17 страница. - Простите, пожалуйста , но

Он ответил:

- Простите, пожалуйста…, но…. Поверьте, я бы отдал Вам все, но у меня…, у меня нет, ни копейки.

Он с сожалением развел руками, мучительно переживая то, что ему пришлось отказать ей. Чувствуя неловкость, Николай опустил голову, чтобы только не встретиться с ее глазами. Но тут вдруг он вспомнил про свои наручный часы. Ну, конечно же! Часы! Ведь у него есть часы!

Поникшая женщина сердечно извинилась и повернулась, чтобы уйти. Но Николай остановил ее:

- Подождите! Не уходите!..

Она неторопливо обернулась, с тоскливой нежностью заглянув ему в глаза.

- Вот!.. Вот возьмите! Это конечно так ничтожно мало, но…, но их можно продать! - протягивая ей часы, возбужденно воскликнул Николай.

Женщина подошла к нему. Тихонько тронув Николая за руку, она грустно улыбнулась, опуская его протянутую руку.

- Спасибо, тебе сынок. Спасибо. Но оставь их себе. Твое сердце откликнулось, а это стоит больше всяких материальных пожертвований. Спасибо. Ты хотел отдать последнее, а это всегда ценнее и значительнее, чем, если бы ты имел и дал больше этих часов. Оставь их…. Тебе они нужнее.

- Нет, нет… - запротестовал Николай, - Не отказывайтесь. Я очень хочу Вам помочь. Возьмите их. Ведь это для ребенка. И если можно, то покажите мне его, быть может, я смогу что-то для нее сделать.

Он взял женщину за руку и вложил ей часы, зажимая ей кулачок.

- Да хранит тебя Господь, сынок! Добрый ты человек! – она вытерла нависшую на реснице слезу, - Да только ничего Вы не сможете сделать. Операция ей нужна. Но если Вы хотите взглянуть…, то пойдемте. Тут рядом совсем…

Она повернулась и пошла, с трудом переставляя больные ноги с вздувшимися на них венами. Николай последовал за ней.

Войдя во двор пятиэтажных домов, они остановились у одного из подъездов. Женщина, молча, повернулась к Николаю, посмотрев на него долгим проницательным взглядом. После чего тихонько отворила скрипнувшую дверь, ведущую в подвал.

Не сказав ни слова и даже нисколько не удивившись этому, Николай спустился, окутавшись сырым зловонием подвального полумрака. Оглядевшись, он увидел где-то в противоположном углу тусклый оранжевый свет и направился к нему, издалека пытаясь разглядеть то, что там находилось.

Женщина бесшумно шла сзади.

Остановившись возле расстеленного на разложенных досках старенького и потрепанного одеяла, Николай опустился на колено перед завернутым в пуховую курточку ребенком, который, видимо, спал. Повернув голову, он увидел стоящую рядом большую картонную коробку из-под сигарет, на которой стояли бутылочки с молоком, какие-то таблетки, два отломанных куска засохшего и позеленевшего хлеба и гнилое яблоко. Видимо, это было то, чем питалась женщина. Тут же стояла маленькая церковная свечка в банке из-под консервы. С другой стороны стоял деревянный ящик, на который тихо опустилась женщина. Сложив руки на коленях, она с печальной лаской смотрела на спящего ребенка.

Потрясенный увиденным Николай обратился к ней:

- А Вы пробовали отнести ребенка в больницу?

Женщина горько вздохнула. Грустным, приглушенным, смешанным со слезами голосом она промолвила:

- Ну как же. Пробовала. Не берут ее в больницу. У нее ведь нет ни документов, ни родителей…. И в приют обращалась…. Много куда…

- И что же?

- А ничего. Один пожилой врач сжалился, осмотрел ее, сказал, что не выживет она, если ее не оперировать. Но для этого нужны деньги…. А где же мне старухе насобирать столько? Вот, где бутылки пособираю, пока спит она, а то к людям обращаюсь…

- Чей же это ребенок? – удивленно спросил Николай.

