16 страница. - Все в порядке, дружище

- Дядя Коля!..

- Все в порядке, дружище. Все в порядке, - с чувством говорил ему Николай не находя ничего другого, что могло бы выразить его буйствующие восторгом и горечью чувства. Эти противоположные ощущения, перемешивались друг с другом в бешеном водовороте, потопляющем в своих недрах всю окружающую действительность. Не было ничего. Был только он и Никитка. И радость встречи. И боль несчастья…

Никитка, не отрываясь, прижимался к нему, крепко обхватив его шею ручонками, словно боясь, что Николай может его оттолкнуть. Это был порыв неподдельного счастья! Искреннего восторга!

Но эта радость неизбежно должна была уступить место тому, что сгустком боли лежало у него на сердце. Тому, что терзало его мальчишескую грудь…

Николай почувствовал на своей коже влагу его слез – он плакал. Никитка молчал и плакал, но эти слезы – говорили за него. Они говорили о многом. Обо всем. И даже о том, чего никогда не выразишь словами.

- Все хорошо…. Ну? Дружище…. Все в порядке, - все еще повторял Николай, пытаясь утешить его безмолвные слезы. Безмолвные – и потому безутешные. Безмолвные – потому что это слезы несчастья. Слезы горя. Скорби…. Но пусть плачет. Пусть. Так нужно. Он должен выжать из себя эту отравляющую влагу. И ему самому, так хотелось поплакать вместе с ним.

Прошло немало времени, прежде чем Никитка успокоился и смог поведать Николаю о том, что рвалось у него из груди, оцарапывая сердце.

Другие ребятишки: мальчик и девочка с пышной заплетенной косой, сидели на досках и молча, слушали то, что они уже не раз слышали.

Случилось так, что ему довелось присутствовать во время жестокого убийства своей матери.

В тот день они только вернулись с улицы со своим другом Валеркой из соседнего подъезда. Поднявшись этажом выше своей квартиры, они устроились на лестничном пролете, обсуждая свои детские проблемы, так как домой так рано возвращаться не хотелось. Услышав открываемую дверь Николаевой квартиры, он решил, что это приехал сам Николай и хотел спуститься к нему…. Но это оказался не он, а какой-то посторонний, незнакомый мужчина. Никитка удивился, что чужой человек, пытается открыть его квартиру. Он решил подождать, когда тот войдет к нему, чтобы в это время незамеченно забежать к себе домой и рассказать обо все матери. Но подойдя к своей двери, он остановился, услышав доносящийся из-за нее мужской голос и приглушенные, душераздирающие рыдания, сменяющие глухими криками исступленного ужаса и боли…. Это рыдала его мать.

Не помня себя, он вбежал обратно на лестничную площадку и притаился вместе со своим, не менее испуганным другом. И как раз вовремя, потому что отворилась дверь квартиры Николая и мужчина, оставив ее открытой, вошел с соседнюю дверь, где жил Никитка со своей матерью. Дверь их квартиры оказалась не запертой.

Обливаясь горючими слезами, Никитка молчал не издавая ни звука, отчетливо слыша, всхлипывающие, умоляющие причитания матери, то и дело срывающиеся от наносимых ударов. Он не понимал, что происходит. За что бьют его мать, хотя сердце, надрывалось от жутких предчувствий.

Прошло еще немного времени, прежде чем дверь его квартиры снова отворилась. Он увидел двух мужчин в строгих костюмах, которые под руки волочили окровавленное тело его матери. Но она была еще жива и тихо стонала. Следом за ними шел еще третий мужчина в милиционерской форме, который прикрыл за ними дверь. Они затащили ее в квартиру Николая и спустя несколько минут вышли, заперев ее на ключ. Постояв на лестничной площадке о чем-то разговаривая вполголоса, двое стали спускаться, а третий, тот, что был в милицейской форме, вошел в квартиру Ирины и заперся изнутри.

