10 страница. Странный день

Странный день! А еще вчера он так не хотел, чтобы он наступил. Глупец!

«Но что она сказала? Разве она уже уходит?» - глядя в спину выходящей из кухни в прихожую Ирине, он торопливо позвал:

- Ирина! Ты куда?

Она обернулась и с недоумением посмотрела на Николая. После чего звонко рассмеялась.

- Странный ты какой-то сегодня. И совсем как будто не слушаешь. У тебя хлеба нет. Помнишь? Я сказала, пойду, принесу, - забавляясь выражением его лица, произнесла Ирина.

- Да… я не расслышал. Извини. Ирин, не надо хлеба. Знаешь у меня сегодня необычный день…. Выпьешь со мной шампанского? У меня, кажется, есть пару бутылок.

Ирина сделала удивленное лицо.

- Да ну? Что это с тобой, Коля? Ты ведь не пьешь совсем!

- Ничего. Это ведь шампанское. Немножко можно.

- А что же за день у тебя? Скажешь?

- Скажу…. Но не сейчас. Давай сначала накроем столик. Лучше в гостиной.

- А ужинать разве уже не хочешь? Ты вроде бы говорил, что голоден.

- А!!! Завтра поужинаем.

Николай достал шампанское, коробку шоколадных конфет, до которых еще не добрался Никитка…. А Ирина тем временем нарезала фрукты и принесла бокалы, расставляя все на журнальном столике.

Николай открыл бутылку и разлил пенящееся шампанское в бокалы, искоса поглядывая на горящее взволнованное лицо Ирины. И сам волнуясь того не меньше. Когда же он так еще волновался? В последний раз, кажется, это было тогда, когда его провожали в армию…. Но довольно! Не зачем выуживать из памяти те увядшие цветы в такое вот время, глядя на сверкающий бликами хрусталь бокалов, отражающийся в бездонных глазах Ирины. Пусть этот бокал, будет выпит за упокой его прошлого. Пусть оно мирно лежит себе в той могилке, в которой похоронили его. Мир праху их! А эти опьяненные глаза с любовью и желанием смотрящие на него. Эти губы, налитые неутоленной страстью – пусть будут его исповедью перед будущим.

Своим сердцем, своей любовью и преданностью она долгое время держала для него эту дверь в будущее открытой. И пусть он войдет в эту дверь с поднятым в руке бокалом под эту стройную мелодию, льющуюся из динамиков магнитофона.

Ему хотелось быть может что-то сказать…. Но зачем было беспокоить эти кружащиеся в танце мысли? и зачем затмевать тучами ненужных слов то, что освещает их сердца лучами взаимных чувств? Эти мгновения, выпавшие из общего потока времени и спрятавшиеся в тени вечности уже не принадлежат этому материальному миру знаков и символов. Они, словно облако, оторванное от своей стаи, в одиночестве дрейфовали по бескрайнему полотну неба, уплывая за невидимые горизонты пространств, куда-то туда – в сказочные неведомые страны, где райские птицы счастья будут их соседями.

Что им эти слова, когда рассыпавшиеся бисером чувства они могут брать в руки и любоваться ими? Поглядите только! Эти самоцветы кругом! Они всюду! Разве это не упавшие с неба звезды? А эти снопы бесчисленных искр, разве они не от пылающего огнем страсти сердца?

Звон хрусталя, еще продолжал торжественно блуждать по комнатам – словно произнесенное заклинание, одухотворяя жизнью все предметы, чтобы они стали безмолвными очевидцами этого великого воссоединения – в то время как Николай упивался сладостью безумных ощущений от этой свершившейся близости.

Он понимал, что стоит только ему открыть глаза – и эти живописные миражи растают, и колдовские чары страсти рассеются перед его холодным трезвым рассудком.