Женщина пожала плечами.

- Мой! И каждого, у кого сердце в груди доброе, - гордо ответила она.

Николай снова взглянул на малыша, чувствуя, как жалость выжимает из него слезы бессилия, что-либо для него сделать. Заметив на правой стороне лица ребенка какое-то иссиня-багровое пятно, Николай с мрачным любопытством наклонился, чтобы разглядеть получше. Это был синяк! Потрясенный, не веря своим глазам, он взглянул на женщину.

Увидев его вопросительный взгляд, она, словно в изнеможении ответила:

- Били ее очень…

- Кто бил?

- Не знаю.… Нашла я ее.… Умирала она в мусорном контейнере. Лежит…, не шевелится…, глазки открыты… и даже заплакать силенок нет…. Тельце все посиневшее, озябшее… с ожогами…, - женщина заплакала, закрыв лицо руками, - Сигареты об нее тушили… Звери! – рыдающим, изнемогающим голосом вскрикнула она.

Николай молчал. Немного успокоившись, женщина продолжила:

- Вон в том пакете она лежала… вместе с пустыми пивными бутылками и пачками из-под сигарет…. Выкинули ее как…, как ненужную вещь…

Она снова зарыдала раздирающим сердце плачем, сотрясаясь своим болезненным, одряхлевшим телом.

- Как же такое бывает…. Что за люди…

Николай поднялся. Подойдя к женщине, он опустился на корточки, взяв ее за руку. Помолчав, он глубоко вздохнул и произнес:

- Да, Вы правы…. От людей осталось только одно название. Да только ни один зверь не поступит так со своим детенышем.

Малышка завертела головкой и заплакала. Встрепенувшись, женщина стремительно бросилась к ней. Тяжело опустившись на колени, морщась от боли немощного истощенного организма, она взяла ребенка себе на руки, утешая:

- Маленькая ты моя…. Ну…, что ты…, не плачь. Сейчас я тебя покормлю.

Протянув руку, она взяла с коробки бутылочку с молоком и дала ребенку. Девочка замолчала, чмокая соской.

Николай подсел рядом.

- Давно вы уже здесь?

- Нет. Недавно. Второй день уже…. До этого в доме напротив были… в подвале…. Да прогнали нас оттудова. Ребенок говорят, громко плачет, спать не дает. Вот мы сюда и перебрались.

- А что с девочкой?

- Не знаю…. Доктор сказал, что-то с внутренностями. Повредили ей что-то, когда били… организм, то ведь у нее слабенький… - дрогнувшим голосом ответила женщина, - Операцию нужно ей делать…. А без денег кто же согласится?

Николай отвернулся, ощущая в себе какую-то нечеловеческую дикую ярость. Он в исступлении сжал кулаки, проглатывая подкатывавший к горлу комок горечи и слез. «Что же это такое? Откуда в людях столько жестокости?» - мысленно спрашивал он самого себя, чувствуя, как в нем закипает свирепая ненависть, обжигая грудь. Разве он так и уйдет отсюда, ничего не сделав?

Он должен помочь этому несчастному ребенку и этой добросердечной женщине. И он – поможет! Он достанет денег – и поможет. Виктор с Иваном дадут ему их. Они не откажут. Это ничего, что им придется с Никиткой задержаться здесь ненадолго. Он поможет ей, а потом они уедут. Ведь нельзя оставить их здесь, ничего не сделав.