Он еще долго просидел на лестничной площадке, словно в оцепенении с замиранием сердца беззвучно рыдая. После чего захлебываясь слезами, он выбрался на улицу и отправил своего друга звонить в милицию, а сам, в смятении, не зная, что делать, спрятался в этом подвале. Идти в милицию он побоялся, сам не зная почему. И строго наказал своим друзьям молчать обо всем. И они молчали, не выдавая его местонахождение…

Слушая его долгий рассказ, прерываемый судорожными всхлипываниями, Николай растерянно молчал, то и дело порывисто прижимая его к себе за плечи и тяжело вздыхая. Он не знал, что ему говорить. Ярость, бушевавшая в его душе, проглатывала его слова. Да и что было толку от слов. В такие минуты, слова ничего не значат.

Было невыносимо больно слушать все это. Все эти кошмары, которые на всю жизнь останутся в этом еще совсем юном, безвинном сердце. Всю жизнь эти горестные воспоминания, будут истязать его душу…. Но он, Николай, сделает все, чтобы утешить его. Он постарается дать ему забвение от этой немыслимой для него утраты.

Но после этого рассказа, Никитка больше ни словом не обмолвился об этом трагическом происшествии. Ни одной слезинки больше не упало из этих гордых глаз. Он мужественно подавлял в себе всякие проявления чувств случившегося несчастья, скорби, горечи…. Он проявлял дюжую силу характера, воли, величия…. Это был сильный ребенок. Это был восьмилетний мужчина, в груди которого билось могучее сердце. И недаром у него было столько преданных товарищей, внимающих каждому его слову.

Никитка снова был весел. И в его веселости не было ни тени переживаемого горя. И Николай восхищался этим стойким как колосс, ребенком. Только однажды, спустя несколько дней, когда он помогал Николаю делать перевязку, он, конфузясь, спросил:

- Дядя Коля…. А ты ведь не оставишь меня одного?

Николай засмеялся и, притянув его к себе, крепко обнял.

- Нет, конечно. Ты теперь всегда будешь со мной мой юный воин.

Погладив его по голове, он отстранил Никитку, поправляя упавшие бинты. Но он успел заметить в его глазах, сверкнувшие чистым блеском слезинки в которых, словно в зеркалах, отражалось пламя горящей свечи. Это были слезинки благодарности и детской преданности. Но Никитка тут же, мгновенно справился с собой, подавив эти прорывающиеся наружу чувства.

Проходили дни, бесследно растворяясь в этом подвальном сумраке. Раны стали заживать и уже не донимали Николая раздирающей болью. Все необходимое для лечения, ребятишки утащили из дома втихаря от родителей, на другой же день как он появился в этом подвале, потеряв сознание. Чего только не было: бинты, разнообразные мази, ампулы, шприцы и целый ворох ненужных таблеток.

- Ох, и попадет вам, ребятня, - говорил им Николай. Но они только весело смеялись, нисколько об этом, не беспокоясь.

Весело было с ними. В их компании, Николай забывал обо всех неприятностях и горестях, заражаясь исходящей от них аурой беззаботности и беспечности. И казалось, что жизнь то ведь на самом деле, так немногосложна и проста для полноты ощущений, которой нужно всего-то побольше улыбок и смеха. Вся сложность ее вот только в этих хмурых и серьезных лицах. Каждый день они прибегали в подвал, неся с собой радость и свет. Неся утешение и забвение своим присутствием от душевного гнета, который все еще не давал Николаю покоя. Потому что он до сих пор еще был здесь, в этом городе, в этом подвале…. И не сделал ничего, чтобы выбраться из него. Чтобы уберечь себя и Никитку от возможных неприятностей. Хотя все уже было основательно обдуманно за все-то время, сколько он здесь находится. Но ему нужно здоровое тело, способное переносить и справляться с любыми трудностями, вероятность которых, нельзя было не брать во внимание. Ему нужны его утраченные силы и выносливость…