Но что за глупости приходят ему в голову? Разве он не счастлив в этих нежных объятиях? Разве он не счастлив, целуя эти пылающие жаждой губы и видя свое отражение в ее исступленных блаженством глазах? Какое ему дело до рассудка? Рассудок – это холод, сырость, промозглость, опадающие с деревьев листья…. Это обыденность. Это серая и удрученная рутина жизни…. Но он не хочет осени! Он хочет радости пробивающихся из-под снега подснежников тянущихся к солнцу! И разве он не может хоть раз подняться на эту вершину, где в жерле вулкана кипит раскаленная магма и, взглянув на небо, вблизи разглядеть эти вечно манящие звезды женской любви? Однажды он уже карабкался на эту вершину, но сорвался и разбился. А теперь – вот! Он держит в своих ладонях улыбающееся ему солнце! Он добрался до солнца! Но куда делся этот старый садовник выращивающий время? Почему не слышно его хриплого ворчания?

Невероятно! Часы стоят! Ах, плут…. Впрочем, конечно. Ведь он не заводил их два дня.

ГЛАВА

Как-то незаметно, на цыпочках, время скользнуло мимо их неслышной поступью, пробираясь через часы и минуты. Уже сумерки, украдкой затаив дыхание, заглядывали в комнату, стыдливо жмурясь, где Николай, обняв утомленную и задремавшую Ирину, молча лежал, глядя в потолок, следя глазами за беспокойно ползающей мухой.

Сколько уже прошло времени? Четыре? Пять? Шесть часов?

Оторвавшись от своего занятия, Николай ласково посмотрел на приютившуюся, на его руке Ирину и тихонько попытался высвободиться, чтобы дотянуться до своих наручных часов и узнать время…. Но тут же вздрогнул от пронзительно трезвона, бесцеремонно нарушившего романтическую эйфорию двух влюбленных. Звонил телефон.

Ирина сразу же подняла голову, натягивая простынь на свою обнаженную грудь и с застенчивой нежностью поглядывая на Николая.

Пожав плечами, Николай поцеловал ее, после чего с сожалением и неохотой выбрался из постели принявшись одеваться, недоумевая, кто бы это мог позвонить в столь поздний час.

Взяв часы, Николай глянул на время, был уже двенадцатый час. Положив их обратно на тумбу, он вышел в прихожую, проклиная про себя не унимающийся телефон. Взяв трубку, он недовольным голосом ответил:

- Да, я слушаю.

- Извини за столь позднее время. Я должен был сказать тебе все сразу, но думал, ты поймешь и сам…

- Эй…, подожди, подожди. Кто это? – все еще не понимая, кто с ним говорит, спросил Николай.

- Виктор.

- Виктор? – удивился Николай, - Что случилось?

- Сейчас узнаешь. Слушай внимательно. У тебя очень мало времени. Очень мало. Уходи из дома сейчас же. В твоем почтовом ящике лежит билет на утренний поезд. Если у тебя нет денег, там, в конверте найдешь тысячу долларов. Это все, что я могу для тебя сделать. Уходи сейчас же и перекантуйся где-нибудь ночь. А утром – тебя не должно быть в этом городе. Поверь. Это ради твоей безопасности. Береги себя. Удачи тебе!

- Виктор! Виктор! – позвал в трубку Николай, но там уже звучали гудки отбоя.

- Что за ерунда! – вслух ругнулся он, - Ересь какая-то.

Николай раздраженно бросил трубку на рычаг.

Из комнаты появилась встревоженная Ирина. Остановившись в дверях, она прислонилась к косяку, вопросительно глядя на него.

- У тебя неприятности? – обеспокоенно спросила она, глядя на ставшее озабоченным лицо Николая.

- Нет. Все в порядке, - соврал он, стараясь улыбнуться, - Ошиблись номером.

Мысли в голове Николая как-то неприятно зашевелились, которые до этого лениво бездействовали охмуренные выпитым шампанским. А между тем, это известие его нисколько не встревожило. Напротив, оно вызвало в нем невозмутимое душевное спокойствие, холодный ясный ум и четкие слаженные мысли.