Но как же допустимо среди людей это зверство… эта бесчеловечность… дикость? Как можно жить и не замечать этого безумия? Этой жестокости? Ведь потому кругом столько горя, зла и страданий, что каждый привык жить только в своем собственном замкнутом мирке спокойствия и беспечности, глядя вокруг с зажмуренными глазами.… Но ведь все люди планеты – это единое целое. Это одна большая семья! Это слаженный организм вселенной. Зерцало вечности! Все мы – кирпичики, из которых выложен храм всего мироздания! И только в единстве, мы являем собой могучую цитадель всеобщего благополучия. Но если из этого строения вытащить, хоть один кирпичик – храм обрушится…

И вот теперь, глядя в разбитое нами зеркало мира, мы видим только искаженные образы. Нет больше того чистого, единого видения обрисовывающего четкие линии живого лица всего человечества. Целое – мы разбили на части. А об эти осколки так легко поранится.

Так не будет же полноценного счастья одному, если несчастлив другой! Не будет благополучия народам на этих руинах разрушенного храма! Не будет благодати человечеству, пока оно не раскается в своем распутстве перед Богом и не восстановит свой «сердечный Иерусалим». Ведь организм не может быть здоровым, если в нем заражен хоть один орган.

Но ему ли, Николаю, рассуждать о том, откуда вырастают сорняки на клумбах человеческого сообщества. Ему ли удивляться тому, что настал новый «каменный век» в сердцах людей. Ему ли негодовать, когда в своем собственном сердце у него столько залежалого хлама и мусора. Ведь сам он разве не из этих легионов бесов подтачивающих изнутри плоть мира? Еще до сих пор он не выпустил из рук своих косу, которая унесла столько жизней человеческих….

Но зато никогда он не опускал глаз своих перед лицом чужих страданий. Слишком хорошо он знал их. Слишком долго он жил с ними бок о бок. Его глаза видели множество лиц горя и скорби. Его глаза видели слишком много для того, чтобы не прятать взор свой от несчастий других. И никогда не угаснет в сердце его вечный огонь живого сострадания и великодушия. Николай знал, что уйдет он отсюда только для того, чтобы снова вернуться и помочь этим двум людям…- женщине и малышке.

Приклонившись к стене, Николай обнял руками колени, глядя, как женщина с тоскливой улыбкой на устах кормит ребенка. Бесцельно опустив голову, он увидел рядом с собой сложенные стопкой простынки, старенькие, но чистые. А поверх них, маленькую фотографию подростка, лет 15-16-ти. Николай протянул руку и взял ее, поднося к глазам, потому что из-за тусклого света, невозможно было разглядеть черт его лица.

- Это Алешенька! Сыночек мой! – умиленно произнесла женщина, увидев, что Николай заинтересовался фотографией, - Здесь ему еще 16 лет. На выпускном фотографировался. Он у меня школу с отличием закончил, - гордо улыбаясь, поведала она ему, - Его и грамотой даже наградили…

- А где же теперь Ваш сын? – нескромно поинтересовался Николай.

Женщина как-то сразу сникла и отвернулась, поправляя бутылочку с молоком у малышки.

- Извините…, с ним что-то случилось?

Силясь справиться с собой, чтобы вновь не заплакать, она тяжело вздохнула, подавляя в себе какие-то безотрадные воспоминания, пробудившиеся в ее сердце.

- Простите, пожалуйста… - сконфузился Николай от своего бесцеремонного любопытства, - Я…

- Нет, нет…, все в порядке, - успокоила его женщина, - А с Алешенькой все хорошо. С ним ничего не случилось, не приведи Господь. Жив он. Здоров…. Работает…

- А почему же Вы не с ним живете? – снова невежливо полюбопытствовал Николай, проклиная себя за несдержанность. Он увидел, как по ее морщинистому лицу покатились безудержные слезы. Николай хотел извиниться, но женщина опередила его.

- А зачем же мне мешать ему…. Я ведь старая уже…. Обуза только…. А у него жена…, ребеночек вот скоро, наверное, будет…. Он в дом престарелых меня отвез…, а что же мне там…. Здесь я хоть рядом с ним. Видеть могу его часто… - издалека, правда.

- Так что же он даже не знает где Вы и как живете? - спросил изумленный Николай.

Женщина снова тяжело вздохнула.