И вот, прошла неделя. Он уже чувствовал себя в состоянии покинуть этот подвал и приняться за осуществление намеченного плана действий. Завтра же с утра, он решил отправиться сначала на овощную базу к Ивану. Потому что денег не было ни копейки. Все, что у него было при себе, он отдавал ребятишкам, чтобы они покупали им продукты. А сколько еще придется пробыть им в своем укрытии – неизвестно. Ведь больше остановиться им негде, если только Иван не поможет им с деньгами. Тогда можно будет снять квартиру на месяц…

Ребятишки привыкли к Николаю и не без удовольствия, большую часть дня проводили в их обществе, не давая им унывать. За что Николай был им искренне благодарен. И за всю ту помощь, которую они самоотверженно им оказывали, храня в секрете их убежище.

- У тебя замечательные друзья, - сказал он однажды Никитке, - Поверь, лучшее, что человеку дано в этой жизни – это друзья. И если у тебя есть хоть один друг – то вы армия! Могущественная и непобедимая армия! Все ей нипочем. Никакие невзгоды и тяготы жизни не сломают ее рядов. Дружба, Никиток, это священный и нерушимый союз, заключенный в сердцах на долгие года. На всю жизнь! Но если между вами встала женщина…. Просто уйди. Уйди молча, - проговорил Николай, глядя в потолок задумчивым взглядом, лежа на койке и закинув одну руку за голову. Никитка сидел рядом и жевал бутерброд. Николай знал, что он конечно, вряд ли что-то понял из сказанного, ведь он еще ребенок. Но говорил он это, наверное, больше для себя, вспоминая своего друга детства Мишку.

- А эта девчонка, она твоя подружка? А? Вон как ухаживает за тобой, - снова обратился к Никитке Николай после недолгого молчания. Никитка страшно засмущался и отвернулся от него, сильно покраснев.

- Ну…, Никиток. Стесняешься сказать? Или это твой секрет?

- Вовсе нет, - оскорблено промолвил Никитка, - Никакая она мне не подружка. Просто в одном классе учимся.

Николай засмеялся и ободряюще похлопал его по плечу.

- Да ладно тебе. Девчонка вырастет, красавицей станет. Так что не зевай. Ты ведь мужчина.

- Я сам знаю, что мне делать, - обиженно пробурчал Никитка.

Николай снова засмеялся.

- Не дуйся. Доедай бутерброд, туши свечу и будем спать.

Никитка затолкал остатки бутерброда в рот и, соскочив с койки, задул свечу. После чего так же резво, забрался под одеяло к Николаю.

- Спокойной ночи, самурай, - пожелал ему Николай.

- Дядя Коля. А тебя долго завтра не будет?

- Нет. Совсем не долго, - успокоил он его.

- Спокойной ночи, - прошептал Никитка и, уткнувшись в плечо Николаю, через несколько минут мирно засопел.

ГЛАВА

Как здорово стоять вот так вот, зажмурившись и подняв лицо к небу, ощущать ласкающие струи солнечных лучей, которые, просачиваясь через поры, проникали в самую недоступную глубину сердца, напитывая его фотонами благодати и теплоты. Этот чудесный, искрящийся светопад, поливал его какими-то бесподобными чувствами невообразимого воодушевления и радости! Радости всему, чего бы ни касался его взгляд! Мир – улыбался ему! А будущее, протягивало ему руки, приглашая в свои сказочные пенаты, где на пышном ложе возлегали его желанные мечты, ожидая его. Все настоящее, дружелюбно и приветливо смотрело на него. И в глазах его не было лукавства. Все как будто преобразилось вокруг, вырядившись в красочные сияющие днем и фосфоресцирующие ночью наряды, приветствуя его. Он вышел из плена сумерек и упал в нежные, благоухающие объятия солнечного света, будто бы он только и ждал его, чтобы показать ему все неповторимое богатство лучащегося города!