Всегда, когда он чувствовал опасность, он враз подбирался и становился хладнокровным и бесстрастным. А опасность была. Он не мог не сознаться себе в этом. Она таилась где-то там, в сумерках надвигающейся ночи. Виктор не обманул его. Вот только какие действия они предпримут? Этого не угадаешь. Теперь ему придется иметь дело с профессионалами, такими же, как и он – наемниками убийцами.

Но только никуда он не уедет из этого города. Он, конечно же, признателен Виктору за его заботу – но он останется. Да и вообще, чего это ради он должен исчезать? Но к совету Виктора покинуть квартиру он все-таки решил прислушаться. А утром он во всем разберется. Потому что сейчас все равно выяснить ничего не удастся. Ведь он не знает, где живет Виктор. Ивана Петровича он тоже найти не сможет…. А завтра он их найдет и все разузнает. Там и будет видно, как быть дальше и что делать.

А ведь так не хотелось снова браться за оружие. Да видно не избежать этой судьбы.

Еще сегодня он барахтался в беспечной радости и плескался в чистом ручье возвышенных чувств. Еще радужные брызги сверкают на лепестках, распустившихся в душе цветов, а небо уже затмили грозовые тучи, мечущие неистовые молнии. И эти ожившие вечерние тени, притаившиеся где-то по углам, свирепо скалились, обнажая свои хищнические клыки.

Счастье оказалось оборотнем, спрятавшимся в шкуру ягненка, чтобы усыпить бдительность и напасть внезапно. О, да! Оно умеет принимать окраску беспечности и беззаботности, как та мышеловка с сыром.

Житейская аксиома: если от счастья у тебя захватывает дух и тебе кажется, что ты летишь – то посмотри себе под ноги, ты падаешь!

Жаль, конечно. Теперь еще не скоро он сможет вновь выйти в открытый космос и под руку со своим счастьем прогуливаться по орбите под сенью бесчисленных планет. А ведь так было здорово смотреть, как рождаются новые звезды! И видеть небо с другой стороны!

Да что печалиться? Пломбы и печать с двери в новую жизнь он сорвет в другой раз. Вот только исчезнуть эти тени…

Пригладив растрепанные волосы, Николай подошел к Ирине.

- Как себя чувствуешь?

- Хорошо, - стеснительно улыбаясь, промурлыкала Ирина.

Николай обнял ее за плечи.

- Сердце родное, ты бы шла домой, а то, как то перед Никиткой неудобно. Хорошо?

- Что надоела уже? – шутливо спросила Ирина.

- Неужели так и подумала?

- Нет, но почти….

- Ну и напрасно! Сокровище Нибелунгов не сравняться с тем, что я держу в своих объятиях!

- Ой, да не выдумывай уже, - засмущалась Ирина, - Глупости какие-то говоришь.

- Свет моих очей! А разве уши не предназначены для того, чтобы слушать ими глупости? Глупость – вуаль правды. Потому что иначе ее не принимают ни в одном обществе, - витиевато выразился Николай, - Я серьезно. Ты и твоя любовь – перевешивают все сокровища мира. А значит – я самый богатый человек, пока у меня есть ты.

Ирина внимательно на него посмотрела, после чего рассмеялась.

- Ну и насмешил.

Николай поцеловал ее в волосы, и она довольная и смеющаяся отправилась в спальню одеваться, отыскивая свою разбросанную на полу одежду. А Николай тем временем открыл входную дверь и тихонько вышел на лестничную площадку. Подойдя к своему почтовому ящику, он и в самом деле увидел лежащий в нем конверт и газету, которую он забыл забрать еще днем.

Он мысленно поблагодарил Виктора, потому что деньги ему и в самом деле пригодятся. А билет он тут же изорвал, вернувшись в квартиру, и выкинул в мусорное ведро.

Сзади тихонько подкралась уже одевшаяся Ирина. Обняв Николая, она ласково прошептала, поднимаясь на носочки, чтобы дотянуться до его уха.

- Надеюсь, что завтра мы увидимся с тобой пораньше? Ты ведь не исчезнешь опять на два дня?