- Знает…

- А почему же он не заберет Вас, если знает? - уже в негодовании воскликнул Николай.

- Так и без меня ему тяжело, - дрогнувшим голосом ответила она, - Но Вы не подумайте. Он добрый. Он у меня очень хороший…. Любит меня…, да только тесно ему было со мной. Квартирка то у нас маленькая, двухкомнатная…. А он девушку привел…. Я сама должна была уйти. Лишняя ведь. А то, что здесь… так мне не тяжело. Я и так могу…. Это ничего…. Да вот только ходить теперь трудно стало…, стара уже, и руки плохо держат…. А то раньше могла подработать где. А то и бутылочек подсобираю, сдам, да и гостинчиков ему куплю…. В почтовый ящичек положу, а он заберет…. А теперь вот, что удается достать – так девочке нужно…

- Так он даже в квартиру Вас не пускает?

- Когда он отвозил меня в дом престарелых, то сказал, что если уйду я оттуда, то он не захочет больше меня видеть…. А я ждала, ждала… долго ждала…, думала, приедет, навестит…. А он все не приезжал. Может, дел было много…, а мне, откуда было знать? Ну…, сердечко то и не выдержало… и ушла я из дома престарелых, чтобы поближе к нему быть…. Вдруг случилось что? Ну, вот… увидел он, что я ушла, да и осерчал на меня. Так я сама в этом виновата…

- А как же Вы свою пенсию получаете? Ведь Вам должна быть пенсия! – ошеломленно глядя на эту святую мученицу, снова задал вопрос Николай.

Она долгим, печальным взглядом посмотрела на него, потом ответила:

- Алешеньке она нужнее…. У него ребеночек скоро родится…. А для себя мне ничего не нужно. Вот только бы девочку выходить…

Николай пораженно молчал, тупо глядя в сумрачную пустоту подвала.

Так сказочно начавшийся день, очаровавший его своей живописанной красотой, оказался червивым, как и это вот гнилое яблоко, лежавшее на коробке рядом с плесневелыми кусочками хлеба, который женщина собирала на помойках, ища себе пропитание. И не нужно было ей большего. Ее великие самоотверженные чувства и любовь (которую нельзя было измерить только одним человеком) были хлебом ее утоляющим голод. Она жила и дышала тем только, что заботилась и помогала другим.

Повернувшись к ней, он твердым голосом произнес:

- Я помогу Вам!

Увидев горящие решимостью глаза Николая, женщина тихо промолвила:

- Спасибо Вам добрый человек. Сердце у Вас хорошее. Чувствующее…. Я стара уже… немощна…, помру уж, наверное, скоро. А вот малышка… на кого же я ее оставлю? Кто позаботится о ней? А мне… - я пожила свое. Вот только бы малышку то выходить.… Только бы не дать ей погибнуть…. Может быть любовь моя, вдруг окажется сильнее ее недугов? Может быть жизнь моя, вдруг продлит хоть ненадолго жизнь этого безвинного дитя? Пока я жива… пока есть во мне силы, я должна успеть сделать все, чтобы не оставить эту девочку на произвол страшного мира. И если Вы хотите мне помочь…. Умирая, я должна буду знать, что Вы не оставите ее. Разве она не заслуживает право жить, если даже живут такие негодяи, которые выбросили ее? Не оставьте же ее…. И если Вы сможете что-то сделать… то…, то воздастся Вам за Вашу доброту! – умоляющим, надрывающимся от горечи голосом проговорила женщина. По ее щекам вновь покатились слезы, срываясь на лежащего у нее на груди младенца. В каждой слезинке этой женщины, была частичка ее жизни, которую она хотела бы вдохнуть в больное тельце изувеченного ребенка.

- Не плачьте, - попытался утешить ее Николай, - Я найду деньги и сделаю все возможное, чтобы ее вылечить…. Не плачьте. Я не оставлю вас здесь…. Сейчас я должен уйти – но я скоро вернусь. Обязательно вернусь – за вами!