Эти чудотворные лучи, заряжали его каким-то новым мироощущением!

Невероятно! Какая благодать!

Пораженный, Николай зачарованно стоял, прислушиваясь к магическому гласу бытия.

Голосом самой вечности говорило в нем его сердце, возвещая о чем-то приятном, о чем-то таком глубоком и возвышенном, чего он не мог ощутить раньше…

Каждый из нас привык жить, не ощущая самой жизни. А ведь у нее есть свой и запах, и цвет, и вкус… Жизнь – это Божественный Дух Который хочет, чтобы Его чувствовали, говорили с Ним, радовались Ему…. Жизнь для нас – это нечто само собой разумеющееся на что мы никогда не обращаем своего внимания. А она – вот ведь! – Кругом! Она не только в нас, но и вовне!

Хорошо-то как! Ведь верно: не познаешь тьмы – не возрадуешься свету.

Но он никогда еще не чувствовал так! Ах, это солнце! Величественное, облагораживающее солнце! Этот воздух… волнующий, исцеляющий, колеблемый легким трепетным ветерком. Каждый глоток этого прозрачного, чувственного, головокружительного эфира проливающегося из Божественной чаши неиссякаемым потоком света, стремительными весенними ручьями растекался по его телу, смывая залежи подвального мрака. Казалось, что он вдыхает как будто бы даже и не воздух, а саму жизнь, которая пробуждала в нем каждую клеточку, каждый атом ослабленного болезнью организма.

Этот одурманивающий фимиам, словно опиум, рождал в душе умиротворяюще сладкую эйфорию, нежную истому и ощущение какого-то нереального, сказочного бытия. Но разве такое бывает?

Никогда до конца не ощутишь и не узнаешь всего многообразия жизни. Сколько же у нее лиц? И где же настоящее лицо? Так она не постоянна! Настолько быстро она сменяет гнев на милость.

Но так прекрасны эти мгновения интимной близости с жизнью! Когда ты ощущаешь себя в ней, а ее в себе. Эти минуты – минуты откровения. Минуты признания друг другу в верности и в вечной непреложной любви. В этом священном диалоге сердец, ты вдруг начинаешь понимать, какое великое значение имеет для человека – дорожить этой жизнью. Любить и лелеять ее!

Да! Полюби жизнь! Пойми и почувствуй ее и все, что имеет она – все разделит с тобой без остатка! Ведь чтобы жить счастливо – нужно любить жизнь! Но тот несчастлив, и, то и дело получает от нее пощечины, кто пытается сорвать с нее одежды и бросает ей в лицо свою ядовитую злобу и ненависть…

Но как все-таки здорово, стоять под солнцем! Его сердце истосковалось по нему в этом сыром подземелье мрака. Искусственный, неживой свет свечи не мог дать ему того, что теперь Божественным ливнем солнечной влаги промакивает его сердце, в котором пышным цветом стали распускаться невиданные цветы светлых чувств.

Всякий искусственный свет – только светит, но не согревает так сердце; не дает столько радости и восторга; не пробуждает энергию и силу к жизни; не дарит столько вдохновения самой жизни!.. Искусственный свет – мертвый свет. Солнце же – дарит жизнь. Оно – проматерь наша, обрученная с вечностью!

Так стоял Николай, не двигаясь, наслаждаясь чудесным, благословенным солнцем воздухом, вселяющим в него непоколебимую уверенность в благополучии сегодняшнего дня. Он не сомневался, что все ему удастся. Все получится. Вот, только руку протянуть…

Глубоко втянув носом воздух, Николай шумно выдохнул, с благодушной улыбкой посмотрев на стоящего рядом Никитку, который вышел проводить Николая.

- Здорово, правда? – подмигнул он сощурившемуся Никитке, который тут же расплылся в довольной улыбке, обнажая свой беззубый рот.

- Здесь тепло.

- Да. Тепло и светло. Ну…, дружище…, пора. Не скучай тут без меня. И не вздумай никуда уходить, понял? Постараюсь быстро вернуться.