Николай грустно улыбнулся.

- Не знаю, Ирина. Честно не знаю. Мы завтра с некоторыми членами нашего клуба собрались ехать в другой город на семинар научной фантастики…. Я уже не могу отказаться. А сколько мы там пробудем – точно сказать не берусь.

Николай поморщился от того, что ему приходится лгать. Но иначе, ему больше нечего было ей сказать.

- Но ты хотя бы позвонишь мне?

- Да, конечно. Не переживай. Номер я знаю. Ну…, Никитке большой привет!

Ирина снова подтянулась и поцеловала его в губы, после чего направилась в прихожую. Николай последовал за ней.

- Ну, так не исчезай, - снова настоятельно, с появившимися в голосе нотками собственности напомнила она. Открыв дверь, она еще раз обернулась и лукаво, блеснув глазами, выскользнула из квартиры.

Николай тоскливо подумал, когда за Ириной закрылась дверь: «Как знать, каким окажется этот пасьянс, и увидимся ли мы еще когда-нибудь? А где я могу еще по-настоящему остаться – так это в твоей памяти да землице сырой».

Немного расстроившись этими безрадостными мыслями, он зашел обратно в спальню, и, сбросив с кровати матрац, принялся отдирать фанеру.

У кровати было двойное дно, которое он сам сделал еще четыре года назад. Там он хранил припрятанное им оружие, подаренное ему Иваном Петровичем Тороповым директором овощной базы которое впрочем, он сам у него попросил на «всякий случай». И вот, случай этот настал.

Отодрав фанеру, он достал завернутый в полотенце пистолет марки «ТТ» и две обоймы патронов. Уложив матрац на место, он заправил кровать и стал одеваться, решив уехать к Эрику и переночевать у него. Хотя этой ночью, он уже вряд ли уснет. Слишком уж контрастны впечатления этого дня.

ГЛАВА

Было уже далеко за полночь, когда Николай по опустевшим улицам города на такси добирался к Эрику, подозрительно оглядываясь на следовавшие за ними машины.

Не доезжая до места, он попросил шофера свернуть во дворы домов, чтобы узнать наверняка, насколько верны его подозрения. Но увидев, что машины не останавливаясь, проехали мимо, нисколько не интересуясь его персоной, он, усмехнувшись своей безосновательной мнительности, щедро заплатил шоферу и вышел, решив оставшееся расстояние пройти пешком.

Накрапывал мелкий тоскливый дождик, который можно было ощутить, лишь только подняв лицо к небу. Даже тротуары все еще оставались сухими и пыльными, которые совсем будто не обращали внимания на эти скупые слезы взгрустнувшей ночи.

Николай, задрав голову, подставил свое лицо едва ощутимым прохладным капелькам, падающим из бездонной пропасти сплошной черноты неба, которое казалось каким-то пустынным, безжизненным, всеми покинутым и брошенным. Ни луны – этой любительницы чужих сновидений и подруге высокопарящих мыслей. Ни звезд – этих неисчислимых легионов людских судеб, сверкающих своими серебряными доспехами…. Ничего! Только немая, непроницаемая темнота. Пустошь. Бездна. Гигантское окно в никуда! В бесконечное ничто! Провал в безвременье!

Но там, по ту сторону этой тьмы, невидимо для глаз ученого астронома, прорываясь из ноосферы бытовой жизни, находят себе ложе призраки снов, возлегающих на лучах лунного сияния. Там, овевая друг друга крыльями, дурачатся и забавляются мысли поэтов и романтиков. Там мечты свободно расправляют свои красочные, павлиньи хвосты. Там, в небесном уединении, взявшись за руки, гуляют счастливые влюбленные. И где-то там раздвигая звезды и переворачивая планеты, рыскают вожделеющие знаний мыслители, пытаясь отыскать то, что не заметили другие…. Целый мир крылатых существ обитает за этими портьерами дождевых туч, заслонивших ночные светила. О чем же ей грустить, этой меланхоличной ночи, когда с ней всегда и безызменно разговаривают и любезничают столько восторженных сердец! Столько одиноких бродячих душ! Столько мыслей взывают к ней и вопрошают о тайнах жизни и вечности! О, у нее просто не хватит времени, чтобы посетовать на свое одиночество.

