценную ношу.

- Извините, Вы позволите?

Женщина понимающе кивнула и тоже ответила ему улыбкой, пропуская его в квартиру. Другая девушка почтительно отошла в сторону, уступая дорогу Николаю. Когда все вошли в квартиру, она закрыла дверь и молча удалилась, из чего Николай заключил, что это, по-видимому, их прислуга, - хотя сам он ни разу не видел их в живую, только по телевизору, да и то времен империализма.

Войдя в громадную прихожую, Николай сразу почувствовал себя подавленно и неловко, потрясенный представшему его глазам зрелищу роскоши и богатства. В таких дворцовых хоромах ему еще ни разу не приходилось бывать.

Пройдя в гостиную, куда ему указывала дорогу пожилая мать Екатерины, Николай осторожно положил Катю на мягкий диван и обратился к ее маме.

- Простите. А аптечка у вас есть?

- Да, да…. Есть, конечно. А Вы знаете, что нужно делать?

- Мм…, в общем-то, да.

Женщина обернулась и громко и нетерпеливо крикнула:

- Рита!

Но, тут же не удержавшись, сама отправилась за медикаментами, выйдя из комнаты.

Оставшись наедине с Екатериной, Николай, и без того растерянный, и совсем оробел, с ужасом глядя со стороны не эту озаглавленную неловкостью картину молчания, в которой он выглядел как остолоп. Вот так казус! И что же нужно делать в таких случаях? Как молчать так, чтобы это не выглядело смешным и неудачным? Как держать себя так, чтобы удержаться и не провалиться сквозь землю от стыда? И как же долго тянется время, размазывая его конфуз в жирную кляксу. Почему же она так долго ходит? Почему ее до сих пор нет? Ну и мальчишка! Уж действительно мальчишка! Разве он забыл, как реагировать на общество женщины? – Никогда он еще не думал, что можно быть настолько лишним.

Засунув руки в карманы трико, он тут же сконфуженно вытащил их и сложил на груди, украдкой бросив взгляд на молча лежавшую Катю…. И лучше бы он этого не делал. Встретив обращенные на себя смеющиеся и улыбающиеся глаза с сочувственной улыбкой на губах, Николай покраснел и отвернулся, мысленно проклиная себя за свою не смелость и несобранность. Но куда же подевалась ее мама?

Снова сунув руки в карманы, он принялся неуклюже ходить по комнате пытаясь избавиться от скованности, делая вид, что разглядывает интерьер.

Катя молчала и наблюдала за мучительной неловкостью Николая, еле сдерживая себя, чтобы не рассмеяться. Ей понятно было его смятенное состояние, и ей хотелось помочь ему избавиться от этой угнетенности, разрядить эту напряженность, царившую в его душе. Но… - странно! Она тоже не знала как! Может заговорить с ним? Но о чем? Этому молчанию ни одна из обыденных тем не была бы в пору. Но поговорить с ним все-таки хотелось. Очень хотелось! И даже может быть пооткровенничать с ним! Все секреты свои рассказать! Все тайны выдать!.. А почему так - она не знала. Что-то ее привлекало в нем…. И это «что-то» не было субъективной частностью, но всеобъемлющей объективностью, неподдающейся никаким законам физики и химии.

- Красиво, правда? – нашлась, наконец, Екатерина, едва не вздрогнув от собственного же голоса, - Дизайн проектировали специалисты из Франции. Каждый сантиметр площади рассчитывался на компьютере. Учитывались параметры комнаты, радиус падающего из окон света, комнатное освещение. Подбирали соответствующий интерьер и соответствующего цвета. Решали куда и что поставить, чтобы настроение комнаты каждый раз менялось в зависимости от времени суток. Утром – он экспрессивный, бодрый, яркий, заряжающий оптимизмом и энергией. Днем – деловой, строгий, церемонный, солидный. А вечером он чувственный, умиротворяющий, сентиментально нежный, успокаивающий и доверительный. А расстановкой цветов занимались дизайнеры-флористы… - она замолчала, заметив улыбку на лице Николая.

- Сложный процесс, - произнес он, - Особенно для таких двоечников как я.

- Но зато стоит того. Потому что всегда каждый раз хочется сюда возвращаться. Это мир живой материи. Здесь можно разговаривать даже с мебелью и стенами, потому что они живут и дышат.

Вытянув лицо, Николай засмеялся:

- Ерунда все это! – махнул он рукой, - Ничего они не создают, а только загромождают. Здесь может быть и комфортно, но не уютно; эстетично – но не этично. Как бы просторно – но свободы нет. Как бы по-домашнему – но столько чопорности! Вроде бы красочно, а света нет! Поэтому все это только «может быть», «как бы» и «вроде бы». Некий фрапперский фокус с расчетом на человеческую особенность, реагировать на блеск. А вообще-то это просто чье-то очень лестное мнение о себе. Чья-то воплощенная в шарм амбиция!

Знаешь, один мой знакомый говорил: «Покажи мне, что ты имеешь, и я скажу, чем ты болеешь».

Теперь засмеялась Катя, весело глядя на разговорившегося Николая.

- И каков же наш диагноз? – шутя, полюбопытствовала она.

- Как хочешь, - пожал плечами Николай, - Ваша болезнь – это тщеславие и надменность, от которой вянут не только цветы (указал он головой на увядшие хризантемы в вазе), но и сердца. А впрочем, извини. Сложные вы люди, из простых нитей плетете сложные паутины.

Екатерина нахмурилась, с укоризной взглянув на него.

- Вообще-то, я здесь не живу. Но…. Наверное, Вы правильно все сказали.

Она хотела еще что-то добавить, но в этот момент в комнату вошла ее мама с небольшой коробочкой, которая, по-видимому, выполняла функцию аптечки. Взяв ее, Николай поставил ее на край дивана у самых ног Екатерины. Женщина спросила:

- Может еще что-нибудь нужно?

Николай порылся в коробочке и, найдя все, что нужно ответил:

- Нет. Здесь все есть.

Женщина подошла к Кате и, взяв ее за руку, о чем-то тихо с ней заговорила.

Николай, приготовив шприц, снова осторожно снял с нее носок и немного закатал трико на голенище.

Дата добавления: 2015-08-02