- Понял я. Только ты не долго, ладно?

- Я же сказал, - успокоил его Николай. Взъерошив Никиткины волосы, он надел очки и быстрым шагом направился к высившимся невдалеке пятиэтажным домам.

Никитка еще долго продолжал стоять, грустным взглядом провожая удаляющегося Николая. И только когда он совсем скрылся из виду, он подошел к той самой вывороченной Николаем балке и сел на нее, пустым взором оглядывая безжизненный, брошенный на самую окраину города пустырь. Долго он так смотрел. А потом тихо и горько заплакал, подперев подбородок кулачками.

Минуя особо людные места, где была вероятность встретиться с кем-то из своих знакомых или же быть узнанным, Николай, держась в стороне от проезжих дорог, пешком отправился через весь город на овощную базу к Ивану Торопову у которого, как он надеялся, он сможет взять оружие и хоть немного денег. Последние были особенно необходимы, потому что даже продукты купить было не на что. Те деньги, что у него были, кончились. И они уже вторые сутки ели только то, что могли принести им Никиткины друзья под страхом наказания. Да и долго так продолжаться не может. Ведь они не обязаны им помогать. А рано или поздно родители их обнаружат исчезновение продуктов из дома. Тогда и ребятишкам достанется и Никитку нечем будет накормить. Да ведь и неловко как-то, что маленькие дети заботятся о нем, тогда как он, хоть и не совсем еще выздоровел, но вполне в состоянии добыть себе и Никитке пропитание.

Но о себе-то он и не беспокоился. Хотя во рту у него целые сутки уже ничего не было. Зато сегодня вечером и завтра утром будет, чем накормить Никитку, если вдруг он не сможет достать денег. А самому ему…. Так ко всему он привычен. Та пора времени, когда он мыкался по чужим землям, многому его научила. И научила главному – терпению!

Да, многое ему тогда пришлось пережить, вступив на путь бездорожья. И сколько еще всего ждет его впереди – одному Богу известно. Хлеб, соль ли или же чаша горечи.

Но казалось, все должно было у него получиться, как он задумал. Ничто не предвещало ненастья на неподвижном безоблачном небе. Такая Божественная, незамутненная красота кругом, сверкающая солнечными бликами, что было просто немыслимым предположить, чтобы это феерическое светопреставление затаило в себе вероломные сумерки. Чтобы эта чарующая внешняя безупречность оказалась вдруг неприятной и горькой внутри. Хотя часто бывает, что внешность не соответствует содержанию, а свет – отбрасывает тени. И если небо чисто и непорочно, то через секунду горизонты могут быть смяты надвигающейся массой грозовых туч. Радость и горе, неразлучимы друг с другом. Они всегда идут об руку, ступая по людским жизням. И если ты уступил дорогу в свое сердце счастью, то с ним непременно проскользнет и несчастье. Это неизбежная последовательность жизни каждого человека. Сегодня смех – завтра слезы.

К месту Николай рассчитывал добраться не раньше полудня. Хорошо бы на транспорте, да денег для такой роскоши нет. Хотя, впрочем, это его нисколько не огорчало. Однажды он ведь уже добирался подобным образом. И вот, как и тогда, у него не было ни гроша в кармане и пустой желудок. Все вернулось на круги своя. Откуда вышел, туда и пришел. Грустная ирония жизни.

Но разве человек невольник, идущий под конвоем своей судьбы? Нет! Он свободен! Независим! Беспринадлежен! Он сам архитектор своей жизни! Сам себе хозяин и раб.… Да вот не каждый желает этой свободы. Не каждый осознает, какое великое могущество сил необъятных заключено в нем. И вот они ищут себе гидов и чичероне, которые бы вели их по жизни, демонстрируя красоты и достопримечательности этого мира…. Опуская грязные, нищенствующие закоулки; убогую бедноту нуждающихся, голодных и болящих и все самое паршивое, уродливое, неприглядное, чтобы не испортить эстетического впечатления от этого «лучшего из миров». Они знают, как убедить их в том, что мир прекрасен не как творение Божие, а как достижение человеческого разума. И что он чист и непорочен…. Ну да. Не опускайте головы своей в эту инфернальную обитель страждущих парий ползающих у вас под ногами и просящих хлеба кусок – и всегда будете любить этот мир.