Николай шмыгнул носом и неспешно зашагал к дому Эрика, который был виден уже отсюда.

Воздух был свеж и даже немножко прохладен, отчего Николай, слегка поежился и застегнул свой кожаный пиджак, под которым кроме футболки ничего больше не было. Засунув руки в карманы джинсов, ощущая холод прижавшегося к телу металла пистолета, который он засунул сзади под ремень, Николай, скользя взглядом по задернутым окнам нижних этажей, вспоминал те недолгие сказочные часы близости с Ириной, которая как-то так по-хозяйски вошла в его жизнь, в его сердце, в его мысли… разве же так бывает? Или же это все же была сказка, в которую он попал по какому-то недоразумению, по чьему-то недосмотру, по ошибке…. Попал в нее не как герой и не как персонаж, но как описка, помарка, неосторожная клякса…

Но какое же все-таки странное, это нерукотворное сочинение! И пусть бы даже он был этой кляксой – но только в том живописанном радугой мире, где после слова «любовь» не стоят многоточия и вопросительные знаки. Где источник тепла и света – это пламенеющее сердце! И где рифмуются не слова – но чувства в удивительные звездные сонеты!

И Николай спрашивал себя, хотелось ли ему этого? И он отвечал себе восклицательными знаками! Да! Хотелось! Она (вне всякого сомнения) была бы ему замечательной и преданной женой. Чего же боле? Но только вот откуда-то было такое странное чувство… измены! Измены? Но кому? Своему прошлому, в котором он любил однажды и с уверенностью на всю жизнь? Самому себе, убежденному в своей семейной непригодности? Или каким-то затаенным не озвученным чувствам, о которых ведает только время да его еще не прожитое будущее? Что он выпустил из внимания? Что не заметил? О чем забыл? Где этот промах?

Николай тряхнул головой, прогоняя эти засвербившие в его мозгу сомнения. Да и не время было думать об этом сейчас, когда он даже не знает, что будет завтра. И куда его выведет эта неожиданная кривая. Потому что и без того ясно, то шутить эти ребята не будут. В каждую минуту, даже сейчас, он может оказаться на оси оптического прицела какого-нибудь киллера, который не станет как он рассуждать, стрелять или не стрелять. Хотя, наверное, чтобы убрать его, они вряд ли станут посылать киллера. Не стоит того. Они сделают это попроще.

Подойдя, наконец, к дому Эрика он бросил взгляд на его окна, на четвертом этаже надеясь, что тот может быть, еще не спит. Так не хотелось его будить. Но к его досаде света в его окнах не было, что очень огорчило Николая. Ну да делать нечего. И он направился к подъезду.

Еще не доходя до подъезда, Николай уловил боковым зрением мелькнувшую в темноте между домов фигуру человека. Он тут же насторожился, но виду не подал, продолжая идти ровным, неспешным шагом, глядя перед собой. Но фигура через мгновение исчезла где-то за домами. Дойдя до двери и открыв ее, Николай на секунду остановился и оглянулся, прислушиваясь, ожидая, что фигура еще вновь появится. Но ничего видно не было. Ни каких звуков он тоже не слышал. Еще раз внимательно оглядев все видимое пространство, слабо освещаемое тоскливыми фонарями, он вошел в подъезд, решив, что мало ли кто здесь шляется по ночам. А если обращать внимание на каждого встречного, подозревая в нем подосланного убийцу, то так и с ума сойти не долго, облегчив им задачу.