- Я верю тебе, сынок! Как же зовут то тебя?

- Николай.

- Отца моего Николаем тоже звали. Величайшей доброты человек был. Ну… а меня, если не забудешь, то Серафимой Николаевной звать.

- Очень приятно, - ответил Николай, - А девочка то давно у Вас?

- Да вот… неделя, наверное, будет. До вчерашнего дня совсем плоха была. А сегодня вот, получше вроде бы…. В милицию предлагали мне снести ее…. Да кто же там о ней заботится то будет? Помрет бедняжка, да и спишут. Никому до нее там дела не будет…. А человеку то ведь, даже самому маленькому, очень нужна хоть чья-то любовь… искренняя любовь! А без нее-то завянет она как цветочек от холода…. Потому что если нет в сердце человеческом любви, то нет тепла от него, а холод один только.

- Все верно…. Ну так мне пора… - с сожалением промолвил Николай.

Женщина уже покормила девочку, и она теперь довольно забавлялась оловянным крестиком, висящим на шее у Серафимы Николаевны.

Николай поднялся. Подойдя к женщине, он протянул руку к ребенку, девочка тот же час ухватила его палец, глядя на него большими, ясными глазами.

- Выздоравливай, давай. Дитя мира!

Девочка, как будто поняв его слова, замахала ручками, радостно улыбаясь ему беззубыми деснами. Николай тоже ласково улыбнулся ей и подмигнул, отнимая руку.

Тепло, попрощавшись с Серафимой Николаевной, Николай направился к выходу из этой обители отверженных парий выброшенных из мира благополучия на задворки нужды и страданий. Из обители изгоев, которых вытолкнули из жизни людское бессердечие и жестокость… в пропасть безызвестности, где все светлые грандиозные идеи многочисленных философов о счастливом бытии тускнеют, бледнеют и растворяются в заряженной людским равнодушием атмосфере…

Но так нравится нам толковать о радости, о благополучии, о добродетели, любви, сострадании…. Нам до безумия нравится произносить громкие слова и призывы… для произведения ошеломляющего эффекта и впечатления – но никогда, действия. Вероятно, действовать мы научимся только тогда, когда разучимся говорить. Поступки и деяния наши должны стать языком нашим.

- Так вот же вам, господа словоплюи, обнаженный мир реальности – и это только самая малость того, что кроется под слоем грима приличия и благонравия. Но что вам до них? Проще замалевать все это уродство красками своих ярких и красивых фраз…. Но не устали ли вы еще высиживать свои громогласные пустопорожние речи, как курица яйца и рвать глотки пытаясь перекричать вопли и стоны взывающих о помощи?

Вы хотели их научить, как возвести царство блаженных на земле? Вы хотите построить новый мир, где все будут счастливы? Где у всех будет достаток и благополучие? Тогда вам должна была прийти в голову мысль, что всякое здание строится снизу, а не сверху. Именно вот с этих самых нищих и убогих, которых вы всегда так тщательно обходите стороной как грязные лужи, боясь замарать ботинки.

Но пусть эта малышка, будет вечным упреком каждому, кто пришел в этот мир с камнем вместо сердца.

Пусть эта женщина будет вечным обвинением всякому, кто разменивает святое величие любви на маленькую монету бытового благополучия.

И если в руках в кого не букет с цветами для ближнего своего, но отравленный бокал корысти и злобы – то пусть иссохнет рука его!

Если в душе у кого не свет, а потемки – то пусть разверзнется бездна под его ногами!

Кто в поступках своих жесток и безжалостен; кто в помыслах своих не благое замыслил – да убоится тот будущего своего, ибо будет растерзан он теми жуткими чудовищами и монстрами, которые родятся от деяний его! Потому что если совокупился со злом, то зачнется в тебе дитя твое гадское, которое не сможешь ты исторгнуть из чрева своего, но останется оно жить в тебе, истачивая твое сердце и душу и поедая плоть тела твоего.