Действительно, как все просто. Пусть страждущие страдают; пусть скорбящие скорбят, а войны хоронят своих мертвецов…. Не замечайте этого! Смейтесь! Смейтесь, если к вам протягивают руки о помощи! Радуйтесь, глядя на жуткие плоды преступности и войн! Ликуйте и веселитесь, глядя на несправедливость! Хохочите в лица искаженные болью, мукой и безысходностью… - ведь все это, так смешно и потешно.

Так учат многие проповедники культа смеха и красоты, убеждая людей, что все кругом так чудесно! Так восхитительно! О чем же горевать? О чем печалиться? Живите и наслаждайтесь! А все это античеловеческое безобразие – не про вас! Сажайте себе деревья! Выращивайте плоды! Рожайте детей, отгородившись от слез окружающих, неимущих, гонимых, отторгнутых, понукаемых, распинаемых…

Но как человек до сих пор не знает, что призывы бывают только там, где чей-то интерес (как правило, честолюбивый и небескорыстный).

Как они не знают, что все эти системы, учения, правила, постулаты… - хлыст, которым скот сгоняют в стада и ведут в загон.

Как не поймут они все еще, что они – не животные, которым нужны вожжи.

Почему они бегут от себя, когда пора вернуться в храм своего внутреннего мира и поклониться святыням, которые есть в сердце каждого! Тогда бы они увидели, сколь сильны они! Сколь могущественны! Они увидели бы в себе целый мир измерений! Они узрели бы, целую вселенную, которая отражена в душе каждого! Но они, в страхе озираясь по сторонам, глядят только перед собой – но не в себя. И даже себя они привыкли видеть только в зеркале.

Они (люди) боятся потеряться в этом многослойном пространстве бытия и потому бездумно хватаются за поводки лжеучений, науки и прочей бутафории. Но они должны, наконец, понять, что поводырь каждого - сердце и мысль его! Почему же люди пытаются отыскать что-то в ворохе многочисленных книжек вместо того, чтобы заглянуть в себя? Разве чужое им приятнее всего? Но мы всегда жаждем иметь только то, чем обладают другие и то, что предлагают – но никогда то, что есть у нас своего. Мы жаждем общего – но боимся индивидуального.

Но вот, что должен знать каждый:

«Нигде извне, человек не сможет найти большей мудрости, чем в самом себе.

И вот, имея неисчерпаемые сокровища в душе и сердце своем, мы все же чувствуем себя нищими.

Вот, каждый человек, носит в себе дитя вселенских истин, тайн и откровений, которое стонет и изнывает в темнице их утробы…. Оно хочет увидеть свет! Оно хочет жить!.. Но в итоге оно задыхается и гибнет от человеческого невежества и невнимательности.

Внемлите же! Услышьте! Не возжелайте того, что не ваше. Ибо у вас сеть свое, лучшее!

Не ищите! Ибо вы ничего не потеряли!

Не надевайте чужого! Ибо вам оно не к лицу!

Не подбирайте жалкие объедки! Ибо стол ваш полон яствами.

И не ходите чужими тропами! Ибо они ведут не к вашему жилищу.

В каждом из вас есть все, чего бы вы ни захотели. В вас – азбука всего мира! В вас, не писаная книга бытия! В вас архив мироздания!..

Изначально, каждому, мир предстает как чистое, белое полотно. И вы – художники! Чувства и мысль ваша – это палитра красок, которыми вы раскрашиваете мир. И какие краски вы сами положите на этот холст – таким и будет для вас мир. Солнечным, радостным или же серым, унылым и безотрадным.