Поднявшись на четвертый этаж, он постоял несколько секунд у двери Эрика, после чего решительно надавил на кнопку звонка, морщась от неприятного громкого треска, который не годился в никакое сравнение с тем ласкающим слух дребезжанием его будильника. Не дождавшись ни каких признаков присутствия Эрика в квартире, он нажал еще раз, уже более продолжительно не сомневаясь, что теперь-то он наверняка проснется. Но и в этот раз никто не ответил, что повергло Николая в недоумение. Потоптавшись в нерешительности, он пожал плечами и снова протянул руку, чтобы позвонить в последний раз, а после уйти. Задержав руку, он чутко прислушался все еще надеясь услышать за дверью шаги Эрика. Но по-прежнему была невозмутимая тишина, которую было просто кощунственно нарушать этим пронзительным нервирующим трезвоном.

«Но может быть, он крепко спит?» - неуверенно возражал сам себе Николай, пытаясь оправдать для себя это странное, непонятное безмолвие. Он надавил на кнопку, но тут же отпустил, только сейчас обнаружив, что дверь оказывается, не заперта. Это обстоятельство его сразу же насторожило, и он тут же выхватил пистолет, стараясь не шуметь, передергивая затвор. Николай тихонько толкнул дверь и, двигаясь легко и бесшумно, словно тень скользнул в темноту квартиры, держа перед собой в согнутой руке пистолет. Остановившись на несколько секунд, привыкая к темноте и стараясь уловить малейший шорох, он двинулся дальше, хотя где-то в глубине сознания он не сомневался, что квартира пуста.

«Действительно мнительным становлюсь» - недовольно подумал про себя Николай. Может он просто вышел куда-то, к соседу например. Или же просто пошел прогуляться под ночным небом в одиночестве…, как знать? И Николаю вспомнился тот чудный старик встретившийся ему тогда у подъезда. Он говорил, что они почти каждый вечер до ночи беседуют с Эриком о всяких там материях и прочем. И у него совсем отлегло от сердца. А то, что он квартиру оставил не запертой, так ничего такого в этом нет. Значит, скоро вернется. Да и кто полезет в нее ночью?

Так рассуждал Николай, совсем, успокоившись.

Уже без всякой осторожности, он прошел к спальне и нажал на выключатель, зажигая свет, уверенный в том, что и здесь тоже пусто…. Но то, что он увидел – потрясло его.

Волна ледяных, колючих мурашек прошла по его спине содрогая тело от жуткого представшего ему зрелища, а холодный лоб покрылся испариной. Перед ним, посреди комнаты с накинутой на шею петлей висел Эрик и смотрел на него выпученными, безжизненными глазными яблоками с вывалившимся изо рта прокушенным в кровь языком. Лицо было до неузнаваемости искажено судорожной гримасой застывшего ужаса. Разве такое лицо бывает у тех, кто заканчивает жизнь подобным образом?

Эрик, Эрик… Родной, дорогой сердцу Эрик! Что же это? Как же так? Нелепость какая-то…. Ведь это человек, которого он так любил!!! Эрик, Эрик!!! Что же ты…

Так хотелось разреветься – но слез не было. Их никогда не было. Всю жизнь не было! Но разве он впервые видит мертвых? – Нет! Он перевидал их столько, что ни в одном страшном сне не приснится…. Но ведь это же Эрик! Это частичка его сердца! Ах, Эрик…. Ведь он же так любил его! И чем бы только он ни пожертвовал ради него! А теперь… вот он. Мертв. Вот… остывшее, онемевшее, почерневшее тело, конвульсивно скрюченные пальцы…. Эх, Эрик, Эрик. Почему же так? Чем тебе неприглядна оказалась эта жизнь? Чем? Нет. Нет, не такие лица бывают у тех, кто знает, куда он идет. Это лицо человека, который увидел совсем не то, что он ожидал увидеть.

Николай в отчаянии опустился на кровать, в которой он еще только вчера проснулся. И был еще Эрик, живой и веселый, заботливо хлопотавший у плиты…

Бессмысленно оглядывая знакомые предметы, Николай остановил взгляд на босых ногах Эрика…. Но нет, это уже не его ноги. И тело это тоже уже не его…. Это собственность земли, из которой мы взяты и в которую изыдем.