ГЛАВА

Солнце по-прежнему щедро поливало землю своими всепронизывающими лучами, напитывающими сердца окружающих квантами света и теплоты…. Но только не сердце Николая, которое замкнулось в своем осуждающем молчании, потому что оно оказалось обманутым этим лукавым светоизлиянием, которое ослепило ему сердце…, но не глаза. И вот он увидел то, чего казалось, не должно было быть под этим Божественным светилом восторженной радости и благополучия.

Но разве не глупо радоваться как ребенок сверкающим гаммой красок оберткам, когда отведав содержимое, ты вместо сладости и блаженства ощущаешь на устах своих горечь, сводящую скулы…

А как приятно было смотреть вверх, в небо, на солнце и думать, что таков мир – бесподобно ясный и незамутненный, тогда как под ногами всегда столько грязи и хлама, словно после осеннего ненастья. И вот это-то и есть грустная действительность нашего бытия.

Беспорядок и мусор – всегда там, где люди.

Расстроенный безотрадными думами об этой необычной встрече, которая не выходила у него из головы, Николай почти незаметно для себя добрался, наконец, до овощной базы ворота которой (как, странно) были закрыты. А между тем рабочий день еще не был окончен.

На площадке перед воротами стояло несколько легковых машин…. Но «Вольво» Ивана среди них не было, что еще больше удивило Николая.

Зайдя на проходную, он постучался в маленькое окошко кабинки, где сидела немолодая и довольно полная женщина с короткой стрижкой и грубыми, почти, что мужицкими чертами лица, которая была увлечена вязанием.

Подняв голову, женщина недружелюбно посмотрела на вошедшего мужчину. Отложив вязание, она тяжело поднялась из кресла и нехотя подошла к окошку отодвинув стекло.

- Чего Вам? – резко спросила она.

- Простите, что беспокою Вас, - широко улыбаясь, промолвил Николай, - Мне очень нужно увидеть директора базы Торопова Ивана. По очень важному делу…. Вы не могли бы…

- Многим бы хотелось увидеть его, - бесцеремонно перебила его женщина, на которую не действовали обаяние Николая.

- Так его здесь нет? – на всякий случай переспросил он, хотя уже заранее знал, что она ему скажет.

- Конечно, нет. И не будет.

- В смысле, сегодня не будет? – решил уточнить Николай.

- Совсем не будет! – раздраженно бросила женщина.

- То есть как это совсем? – не понял он.

- А вот так! Хочешь знать – так спроси у него самого… через медиума.

- Через кого?

- Медиума! Тот, который с духами умерших разговаривает. Понятно?

Николай оторопело уставился на нее, не до конца еще осмыслив услышанное.

- Простите…. С ним что-то случилось?

- Да умер он! Ясно? Умер, - чуть не срываясь на крик, ответила ему женщина, - Застрелился он у себя в кабинете еще две недели назад. Самоубийство. Крыша у него на старости лет съехала…

С шумом задвинув перед лицом изумленного Николая окно, она неторопливо вернулась в свое мягкое кресло и снова принялась за вязание, не обращая внимания на все еще не ушедшего Николая, который пораженный этим известием впал в какую-то минутную каталепсию. Постояв еще немного, он развернулся и вышел из проходной, удрученный очередным злодеянием судьбы вонзающей ему иглы в сердце.

Николай был уверен, что Иван ни за что бы сам не покончил с жизнью. Да ведь и вот совсем еще недавно, когда они виделись с ним в последний раз, он говорил ему, что «как бы ни было, а жить всегда хочется!»

Нет. Его без сомнения убили. Убрали, как одного из тех, кого знал Николай, через кого бы можно было выйти на след этой организации. Потому что раз Николай жив, то, конечно же, нельзя было исключить той вероятности, что он может обратиться за поддержкой в органы, указав им и тех, с кем он непосредственно соприкасался, работая у них. Но, черт возьми, неужели же ничего нельзя сделать, чтобы остановить это безжалостное колесо смерти, унесшее уже столько жизней?