Да, каждый из вас – художник, живописующий мир. Мир настоящего ли, будущего ли – все равно. Что нарисуете, то и будет вам. Но будьте аккуратны и не делайте помарок и клякс, ведь это – жизнь ваша».

Так размышлял Николай, спокойно и уверенно шагая по переулкам, зорко, но без суетливости оглядываясь по сторонам, чтобы избежать не нужных встреч.

Эти мысли возникали у него каждый раз, когда он задавал себе вопрос: «А сам ли он шагает по жизни или же что-то влекет его, волоча по грязным лужам и битым стеклам невзгод и несчастий. Потому что все эти обстоятельства и события, напластовывающиеся друг на друга, казались ему какими-то фатальными, предрешенными…. Но конечно, так вот запросто, одними словами этого не решишь. А предполагать можно сколь угодно долго. Да только все без толку.

Но Николай знал, что вся эта череда неприятностей, его собственный, быть может, не совсем осознанный, смоделированный проект многолетней давности. Но пришла пора сжечь все старые чертежи (ведь это никогда не поздно) и начать строить свою жизнь заново. Вот только нужно разрушить до основания все, что возводилось временем до этой поры. Все прошлое без остатка! Еще хватит веры и сил, чтобы успеть построить новый замок своего бытия и пожить в нем. Ведь тут все просто: человек проектирует – время строит. Соверши поступок сейчас и скоро время преподнесет тебе твой плод в живом, готовом виде. А уж понравится ли вам…. Вот и думайте, следует ли совершать то или иное действие, из которого впоследствии, будет возведен город вашей жизни. И не причем тут судьба или карма… - ведь рисуем то мы. А что сотворили – то и пожинать будем.

Время – акушер нашего будущего, которое мы зачинаем в настоящем. Оно – слуга наш. Исполнитель воли нашей: что прикажете – то и принесено будет вам. Но приказания все наши – это необдуманные проступки и неосмысленные помыслы. Это все желания и стремления, оторванные, беспорядочные, хаотичные…. Потому что не ведаем, что каждый из нас – художник! Один, неверно сделанный штрих может обезобразить всю картину. Но разве не каждый художник ответственен за свое творение? Разве не каждый родитель в ответе за свое дитя?

Пора перестать делать эти небрежные, необдуманные мазки на мольберте своих жизней. И тогда вам не придется сетовать, что жизнь не удалась. И что судьба несправедлива к вам…. Что хотите, чтобы было вам, то и творите: себе ли, другим – все равно. Из этих мазков создается картина вашей жизни.

ГЛАВА

Выйдя из переулка к дороге, чтобы перебежать на противоположную сторону улицы Николай остановился у бордюра, ссутулившись и опустив голову выжидая, когда появится брешь в непрекращающемся потоке машин.

Было довольно людно, и он не без причины ощущал некоторое беспокойство, хотя внешне он оставался невозмутимо естественным и спокойным.

Собственно вряд ли кто-то бы из знакомых смог узнать его в лицо по причине двухнедельной щетины, которая почти скрывала его шрам на щеке. К тому же он был в очках. Но волновало его совсем другое, его гигантский рост, который был важнейшей приметой в его розыске. Такой не часто встретишь. И вот это то и мешало Николаю чувствовать себя в безопасности, потому что, даже сутулясь, он нисколько не уменьшался в росте.