Сколько он уже видел этих смертей. И каких смертей! Там… в Чечне! В этом земном чистилище, где жернова людской жестокости и агрессии не устают перемалывать многочисленные человеческие жизни без разбору…. Он был там! Видел! И никогда уже не забудет эти разорванные и разбросанные куски мяса, костей… оторванные части плоти: кисти, руки, ноги…, изуродованные взрывами тела, раздавленные траками гусениц черепа и грудные клетки, вздувшиеся на солнцепеке словно пузырь, многочисленные трупы…. Нет! Никогда не забыть ему этого хлюпающего звука развороченных внутренностей под ногами. Хрипа предсмертной агонии умирающих на его руках товарищей, молодых еще юнцов, каким и сам он тогда был. И всюду! Всюду! Всюду эти человеческие потроха! Эта пузырящаяся кровь…. И все это в страшном, кошмарном месиве, перемолотом и перемешанном танками и кованными солдатскими сапогами. Земля казалось бурой от крови, которая была везде.

Однажды он увидел прилепившийся к своему сапогу чей-то глаз, после чего его рвало несколько часов подряд. А на другой день он споткнулся о чью-то голову!.. Просто голову!.. Без тела!.. С вытекшими глазами!..

Да… Кровь. Кровавое небо, кровавое солнце…. Руки, лицо, одежда, оружие… - все это в бурой крови. И сам воздух был напитан этой солоноватой влагой, и привкус этот еще долго будет на его губах…

Николай провел влажной от пота рукой по лицу, дотрагиваясь до своего шрама на щеке. Снова взглянув на Эрика, он собрался встать, но увидев лежащие на тумбочке возле кровати исписанные рукой Эрика листочки, он снова сел. Протянув руку, он взял их, читая первые строки, обращенные к нему:

«Здравствуй, Николай. Я пишу тебе это письмо в полной уверенности, что ты прочтешь его до конца и поймешь…. Все поймешь. И уходя из этой квартиры, ты не будешь корить меня, и осуждать за этот поступок… на твой взгляд, возможно дикий и нелепый».

Дочитывать Николай не стал, бессильно опустив листок на колени. Несколько минут просидев неподвижно, погрузившись на дно своих невеселых (а теперь ставших еще и мрачными) дум. Он сложил листок в несколько раз и засунул его во внутренний карман пиджака, решив прочитать его потом, потому что написано было много, а ему нужно было думать, что теперь делать и где провести ночь. Ведь не здесь же, в соседстве с мертвецом.

Он поднялся, засунув пистолет обратно за пояс джинсов, и вышел из комнаты. Подойдя к телефону, он набрал номер скорой и сообщил о самоубийстве. Но оказалось, что срочно выехать они не могут, потому, что все машины разъехались по вызовам. Выслушав обещания приехать немедленно, как только освободится транспорт, Николай продиктовал им координаты и, бросив трубку, вышел из квартиры, прикрывая за собою дверь и мысленно прощаясь с Эриком.

А тот старик…. Он оказался прав. Его предсказание сбылось. Припомнил Николай тот роковой разговор у подъезда.

«Что ж, милый друг…. Прощай! Опоздал я сказать тебе, что там – продолжение наших выбранных на земле дорог. О, если б ты выбрал путь к Богу! К источнику жизни и бессмертия! К Свету! К Отцу милующему и человеколюбивому…. Но где же теперь искать тебя в этих катакомбах адовых!

Как же ты, при всем твоем великом уме, не узнал этих куполов Церковных! Этих Храмов Божиих, которые суть – обители небесные на земле! Вечность, среди мира тленного! Нетление, среди праха и пепла! Свет посреди тьмы!

Как же ты, при твоих знаниях необъятных, не объял и малого – сердца своего! Сердца, которое – не механизм, но живой орган любви! Любви к Богу и образу Его который – все человеки!

Эх, Эрик, Эрик! От великого ума – велики и ошибки! Только от великого знания – бывает такое вопиющее незнание!