Николая угнетало это неведение и бессилие против того, чего он не знает.

Но вот и еще одна смерть, вина которой тяжким бременем легла на его сердце, постепенно образуя запруду против течения его жизни. Они, конечно, не были с Иваном близкими друзьями, но всего лишь хорошими знакомыми. И все-таки Николай не мог отнестись к его гибели с холодным равнодушием и безучастностью, хоть и ничего уже нельзя теперь было поделать – ведь мертвого не воскресишь.

Ему вдруг пришло в голову, что ведь и Виктора тоже могли убить. А от него то, они должны были избавиться в первую очередь, как только для них появилась опасность быть разоблаченными признаниями Николая.

Он в задумчивости остановился. Что если это действительно так? Ведь если и Виктор окажется мертв, то его шансы благополучно покинуть город становятся все меньше. Некому ему будет помочь сделать документы. А они очень важны. Потому что без документов у него 90% вероятности попасться в милицию, где его ждет неизбежная тюрьма, а Никитку безвестное, неопределенное будущее.

Глупо конечно поддаваться унынию. Ведь безвыходных ситуаций не бывает и нужно всего-то найти другую дверцу и открыть ее…. Не настолько же он беспомощен, чтобы опустить руки и сдаться…. Да и что значит сдаться? – Нет. Это не про него. Никогда он не сдавался. Никакие трудности не могли испугать его. Пока есть в нем хоть капля жизни – сам дьявол ему нипочем…

Но если Виктор и в самом деле мертв…, что ж, он непременно найдет другой способ достать документы. Но вот где ему сейчас взять деньги? Он так надеялся на Ивана…. Он так надеялся, что сможет снять хоть какую-то квартирку, чтобы забрать Никитку с этой заброшенной стройки. Он так надеялся, что сможет сразу же немедля помочь той несчастной женщине с ребенком, которому нужна строчная операция…. Да вот и голод уже стал изрядно ощутим…, впрочем, это не важно. Но при всех этих курьезах, он все же найдет деньги и сделает то, что должен сделать. Только так и не иначе!

Обернувшись, он посмотрел на проходную базы, вспомнив, что там должен быть телефон. Николай решил сейчас же позвонить в охранное агентство, узнать, там ли Виктор, чтобы иметь четкую определенность своего положения. А уж после и думать, что делать дальше. Если с Виктором все в порядке, и он не откажется ему помочь, то все не так уж и плохо. Ну а если с ним приключилось несчастье как с Иваном…

Вернувшись на проходную, Николай снова постучал в окошко, внутренне приготовившись к неприятному общению с неприветливой вахтершей, которая бросила на него гневный истребляющий взгляд. Он понял, что не так-то просто ему удастся уговорить её дать ему позвонить…

И Николай оказался прав. Потребовалось не меньше двадцати минут и все его красноречие, на какое только он был способен, чтобы разжалобить эту каменную женщину. Но в итоге, она все же сдалась и открыла ему дверь, пропуская в свою маленькую каморку, указывая на телефон.

Николай сердечно поблагодарил ее и, сняв трубку, набрал номер офиса «Каракурт».

Как и в прошлый раз ответила секретарша.

- Здравствуйте, - произнес Николай, - Скажите, пожалуйста, Виктор Анатольевич сейчас у себя?

- Да. Но он пока занят. Что-нибудь ему передать? Или Вы перезвоните попозже?

- Спасибо, до свидания.

Николай положил трубку. Все что ему было нужно, он узнал. А называть свою фамилию и разговаривать о чем бы то ни было по телефону – было излишним и неразумным.

Еще раз, поблагодарив женщину, которая так ни разу и не улыбнулась, он вышел на улицу, собираясь немедленно отправиться в офис к Виктору.