Ему казалось, что все прохожие с каким-то особым вниманием и подозрительностью смотрят на него, словно бы они знали кто он такой. И это непреоборимое ощущение подавляло его своим гнетущим натиском, заставляя чувствовать себя загнанным зверем. Он, конечно, мог повернуться к ним ко всем лицом и крикнуть: «Вот я! Вот тот, кого ищете вы!» Но разве у него есть на это право? Хоть и не виновен он в смерти Ирины, зато прошлое его – это уже само по себе ничем не искупимое преступление; сколько могил оставлено в нем. И если даже он и докажет свою непричастность к убийству Ирины (а у него есть для этого свидетели), то все остальное, которое висит в воздухе немым упреком станет его тюремным склепом в котором он будет похоронен заживо. Но он не хочет в тюрьму. Ему нельзя туда…

Глядя на колонны проезжающих машин, Николаю не терпелось перебраться побыстрее через дорогу и скрыться от этой многоглазой толпы в закоулках домов, продолжая свой путь уже в стороне от кипящих движением улиц. Ведь и осталось то уже совсем немного. Вот - рукой подать.

Он пытался убедить себя, что это волнение – безосновательно. Что это всего лишь симптомы его бесчинствующей мнительности и чрезмерной впечатлительности…. Но неприятное, жгучее чувство не переставало копошиться в его груди словно комок червей, не давая ему покоя.

Но вот последняя машина. Только она проедет и можно будет успеть перебежать на противоположную сторону. И он собрался уже вступить на дорогу, как вдруг кто-то легонько тронул его за плечо, окликнув:

- Добрый человек!..

От неожиданности Николай вздрогнул. Резко обернувшись, он увидел перед собой пожилую женщину, которая тут же отступила на шаг.

- Ой, извините…. Вот ведь глупая какая недотепа, - произнесла она, смутившись, виноватым голосом, - Вы простите меня старую, что я так неожиданно к вам подошла…. Простите…. Мне так неловко, что я беспокою вас, но… вы не поможете…, - она опустила голову, прижав худенькие старушечьи кулачки к груди, - Вы не подумайте, не для себя я… помирать мне уже скоро…. Девочка у меня…, маленькая еще совсем. Ей даже и годика нет…

Подняв голову, она как-то осторожно вкрадчиво заглянула Николаю в глаза, словно боясь увидеть в них равнодушие и безучастность.

- Помогите ей…. Совсем немного, чем сможете…. Ей еще можно помочь… еще не поздно…. Много не прошу, сколько сможете…

На глаза у нее стали наворачиваться слезы, и она снова опустила голову, еще крепче сжимая побелевшие кулачки на груди.

Женщина была маленькая, худенькая, с седыми волосами, выбившимися из-под старенького, повязанного поверх головы платка, но каким-то особенно светлым, добродушным с мелкой сетью морщинок, лицом. Казалось, это было лицо милосердия всего мира воплоти. Но что еще больше поразило Николая – это ее глаза, грустные, молящие, с затаенным в них отчаянием, безысходностью и какой-то невыразимой болью. В этих глазах было сосредоточенно столько страдания, столько муки и скорби, потрясающих сердце глядящего в них. Но в то же время в этих глазах было что-то сверхчеловеческое. Какое-то великое, живое чувство сострадания. Гордое самоотвержение и могучая любовь, доброта, отзывчивость… словно бы она переживала за страдания всего человечества, бессильная чем-либо им помочь. Весь мир для нее казалось, был этим ребенком, который она хотела объять, подарить ему свою материнскую теплоту, свою нежность, любовь, ласку…. Защитить его своим старушечьим, немощным телом от всех невзгод и напастей. В ее необъятном героическом сердце, хватило бы места для всех страждущих и безутешных. От нее, словно эти солнечные лучи, исходило Божественное, сверхчувствительное, согревающее сердце сияние, исцеляющее болячки и зарубцовывающее раны душевные.

Странная женщина! Но заглянув ей в глаза, ты словно проваливаешься в бездонную глубину неземного света, всеутешающего и всепрощающего.

Но так тоскливо стало Николаю. Так невыносимо больно от того, что ничем он не может помочь этой женщине. Ведь у него – ничего нет. В его карманах – пусто. Но так хотелось…. Так хотелось сделать хоть что-то. Хоть самую малость. Хоть чуть-чуть…

Дата добавления: 2015-08-02