Так рассуждал Николай, неторопливо спускаясь по лестнице чувствуя, что мысли в голове от этого потрясения смертью его друга, беспорядочно скачут по стенкам мозга, образуя какую-то абстрактную галиматью. Он попытался собраться и выкинуть из головы все не относящееся к настоящему, которое как то свирепо комкало и уродовало его бытие в этом городе. Что же ему теперь делать? Просто погулять по городу? Так дождик накрапывает, да и прохладно. Впрочем, деньги есть, можно в гостиницу устроиться до утра…. И в самом деле. Почему бы и нет?

Открыв дверь, он вышел из подъезда, даже не обратив внимания, что дождик усилился, оплакивая эту нелепую трагическую смерть.

ГЛАВА

Засунув руки в карманы, он быстрым шагом направился к дороге, чтобы поймать какого-нибудь частника и добраться до гостиницы.

Глядя себе под ноги на подмоченный дождиком асфальт тротуаров тускло освященных горящими фонарями (которых во всем дворе было всего два), Николай, увлеченный своими безрадостными размышлениями и утративший всякую бдительность не заметил, как из тени угла дома (из подъезда которого он только что вышел) отделилась фигура человека и, сделав несколько шагов, остановилась, нацелив в спину Николая дуло пистолета с навернутым на него глушителем. Но Николай интуитивно почувствовал опасность. И в то мгновение когда прозвучал хлопок выстрела, он молниеносно рванулся в сторону, падая на мокрый асфальт и одновременно выхватывая пистолет. Перевернувшись через себя, он несколько раз выстрелили в движущуюся фигуру человека, который тут же скрылся в темноте за домами.

Лежа на животе с зажатым в вытянутой руке пистолетом, Николай все еще продолжал смотреть в том направлении, куда только что скрылся убийца. Но тот уже больше не появлялся, а пустынный двор в окружении трех пятиэтажных домов с зажмуренными глазницами окон, словно бы провалился в какую-то пронзительную звонкую тишину, в которой отчетливо были слышны лишь только падающие капли дождя, разбивающиеся в брызги об асфальт, да тоскливое поскрипывание светоотражателя на фонарном столбе, раскачиваемого слабым флегматичным ветерком. – Но может быть это его слух стал настолько обостренным?

А темнота, куда не доставал скупой свет одиноких фонарей, стала как будто сгущаться, уплотняться, словно бы она ожила и обрела плоть. - Но может быть, зрение обманывает его? Может он просто слишком пристально и напряженно вглядывается в эту черноту, пытаясь увидеть в ней притаившуюся угрозу?

Но откуда вдруг стало так холодно? Его знобит!.. Ну да, ведь он лежит на асфальте и дождь беспощадно промакивает его своей ледяной влагой.

Решив, что опасность миновала, Николай попытался встать. Но тут же зажмурился и замер, стиснув зубы от невыносимой боли в спине, под левой лопаткой и в плече, которая обжигающей волной стремительно растекалась по всему его телу, отнимая у него силы.

Он сел, чувствуя, как пред глазами все поплыло и закружилось в неистовом вихре. Казалось, что вместо дождя на землю падают оторванные куски зловеще черного неба. Они падали и стлались по земле клубящимся, отравляющим воздух туманом, который через легкие проникал в его мозг, парализуя сознание.

«Подстрелил-таки, поганец! Подстрелил!..» - мелькнула одинокая мысль в уме Николая.

Он попытался встать, напрягая свои слабеющие мышцы. Но земля покачнулась, и он беспомощно рухнул, ударившись подбородком об асфальт. Тело уже отказывалось ему подчиняться. Силы покидали его с каждым выдохом, а дышать становилось все труднее. Воздух стал каким-то тяжелым и обременительным, и как бы было бы здорово, если бы совсем перестать дышать, чтобы избавиться от этой мучительной пытки напрягать грудь и глотать этот жесткий воздух спрессованной темноты.

Дата добавления: 2015-08-02