Лучше конечно было бы назначить ему встречу где-нибудь в тихом, неприметном местечке. Но тогда где гарантия, что он тут же не сообщит об этом тем, кто его ищет? А если он появится у него неожиданно (ведь там то его, наверняка, никто и не ждет), то он спокойно обо всем сможет с ним поговорить. Может быть и деньгами он ему поможет сразу же…. Впрочем, будет видно.

ГЛАВА

Через час Николай был уже у здания офиса Виктора, который находился в жилом пятиэтажном доме, занимая первый и второй этажи. Но вход в него был расположен не с внутренней стороны двора, а со стороны улицы, сделанный в виде арки и украшенный полихроматической вывеской рекламы и названия агентства.

С минуту Николай неподвижно стоял, оглядывая прохожих и грустно размышляя о том, что ждет его за этой дверью. Крах ли его надежд, или же улыбка фортуны…. Потому что ведь идти наугад – всегда рискованно. Никогда не знаешь, куда в следующий миг ступит твоя нога, в сыпучие ли пески, или же на твердую почву. Но для того чтобы узнать нет ли западни, все же нужно ступить, дабы продолжить маршрут к заветной цели. Вобрав в себя воздух, он резко выдохнул и твердым уверенным шагом, решительно направился к входной двери, прикидывая в уме возможные осложнения.

Месторасположение кабинета Виктора, Николай запомнил хорошо еще с самого первого раза, как его привез сюда Иван пять лет назад. Навряд ли здесь могло что-то измениться за это время.

Отворив дверь, он вошел в фойе, свободно минуя двоих охранников в штатском у самого входа которые, бросив на него безразличный взгляд, тут же отвернулись, с увлечением продолжая прерванный разговор. Поднявшись по лестнице на второй этаж, Николай свернул вправо по коридору, наткнувшись еще на одного охранника тоже в штатском с холодным невозмутимым взглядом. Вытянув руку с растопыренными пальцами навстречу Николаю, он строго произнес:

- Стойте! Вы что-то здесь потеряли? Кто Вы такой и что Вам здесь нужно?

Николай остановился.

- Я к Виктору Анатольевичу. Мы только что разговаривали по телефону. Он ждет меня, - соврал он, понимая, что этот обман не пройдет.

Не сводя с него глаз, мужчина достал телефон.

- Как Ваша фамилия?

Недолго думая Николай произнес первую, какая пришла ему в голову.

- Никитин.

- Хорошо, подождите секунду, - недоверчиво проговорил охранник, небрежно оглядывая Николая с головы до ног, - Если Вас действительно ждут, тогда никаких проблем. Но мне должны были сообщить о Вашем визите.

Он стал набирать номер, отвлекшись буквально на секунду. Воспользовавшись этим Николай, понимая, что медлить нельзя, резко, но не сильно ударил его пальцами в шею. Мужчина выронил телефон и с широко раскрытыми глазами, медленно повалился на него, не издав ни звука. Подхватив обмякшее тело охранника, Николай тихонько опустил его на пол, привалив спиной к стене.

- Извини, дружок. Через минуту очнешься, - проговорил он, в полголоса обращаясь к бесчувственному мужчине, приятельски хлопая его по плечу.

Пройдя еще немного по коридору, он остановился у двери приемной, где должна была сидеть секретарь Виктора. Не постучавшись, Николай вошел, увидев молодую, стройную девушку, на лице которой изобразилось удивление неожиданному появлению постороннего человека. Резко поднявшись из-за стола, она направилась к нему.

- Здравствуйте! Извините, пожалуйста…, Вам разве назначено? Виктор Анатольевич сейчас занят…

- Не переживай сестренка. Он будет рад меня видеть, - оборвал ее Николай, уверенно проходя через приемную к двери кабинета.

- Вы должны подождать…. Я сообщу о Вас… - встав у него на пути, деловито запротестовала женщина.

Взяв ее за плечи, он легонько отстранил ее, улыбаясь.

Дата добавления: 2015-08-02